Страж Зоны

Сначала ему показалось, что его заперли в безразмерной коробке, откуда нет выхода, и когда закончится воздух, он умрёт в одиночестве нелепой смертью, которую, наверное, заслужил. Вытянув руки перед собой, он пытался нащупать поблизости хоть что-то, но ладони постоянно провалились в пустоту. Паша осторожно сделал шаг, другой… Он двигался вслепую, с замиранием сердца ожидая, что каждое следующее движение может оказаться последним. Если впереди какая-нибудь опасность, он не увидит её. Под ногами нащупывалось что-то странное… Определённо, не тротуар, не земля, не песок и не камни. Оно слегка покачивалось и издавало сухой треск при каждом шаге. Паша рискнул наклониться и осторожно потрогать поверхность, по которой шёл. На ощупь нечто, дававшее ему опору, было твёрдым, шероховатым и слегка крошилось под пальцами. И пахло так знакомо… На ум приходил старый лес с полусгнившими деревьями, мокрым, заплесневелым мхом, трухлявыми грибами и прелыми после затяжных дождей опавшими листьями. Паша отбросил свои ассоциации и постарался ни о чём не думать. И без того было жутко. Спустя некоторое время, он уловил слабый проблеск света далеко впереди. Крошечное голубоватое пятно послужило ему маяком, и Паша направился к нему. Теперь в скупых лучах непонятного источника освещения он мог с трудом различить, что идёт по огромному тоннелю, стены которого сплошь покрыты странными наростами, будто налипшей грязью. Снизу из-под многочисленных слоёв пугающей черноты едва приметно сочилось бледно-голубое мерцание. Однако самый сильный источник света по-прежнему находился впереди, и Паша двинулся к нему, потому что не видел здесь других ориентиров. Уже не приходилось с опаской нащупывать путь, он мог идти быстрее. Наростов на стенах тоннеля и под ногами становилось всё меньше, свет впереди разгорался ярче. Он не резал глаза, и, освещая всё вокруг, не слепил смотрящего. От него не хотелось зажмуриться. Наоборот, этот свет притягивал к себе. И Паша приближался к нему до тех пор, пока не уткнулся в невидимую преграду. Некая сила не позволяла двигаться дальше. Перед лицом на расстоянии нескольких сантиметров находился огромный сияющий столб, уходящий вверх и вниз настолько далеко, что проследить его начало и окончание не представлялось возможным. Это был поток света, висящий в пустоте и окружённый невидимым силовым полем, не позволявшим приблизиться вплотную. — Праартна карна, — услышал вдруг Паша слева от себя хриплый, каркающий голос и вздрогнул от неожиданности, поворачиваясь к тому, кто внезапно заговорил с ним. Неподалёку, сложив руки перед грудью, в молитвенной позе стоял мечник. Когда Паша посмотрел в его сторону, мечник мимикой и жестами показал, что сияющему столбу необходимо немедленно поклониться. — Извини, я атеист, — неприязненно отозвался Паша. — И вовсе не потому, что пришлось семь лет прожить в Советском Союзе, а по внутренним убеждениям. Не знаю, что это за светящаяся штука, но, как бы круто она ни выглядела, молиться ей мне некогда. Я ищу человека с татуировкой, как у тебя. Или как у меня, — он кивнул на собственное правое плечо. — Его зовут Сергей Костенко. Ты, случайно, не встречал его? Мечник долго изучал лицо Паши, а затем с невозмутимым видом снова уставился на объект своего поклонения, так и не вымолвив ни слова. — Вот чурбан! — выругался в сердцах Паша. — Как общаться-то с ним? Однако придётся контактировать… Общались же раньше мореплаватели с аборигенами. Чем я хуже? Губы мечника шевелились, пока он читал молитвы, а Паша стоял рядом, ожидая, пока странный воин закончит свои обряды. Наконец, мечник протянул руки к светящемуся столбу и что-то быстро проговорил на непонятном языке. От столба внезапно отделился сияющий шар размером с волейбольный мяч. Разделившись пополам на два бесформенных сгустка, он втёк в правую и левую ладони мечника. Воин выпрямился, принимая энергию в себя. — А, может, и стоило помолиться, — пробормотал Паша, покосившись на него. — Такая сила, наверное, и мне не повредила бы. С другой стороны, опасно брать энергию, о происхождении которой ничего не известно, а этот… абориген явно не способен хоть что-то внятно объяснить. Мечник почтительно поклонился свету, затем повернулся к нему спиной и зашагал в сторону, противоположную той, откуда они с Пашей недавно пришли. — Стой! — Паша бросился следом за ним. — Остановись! Как тебя? Товарищ? Друг? Проклятье, да какой он мне, к чёрту, друг? Не важно. Эй, друг! Мне нужен человек по имени Сергей Костенко! Да не молчи, знаю, ты умеешь разговаривать! Всё было бесполезно. Не оглядываясь на Пашу, мечник продолжал невозмутимо шагать вперёд. Паша торопливо шёл за ним, стараясь не отставать и не терять воина из виду, и не заметил, как в какой момент тёмный коридор, по которому они шли, превратился в широкое освещённое пространство, посреди которого высилась нескончаемая стена, высеченная из гигантского ярко-синего камня с золотистыми нитями-вкраплениями. — Ниваас хираасат, — благоговейным шёпотом выдохнул мечник, кланяясь стене. — Мудже дардж кари. «Варварский язык. Интересно, из какого отрезка времени вывалился этот неандерталец? Надеюсь, он хотя бы не людоед? А то в далёком прошлом всякое бывало». Стена раскололась надвое, образуя дверь и приглашая их войти. Мечник, не колеблясь, шагнул в открывшийся проход. Паша последовал за ним, надеясь на удачу. Но стоило ему оказаться по ту сторону, как сердце заколотилось, словно обезумевшее. Он ожидал чего угодно, только не этого… *** Комната с советской типовой мебелью. Обычная кровать полуторка. Гитара «Этюд-Урал» на стене. Календарь с фотографией Высоцкого… Даже стереосистема «Панасоник» всё та же. Цела большая белая ракушка на полке в шкафу. И, наверное, если пойти на кухню, там обнаружится холодильник, в котором только кусок колбасы для нескольких бутербродов и больше ничего… Нога заскользила по полу, и Паша едва не рухнул от неожиданности, удержав равновесие в последний момент. Глянув вниз, застыл в немом ужасе. Пятна крови… Весь паркет в кровавых пятнах! Боль, ярость и отчаяние оглушили его, затмили сознание. — Ты!!! — забыв об осторожности, Паша одним прыжком очутился напротив мечника, схватил его за горло и сжал с такой силой, что у обычного человека, наверное, сломались бы позвонки, но этот чурбан бесчувственный даже бровью не повёл. Его тело было словно изваяно из камня. — Ты убил его?! — кричал Паша, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. — Ты мясник! Я тебя видел в деле. Ты уничтожил кучу народа. Ты стоял на горе трупов и говорил мертвецам, лежащим у твоих ног, про очищение, будто они могли тебя слышать… Паша задохнулся словами, поняв, что продолжать не может. Мечник невозмутимо смотрел на своего душителя сверху вниз, даже не пытаясь высвободиться из смертельного захвата, и в провалах его чёрных глаз на мгновение мелькнуло нечто сродни состраданию. — Как же шумно, а я только собрался вздремнуть. То викинги, то тамплиеры, то андроиды, то гигантские метеориты, то атомные, мать их, электростанции. К чёрту всё, дайте выспаться, — раздался вдруг негромкий усталый голос, и в дверном проёме появилась невысокая мужская фигура с коротко остриженными волосами, тронутыми сединой, в небрежно накинутой на одной плечо рубашке. Светлые, такие знакомые глаза… Паша ощутил, что задыхается, будто это мечник сейчас душил его, а вовсе не наоборот. Рука невольно разжалась и соскользнула с чужого горла. Мечник, как ни в чём не бывало, потёр шею и покрутил головой из стороны в сторону, чтобы восстановить кровообращение. Складывалось впечатление, что его ежедневно пытались убить, и он к этому привык. Костенко с трудом пытался сосредоточить ускользающее внимание на своих незваных гостях. — А… Это ты, Немой. Проходи, — спокойно поприветствовал он мечника, заметив его первым, затем перевёл усталый взгляд на Пашу, который стоял и пялился на него, разинув рот, не имея сил вымолвить ни слова. — А вот тебя, прости, не ждал, — будничным тоном произнёс Костенко, — но если явился, тоже заходи. Назад тебе всё равно путь заказан. Ты теперь в одной лодке с нами. Меченый, — он небрежно указал на свою правую сторону тела. Татуировка была не видна, но Паша отлично понимал: придёт час, и она появится. — Располагайся, — продолжал Костенко. — Спиртного не держу с целью профилактики злоупотреблений, которые при нашей работе неизбежны, но Немой охотно намешает тебе знатной дряни, которую он гордо именует «напитком богов». Выпьем за встречу, нас как раз трое, — он рассмеялся безрадостным, колючим смехом. — Это… Это… — Паша поймал себя на том, что начал заикаться, чего с ним прежде никогда не случалось. — Это ведь ты? — наконец, смог он задать осмысленный вопрос. — А что, есть сомнения? — усмехнулся Костенко и, сильно хромая, вышёл на середину комнаты. Только теперь Паша заметил, что поверх левой брючины бывшего генерала ФСБ одно за другим стремительно проступают, расползаясь по серой ткани, ярко-алые пятна. — Ты ранен?! — расширившимися от ужаса глазами Паша смотрел на кровь. — Да. Хмырь один бластером ногу поджарил, будь оно всё неладно! Никак не зарубцуется, зараза. Второй день пошёл, а всё кровит. Сам не понимаю, что за дела? Ещё недавно на мне всё, как на собаке, заживало. — Бластером?! — у Паши дыхание перехватило. — Каким бластером… Кто? Откуда?! — Парень один из другого будущего. Ладно, выкинь из головы. В твоём мире, возможно, этого никогда не случится. Думаю, твой мир загнётся раньше, чем там изобретут бластеры. — Но я… не понимаю, — окончательно растерялся Паша. Голова шла кругом. — А и не надо понимать. Успеется. Времени у тебя навалом. Немой, что стоишь? Тащи сюда свою гауду или сому. Одно другого не слаще… Только не переусердствуй, как в прошлый раз. Много не надо. А то, несмотря на все сверхспособности, голова потом от неё адски болит и… Не договорив фразу, Сергей внезапно замычал, прижимая подбородок к груди и стискивая пальцы поверх спинки ближайшего стула. Паша не успел ничего предпринять, чтобы помочь. Мечник молнией метнулся к Сергею, подставляя своё плечо. Долгий взгляд глаза в глаза, словно эти двое мысленно о чём-то договорились между собой, после чего Немой помог Костенко сесть в кресло. Оторвав мешающую брючину, отшвырнул кусок ткани в сторону и внимательно осмотрел рану, из которой текла кровь. Потом забормотал что-то, держа ладони над поражённым местом. Паша увидел, как из рук того, кого Костенко называл Немым, вырвалось серебристое сияние. Рана на ноге Костенко начала затягиваться. Через несколько секунд ожог бесследно исчез. Костенко с благодарностью потрепал Немого по плечу, а тот схватил его руку и прижал к груди. Этот молчаливый обмен любезностями почему-то больно резанул Пашу по сердцу. Он поймал себя на том, что внутри него просыпается глухое раздражение. Хотелось закончить то, что он успешно начал несколько минут назад: задушить этого аборигена, кем бы он ни был. Словно почувствовав чужие эмоции, мечник вздрогнул, быстро встал на ноги, коротко кивнул Сергею и покинул комнату. Костенко проводил его глазами, затем перевёл взгляд на Пашу. — А теперь скажи, зачем ты сюда стремился, словно одержимый? — он поднялся с кресла и сделал пару шагов вперёд. — Неужели я не предупреждал, чтобы ты не отдавал документы Киняеву? Не ехал в Чернобыль? Не помогал ставить ядерные эксперименты? Ты вообще соображал, чем дело закончится? Киняев в любом из миров — не тот, кого легко остановить. Он не прекратит свои опыты никогда. Он истинный слуга Зоны. Ради своей глупости ты подверг мир опасности! Жену, дочь, друзей, родителей… Всех! Сейчас у меня есть большое желание снять ремень и поучить тебя уму-разуму, как если бы ты был моим сыном. Только от глупости ремень не помогал никогда. — Так те сны… Неужели они были настоящими? — еле слышно выдавил Паша, никак не прореагировав на угрозу схлопотать ремня. — Были! — зло бросил ему в лицо Костенко, подступая вплотную. Его дыхание коснулось щеки, и Паша замер, ловя странное ощущение… Как в том видении, где его держали за руку, умоляя терпеливо сносить боль. — Я старался, как никогда в своей грёбаной жизни, чтобы ты понял меня правильно! Я изо дня в день лез в твой разум, подбирая нужные слова, но ты продолжал считать себя самым умным и переть напролом! Доволен? — он сумрачно посмотрел на Пашу. Затем обвёл рукой своё жилище. — Смотри. Можешь создать себе теперь в точности такую же комнату или даже намного лучше. Хоть целый дворец, набитый золотом! Только нахрен он тебе?! Ни свою семью, ни свою прежнюю жизнь ты больше вернуть не сможешь. — Почему? — Паша не отводил напряжённого взгляда от перекошенного гневом лица Сергея. — Что мешает нам уйти прямо сейчас? Ты ведь знаешь, где выход? Вернёмся в тот мир, где есть СССР, но не изобрели ядерную энергию. Уничтожим наработки и мои, и Киняева, заставим сотрудников лаборатории молчать о случившемся. Да им никто и не поверит, если они расскажут. Никто не будет продолжать исследования… В конце концов, даже если мы обречены до смерти бороться с Зоной или с Киняевым, мы можем продолжать делать это, живя нашей обычной жизнью. Я пришёл за тобой. Я хочу вытащить тебя обратно. — Вытащить?! — саркастически воскликнул Костенко. — Куда?! Может, ты думаешь, Зона ограничена одним миром или теми тремя, которые ты успел увидеть? Полагаешь, Зона может возникнуть только в Калверт Клиффс или Чернобыле? Очнись! Она прорастает, как сорняк, сквозь все миры, а их бесчисленное множество! Ты даже не можешь себе представить сколько! Идя сюда, ты видел гигантское дерево, растущее ветвями вниз, со стволом, уходящим в бесконечность? — Дерево? Нет, только столб света, которому молился этот… Немой. — Это дерево, Паша… Точнее, нечто в форме дерева. Я однажды отведу тебя туда, чтобы ты сам увидел. И не спрашивай, я не знаю, что это за штука и как её правильно называть. Немой зовёт её Творцом и молится ей, а я для собственного удобства именую Силой, но на самом деле это неизвестно кем созданный гигантский сверхразумный копировальный аппарат. Как я его себе представляю, конечно… Немой видит какого-то танцующего бога с трезубцем и барабаном, но это уже его трудности. Разубеждать Немого — себе дороже. — И что копирует этот аппарат? — заинтересовался Паша. — Миры. Вселенные. С какой целью — неизвестно. Это не человеческий разум, его мотивы нам не понять. Изначально все миры были абсолютно одинаковы, а аппарат под названием «Сила» или «Творец» корректировал отклонения. В него было встроено нечто вроде защитной программы, запрещающей событиям в параллельных мирах идти по-разному. Если хоть где-то что-то начинало отклоняться от заданных параметров, то в мир приходила так называемая «божественная аватара» — часть сознания Силы в облике человека. Используя дарованные Силой сверхспособности, «божественная аватара» возвращала отклоняющихся на «путь истинный». В основном, путём насилия, конечно. Но со временем эту сверхсложную живую машину поразила некая болезнь… Знаешь, как старые металлические трубы поражает ржавчина или ветви дерева уничтожает плодовая гниль. Возможно, это закономерный процесс старения, но … гниль и ржавчина здесь как раз то, что мы с тобой называем «Зоной». Некий иной нечеловеческий разум, паразитирующий на Силе. Зона проникла в зародыши некоторых миров, и те с самого начала стали отличаться друг от друга. Зона меняла сознание отдельных людей, захватывала страны, планеты, галактики… Миры, поражённые ею, отличаются от здоровых миров. Они разнообразны и интересны, но все они полны насилия и жестокости. Они неумолимо движутся к разрушению. Их невозможно спасти. Можно лишь запечатать и изолировать от остальных. Печально то, что таких изолированных миров становится всё больше. Ветви «дерева» сохнут и отмирают, а само «дерево» хиреет. Теперь скажи, Паша, что делает организм, когда в него попадают токсины или вирусы? — Вырабатывает антитела? — Молодец, со школьной программой справился отлично. Верно. Сила, создавшая наши миры, поняла, что пришла пора бороться. В ответ на проникновение Зоны она создала тех, кто мог помочь сдержать распространение аномалии. Этих существ называют Стражами. Люди, чьи души поражены Зоной, но Зона, проникнув к ним внутрь, тем не менее, не сумела подчинить этих людей себе. Стражи способны удерживать Зону от распространения в первую очередь внутри себя, а, значит, внешнее проявление Зоны тоже им не страшно. Все Стражи, как и слуги Зоны, обладают сверхспособностями. Но если вторые — бездушные марионетки, настроенные на разрушение, не имеющие собственных чувств и воли, то первые — добровольные помощники Силы. Стражи находятся вне пространства и времени. Две их главные цели — не давать Зоне разрушать вновь рождающиеся миры, а те миры, которые поражены настолько глубоко, что их невозможно спасти, изолировать от здоровых. Немой, рассказавший мне всё это, называет Стражей «ракшаками». На древнеарийском языке это слово означает «защитник». И он сам тоже защитник. Уже давно. Поэтому даже если Немой не вызывает у тебя никаких чувств, кроме отторжения, тебе придётся смириться с его присутствием. Мы втроём застряли здесь, Паша. И у нас на самом деле нет выбора, несмотря на то, что нашу волю никто не отнимал. Огромная светящаяся хреновина, которую ты видел снаружи, ждёт, что мы будем помогать поддерживать её угасающую жизнедеятельность. И мы, чёрт побери, будем, потому что иначе рухнет вообще всё, и ничего не останется. Выбирая между хреновиной, бессмысленно копирующей одинаковые миры, и полным уничтожением всего, лично я выбираю первое. — Как долго? — сухими губами спросил Павел. — Что? — Как долго мы будем заниматься этим? — А ты не понял? Всегда. Вечно. До скончания времён. — И нет никакого выхода? — холод пронзил его, словно ледяной ветер подул изнутри. — Есть. Однажды в каком-нибудь из миров, когда мы будем исполнять нашу очередную миссию, с нами покончат слуги Зоны — существа с разрушенной душой, наделённые сверхспособностями. Такие, как Киняев. Если этих упырей однажды станет слишком много, то даже втроём с ними мы не справимся. И тогда нас ждёт долгожданное освобождение, а светящуюся штуку и созданные ею миры — гибель. Итак, теперь скажи: ты по-прежнему рад, что сумел пробраться сюда?