— Что вы там говорили вчера насчёт игр? — спросила Хартфилия, выходя из тени, в которой была всё время до этого. Волшебники слегка удивились, увидев её, им казалось, что она где-то гуляет как вчера, или просто дома сидит, а она здесь. Стоит ей обычно уйти неизвестно куда, она не возвращается ещё дня два уж точно, а тут на следующий день, даже немного странно. — Не делайте такие лица, это обычный интерес, или вы не хотите говорить мне о чём-то опасном?
На последнем предложении её глаза сверкнули, а уголки губ слегка поднялись, показывая её ласковую
жуткую улыбку. Не сказать, что в гильдии было тихо, но сейчас стало в разы тише. Сейчас Люси им казалось не такой как обычно, обычно она приветливая, весёлая, или же грустная, но сейчас, что-то изменилось. У неё было такое лицо, словно весь тот день, что её не было, она плакала, а может, так оно и было, чёрт её знает. Сейчас, с ней, что-то не так. Её словно подменили, оставив только внешность. Сломали, растоптали? Что? Что сделали с ней, чтобы она стала выглядеть так? Поникший цветочек, что не может больше расти. Что произошло? Почему в её глазах нет привычной радости, а лишь тоска и бытие одиночества?
Цветочек просто засох и превратился в осенний лист. Тоска и скука сделала её такой, а боль вот-вот должна убить.
— Языки проглотили? — она продолжала ждать ответа на свой вопрос, но похоже никто не хотел ей отвечать. — Мда… от вас ответа не дождёшься, ну и похрен, не очень то и хотелось.
Холодность… от неё исходит столько холода, что, кажется, температура упала в гильдии под минус. Она выглядела более разбито, обычно о ней думаешь в положительном ключе, вот она такая хорошая, пусть и немного чудит, но она же часть их семьи, а
семья может любить её любую сейчас что-то пошло не так, и она выглядит так словно плакала всё то время, что её здесь не было. Что произошло вчера с ней, что заставил её стать такой? Изменил, или что? Такие вопросы мучили Кобольта, что нервно курил в сторонке, не зная, что ответить на вопросы Хартфилии,
ведь им так и не сказали, что это за игры, а может быть и скажут, но немного позже, но не факт. Но может быть, только он заметил, что Люси изменилась.
***
Люси. Люси Хартфилия, что родилась X784 года, унаследовала внешность матери и магию обоих родителей. Её мать ушла из жизни, когда девочке не было и пяти лет, убитый горем отец забыл о существовании дочери, а после и вовсе покинул гильдию, от того, что его надоумил брат на это. Иван, можно сказать, вытащил его из могилы и предложил сменить обстановку, гильдию, забыть на время о том, что его гложет, и он забыл, перестал обращать внимания на проблему.
После смерти Лейлы перестал обращать внимания на дочь, потом на саму проблему, умно, я хлопаю стоя. Она Люси Хартфилия стала магом S-класс в одиннадцать лет, где-то в то же время, плюс-минус пару недель в гильдии появляется мальчик, чья внешность постепенно стёрлась из памяти блондинки, оставив только его голос, невнятные воспоминания и тот рисунок в блокноте, он был нарисован ещё тогда в далёком прошлом. Мальчик увидев, что кареглазая рисует бабочек (при чём очень хорошо!) стал настойчиво просить, чтобы его нарисовали. «Так я смогу оставаться с тобой, даже когда меня нет рядом, и ты сможешь смотреть на свой рисунок, когда тебе грустно! Я же обещал, что я всегда буду рядом, а что я за мужчина, если не могу сдержать обещание данное принцессе?». Для него всё жизнь была одной игрой, рыцарь-принцесса, а Лексус принц-брат, который обижает сестрёнку, поэтому рыцарь должен спасти её из его лап; или спасти принцессу от её грусти, и печальных мыслей. «Забудь о грусти, если о ней не думать, то она уйдёт. Грусть основывается на одиночестве, когда ты одна — тебе грустно, а стоит появиться мне или кому-то другому и тебя отвлечь — так её нет. Отвлекайся, не позволяй ей тебя съесть». Его звонкий смех, но холодные руки, он улыбался, хотя в душе было холодно и темно, только для неё он играл эту роль, вешая на себя табличку «рыцарь», немного позже на другой стороне таблички написав «клоун», как бы это смешно
горько не звучало. Ему было больно, когда принцессе грустно, но это не всё, его жизнь закрутилась настолько, что каждое движение отдавалось отголоском нескончаемой боли, он скрывал что-то по настоящему ужасное и каждое утро просыпался с пустыми глазами, задумываясь над тем, где он. Жизнь была для него — нескончаемым адом. В четырнадцать лет был нарисован тот рисунок и ровно через месяц он погиб. Два года Хартфилия отходила от его смерти, отрезовшись от мира. А на третий, в шестнадцать лет — попросила мастера стереть память тем, кто её знал. Два года она просыпалась ночью в бреду, кричала, от того, что её мучили кошмары, несколько раз резала руки, впадая в отчаяние, пару раз чуть не выходила в окно, но её каждый раз останавливали, она сходила с ума, элементарно не хотела дальше жить. Полюшка ничего толкового не говорила: «Возможно это депрессия, но я не психиатр чтобы что-то толковое сказать, девчонка потеряла смысл своего существования, сама она с этим не справится. Её мучают кошмары, что она кричит и задыхается, проснувшись, она не может отпустить того мальчика, поэтому станьте её смыслом чтобы продолжить дальше жить». Раз из-за одной смерти она столько времени убивалась, стоит ли говорить, чем закончится то, что сейчас происходит? А хотя и так ясно, смерть-смертишька-матушка, что она так яростно желала, тут даже ни какого суицида не надо.
Но можно назвать это равнодушие внутри неё этим словом? Боюсь даже если бы был бы способ излечиться блондинка всё равно ничего не делала бы. Когда она сделала глубокий надрез и не продолжила — это было не из-за того, что расхотела, а из-за страха. В прошлом надрезы были поверхностными, мылкими, но не глубокими, в окно выйти — раз плюнуть, но равнодушно вскрыть вены — нет, что вы, ни за что.
***
— Я жду ответы на свои вопросы, — произнесла девушка, закидывая ноги на край стола. Сейчас она сидела в кабинете мастера, ну или не совсем, самого же мастера здесь нет, ну, а точнее его романтизации. Работа мастера несёт в себе множество проблем и большую ответственность. Что мы видим, смотря на мастера прославленной гильдии хвост феи? Старого старикашку, которым управляют, он не видел ни каких забот, он так, просто, для вида, словно искусственные цветы, что стоят только для красоты. А вообще вся эта ситуация только на руку, на руку этим двоим, что не хотят брать ответственность, вот только они уже взяли, но косвенно, для правительства они — обычные волшебники, а для членов хвоста феи — самое настоящее раздвоение мастера, постоянно спорящие, но дружные. Они не ненавидят друг друга, но и не любят, врагами или парой их язык не поворачивается назвать, а вот семьёй — да, они семья, а если быть точнее часть большой семьи, под названием гильдия, и даже без большой части магов, они также остаются ею и будут ей всегда.
— Какие вопросы? — задал вопрос Джерар, зарываясь пальцами в волосы и с силой их оттягивая, чтобы отрезвить. Они с Дреяром были настолько заебавшиеся, что им было полностью похуй, на то, что сама Люси ничего у них не спрашивала. Они блять тут сидят и пытаются что-нибудь решить с этими играми ещё с ночи. Спрашивается, что здесь сложного и какого хуя они здесь так долго сидят, так нашли, решили правила почитать, высчитать процент их выигрыша, выбрать, кто туда пойдёт, забыв еще о бумагах, которые нужно заполнять, одним словом муть несусветная. Ничего не понятно, но это всё ебучая мужская солидарность и гордость. «Раз мы взялись за это, то и разгребём сами». Дети ей богу. Чего хоть Джерара сюда потянуло, он вроде образованный, а нет оказалось, а может просто
бухой под наркотой подвыпивший, хуй разбёрёшь блять.
— Что вчера за шумиха была вокруг каких-то игр?
Какие они многострадальческие лица сделали, будто их заставили не на вопрос ответить а, слетать в мир духов без заклинателя, как минимум. Конечно, понятно, что эти игры у них уже поперёк горла, но ваш уж мать дорогие, имейте совесть, вас не так часто о чём-то просят.
— Великие магические игры или же ВМИ устраиваются раз в году, чтобы определить самую сильную гильдию. Это соревнование, в котором может приняться участие любые светлые гильдии, а там выберут восемь команд, которые будут соревноваться между собой. Состязания делятся на два типа: обычные и дуэли, с дуэлями всё понятно, это один волшебник из одной гильдии сражается с другим из другой гильдии. Игроков выбирают зрители. А обычные состязания — это всегда что-то неожиданное и никто не знает чего ождать. Нам прислали приглашение, или как это можно назвать, и теперь мы разгребаем эти бумаги, которые надо заполнить, и занимаемся также всякой ерундой. Проводятся первый раз, в этом году, а это общая информация, по которой можно немного судить. — проворчал Фернандес, видимо он уже всю информацию по ВМИ выучил, ну по крайней мере на это очень сильно смахивает. Он говорил это, положив голову на руку, а та же лежала на краю стола, и так получалось, что он говорил всё в пол, поправлю, не говорил, а ворчал, нервно тыркая ручку во время рассказа. Эти ебанные игры у него скоро из глаз польются вместо слёз, потому что он больше тупо не может это читать. Синеволосый откинулся на спинку стула, свесил голову, продолжив: — Почему ты спросишь, я считаю, что нам лучше поучаствовать в этом фарсе? Например, потому что сейчас всё потеряли всякую веру в нашу гильдию, мол, все сильные волшебники пропали на острове, а остались одни сопляки, никто не верит в нас, но вот выпал шанс, что-то, да доказать. Процентов тридцать три есть точно, а остальные можно и поднять. Тридцать три — это ты, я и Лексус, в нас мы можем быть уверены на одиннадцать процентов, а вот еще два участника, которые должны участвовать, кто бы это ни был, в них я сомневаюсь, боюсь я им дам процентов шесть максимум, и этого мало для победы кстати. Короче я пойду, кофе выпью, а то у меня в глазах уже эти игры мерещатся, только как малые дети, что играют в песке, а не то, что я рассказал.
— Мне тоже захвати, — сделав жест «ок» Джерар покинул комнату. Наконец-то нет этих бумажек, долбанной ручки (которую он к слову сломал пока тыркал), и цифр. Кайф.
Если судить по поведению Джерара и Лексуса то можно предположить, что ВМИ уже на носу, со дня на день можно было бы даже сказать. Они нервничают, это ясно по их поведению и по количеству кружок от кофе на столе. Раз, два, три, четыре… шесть… восемь… Карл их восемь! Много кофе, мало сна. Надо что-то делать, срочно, а то превратятся в унылые комнатные кактусы. Кактусы — потому что станут злыми ежами, уже стали, осталось корни пустить.
***
— Слушай, если мы втроём — тридцать три процента, а остальные двенадцать то получается сорок пять, может всё-таки есть шансы на победу.
— Шансы, то есть, но они не такие большие, как ты думаешь. Есть много гильдий, тем более сейчас какие-то новые появились, а каждый игрок будет отдельно сражаться, каждый, то есть те, кого мы выберем тоже будут сражаться, — глаза слипались, кофе не помогало, не большая «прогулка» до барной стойки тоже, хоть здесь и была кофеварка, но век бы не видеть этот кабинет, чес слово. Голова кипит от всего этого дерьма, а от фона уже тошнит. — Нам нужно набрать где-то пятьдесят процентов, чтобы надеяться на победу. Пятьдесят потому что многие маги на острове, и нас половина, полную силу магов мы вряд ли восстановим, тем более дерева Тенрю нет. Дополнительных сил, что раньше давала святая земля, конечно же тоже. Вот скажи, кого можно взять и чтобы он не подвёл?
— Хм, Макао?..
— Он мастер, не получится.
— Тогда Миледи и Ур, а точно еще же Локи в нашей гильдии его тоже можно.
— Расторгнут контракт. — Вмешался Дреяр всё еще помнивший о том, что сотворила Хартфилия, месяц с того момента почти прошёл, неделя где-то осталась. Без духов особая разница была не так уж и заметна, ключи одни стали лишь украшением, а так всё по-старому, всё равно блондинка ими в последнее время почти не пользовалась, так что украшением они стали ещё тогда.
Люси продинамила то, что Дреяр сказал. Эта же хуйня которую она сотворила должна же кончится до игр верно?
— Миледи и Ур здесь косвенно, забыла? Они типа есть, но их нет, я их в прошлом месяце последний раз видел. Но тоже вариант. А вот Локи у него хватит силы на то, чтобы оставаться здесь на долго? И время же по-разному идёт у них в мире и здесь, он сможет восстановиться за один день? Ну это сама узнай потом как-то. — последовал кивок, Фернандес свесил влево голову, стороной к Хартфилии, чтобы смотреть ей в глаза. Он сидел в подвесном состоянии, облокотившись стулом к стене. — То есть ты, я, Лексус, — это точно, а остальные — Локи, Ур или Миледи, вот и порешили.
Он вернул стул в состояние покоя, и спокойно вздохнув, написал на небольшом листе бумаги каллиграфическим почерком и той самой ручкой, которую тыркал и немного сломал:
«Прошу, я устал говорить, не беспокойте меня до следующего века, и ближайшую неделю говорите со мной только так или на языке жестов».
— Ты что знаешь язык жестов? — издал удивленный отклик, казавшийся ранее давно сдохший убийца драконов. Блондинка аж вздрогнула, ей начало постепенно казаться, что они с Джераром одни в комнате, а нет, этот долбоёб слушая разговор (и о боги, вслушиваясь!), нос повесил.
«Пришлось, как, по-вашему, еще в той тюряге разговаривать, если не так?» написал он ответ на листе и, показав руками крайнюю степень усталости, (которую никто не понял) вышел прочь.
«Вот это новость, от Джерара не ожидала, от слова совсем, словно увидела в нём другого человека, язык жестов, а это удобно, наверное, когда уже устаёшь говорить».
