Одинокие волки

— Йоу народ, смотрите, что здесь, — указывает на листовку с заданиями Альзак, привлекая внимание своих товарищей, что скучали последние полчаса. — Здесь написано о каких-то «Великих Магических Играх». Хартфилия отвлеклась от разглядывания стены, переведя взгляд на Конелла. Взгляд был уставший — нет, не так — заебавшийся. Альзак что-то говорил, жестикулируя руками, и улыбаясь, но слышалось это сквозь какую-то пелену, поэтому смысл не доходил. Игры какие-то вроде, ну, а остальное не так уж и важно верно? Люси взяла в руку свой недопитый сок и, встав из-за стола, исчезла из здания. Это было лето, почти июль, но погода была по-настоящему осенняя. Трупы золотых листьев издавали предсмертные звуки под ногами, они упали, умерли и теперь простой мусор. Красивые, жёлтые, оранжевые — но, ни одной живой душе ненужные — мертвые, дожидаются своей участи, вроде еще осенний сезон не начался, но из-за палящего солнца они опали. Это лето, слишком жаркое, безлюдное, тихое, людей на улице нет, они сидят по домам, нехотя выходить на улицу. Это лето не радует какой-либо радостью, они просто есть, они убивает, заставляя высыхать растениям. Жестоко, правда? Скорее это не лето, это тоска природы, по чему то, что важней этих растений. Тоска по дому? Может быть. Возможно, тоска Хартфилии переросла в плохую погоду, ведь в душе у нее так же лежат трупы листьев, и палит солнце, пытаясь сжечь её. Все может быть. Но неужели кому-то важно, сколько там трупов, сколько смертей она пережила? Сколько смертей столько и трупов, а трупов много, много и листьев. Их концы заточены, прикасаясь к ним, на руках опять появляются порезы, а за ними и шрамы. Как тот шрам на запястье. Они въедаются внутрь и приносят боль, напоминая день за днём о том, что было в прошлом. Их много, настолько, что они убивают новых бабочек, что пытаются вернуть былую радость, что у неё была. Это не лето, это осень. Осенняя депрессия природы. Ноги наступают на листья, а они ломаются, легко, даже не осознавая, так же легко блондинку и сломали, сами того не понимая. Было жарко, но на шее был шарф, он напоминал один, самый большой кленовый лист, самый первый, самый любимый и дорогой сердцу. Он первым ушёл из жизни из всего хвоста феи, и стал первым листом в ее сердце, первым ранил, это была первая смерть, что вторглась в жизнь кареглазой, та с которой начались все проблемы, он потянул за собой и всех остальных. Как странно, что Акнология прилетел дважды на тот остров, вначале забрав только одну жизнь, а затем и всех остальных. Теперь ждать того, что он прилетит в Магнолию и уничтожит всё здесь, чтобы ни одной живой души не осталось из их гильдии? Жестоко. Девушка садится на скамейку, она в парке, в руках сумка, а там блокнот и карандаш. Она всегда хорошо рисовала, но отец сказал однажды, чтобы она не занималась этой ерундой, ведь на этом не заработаешь, вот она и бросила. Отец редко с ней разговаривал, каждый раз при разговоре, она запоминала его движения, его голос, выражения лица. Она его любила, но девушка не могла сказать, о нём того же. Скорее он её ненавидел, безо всякой на то причины, но она нашла, кому отдавать свою любовь — Лексусу и деду, а потом и всей гильдии. Каждый занял определённое место в сердце, даже неблагодарного Ивана она полюбила больше предателя-отца и она перестала запоминать все те недолгие разговоры с Хартфилием. У неё появились те, кому можно с легкостью отдать свою любовь и они отвечали тем же, они были дружелюбны, но не холодны, они были не так умны, как отец, но в них было больше человечность, в них была любовь — в нём же нет. Когда ей было одиннадцать лет, отец вместе с Иваном покинул гильдию, отцы-предатели, по-другому ни сказать. Никто так и не назвал причину их ухода. Они ушли, Дреяр, с чем-то разбирался в тот момент, а она просто сидела и пялилась в стенку. А зачем что-то делать, плакать например? Ведь всё равно Хартфилий блондинку ненавидел. Рядом, не рядом, все равно, что нужна ей третья нога или нет. Он стал ненужным звеном, а она же научилась обходиться без него. Поэтому её это никак не ранило, кольнула слегка, но не более. А Лексусу же было очень больно, девочка в тот момент это видела, видела его грустное выражение лица, видела слезы, которые собирались в уголках глаз, но он все равно из последних сил держался, чтобы не упасть в глазах сестры. Он знал, почему они ушли, но маг не говорил, да и Люси не очень-то и хотелось. Края листьев острые, они режут, проведи по коже — появится порез. А что делать, когда этих листьев у тебя множества, и они у тебя в груди, тем самым сдавливая и не давая сделать и вздоха. Листья мстят за то, что их растоптали и теперь они не дают полететь новым бабочкам. Карандашом, водя по бумаге, Хартфилия вырисовывает летящие по ветру листья, как же хочется, чтобы её листья, словно по ветру упорхнули, но они лежат под ногами и гниют. Люси агрессивно вырывает листок и рвет его в клочья. Да, это тот самый момент, когда ты сам себя доводишь, той болью, что внутри, не специально конечно, но так уж вышло. А может и специально, чтобы боль кончилась и листья пропали, но разве они так легко могут пропасть? Нет, конечно. Листья — это болезнь, от неё нельзя вылечиться так просто, они могут появиться только в том случае, если произошло много смертей дорогих тебе людей и их трупы гниют у тебя в душе, гниют превращаясь в листья. В уголках глаз собираются слезы, раньше они не так остро ощущались, их было не так много, а сейчас… их слишком много, тело берет дрожь, карандаш выпадает из рук. Раньше, раньше, раньше. Раньше все было лучше, а сейчас наступили темные времена для хвоста феи. По-настоящему осенние. Главное чтобы никто не узнал о том, что Люси мучает эта болезнь, ведь это так просто не заканчивается, с каждым днем листьев будет все больше и потом они начнут расти на коже, превращая тело в труп. Эта болезнь может стать ее концом, да, что уж там она им и станет, это просто вопрос времени. Даже если она кому-нибудь скажет о том, что её мучает этот недуг, что изменится? Они не смогут вернуть их… прошло каких-то полгода со смерти волшебников, и теперь постепенно появляются порезы на коже, порезы осенней тоски. «Никто не сможет помочь, ты оставлена на произвол судьбы» твердит внутренний голос, он на самом деле прав, никто не виноват в том, что с ней произошло, в этих листьях виноват лишь Акнология, он забрал жизни волшебников, именно он заставил листьям появиться. Лучше бы это были цветы, цветы хотя бы можно назвать, им есть объяснение, есть название, есть лечение. Ханахаки — это редкая болезнь, при которой больной откашливание цветы, а так же они начинают расти на коже. У этой болезни есть причина — неразделенная любовь. Это не эти гниющие листья, это цветы, они красивее. Они с шипами, а у листьев края заточены. Но от Ханахаки нельзя умереть, а от тоски можно. У этого хотя бы есть названия, а у недуга Люси — нет, и вряд ли будет, болезнь поразила единицы людей, поэтому о ней, знают не многие, а если и знают, то забывают о её существовании. Мол, никто не заболеет, это нереально, столько людей должно умереть, а ведь никто и не знает, как она задыхается ночью, от осенних листьев. Слезы текут по щекам. Конец уже неизбежен, верно? Никто не встанет из могилы только, чтобы она дышала. Будет жаль оставлять Лексуса и гильдию, ведь это её семья, но теперь она обречена, лекарства от этого недуга нет и теперь легче просто вскрыться, чем задохнуться в один день. Кареглазая встаёт со скамейки, оставляя блокнот на ней, уже не важно, что там за рисунки, ведь уже ей не до них. Её жизнь быстро утекает сквозь пальцы, и теперь она просто хочет провести время с семьёй, но она кое-что забыла, в этом блокноте есть рисунок его лица, которое постепенно стиралось из памяти, что, же ты будешь делать без него Хартфилия? Взгляд падает на землю, это выход из парка и только сейчас девушка замечает, что листья лежат на земле только в парке, за его пределами — их нет. Мда уж, нашла она подходящее место порисовать подумать