Страж Зоны

— Ты даже не поговорил со мной, прежде чем подписать этот контракт, — Аня сидела на краешке дивана и наблюдала за тем, как Паша торопливо складывает вещи в чемодан. «Рубашки, брюки, нижнее бельё, бритва, зубная щётка… Много брать не нужно, да и время поджимает. Киняев сказал, что заедет с минуты на минуту. Остальное можно купить в Припяти. Главное, папку с документами не забыть!» Схватив объёмную пачку распечаток, Паша положил её сверху на кучу одежды, захлопнул крышку чемодана и защёлкнул замки. — Вот и всё. Посидим на дорожку? — Неужели моё мнение не имеет значения? — вполголоса спросила Аня, с упрёком глядя на него. Паша виновато посмотрел на жену. Как оправдаться? Любые извинения теперь бессмысленны. — Я не собираюсь оставаться в Припяти навсегда. Через год-два вернусь обратно. — Ты хоть понимаешь, о чём говоришь? Год или два мы будем жить без тебя. Ариша будет каждый день спрашивать, почему ты уехал? Возможно, потому что больше не любишь её? — Ань, — Паша обнял жену за плечи и притянул к себе, нежно поцеловав в висок, — я буду часто-часто звонить и писать. Я обещаю, что Новый год, твой день рождения, день рождения Аришки мы отметим вместе. Я отпрошусь у Киняева и прилечу, если, конечно, в те дни не будет срочной работы. — А если будет? Ты и на праздники останешься там, а нам пришлёшь открытку с Дедом Морозом? Невыносимо было смотреть, как она старается справиться с внутренней болью. — Ань, ну пожалуйста… Не смотри так, будто я предатель. — А кто же ты? — она уткнулась лицом ему в грудь и всхлипнула. — Конечно, предатель. Работа для тебя важнее… — Я привезу кучу игрушек Аришке. И тебе подарю, что хочешь! Даю слово. — Пытаешься откупиться? — горько усмехнулась она. — Нет, стараюсь думать о нашем будущем. Когда вернусь, у нас появятся собственные сбережения. Знаешь, сколько мне обещали за эту работу? В том НИИ я бы никогда… — Как ты не поймёшь, мне не нужны деньги! — Аня взглянула на Пашу с отчаянием. — Мне нужен ты! Рядом. А тебя не будет год или два. Да я с ума сойду! На стены начну кидаться! Он смотрел в её полные слёз глаза и чувствовал себя подлецом. — Пап, а ты надолго уезжаешь? — Аришка вбежала в комнату и остановилась в дверях, крепко прижимая к себе плюшевого мишку. — Да, милая. Прости, что так получилось. — Но ты вернёшься? Паша замер на мгновение. Посмотрел на Аню, потом на Аришу. Они обе ждали ответа. Что сказать? Солгать дочери совесть не позволяет, а правда заключается в том, что он сам не знает, как дальше сложится его судьба. Он может не выжить. Он действительно может никогда больше не увидеть их обеих… — Милая, я сделаю всё, что от меня зависит, чтобы вернуться скорее, — с трудом выдавил из себя Паша. — Тогда возьми моего Лёшку, чтобы не скучать! Обещай, что будешь его кормить, гулять с ним и укладывать спать. И вспоминать о нас. На! — она протянула потрёпанную игрушку отцу. Павел взял плюшевого медведя, названного Аришей в честь «дяди Лёши», часто приходившего вместе с «тётей Настей» в гости, снова открыл чемодан и пристроил подарок дочери туда, выкинув украдкой пару кусков мыла, мешавших закрыть крышку. — Пап… — Что? — Пожалуйста, возвращайся завтра! — и Аришка, бросившись к нему, крепко обхватила его колени. Стараясь не давать волю слезам, Паша прижал дочь к себе. Аня встала с дивана и порывисто обняла их обоих. Так они стояли несколько минут, пока не раздался звонок в дверь. — Это Киняев. Мне пора. Аня и Аришка неохотно разжали объятия, отпуская его. Паша взял чемодан и двинулся к выходу из квартиры. — Я позвоню, когда приеду и устроюсь на месте. Увидимся на Новый год! — Я буду ждать, — с надрывом проговорила Аня ему вслед, а потом, когда Паша скрылся за дверью, рухнула лицом в подушку. — Мам, ты чего? Папа же сказал, что вернётся, — Ариша склонилась над матерью, сочувственно гладя её по волосам. — Прости, зайка, — Аня подняла голову и торопливо вытерла слёзы. — Сама не знаю, что такое накатило… Конечно, папа скоро вернётся! Не сомневайся даже. Сейчас и я попытаюсь успокоиться. Но сердце Ани не отпускало необъяснимое горькое предчувствие, что Паша, даже если и вернётся, будет совсем не тем человеком, которого она привыкла рядом с собой видеть. *** «Ты должен отказаться от этой поездки и контракта! Не вздумай отдавать документы Киняеву! Ты всё только испортишь. Превратишь весь этот мир в продолжение Зоны. Хочешь посмотреть, что будет с твоей семьёй? Встань и взгляни, если не боишься», — знакомый голос, чеканящий слова, слышится над самым его ухом громко и отчётливо. Костенко?! Паша резко открыл глаза. Разумеется, сон. Странно только, что Ани рядом нет. Может, захотела пить или понадобилось в ванную? Он откинул одеяло и встал с постели, двигаясь по направлению к кровати дочери. В комнате темно, лишь лунный свет слабо очерчивает контуры предметов. Странно, что не горит ночник… Паша нащупывает выключатель. Лампочка вспыхивает, но тут же начинает моргать и гаснет. Выругавшись вполголоса, Паша идёт и включает большую люстру. Та мигом освещает всю комнату. Снова подойдя к кроватке дочери, Павел заглядывает внутрь, и из его груди вырывается вопль ужаса: личико спящей Аришки сплошь прочерчено тонкими тёмными линиями. *** Он проснулся с криком, заставив подскочить дремавшего в соседнем кресле Киняева, перепугав стюардессу и остальных учёных, летевших с ними одним рейсом. — Павел, что с вами? — Киняев взволнованно прижал руку ко лбу Паши. — У вас температура? Принести воды? Или лекарства? — Ничего не надо. Просто дурной сон. Сердце всё ещё колотилось, не желая униматься. Проклятие, уже второй раз то же самое… В первый раз этот сон ему приснился дома сразу после встречи с Киняевым в «Лире». И вот опять. Почему Костенко во сне пытается отговорить его от этой поездки? Неужели последствия в самом деле будут настолько ужасными? Весь мир ждёт катастрофа?! Нет, вряд ли. Он сам себя накручивает. Ему страшно от того, что они с Киняевым затеяли, вот и снится всякая чушь. Надо успокоиться и не обращать внимания, просто нервы шалят. — Павел, надеюсь, приснившийся вам сейчас кошмар не отвратит вас от решения продолжить наше сотрудничество? — вкрадчиво спросил Киняев. «Он что, в голову мне влез? Вот точно упырь, даже без сверхъестественных способностей!» — Разумеется, нет, — пробормотал Паша, снова откинулся на спинку кресла и заснул. На сей раз без сновидений. *** — Мы воспроизведём всё в точности, как в чикагском эксперименте, — разложив на столе документы, Киняев давал последние указания учёным. — Всё в точности повторим, как тогда, но будем очень внимательно регистрировать наличие электромагнитных полей и наблюдать за появлением аномальных отклонений в ходе эксперимента. Мы уже предупреждены о том, что во время проведения опыта у некоторых особо чувствительных людей могут наблюдаться галлюцинации, но это не должно стать препятствием в работе. Как только нам доставят графитовые блоки и брикеты с оксидом урана, которые уже изготавливают по моему указанию, мы приступим к сборке реактора. Разделимся на группы. Две группы будут посменно строить реактор, а третья — осуществлять контрольно-измерительные работы. Ещё раз проверьте расчёты, внесите последние коррективы… Я официально заявил, что работы займут около двух лет, но это было сделано потому, что Министерство энергетики и электрификации ждёт от нас только положительных результатов. Я заранее убедил Генерального секретаря в нашем успехе, продемонстрировав свои личные выводы и статьи нашего нового талантливого сотрудника — Павла Андреевича Вершинина. Одним словом, страна нам с вами доверила важную работу, поэтому мы будем пытаться запустить реактор до тех пор, пока не добьёмся удачного исхода опытов. Павел, вы будете выполнять непосредственно мои указания. Вопросы есть? Ни у кого из присутствующих вопросов не возникло. — Тогда приступайте к работе. *** — Так вот какова причина, почему вам не отказали! — не сдержавшись, выпалил Павел, когда остальные учёные разошлись по закреплённым местам. — Я всё гадал, как вы сумели добиться разрешения так быстро, всего за неделю? Но теперь мне многое стало ясно. Клятва любой ценой добиться успеха дорогого стоит. — Да, — коротко кивнул Киняев. Он стоял, заложив руки за спину, и наблюдал за тем, как начинается важная работа в подведомственной ему лаборатории. — Я дал слово Генеральному секретарю, поэтому осечки у нас здесь быть не может. Мы добьёмся управляемой ядерной реакции, или наши с вами головы полетят с плеч. И назад пути нет. — А я и не стремлюсь назад. — Я знаю. Паша действительно желал, чтобы опыты закончились удачно. С пятнадцатой, двадцатой, сотой попытки — неважно! Каждый день он приходил в лабораторию вместе с Киняевым, чтобы посмотреть, как постепенно наращиваются слои будущего реактора. Десять, ещё десять… Если верить старым расчётам Зинна и Андерсена, в таком реакторе всего должно быть пятьдесят семь слоёв. Двадцать готовы. Уже скоро… — Если ничего не выйдет, в следующем опыте нарастим больше или уберём лишние, — пообещал Киняев. — Закажем новое топливо, поэкспериментируем со стержнями. Будем считать, пересчитывать и перестраивать до тех пор, пока реактор не заработает! «Заработает, не сомневайся», — мысленно ответил ему Паша и невольно сжался от очередного приступа головной боли. Чем ближе подходили к завершению работы, тем хуже становилось ему. Он не признавался даже Киняеву, почему вот уже пятый месяц подряд спит в помещении с самой хорошей звукоизоляцией. Ему не хотелось, чтобы кто-то слышал по ночам его крики. Ведь стоило только закрыть глаза, как две силы, боровшиеся внутри него, начинали овладевать его сознанием. Воображаемый Костенко, являясь ему в сновидениях, снова и снова приказывал прекратить работы по строительству реактора, угрожал, показывал пугающие картины будущего, где Аришкой и Аней овладевала Зона или мир лежал в руинах, но всё чаще в последнее время, во что невозможно поверить, Костенко в тех снах просил. Сны, где он начинал увещевать Пашу, пугали ещё больше. В них появлялось странное ощущение, которого не должно быть… *** «Ты даже не представляешь, во что хочешь влезть», — Сергей приближается к нему, садится рядом с его кроватью. На нём тёмно-синяя рубашка и кобура через плечо. Он не состарился ни на день за эти годы… Его ладони прижимаются к вискам Паши, он с силой приподнимает его голову, заставляя смотреть на себя. «Не отворачивайся. Один урод уже есть, взгляни. Хочешь стать таким же?» Внезапно правый глаз его начинает наливаться ярко-синим свечением, а поверх кожи с правой стороны лица проступает чёрная татуировка — линии и завитки, похожие на сложенные вместе крылья ворона. «Тебе не страшно?» — не отрываясь, Костенко смотрит на Пашу, а тот точно так же, замерев и затаив дыхание, словно заворожённый, отвечает ему пристальным взглядом. «Нет», — выдыхает он, понимая, что и в самом деле нисколько не боится. Происходит нечто другое. Он не может оторваться от ослепительного сияния, от этих чёрных линий, покрывающих причудливым переплетением лицо его бывшего врага. Рука Паши медленно поднимается. Кончики пальцев невесомо касаются татуировки. Вздрогнув, как от ожога, Костенко резко отпускает его. Отходит в сторону, сжимая кулаки и бормоча: «Чёртова Зона…» Потом рывком выхватывает пистолет из кобуры и с яростью направляет на Пашу: «Если б только я мог заставить тебя прислушаться! Если б только мог! — губы его сжимаются в прямую тонкую линию. — Упёртый идиот, — пистолет бессильно опускается вниз. — Зачем только я трачу время, пытаясь переубедить тебя? Ты же движешься к саморазрушению, как донести до тебя это? И вместе с собой пытаешься разрушить мир, который мы с таким трудом сохранили и поддерживаем! Ты сам это понимаешь?» На этом месте сон всегда прерывался, а Паша просыпался с криком и невыносимой головной болью, вспоминая своё случайное прикосновение к татуировке, которая вовсе не казалась ему безобразной. Наоборот, невыразимо притягательной. «Да что, чёрт возьми, происходит?!» — злясь на себя самого, Паша встряхивался и шёл умываться ледяной водой, стремясь смыть эти ощущения, но тут же ловил себя на том, что хотел бы снова повторить их. И сон повторялся… *** Другие видения по ночам, несомненно, навевала пробуждающаяся Зона. Запертая где-то далеко, но всё ещё связанная с ним она почуяла в его лице союзника. Зона рвалась наружу и помогала, чем могла, складывая мозаику событий в его пользу. Реактор строился быстрее даже, чем предполагал Киняев. Всё шло, как по маслу. Зона просыпалась в сознании Паши, шептала в уши о том, как здорово будет жить в мире, где снова появятся привычные мобильные телефоны, плазменные и жидкокристаллические экраны, рунет, где можно не только читать тексты, но и смотреть фильмы. Только вот Зона не понимала, что их цели различны. Павел пытался изо всех сил скрывать свои мысли о том, что ему необходимо лишь вытянуть кое-кого в этот мир. А когда этот «кто-то» появится в ходе эксперимента изнутри реактора, пусть чьи угодно головы летят с плеч, потому что он собирается с помощью Костенко разрушить и прототип реактора, и все записи, связанные с ним. Но это был даже не план, а горячечное безумие, поэтому Костенко из снов был полностью прав, величая его «упёртым идиотом». «Я хочу освободить тебя, — не выдержал однажды Паша, отвечая Костенко на очередные его жестокие слова во сне. — Я знаю, всё, что происходит между нами — не по-настоящему, и я разговариваю лишь с собственным воображением, но всё равно… Ты должен об этом знать», — и замер в ожидании. Спустя мгновение, послышался короткий, сухой ответ: «А кто тебе сказал, что я желаю быть спасённым?»