Определённо, следовало остаться дома. Класть хуй, на всё эти идиотские игры и заниматься дальше самобичевание, но нет — зачем же так подставлять гильдию? — ведь собственный принцип ломать не хочется, а следовало бы.
Люси сидела в купе, вторив взглядом в окно. Бесконечные пейзажи проносящиеся перед носом быстро сменяющие друг друга, не давая лучше рассмотреть. Деревья, кусты, здания — всё это составляло лишь какое-то пятно: зелёное, голубое, серое; цвета быстро сменяли друг друга, не давая заприметить всю красоту, которая — казалось бы — видим каждый день, но не замечаем, а сейчас наблюдаем под другим углом и взгляд хочешь, не хочешь, но заприметит хотя бы что-нибудь, только видимо Хартфилии сегодня как-то фиолетово, что проносится перед ее носом. Пялясь стеклянным взглядом в окно, как-то все звуки отходят на задний фон; ни слышится музыка играющая в спёртых у Дреяра наушников, ни стука колёс о рельсы, которые слышатся даже через музыку (благодаря которым кстати, и пришла идея спереть наушники, этот звук начал бесить). Она словно сидит в какой-то прострации, полной тишине, совсем одна, когда в голове одновременно ворох мыслей и одновременно ни одной.
Так легко и свободно она себя не чувствовала уже очень давно, будто бы то, что держит её на земле отпустило и теперь она летит вниз с огромной высоты, именно летит, не думая, что через пару секунд разобьётся. Только удар случается, при чём буквально. Удар чужого пальца о хартфильевский нос.
Резко сморщив миниатюрный носик и сбросив на шею наушники, взгляд отводится от окна, резко переходя на того кто нарушил её идиллию — кто бы сомневался — Лексуса.
— Чего? — с недовольством спрашивает волшебница.
— Сидеть и прожигать окно невидящим взглядом, мало того — жестоко. Окно бы кто-нибудь пожалел, а то такими темпами после тебя от него останется лишь щепки, так еще от такого задумчивого лица становится страшно, — Люси без интереса обходит взглядом сидящих напротив Джерара, Ур и Миледи — и впрямь сидят и таращатся на неё с некоторой опаской (может они еще не отошли от того, что было на станции? Ну просто гипотетически, она же не сидела всё это время со стрёмным ебалом; но их лица говорят об обратном). — Между прочим, мы здесь второй час, а кроме того чтоб залипнуть на пейзаж за стеклом и спереть у меня наиболее наглым образом мои наушники, — делает акцент на последнюю фразу волшебник, — ты так ничего и не сделала. Словно выгорели все твои силы на станции и сейчас тут сидит лишь твоё тело. Твой дух точно еще при тебе или мне отправится его искать?
Люси фыркает. Если бы у неё в голове не было пугающей пустоты, может она бы что-нибудь издевательское и ответила, но — увы и ах, — она лишь на выдохе выдаёт:
— Я может быть, тут
собираю себя из осколков раздумываю как прекрасна Магнолия и почему я всего этого раньше не замечала; так почему вы думаете сразу о чём-то плохом?
Джерар про себя хмыкает. В последнее время у ключницы стёрлись всё границы — зачем сразу думать о плохом? — может ей сейчас вбредёт мысль в голову, что разбить стекло и выпрыгнуть нахуй от сюда — лучше чем спокойно доехать до Крокуса, бросив при этом «я пешком дойду», в лучшем случае к середине этих игр.
Последнюю неделю Фернадесу только и делали, что капали на мозги с этими блядскими играми, в частности, вопросами: «а что там будет?», «какие правила?», «приз будет?; что к середине недели, он просто кинул в того
ни в чем не виноватого несчастного, который кажется только первый раз спросил об играх: «а это соревнование, вернёт былую славу нашей гильдии?» и после где-то половину недели провалялся в лазарете. В парня прилетел огромный том, в котором была информация об играх, слава господу богу, остальные два, пролетели дальше упавшего паренька. Святой человек, блять, он даже ни в чём не обвинял синеволосого, а стоило бы: «Вы не в чём, ни виноваты, просто я пристал к вам не во время, и наверное даже хорошо, что вы кинули именно в меня, а не какую-нибудь Биску или еще хуже Ромео. Вас бы убили». Волшебник готов был разрыдаться прям в палате, от того насколько же святой этот человек. Будь Джерар священником, отпустил бы ему всё грехи и повесил на него табличку «ангел», чтобы ни одна собака не притрагивалась к нему. Это его оскверняет. Но зато после этого случая, к Фернандесу боялись подойти добрая половина гильдии и става богу, от него наконец-таки отстали, даже дышать стало как-то легче. Но вспоминая чем пришлось за это заплатить, сразу хотелось взвыть; да, он был поехавшим психом в прошлом, но сейчас он не может даже муху обидеть. Только обидел, при чём даже не муху и от этого становилось ещё хуже.
Парень обводит взглядом купе, ища беловолосую макушку, пока не находит её. Широ* замечая внимание к своей персоне, машет в ответ левой рукой — правая сломана. Тоже кто-то его случайно
задел, в голову волшебника пришла страшная догадка, о том что Широ в гильдии носит статус «мальчика для битья», но он быстро отбросил эту догадку. Если его ещё кто-нибудь так «заденет», он виновнику сам руку «заденет», минимум до перелома. Ангел на минималках блин, только крыльев не хватает; любой прикосновение — и всё, травма, или же иначе: «осквернение»; как он только, когда сам волшебник сорвался, белобрысый отделался лишь сотрясением и синяками? Везунчик блин, только, увы, не всегда.
Да, у Джерара были, слабости, далеко не одна, но и не дохуллион пунктов. Не больше пяти штук. Этот список он прячет глубоко внутри себя, в той части, которую никому не показывает: там и воспоминания связанные с Титанией, о его прошлом, и ещё много-много всего. Он слишком часто топил в себе всё своё возмущение и гордость, он не мог противостоять им, но не смог и теперь всю свою жизнь будет жить с этим кошмарным чувством обволакивающее сердце. Никто не знает его историю и он, ни за что, не даст кому-либо узнать. Ведь даже Хартфилия, которая привела его в свой дом, до конца историю не знала… Самая противная часть его биографии… и никто не должен знать, какой он на самом деле…
Фернандес тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли и переводя взгляд на привычную картинку — собачащихся Дреяра и Хартфилию. Одинокие волки, которые вынуждены терпеть общество друг друга, по причине родственных связей и того, что их насильно запихнули в эту блядскую команду. Одно одиночество столкнулось с другим и образовался страшный смерч, при чём буквально. На экзамене волшебника s-класса заклинательница уничтожила одну четвёртую леса, от того, что блондин назвал мусором её друзей — духов, которые сопровождали её на протяжении жизни в поместье Хартфилиев. Тогда и образовалась печать сдерживающая силу блондинки. Возможно эта печать как-то впитала в себя лишнюю силу блондинки, или же Люси просто, так и не смогла открыть в себе всё способности (хотя по логике должна, но сколько ни пыталась — не получалось, поэтому и перестала пробовать) и магия убийцы драконов, богов и демонов остаются лишь мечтами. Походило на то, что она сама не знает о кристаллах внутри себя — если они конечно всё ещё там, всякое могло случиться, а волшебника мучали разные догадки. Он был здесь, рядом с Люси, еще когда она жила со своим отцом, до того момента пока его не схватили и не отправили на остров Галуна. Поэтому они и были столь близки, так или иначе доверяли друг другу; скорей всего из-за этой их связи девушка и вытащила синеволосого из тюрьмы, поставила перед фактом тогдашних охранников, а они в замешательстве и отпустили нескольких опаснейших преступников. Только поиски их так и не начались — кареглазая поручилась за них, отдала два ящика лучшего вина (сколько же она тогда денег
вылила? Хорошее вино, дорого стоит между прочим. Лучше бы ром хотя бы отдали… тт.тт), и напоследок припугнула: «Древнее зло гильдии Хвоста Феи пробудится, если эти троя не вступят в неё — хорошие кадры сегодня с руками отрывают, и поэтому приходится искать альтернативу — его нужно каждые несколько лет подпитывать новой силой, а сейчас зверь нестабилен, дерева на острове Тенрю же нет, поэтому есть вероятность, что Магнолия будет уничтожена первой, за ней последует и весь Фиор. В ваших же интересах, детки, отдать мне этих троих без скандала». На неё так ошарашено смотрели, что к Джерару, Миледи и Ур хотели добавить ещё парочку психов с неконтролируемыми способностями, мол, «самое то для вашей гильдии, и древнее зло тоже было бы более чем довольно». Жаль они не знали, что древнее зло, подразумевало из себя лишь спящего Дреяра, очень похожего на кота, он будет молниями метать если ему не дать проспать его положенные шесть-плюс часов, сколько именно решает уже его организм. Древнее зло — это просто большой, толстый, жёлтый кот, который постоянно щурится от солнечного света, закрываясь от него, своей большой, пушистой лапой.
— Захлопни пасть, лампочка, — рычит на громового убийцы драконов ключница, сжимая руки в кулаки всё сильнее. Так хочется проехать костяшками по ему, такому блядскому ебалу, что просто пиздец.
— Если судить по твоему цвету волос, светишь здесь как раз-таки ты, — тыкает пальцем выше груди сестры волшебник.
— О, братик, точно, как же я могла забыть, то, что ты из
натурального блондина перекрасился в
не натурального, словно седину решил скрыть, хотя тебе только двадцать четыре, — Люси пытается подавить на лице дебильную улыбку, но это не выходило, посему она продолжила гнуть свою палку:
— Может ты перекрасился для того чтобы рассказать миру о своей ориентации? Прекрасная идея была бы, перекрасься ты в какой-нибудь. другой цвет.
Лекс фыркнул, закатывая глаза. Ну окрасился он по пьяни в такой же цвет волос, как его волосы и, что с того? Просто круги перед глазами появились не во время, и перекрасили его прекрасное отражение в какой-то другой неестественный цвет, только вот, на самом деле, всё как было натурально, так и осталось, а сейчас не совсем, волосы то крашенные.
— Может ты Джерара пытаешься клеить или Вакабу? Или — бинго! — Макао? Хотя он и старше тебя лет на восемь приблизительно, думаю у него что-нибудь-таки встало и ты получил бы горячий секс.
Хартфилия на секунду застывает и задумывается о чём-то своем, около двадцать секунд, пока блондин сидит с ебалом ебала, ни чуть не воспринимая речь «сестрёнки» всерьёз, со слова «братик», так точно.
— Погоди, а ты актив или пассив?
Миледи, что мирно пила чай и не проронила ни слова за всю поездку, от этих слов даже подавилась чаем. Лекс тоже на секунду потерялся. Пей он сейчас чай, всё содержимое кружки было бы уже на ребятах сидячих напротив, но об этом он подумать не успевает, только в бешенстве разинуть рот, пытаясь что-то сказать, но его перебивают, человек которому кажется больше их самих, осточертело общество «братика и сестрёнки»:
— Так, всё, завались оба. Вы между прочим уже успели заебать весь этот вагон, поэтому очень сильно, блять, прошу, ебитесь по-тише и идите куда-нибудь в другое место.
С этими словами Фернандес выталкивает двух блондинов из вагона и заталкивает в другой, пока те не пришли в себя.
— Ебитесь по-тише, — как-то чересчур восхищённо отзывается Хартфилия, кажись даже не задумываясь, что их наглым образом выперли. — Кажется мой сын растёт.
Вытирая непрошенную слезу, она смотрит на Лексуса ностольгировано и кажется ожидая какую-то реакцию.
— Эм…
— А ведь, раньше он был таким маленьким и даже не думал сквернословить. Ай-ай-ай! Как не стыдно Джерар! — жестикулирует пальцем девушка, пока на её лице продолжает играть — словно солнышко — улыбка. — Был такой маленький, словно котёнок…
Дреяр жалобно скулит, инстинктно ощущая, что сейчас мать начнёт говорить о своем сыне; «А вот раньше он был таким, а сейчас уже вырос и даже ругается, по привычке, хочется даже дать по губам»…это похоже, очень на долго.
***
Сквозь холодное стекло, виднелись первые капли дождя, которые разбивались о сухую землю и наконец приносили долгожданную прохладу, что так сильно ждали растения.
Неужели, на сгоревшей дотла земле, наконец пошёл долгожданный дождь, приносящий с потоком воды спасение, от нескончаемой жары?
Оранжевые листья, наконец стали опадать с сухих веток деревьев и падать на землю, подобно бездыханному телу человека погружающегося в гробу на сырую землю, именуемую могилой. Ровно на два метра в глубь, словно боясь, что мертвецы восстанут из своего нового дома — не по этой ли причине, люди забивают крышку гроба гвоздями? **
Разве осень виновата в том, что лето безжалостно убивала зелёные листья? Она просто сочувствует им и даёт для них долгожданную прохладу, оплакивая нескончаемые трупы, разбросанные по земле — только разве нужна она уже, им высохшим листьям, чей хруст под ногами слышен буквально при каждом шаге? Если и можно в чём-то обвинять это время года, то лишь в том, что оно из года в год, не успевает утолить жажду деревьев и даёт им, листьям, спокойно сгореть, под палящем солнцем лета.
Осень Люси тоже не очень-то торопится, ждёт пока она сгорит до тла и только после этого, над её могилой, пойдёт долгожданный дождь, но ей он уже будет не нужен.
Стекло под пальцами отдается в кончиках приятным покалыванием, рука тянется к ручке дабы её открыть и проветрить квартиру девушки.
Свежий воздух в мгновение ока обволакивает комнату своими объятиями.
Может это хороший знак и Хартфилия на магических играх сможет найти свою «осень»? Ледяной ливень, холодный, который её разморит и заставит почувствовать что-нибудь кроме апатии. Гнев, радость иди грусть — хоть что-нибудь. Только бы не тёмные леса отчаяния, Люси не помнила уже когда последний раз от туда выбиралась. Год назад, или больше, два, а может и все три. Хотя нет, дальше, намного, лет шесть назад, когда всё было лучше и легче в несколько тысяч раз, не то что сейчас.
Если и впрямь эти игры подарят какую-нибудь надежду (только бы после неё не возникло отчаяние…) и подарят жизнь. Нет, не так. Дадут прожить еще пару лет.
Звучит, как бред ненормального, но когда ты одной ногой в могиле, хочется доверится даже выдуманному лучику надежды, притянуть свои ледяные руки и ждать пока тебя вытянут от сюда. Здесь холодно и сыро, так и хочется сравнить с могилой, но эта прохлада даже приятна, чего уж скрывать.
Глупо верить в сказки, хоть это и не сказка, а реальность. А она поистине жестока.
Взгляд карих глаз вновь скользит по объёмным, тёмным облаках; они очень напоминают её отражение: покрасневшие глаза от истерики, и слишком большие для неё мешки под глазам.
Девушка хмыкнула, понимая, что это сравнение весьма кстати. Только разница в том, что дождь обрушивается на всех кто находится поближе, а Хартфилии приходится душить в себе слёзы.
Стоит ли чего-нибудь ждать от этого соревнования, проблеск света? Но ведь, это глупо, а надежды глупцов как правило разбиваются на миллион осколков первыми…
Идиотка, какой смысл ждать спасения, когда уже сама смерилась со своим концом?
***
Шёл третий день великих магических игр. Кто-то выигрывал, а кто-то нет. Команда хвоста феи поднималась всё выше и сейчас оказалась на четвёртом месте. Единственное, что Люси за всё это время, сделала и продолжала делать — изображать из себя комнатное растение. Хмурый кактус, если быть точнее.
Сидит вся словно покрывшись калючками и прожигает всех вокруг апатичным взглядом. Она бы с радостью сидела и дальше так, не участвую во всей этой показухе — ведь даже без этих волшебных игр раньше же как-то выбирали самую сильную гилью? Ну то есть, не выбирали, но всё почему-то знали, что вот эта гильдия — самая сильная и неуправляемая, хотя лишь про Хвост Феи всегда так и говорили.
Может правительство подумало, что теперь нет Хвоста Феи и есть способ устроить какую-нибудь показуху? В том, что это простая показуха Хартфилия была уверена почти на сто процентов, интуитивно.
Не хотелось ничего делать, ни сражаться, ни сидеть здесь. Хотелось просто лечь на землю и ждать пока к ней придёт смерть, но странная надежда посилилась в груди и не давала уйти от сюда. Хотелось прожить до своего конца с улыбкой на лице, бок о бок со своей семьёй — гильдией; но почему-то не было сил на всё это, от слова «совсем».
Идиллия блондинки не могла продолжаться вечно и к дуэлям третьего дня её имя прозвучало в участниках. Она бы даже не заметила если бы её не тряхнули за руку, мол, прекращай летать в своих мыслях и иди сражайся.
Её противником был участник гильдии «Соблизубый тигр», та самая гильдия, которая была главным противником их гильдии; они занимали первое место на данный момент. Противостояние двух вышеупомянутых гильдий должно было наступить рано или поздно. И почему-то вселенная решила поручить эту задачу именно кареглазой, чёрт эту вселенную дери.
Соперником был неизвестно кто, его фото и представление, она благополучно пропустила и поэтому не имела ни малейшего понятия чего от него ждать. Но он не заставил себя ждать, телепортившись сразу же на арену.
Блондиннестые волосы, голубые глаза, и ухмылка на смазливом лице. У Люси перехватило дыхание. Казалось, что её сердце кто-то вырвал из груди, по другому объяснить на секунду его остановку она не могла. В горле застрял крик.
Как же хотелось сейчас закричать от переполняющего её ужаса, чтобы затмить всё другие звуки и гул в голове.
Это сон? А может игры её воображения? Или чьи-то глупые шутки? Видимо здесь у кого-то просто, блять, кошмарное чувство юмора.
Глаза наполнились слезами, а ноги предательски подкосились, собираясь вот-вот подвести свою хозяйку.
В голове вместо привычного, даже неасозноваемого Хартфилией «люблю», внезапно образовалось отчаяное «ненавижу».
Какого хуя он здесь… живой?..
С губ срывается очередной хрип, в котором можно было едва-едва разобрать здосчасное имя:
— Стинг…
Голубые глаза, казалось бы, услышав девушку, с ужасом уставились на Люси, в них моментально заиграла паника, а их обладатель словно испугавшись, отступил на шаг назад, больно закусив побелевшие губы.
Причина начала её конца явилась, живой и здоровой, к ней такой разбитой, которая на его фоне выглядело слишком болезненно. Девушка по привычне потёрла истёртые в кровь запястья, которые стали такими за последние дней пять. Не хотелось опять себя колечить, но она ничего не могла с собой поделать, поэтому выбрала мельшее из зол.
В подсознании поднималась волна гнева, что была благополучно проигнорирована.
В глазах потемнело, а ноги, всё же подкосились. Последнее, что она увидела были голубые глаза, в которых она успела заметить пугающую пустоту, что-то тёмное на дне зрачков и еле заметные тени под глазами. Как же она скучала по этому взгляду, только… кажется, что-то в нём сломалось.
