Маховик времени

      Я открыла глаза. Мне даже не сразу удалось понять, где я, и что со мной - голова болела и казалась бесконечно тяжёлой. Я не могла пошевелиться - ноги затекли от неудобного положения. С трудом сбросив с себя оцепенение, я поднялась с кресла. Одеяла, которыми меня укрыл вчера Гарри, упали на пол, и я не сразу сообразила, что их необходимо поднять. Мой мозг отчаянно силился вспомнить, что произошло вчера, как-то отделить невнятный сон от навеянной крестражами реальности, и не мог.       Я по обыкновению взглянула на Гарри. Он всё ещё спал, и я невольно затаила дыхание, чтобы не разбудить его.        Наконец сделав вывод о том, что произошедшее накануне всё-таки не было сном, я судорожно выдохнула и закусила губу. Прокравшись на кухню, я уткнулась лицом в ладони и отдышалась - нельзя сейчас плакать.        Когда Гарри проснулся, завтрак уже был готов. У меня не было сил посмотреть на него, потому, когда он вошел, я спешно отвернулась и снова закусила губу - если я открою рот, чтобы заговорить, я просто разрыдаюсь.       Пока мы собирали вещи, я невольно тянула время - а может Рон все-таки вернется? Если мы уйдем в другое место, этого шанса у него уже не будет. Но я напрасно надеялась. Закончив сборы, мы трансгрессировали - и несколько мгновений прошли как часы. Едва мы прибыли на новое место, я резко одернула руку и пошла прочь, подальше от Гарри: сейчас его присутствие почему-то казалось мне мучительным, почти невыносимым. Сделав несколько шагов, я уселась на большой торчавший из-под зелени камень, спрятала лицо на коленях и наконец дала волю слезам. Мы больше не увидимся с Роном. Он ушёл. В самом деле - просто взял и ушёл.        Краем глаза я заметила, что Гарри вздрогнул и сделал было шаг в мою сторону - но одёрнул самого себя, отвернулся и принялся накладывать Защитные заклинания.       Остаток дня мы с Гарри почти не говорили. Я попыталась отвлечься, разгадывая странный знак в "Сказках барда Бидля" - в работе я по-прежнему могла забыться. Наверное, стоило поговорить с Гарри, и нам обоим стало бы легче - мы оба знали это, но отчего-то не могли заговорить друг с другом. Гарри сделал пару попыток, но у меня все еще не было сил отвечать достаточно членораздельно. Внимание мое было рассеяно - я ничего не соображала от давившей на меня тяжести разлуки. Где сейчас Рон? Добрался ли он домой? Как он? Что сказал семейству, если пришел к ним? Что он сказал им о нас с Гарри? Что думает сейчас Джинни?       Я думала о Джинни чуть дольше, чем хотелось бы. Я не раз видела, как Гарри доставал Карту Мародеров и внимательно смотрел на нее. Я знала, зачем он это делает - он хотел удостовериться, что с точкой с именем Джинни все хорошо. К тому же, это был единственной метод хоть какой-то связи с ней; но сейчас Гарри оставил Карту в моей сумке - словно пытаясь оградить самого себя от очередного напоминания о Роне и о том, что связывало нас с ним. У него никогда не было проблем с самообладанием - чего явно нельзя было сказать обо мне.       Время время тянулось медленно, каждый день был похож на предыдущий. С утра до ночи я ходила как тень - молчала и пыталась работать. Но когда настал вечер очередного дня с крестражем на груди, я наконец поняла, что тяжесть стала почти невыносимой.        Я достала из расшитой бисером сумочки маленький радиоприемник, настроила его на свою любимую волну, поставила рядом с собой и села в кресло, намереваясь просидеть в нём неопределённо долго. Музыка помогала расслабиться. Порой, правда, делала с точностью наоборот: заостряла некоторые эмоции, погружая в них с головой, буквально топила в них... Но, пожалуй, именно этого я и хотела в этой ситуации.       Я, никому не нужная, брошенная, сижу здесь и ничего не делаю, чтобы вернуть Рона. Читаю свои книги... Разгадываю загадки... Была ли вообще я ему нужна?..       Пелена застилает глаза. Я почти плачу. Моральных сил совсем не осталось. Я уронила голову на руки и зажмурилась. Мягкие звуки музыки обволакивают мою измученную душу, погружая в омут воспоминаний.       И я наконец замечаю руку Гарри, робко протянутую ко мне.       Он стоял прямо напротив, приглашая встать и потанцевать. Танцы... Сейчас?..       Еще три года назад я бы умерла от восторга, получив такое предложение - но сейчас это казалось чем-то совершенно неуместным, глупым, бессмысленным... И до странного желанным. В конце концов, от этого точно не будет хуже, и если что-то и может расшевелить мою оцепеневшую душу, то танец - вполне себе подходящий вариант. С трудом отдавая себя отчёт в своих действиях, я подняла взгляд и, вздохнув поглубже, вложила свою ладонь в протянутую руку Гарри.       Одним лёгким движением он поднял меня с кресла, и мы встали друг напротив друга. Я молча стояла, глядя на него, пытаясь разгадать его идею. Не говоря ни слова, Гарри снял с меня крестраж и уверенно перевесил его на себя, одним своим взглядом отметая все мои потенциальные возражения.       Груз тяжёлым камнем упал с моей души, и в эту же секунду мне стало легче - словно кислорода в воздухе вдруг стало на пару десятков процентов больше. Гарри осторожно взял обе мои ладони в свои и вывел меня в центр комнаты.       Мы остановились на середине комнаты и потихоньку стали двигать руками - как какие-то роботы без единого сустава в конечностях. Гарри улыбнулся мне - и эта улыбка подействовала на меня, как разряд тока. Гарри улыбался редко... Преступно редко. Он всегда был сосредоточен на своих мыслях, и даже самый радостный повод не был в состоянии вызвать у него улыбку. Но сейчас он улыбался: может быть, через силу. Но делал он это ради меня, стремясь поддержать, утешить. Я почувствовала, как мои губы сами собой растягиваются в ответной улыбке, и я принимаюсь танцевать - по-настоящему, как совершенно нормальный человек, а не скованная металлом машина.       В какой-то момент Гарри положил руку мне на талию, и я обхватила рукой его шею. Еще вчера я бы даже не подумала, что когда-нибудь мы будем касаться друг друга вот так - по-дружески тепло, без тени смущения. Я, пожалуй, даже испытывала нечто вроде эйфории - было хорошо, слишком хорошо... В счастливом порыве я схватилась за его плечи, буквально чувствуя их силу под своими пальцами. Он закручивал меня и задавал темп нашим движениям, превращая нас в единый, слаженный механизм... Совсем как в жизни. И где он только научился так танцевать?       Музыка пошла на спад, и Гарри, покрутив меня еще разок, медленно остановился, осторожно привлекая меня к себе. Я выдохнула и положила голову к нему на плечо. Мелодия затихала, и мы все еще продолжали стоять обнявшись посреди комнаты, медленно покачиваясь в такт закончившейся музыке.       Я подняла голову и встретилась с ним глазами. Мы молчали и смотрели друг на друга, словно видели друг друга впервые - и мне стало казаться , что сейчас я вижу в нём саму себя, как отражение всех своих переживаний и внутренних противоречий... Как же он отличается от Рона!       Легкий укол воспоминания о Роне - и я, вздрогнув, прервала зрительный контакт. Потупив взгляд, я высвободилась из его объятий и отошла на шаг.       Гарри не шелохнулся. Он все так же смотрел на меня, и я знала, что больше всего на свете ему бы хотелось отвернуться и уйти, погрузиться в свои мысли и остаться наедине с собой. Но он знал, что мне нужен мне - здесь и сейчас, и потому не уходил, давал мне время перевести дух. Сейчас я возьму себя в руки и сделаю нам чай. Мы будем сидеть рядом, время от времени поглядывая друг на друга - проверяя, всё ли в порядке. И всё будет в этом взгляде: доброта, сочувствие, жалость, забота, любовь. Любовь, выросшая из дружбы и ставшая неотъемлемой её частью, воспринимавшаяся нами обоими, как что-то, само собой разумеющееся: как между братом и сестрой-близнецами в крепкой здоровой семье.       Последний вывод почему-то заставил меня нервно вздрогнуть. Близнецами... Как Фред и Джордж? Точно нет. Братом и сестрой? Как Джинни и Рон? Пожалуй, всё-таки тоже нет. Впрочем, сравнивать нас двоих с семьёй Уизли было, как минимум, неправильно. Мы относились друг к другу, как родные люди, но само сравнение почему-то показалось мне несуразным.       -Чаю? - невинно спросила я, опуская взгляд. - Сухое молоко закончилось... Но есть сливки.