***
На самом же деле Люси была дома. Ну как была, существовала сюда лучше подойдёт. Она сидела, вторив взгляд в стену и думала. Думала о бытие одиночества и проблемах, а их в последнее время было полно. Игры, скорая смерть, воспоминания. Впервые в жизни её мысли перешли от «Почему он умер, он ведь обещал, что всегда будит со мной?..», до «Что им двигало в то время, что давало жить, и почему он вел себя иногда так странно?». Тогда ещё мальчишкой бывало, что вёл себя довольно странно. Ходил в синяках, в странных бинтах, но никому не говорил, что случилось, лишь слегка улыбнувшись, повторял из раза в раз «Встал не с той ноги, просто грохнулся с кровати. Со мной всё в порядке, не стоит переживать». Идеальная натянутая улыбка, и эта пустота в глазах. Явная игра на публику, но зачем? Отточенные движения, эмоции, были словно не его, будто он наблюдал за людьми и теперь повторял за кем-то. Искренность? Что такое искренность? Искренние чувства, эмоции, лица и движения. Фальшивка. Он прекрасно играл, но бывало такое, что его маски падали из рук, их то ли с силой кто-то вырывал, то ли он сам их ронял, но эти вымученные искренние фразы в тот момент, были пропитаны болью. Не надо эмоций, играй, скрывай их, если их не будет, тебе станет легче. И этот звонкий смех, такой же вымученный, как слова. Он хотел казаться живым, но его глаза всегда подводили эту прекрасную игру, можно отрепетировать каждый шаг, но не глаза, их обмануть нельзя. Он старался не казаться равнодушным, всегда улыбаться. Но однажды, так вышло, что они заснули вместе, в одной комнате, за одним столом, даже не вспомнить сейчас, что они такого там делали, что отключились. Наутро, Люси нашла его под столом, с раскрытыми от ужаса глазами, он зарывался пальцами в волосы, и с силой выдирая, одними губами лишь произнёс «Где я?». Лишь позже Хартфилия заметила слёзы на бледных щеках. Страх застыл в его глазах, а губы замерли в немом крике. Ужас — это когда ты хочешь кричать, но ком в горле не позволяет это сделать, когда всё твоё тело дрожит, но ты не можешь издать, ни звука, кроме глухого хрипа. В тот момент даже малышке стало страшно, но она просто замерла, не понимая, чего он ждёт. «Что я должна ответить?». — Магнолия, гильдия Хвост Феи, — произнесла она, голос подобный шёпоту. Блондинка не смогла выдавить из себя что-нибудь не так напоминающее писк. Стоило ей ответить, мальчик в мгновение вздрогнул и провалился в небытие. Не стоит говорить в каком ужасе, она поймала бездыханное тело, положив голову на свои колени, начав зарываться пальцами в волосы. Комки волос можно было лицезреть на полу, но она не обратила внимания, волосы были не в лучшем состоянии, да и кожа казалась слишком бледной. Ужас отразился на бледном лице и всё никак не уходил. Вскоре это полностью вылетело из головы, и обычные будни продолжились, но что-то стало не так, вот только что — не понятно. Что тогда привело в панический ужас? Кошмары? Не стоит скрывать, всем они снятся, кто-то помнит, кто-то нет. Но почему прозвучал тот вопрос «Где я?», словно когда-то он проснулся где-то в другом месте, и с ним произошло что-то ужасное? Мотив не понятен, от слова совсем, а старые раны опять начинают ныть. Не опять, а снова Слово, в слово, каждый жест, блондинка запоминала всё, что видела в этом человеке, от внешности, до таких бессмысленных фраз. Он казался простым, вот только кареглазая и не замечала что от него шли мурашки по коже. И как она раньше этого не заметила? Ах, ну да, раньше, не была так очевидна скорая смерть, раньше всё было хорошо, но потом всё стало разваливаться, и в итоги, теперь она лежит на холодном полу, свернувшись в комочек, и пытается игнорировать слёзы, льющиеся из глаз. Раньше она была слишком глупа, чтобы понять его, была помешана на себе, но сейчас в ней что-то сломалось, а он просто исчез, из-за чего она забылась на целых два года, утопая в ненависти к себе и желании поскорее сдохнуть. В моменты отчаяния она могла что-нибудь с собой сделать, делала, чего скрывать, но она не смогла закончить до конца, до конца вскрыть вены, вырваться из хватки Дреяра и всё-таки прыгнуть, не пыталась. У Хартфилии не хватило духа сделать шаг, она не кричала, что хочет умереть, не искала внимания. Она просто хотела стать подобно тенью, чтобы о ней все забыли. Исчезнуть или все-таки, чтоб забыли? Задумавшись об этом, выбор пал на второе и дед, сказав позже Лексусу «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось», согласился на просьбу Люси и стёр её из воспоминаний волшебников. Стало ненадолго легче, совсем немного, о ней перестали всё беспокоиться, включая деда и Лексуса, стало больше равнодушия в её сторону, но это было даже к лучшему, она словно исчезла, но это чувство задержалось не надолго. Уже примерно через месяц, мысли вернулись: нежелание жить, ненависть к себе и самообвинения, её чувства которые она пыталась похоронить под тем, что её все забыли, но не получилось, она просто сделала вид, отвлеклась, впервые в жизни послушалась совет своего мертвого друга, и решила, что всё ушло, но стоило только об этом подумать — всё вернулось назад. И потом как-то она попробовала утопить чувства в сакэ, получилось как ни странно. В шестнадцать лет она впервые попробовала алкоголь, когда бы раньше даже не прикоснулась к нему. Когда-то ранее Кана пыталась уломать ту, попробовать хоть чуть-чуть спиртного, но та всегда отказывалась, нет серьёзно, даже брюнетка не смогла её уломать. Увидев тогда её дочь Гилберта, точно бы перекрестилась, сказав при этом: «Кажись, конец света всё приближается и приближается, просто упаси господи блять». Алкоголь помогал и так она прожила около года, практически ежедневно выпивая, стоило протрезветь — поток мыслей возвращался снова, несвязные, что несли в себе лишь ненависть к себе. Она пыталась жить, не думать больше о суициде и о том, как легко всё это закончить, и у неё это удавалось, не понимая, что теперь на сцену вышла она. Стоит перед огромным залом и разыгрывает свою роль, роль сломанной куклы, которая пытается делать вид, что всё в порядке; даже не замечая, что теперь она делает тоже самое, что и делал он. Сколько она уже держит всё это в себе? Каждую ночь захлёбываясь своими слезами, и крича, но никто не видел, не замечал. Если только с его смерти прошло пять лет, то получится где-то также. Всё это время она плачет по ночам, не хочет жить, живёт с ненавистью и всё равно делает вид, что всё в порядке, каждый день, натягивая неестественную улыбку, только последний год, блондинка уже перестала более-менее это делать, но никто и не замечал. Даже смешно. Определённо, мальчик, что ушёл из жизни в четырнадцать лет, на острове Тенрю, скрывал свои настоящие эмоции, почти всё время пока находился с Хартфилией, и она вскоре стала делать также. Если задуматься обо всём том времени, что кареглазая не появлялась в гильдии и ни как не контактировала с внешним миром, прошла всего одна неделя, для неё же — либо не больше дня, либо три месяца, не разобрать. Лицо в зеркале так и кричала о ничтожности отражаемого человека, мешки под глазами, напоминали о том, что кто-то не спит уже четвёртый день, поспав за неделю всего — не больше трёх часов, и то только потому, что, организму требовался сон, и он сам провалился в небытие, не по желанию самой девушки. Сегодня приходилось выйти из дома, чтобы не подвести гильдию. «Может послать всё нахуй, сказав Лексусу, что моё подавленное состояние важнее каких-то там игр? Всё равно сказали, что они каждый год будут проводиться, дали бы мне умереть до следующих,» — а спустя минуту вспомнилось, что она об этом никому не говорила, а б с о л ю т н о. — «Пф. Помру ведь, а никто и не узнает»***
— О, неужели кто-то всё-таки решил явиться? — надменно процедил сквозь зубы Дреяр. Ох, как же ему хотелось хотя бы наорать на Хартфилию, благодаря её опозданию они опоздали на поезд, и теперь придётся ждать нового, сука. А тот прибудет только через два часа. А может не наорать, а закопать, тоже вариант, всё равно за последнее время он в своей голове всё больше сравнивал её с покойников — нет, не так — не последнее время, а около трёх лет. Пусть после того происшествия, она кричала, плакала, разрушала что под руку попадётся, а в один момент это прекратилось, она смирилась, по настоящему смирилась и продолжила жить.