Cerca Trova

Блисс достала блокнот и, положив его на стол, начала быстро штриховать: — Остров Гернси. Остров Скай. Остров Тенерифе. Остров Мэн. Пасадена, — говорила Блисс, прочерчивая линии. — И Салем. Четыре острова и два города, из которых почти нет выхода. — То есть, где-то выход есть? — спросил её Малфой. — Есть способ выбраться? — Нет, — сказала Гермиона, стараясь смотреть исключительно в окно. — То есть… не сейчас. Один месяц мая волшебники могут покидать эти острова и города. А ещё ты забыла добавить Мец и Бове. — Нет, не забыла, — ответила ей Блисс. — Я знаю только о шести. — Сетей всего восемь, — качая головой и смотря на расплывшееся отражение Поппи Лейк, сказала Гермиона. — Так ты знала? — едва ли не поперхнувшись, спросила Блисс. — Сетей? — переспросил Малфой. Да, сетей, тоскливо подумала Гермиона. По крайней мере, такое у них было неофициальное название. Внемагические сети, запирающие в себе магию, не дающие ей почти никакого шанса и выхода. В учебниках писалось, что таким образом эти места поддерживают равновесие в магическом мире, позволяя избежать множества катастроф и разрушений. Гермиона смутно помнила что-то ещё: что-то о влиянии этих городов и островов, что-то, походящее на эффект бабочки. Но сейчас она не могла этого вспомнить, да и знала, что никакой пользы информация не принесёт. — И… неужели нет никакого способа? Никакой магии? — Магии? — переспросила его Блисс. — Малфой, насколько я помню, короткой памятью ты никогда не страдал. Или мне нужно повторить всё, о чём мы только что говорили? — Я не могу не колдовать. Это попросту невозможно. — Тогда тебе придётся ехать в порт прямо сейчас, — сказала Блисс. — И жить у воды. Там ты можешь колдовать, но, мой тебе совет, осторожнее: твоя палочка рано или поздно просто сгорит у тебя в руках. Особенно, если ты будешь использовать непростительные. — В таком случае, должно быть заклинание, которым можно воздействовать на барьер. — Ох, что же, — сказала Блисс, и Гермиона буквально слышала, как она кивала. — Вперёд. Автобусы должны ещё ходить, так что попасть в порт особых проблем не возникнет. Как только ты найдёшь заклинание, которое может справиться с настоящей природной магией, которая старше самого Хогвартса, и, полагаю, первого мага в принципе, обязательно дай мне знать. Гермиона обернулась в тот момент, когда Блисс складывала свой блокнот в сумку. — Куда ты? — спросила Гермиона. — В гостиницу. Наши вещи придут только завтра, а я не имею привычки спать на голом матрасе, — ответила Блисс. И подошла к ней, сочувствующе посмотрев. — Мне жаль, что это произошло с тобой. Гермиона быстро отошла от неё и отвернулась. И, посмотрев на дверь, быстро к ней побежала: ей было необходимо выйти на улицу и глотнуть свежего воздуха. Голова казалась тяжёлой, а мысли — не своими вовсе. Тёмная улица и свежий воздух, смешанный с запахом моря и цветов тоже мало чем помог. Она пыталась заставить голову работать. Пыталась сделать что-то, чтобы привести мысли в нужное русло. Пыталась отсеять то, что набатом стучало в голове: «Ничего не выйдет, ничего не выйдет, ничегоневыйдет». «Ты застряла, ты застряла, тызастряланаэтомострове». «Посмотри на себя в зеркало, посмотри на себя в зеркало, посмотринасебявзеркало». Зеркала рядом не было, и Гермиона надеялась, что весь этот год она не увидит ни одного из них. Гермиона ухватилась за «весь этот год» и подумала о том, что, на самом деле, всё же меньше. Подумала о том, что с этим надо смириться: смириться с островом и с тем, что она здесь надолго. Смириться хотя бы потому, что рядом с ней уже был человек, который не собирался мириться с ситуацией и прямо сейчас был готов предпринимать смехотворные попытки по разрушению барьера. — Я еду в порт, — предсказуемо сказал Малфой, подойдя к ней. — Как хочешь, — пожала плечами Гермиона. — Я могу поехать с тобой. Или не поехать и остаться здесь. — Грейнджер, вот сейчас не надо, — сказал Малфой. — Это же смешно. Если можно колдовать на границе острова, значит, у нас получится найти выход. — В таком случае — поехали. — Как только мы поймём, как отсюда выбраться, сразу вернёмся к Блисс и обо всём её расспросим. — То есть, это нельзя сделать сейчас? Сначала разобраться с моими проблемами, а потом — с твоими? — Грейнджер, твоё нытьё уже достало, — устало сказал Малфой. — Ты застряла в теле красавицы, так что, не знаю, радуйся этому. — Я не понимаю, о чём ты. — О том, что свою тушку ты успеешь вернуть. И тебе придётся жить в ней до конца жизни. Так что пользуйся моментом. И чаще смотри в зеркало, уверен, раньше ты от него сбегала в ужасе. Гермиона подавила желание схватиться за сердце, которое даже не болело: просто то, что говорил Малфой, было крайне, крайне неприятно. Конечно, такое бывало и раньше: тогда, в школе, он, не имея возможности её задеть, на шестом курсе сумел-таки найти способ. Её друзья. И внешность, которую, как всегда говорила Джинни, Гермиона воспринимает необъективно. — Ты — красивая, — как-то раз сказала Джинни, и сказала устало, явно не имея желания успокаивать её долгие, нудные часы. — И я не знаю, что мне нужно сделать или сказать, чтобы ты, наконец, перестала слушать идиотов и воспринимать себя такой, какой видит тебя большинство. Тогда Гермионе это помогло. Ненадолго, но всё же. А теперь рядом не было Джинни. И Гарри с Роном. Гермиона знала, надеялась, что они её не забыли, но, всё же, раньше они её, пусть и с трудом, но понимали. А теперь бы точно не поняли. Даже Джинни — и та бы не поняла. — Я прямо сейчас пойду к Блисс, — сказала Гермиона. — Отлично, иди, — кивнул Малфой. — Кажется, она со своим нелепым… кто он там, всё ещё не вышли из этого клоповника. — Ты хотел сказать, со своим нелепым парнем, да, Малфой? — Нет, я не хотел этого сказать, — сквозь зубы процедил Малфой. — Я уверен, что он ей не парень. Ты видела, что они устроили в машине? — О, да, я видела. И поняла, что они друг друга восемь лет знают. А ещё их отношения крайне напомнили мне те, что, когда-то и очень давно, были у вас с Блисс. — У нас никогда не было таких отношений с Блисс. — Правда? Ах, точно. Всё было гораздо хуже и она тебя бросила! — воскликнула Гермиона так, словно знала об этом изначально. — О, не смотри на меня так. В жизни не поверю, что ей предложил расстаться ты. Я-то думала, что после школы вы продержались два года, а выходит, она сразу же от тебя сбежала. — Она не от меня сбежала! — Но и тебя с собой не взяла, — резонно сказала Гермиона. И отвернулась. — Вынуждена откланяться, Малфой, мне нужно поговорить с Блисс. Те несколько шагов, что Гермиона сделала к дому, были прерваны наглым образом. Малфой схватил её за руку, и повернув к себе резко и быстро, посмотрел ей в глаза. Гермиона отстранённо размышляла, было ли ей страшно, и приходила к выводу, что не очень. Да, Малфой смотрел на неё так, словно готов был живьём содрать кожу. Но у него не было магии. А кожа ей не принадлежала, так что, какая была разница. — Малфой, пусти. Мы все устали. Я — особенно сильно. Если хочешь, я могу извиниться. — Я не хочу, чтобы ты извинялась, я хочу, чтобы ты следила за языком. — Так примени ко мне заклинание! Ох, точно, ты же не можешь. — Грейнджер, ты такая дурочка. Мне не нужны заклинания, чтобы тебя уничтожить. И, развею твои сомнения, физическая сила для этого не потребуется тоже. Что может быть проще, чем вывести из себя гормонально-нестабильную школьницу? Гермиона не нашлась, что ответить на это, или же, как она сама надеялась, её просто неудачно прервали. К ним подошёл Секвойя и, напряженно посмотрев на Гермиону, сказал: — Мне нужно до тебя дотронуться. — Что? — растерялась она. — Зачем? Он ей не объяснил даже: схватил повыше локтя и сжал его с такой силой, что Гермиона вскрикнула. Под веками пронеслась пелена, полностью застланная золотой пылью. Гермиона сделала несколько шагов вперёд и обернулась, едва не упав, попытавшись схватиться за перила моста: её рука прошла сквозь. Она видела Малфоя и Поппи Лейк со стороны. Все они замерли, застыли во времени, и только змеистые ленты золотой пыли клубились между ними и жили своей жизнью. Гермиона внимательно посмотрела на Секвойю, не понимая, почему он исчез. Она поняла не сразу, что тот столб пыли, который стоял на месте Секвойи, им и являлся. Когда она перевела взгляд на Поппи, то заметила, что вокруг её тела пыли не было вовсе: она словно бы была чуть поодаль от неё. И в тот самый миг, когда Гермиона резко, громко вздохнув, снова обрела способность двигаться, на несколько секунд она смогла рассмотреть в этой пыли очертания своего лица. — А я надеялся, что мне показалось, — сказал Секвойя так, словно бы ничего и не было. — Ты — та девушка из Хогвартса, которую запер Винсент. Да? — Да, — заторможено кивнула Гермиона. — Но… кто ты такой? — Я не могу тебе помочь, — не отвечая, сказал Секвойя. — То есть, я мог бы попытаться, но для этого мне нужно вернуться в Хогвартс. А сейчас такой возможности нет, и в ближайшее время не представится. — Запер Винсент? — переспросила Гермиона, отчаянно попытавшись ухватиться за что-то нормальное в этом безумии. — Что значит «запер»? И… это была магия? То, что ты сделал, имеет какое-то отношение к магии? — И да, и нет, — ответил Секвойя. — Это… часть меня. — Как и моя магия. — Не так выразился, — подумав, ответил Секвойя. — Это то, кем я являюсь. Я не маг, но во мне, пожалуй, есть то, что можно было бы назвать магией. И остров это сбивает с толку. Я не утратил части того, чего имею, но и выбраться не смогу. — И что же именно у тебя есть? — спросил Малфой. Гермиона посмотрела на него и увидела в его взгляде что-то намешанное, что-то, похожее на коктейль из любопытства, презрения, и, большей частью, неверия. — Кто ты вообще такой? Грейнджер, что он с тобой сделал? Гермиона ему не ответила. Она просто смотрела на Секвойю, и чувствовала, как в голове рождается нечто, похожее на плотную завесу. Не завесу даже: тонкую полиэтиленовую плёнку, натянутую настолько сильно, что возможности видеть сквозь неё не представлялось. Были только смутные очертания. — А Блисс? — внезапно спросил Малфой. — Она может выбраться с острова? — Нет, не может, — вздохнул Секвойя. — По крайней мере, сама. — И что, Мерлин тебя дери, это должно означать?! — Я здесь и суток не провёл! — повысил голос Секвойя. — Я мало что понимаю и знаю. Послушайте… нет. Поппи… — Гермиона. Если ты в курсе, кто я такая. — Гермиона, — кивнул Секвойя. — Мы поговорим с тобой обо всём позже. И я очень, очень сильно постараюсь тебе помочь. Но, послушай меня, Блисс не должна узнать. Пока мы не разберёмся с островом — пожалуйста, не говори ей. Она не должна знать, кто ты такая. — Что значит «Блисс не должна узнать»? Гермиона говорила, произносила каждое слово спокойно, но внутри поднималась ярость, которую она сдерживала едва-едва, на самой грани. Она провела в забвении восемь лет, в темноте, пустоте, холоде. Всё время, что она пыталась справиться с последствиями, рядом был Малфой, который раздражал до раскалённого белого марева. Их чуть не покалечили, их хотели пытать. Их хотели пытать, потому что Блисс Бромлей попросила своего папочку помешать им добраться до острова. Их хотели пытать, потому что они пытались найти единственного человека, который мог хоть как-то помочь разобраться в этой мутной мерзкой каше. Может быть, у Блисс было дело. Может быть, её действительно не стоило сильно подгонять закончить всё быстрее, найти попытку выбраться и давить на чувство вины. Но хотя бы знать она была должна. Гермиона чувствовала, как к глазам подкатывают злые слёзы. И видела, как Секвойя устало выдохнул и потёр глаза. — Всё станет только хуже, если ты расскажешь, — понял её Секвойя. — Сейчас не время. — А когда будет время? Когда будет время сказать: «Эй, Блисс, уходя из Хогвартса, ты ничего не забыла?» — сказала Гермиона, ткнув пальцем себе в лицо. — Я не понимаю, что происходит, я понятия не имею, кто ты такой. Но я знаю, что сейчас у меня есть возможность поговорить с той, кто виновата в моей ситуации. — Дело в вине? — переспросил Секвойя. — Хорошо, тогда вини меня. Если кто-то и виноват в том, что с тобой случилось, то это я. Не Блисс. — Что за бред? — не выдержал Малфой. — Тебя даже не было в Хогвартсе в то время. — Я всё объясню, — повторил Секвойя, морщась. — Когда у меня появится время, я обязательно всё объясню. Когда мы сможем выбраться с острова, я сразу же поеду в Хогвартс. Но сейчас… Его остановила едва слышная вибрация телефона и он, порывшись в карманах куртки, достал мобильный и ответил на звонок. — В чём дело? — спросил Секвойя. — Ты уверена? Паром с нашими вещами должен… я понял, что он уже приехал! Почему ты на меня кричишь? Я перепутал! Секвойя нажал на телефон и положил его в карман, и Гермиона, было, уже подумала, что таким образом он просто захотел прервать разговор с Блисс. Но он просто стоял на месте и, сложив руки на груди, молча смотрел перед собой. Через несколько минут к нему подлетела раздражённая Блисс. — Вещи должны были прийти завтра! Тебе было настолько сложно согласовать это с компанией? — говорила Блисс, уткнувшись в телефон и быстро что-то печатая. — Я согласовал, — процедил сквозь зубы Секвойя. — Откуда я мог знать, что они смогут доставить наши вещи и чёртову машину настолько быстро? — Ты совсем идиот?! Наш отдел сотрудничает с этой компанией уже больше двадцати лет, им ничего не стоит перевести и вещи, и машину за ничтожное время, — подняв голову, сказала Блисс. — Как именно ты всё согласовал? О, нет, я могу догадаться! Думаю, в твоём разговоре прозвучала фраза «как можно быстрее». — Возможно, эта фраза действительно прозвучала. Блисс, в чём проблема? — Проблема в том, что проблем у нас слишком много, а ты только и делаешь, что повторяешь «в чём проблема», — прищурившись, ответила Блисс. — У меня нет сил разбирать вещи и вести машину! — Я поведу машину! И вещи я тоже разберу. — Я знаю, как ты разбираешь вещи, — мотнула головой Блисс. — Значит, разберём их завтра. — Завтра мы должны были их получить! Я попросила тебя договориться именно на тридцать первое число! Тридцать первое. Число. Август, желательно, после обеда. Это настолько трудновыполнимая задача? Так же, как и с пастой, да? — Хватит приплетать сюда пасту! — едва ли не заорал Секвойя. — Если тебе настолько сильно не нравится моя готовка, то… — Что? Готовь сама? — подняла бровь Блисс. — Так я это и делаю, по средам, пятницам и воскресеньям. И я никогда, никогда не добавляю сливки в соус, в котором их даже не должно быть. — Выходит, сливки — это большое дело, а как сжечь еду до состояния углей, так у нас всё хорошо и прекрасно? Блисс, ну пожалуйста, хватит. Мы же редко едим дома, а даже если и едим, то заказываем доставку. — Доставку? На острове Гернси? Даже в Лондоне огромные проблемы с доставкой, что и говорить про это место. — Тут полно кафе, и, я уверен, еду там делают прекрасную. — О, это поразительно! Выходит, нам придётся там жить, чтобы совмещать работу и хоть какой-то отдых! — Остров смехотворно мал, а у нас есть машина! — Машина, которую должны были прислать только завтра! — Вы чего так кричите? — удивлённо спросил Джеймс, выглядывая из окна своего пикапа. Гермиона едва не расплакалась от облегчения. На какую-то долю секунды, наблюдая за этой перепалкой, такой дикой, но такой знакомой, она почувствовала першение в горле: она всегда его чувствовала, когда родители, забывая о том, что она приехала на каникулы, могли поссориться вот так же. До криков, до сорванного голоса. Тогда в дело шли упоминания всего: неподстриженных газонов, просроченная оплата счетов, рамки на каминной полке, на которых покоилось несколько пылинок и сломанная ступень, которую отец не мог починить уже который месяц. Её мама, узнав об этом першении, обняла её и погладила по голове: сказала, что она, её доченька, слишком остро чувствующий человек. Эмпатический. Её мама, конечно, не знала и половины значения этого слова. — Садитесь, — сказал Джеймс. — Почему катер приехал так рано? — Потому что один из нас — идиот, не следящий за языком и тем, что он говорит, — сказала Блисс, усаживаясь на переднее сидение. — Не стоит настолько нелестно отзываться о себе, — сухо проинформировал её Секвойя. — Ты достойна большего. — О, какой прекрасный полёт мысли! Посещал тренинги? — По управлению гневом и маленькими истеричками. — Много заплатил? — Достаточно. — Подай на них в суд. — На кого именно? — О, не знаю. На того, кто посоветовал тебе эти тренинги. На психолога, который с тобой занимался. Но лучше убей двух зайцев одним выстрелом, и отведи в зал суда свои мозги. Уверена, там их примут с распростёртыми объятиями и сразу же поймут, что самые тупые люди на свете — ничто, по сравнению с тобой. Гермиона прикрыла глаза, сожалея, что рядом нет наушников или беруш. Даже музыка, которую Джеймс включил демонстративно громко, не заглушила переругиваний Блисс и Секвойи. — Спасибо, что приехал, Джеймс, — шепотом сказала Гермиона, придвинувшись ближе к водительскому сидению. — Да без проблем, — пожал плечами он. — Я даже на полпути к дому не был, успел заметить сообщение. Да и не ты меня благодарить должна. — Уверена, Блисс тебя поблагодарит, когда… закончит. — Успокойся, — засмеялся Джеймс. — Слишком невеликая малость, чтобы ждать благодарности. А вы зачем в машину сели? Всё же решили уехать? Гермиона хотела ответить, но слова, заготовленные заранее, да и не Джеймсу вовсе, застряли в горле птичьим клёкотом. Гермиона отодвинулась и посмотрела в окно, на рассеянный мягкий свет фонарей и высокие кроны деревьев. Что она, что Малфой, они действительно хотели отправиться в порт: им нужно было проверить, узнать, есть ли способ выбраться. Гермиона прекрасно знала, что у них ничего не выйдет, но какая-то надежда, пусть и крохотная, всё же теплилась. — Блисс… — начала Гермиона. Блисс её не услышала, слишком была поглощена ссорой. Выйдя из машины, она с силой хлопнула дверью. Секвойя остался сидеть на месте, выпустив их с Малфоем. Пока Блисс и Джеймс подписывали документы и разбирались с вещами, они с Малфоем ходили по небольшому причалу, пытаясь понять, где именно начинается граница. Позже, когда Малфой попросил одного из водителей катеров довести их до середины пересечения Джерси и Гернси, они поняли, что начало границы пересекается в пяти минутах от самого Гернси. Их катер просто заглох. А когда Гермиона нырнула в воду и попыталась плыть, то поняла, что ничего не выходит. Всё, что она чувствовала, это время, густое и застывшее, сквозь которое невозможно было прорваться. Малфой помог ей забраться обратно на катер и прыгнул в воду вместо неё. Когда он вновь оказался на поверхности, он залез обратно, лёг на пол, и попросил водителя не ехать обратно: просто лежал и смотрел на ночное небо. — У тебя есть возможность прибегнуть к магии, — сказала Гермиона. — Ты же сам хотел. — Здравый смысл мне подсказывает, что палочку я хочу сохранить больше, — усмехнулся он. — Езжай обратно. Когда катер причалил и Малфой вышел, он не удержался: отошёл в сторону, потянув с собой Гермиону, направил палочку на небольшой куст роз, и тихо прошептал: — Инсендио. С палочки сорвалось несколько искр, и куст вспыхнул ярким пламенем, так и не истлев до конца. Действие магии закончилось раньше, а палочка Малфоя раскалилась докрасна. Он с сожалением посмотрел на неё и быстро убрал в карман, поморщившись. Гермиона, было, даже захотела сказать что-то утешающее. Сказать что-то, что могло бы поднять ему настроение. Но ей было слишком плохо, чтобы оказывать поддержку кому-то ещё. Когда они с Малфоем вернулись к Блисс, Секвойе и Джеймсу, катер уже отплыл. Секвойя и Джеймс загружали коробки в машину Блисс, а сама Блисс разговаривала с кем-то, кто явно вызывал у неё чувство отторжения и отвращения вперемешку. — Зем, мне плевать, что вы собирались ложиться спать, — говорила Блисс. — Оборудование нашего медэксперта не маленькое, и оно не поместится в машину. Джеймс сказал, что у вас есть фургон. Где, по-вашему, я смогу достать грузовик?! Вряд ли в таком месте, как это, есть компания, отвечающая за перевозку крупногабаритных вещей. — Компании у нас и правда нет, но есть Грант, — сказал Джеймс, смотря на Гермиону из-за коробки. — Правда, в этом время он даже за двойной тариф не согласится выехать. — Хорошо, я оставлю его на причале, — сказала Блисс. — Но если на следующее утро оборудование, общая цена которого превышает три миллиона, внезапно пропадет или испортится, платить будете вы. Вот всегда бы так, Зем! Ждём вас в порту. Отключившись, Блисс обвела взглядом Секвойю, Джеймса и Малфоя. Может быть, это было игрой воображения, на миг Гермионе показалось, что на ней взгляд она задержала дольше всех. — Езжайте по домам, — сказала она. — Я дождусь Зема здесь. — Я останусь, — быстро сказала Секвойя. — Нет, не останешься! — снова повысила голос Блисс. — Скройся с глаз моих, езжай домой. — Езжайте, — сказал Секвойя. — Мы дождёмся Зема и разберёмся с вещами. Блисс, наклонившись, взяла с земли маленький камешек. И, размахнувшись, кинула его в плечо Секвойи. Он оторопело посмотрел на своё плечо, а потом, переведя взгляд на Блисс, осторожно поинтересовался: — У тебя совсем крыша поехала? — В тот самый момент, когда я встретила тебя, — тоскливо ответила Блисс. — Как же ты достал. — Может быть, мне вообще уйти? Сейчас идея встречаться только на работе кажется мне единственным верным выходом из ситуации. — О, уйти? Какими словами ты ещё будешь разбрасываться? Давай, вперёд. — Мастер разбрасываться словами у нас ты, а не я. — Джеймс, — сказала Гермиона. — Отвези нас с Малфоем в гостиницу, я больше не могу их слушать. Джеймс просто кивнул и, устало потерев виски, открыл переднюю дверь, махнув Гермионе рукой. — В какую гостиницу вас отвезти? — спросил Джеймс. — Есть что-то на Уэлл-роуд? — спросил Малфой. — Конечно, — пожал плечами Джеймс. — Большинство гостиниц там и располагается. Но я бы порекомендовал заселиться дальше от центра. Да и вообще подальше от Сент-Питер-Порта. Например, на улице Кале есть прекрасная гостиница, от неё два шага до картинной галереи. Не Лувр, конечно, но некоторые художники могут стоить вашего внимания. А ещё лучше вам поселится в Сарке или близ него. Там есть прекрасные домики по цене комнат в центре, прямо рядом с часовней. И пейзажи там… — Весь остров — один сплошной пейзаж, — не выдержав, перебила его Гермиона. — Джеймс, просто… отвези нас на Уэлл-роуд. Разместившись в гостинице, которая находилась в квартале от дома Блисс и Секвойи, Гермиона выглянула в окно: посмотрела на мягкий свет фонарей, бликующую воду и тёмно-зелёные растения. Прищурившись и посмотрев чуть дальше, среди множества маленьких домов она увидела смотровой маяк, огни которого то зажигались, то медленно угасали. *** Спал Малфой на удивление хорошо и без каких-либо сновидений. Проснувшись, он посмотрел на соседнюю кровать, и увидел, что она пуста. Когда он полностью собрался, в номер вошла Грейнджер, оповестив его, что уже позавтракала. Впрочем, это не помешало ей присоединиться. В итоге всё пришло к тому, что Грейнджер стала уплетать вторую порцию яичницы, а он лишь лениво ковырялся в своей тарелке: сон, может, и был спокойным, но аппетита не было совсем. — И что мы будем делать? — спросил Малфой, обращаясь к Грейнджер, обращаясь в пустоту. — По-прежнему есть вариант попытаться убраться с острова, — ответила она. — Теперь, когда я выспалась, эта идея не кажется мне настолько безумной. То есть… она безумна, конечно. Но и сидеть здесь почти год у меня тоже желания нет. — Тебе по-прежнему предстоит разговор с Блисс. — Я думала над этим, — призналась Грейнджер. — Но… — По прежнему добра и мила к окружающим, даже если они сделали что-то плохое? — У меня из головы не идут слова Секвойи, — проигнорировала его Грейнджер. — Ты прав, его даже не было в Хогвартсе, но… он звучал так уверенно. И то, что он сделал… Кто он вообще такой, этот Скарлетт Секвойя? Малфой устало приложил руку к вискам. Было у него смутное, едва различимое ощущение, что заговори Грейнджер о личности Секвойе несколько дней, да что уж там, двенадцать часов назад, он бы смог ответить, смог бы сформировать мысль. Такое и раньше случалось: всё, связанное с событиями последнего курса, иногда вспоминалось столь ярко, словно было вчера. А иногда он даже не мог вспомнить лицо Блисс, не говоря уже обо всём остальном. — В разуме как будто… плёнка. Тонкая и прозрачная, — задумчиво сказала Грейнджер. — Но за ней ничего не видно. Или, может, там просто ничего нет. Проклятье! У меня дикое желание намылить шею этому… — Точно, Секвойя, — осенило Малфоя. — Для начала, нужно просто поговорить с ним. — Думаю, что да, — подумав, ответила Грейнджер. — Если Блисс не будет рядом, может он… попытается объяснить хоть что-то. Нет, я в этом уверена! Он сам сказал, что мы обсудим всё позже. «Позже» уже прошло. Пошли к ним. — А если они на работе? — Значит, выясним, где здесь полицейский участок, и пойдём к ним на работу, — мрачно ответила Грейнджер. — Кто-то из них обязан с нами поговорить, и я костьми лягу, но верну своё тело. Когда они вновь вошли в дом, из которого вышли накануне вечером и стали подниматься по лестнице, Грейнджер сказала: — Может быть, это и хорошо, что здесь нет магии. — Лучше для тебя или лучше для мира? — Для меня, — ответила она. — Раньше… раньше с магией было проще. И понятнее. Я всегда считала, что магия — самое правильное, что только есть на этом свете, и даже самые тёмные, самые пугающие зелья, ритуалы или же заклинания всё равно имеют право на существование, что они нужны для… какого-нибудь баланса. Не знаю. — Поттер бы с тобой не согласился. — О, я знаю, — улыбнулась Грейнджер. — Поэтому я никогда и не говорила об этом. В любом случае, вся магия и её подвиды были крайне понятны. А сейчас этого нет. На самом деле, я только сейчас начала осознавать… — Кем именно является Блисс? — В этом то и дело. Я не понимаю, кто она. Я не понимаю, кто такой Секвойя. Я знаю, что это нечто магическое, но это в корне отличается от всего, что я знала когда-либо. — Тебя это пугает? — Нет, не пугает, — пожала плечами Грейнджер. — Больше сбивает с толку. Скажи, Малфой, если бы тебя спросили, кем именно является Блисс, что бы ты ответил? — Пэнси как-то сказала, что Блисс и те, кто с ней были, являлись магическими отбросами, которые сплотились, — задумчиво ответил Малфой. — Иногда я бываю с ней согласен. Но чаще всего я действительно не знаю, что представляет она, её магия и магия Секвойи. — Там был ещё один, — сказала Грейнджер, наморщив лоб. — Киллиан Маррей, но… ты помнишь его имя? — Чаще всего — да. Но не сейчас. — Он был сильным. Настолько сильным, что вот к чему это привело, — сказала Грейнджер, ткнув пальцем себе в плечо. — Я всё ещё не понимаю… почему он зашёл так далеко. — Знаешь, что я очень хорошо помню, и не забываю никогда? Он действительно был сильным. И делал ужасные вещи с остальными, чтобы эту силу получить. Для этого нужен талант и полное отсутствие какой-либо морали. У него все это было. Как и у Волан-де-Морта. И что же, Грейнджер? Где они теперь? — К чему ты это говоришь? — К тому, что есть магия, нет магии, или же это что-то, чего ты не понимаешь — всё не так важно. Важно, что за люди распоряжаются своими силами. И, если они такие, как Блисс, то, может быть, не стоит так сильно переживать? — Такие, как Блисс, — эхом откликнулась Грейнджер. — Знаешь, может быть, она и не плохой человек. Но если бы у меня была возможность вернуться в прошлое, я бы никогда не стала с ней общаться. Ты прав в том, что люди бывают разные. Блисс из категории «себе дороже». — Ты — полное тому подтверждение, — согласился с ней Малфой, останавливаясь перед дверью лофта. Постучать он не успел: дверь отъехала в сторону с оглушительным лязгом, и перед ними предстала Блисс, с горящими злыми глазами и полным хаосом на голове. Малфой посмотрел поверх её плеча и увидел Секвойю, который выглядел столь же злобным и крайне помятым. — Вы что, за волосы друг друга таскали? — потрясенно спросила Грейнджер. — Нет, до этого я не додумалась, — сквозь зубы процедила Блисс. — А жаль. Если вы ко мне, то я с вами закончила. — Потрудись объясниться, — сказал Малфой. — Объясняюсь, — с готовностью кивнула Блисс. — У меня есть работа, которую я должна выполнить в максимально сжатые сроки и крайне эффективно. Никого из вас я не ждала, и тебя, Малфой, в частности. У тебя есть какая-то проблема, с которой я должна была помочь, ведь так? Ну, так вот — мне плевать на твою проблему. Если бы выслушал меня, дождался, я бы, по старой памяти и тёплым чувствам, попыталась бы оказать содействие. А сейчас — разбирайся сам. Слышать ничего не хочу. — Ты не можешь просто взять и убежать, — сказала Секвойя ей в спину. — Мы не закончили разговор. — О, ещё одна вещь, на которую мне плевать! — воскликнула Блисс. — Мне нужно встретить Роузи в порту. Кофе — на столе, Скарлетт может с вами поболтать, но чтобы никого из вас не было по моему возвращению. Пока. — Роузи приедет только через два часа. — Заеду куда-нибудь поесть. — Я предлагал сначала поесть, а после — разбирать коробки, но ты сама не захотела! — А сейчас я очень голодна, и видеть не могу эти коробки! — развернувшись, ответила Блисс. — Скарлетт, серьёзно, попробуешь поставить лампу на журнальный столик, и я расплавлю твои подсвечники. — Мои подсвечники — антиквариат! — А эта лампа не должна стоять на журнальном столике! — Но и на окне она стоять не должна! — В том-то и дело, что на окне ей самое место! — закричала Блисс, и, быстро обогнув Малфоя, вихрем спустилась по лестнице, говоря себе что-то под нос. Зайдя в дом, Грейнджер ополоснула две кружки и налила кофе, протянув одну из кружек Малфою, а после — налила себе. Они стояли почти рядом, прислонившись к столу, и просто смотрели, как Секвойя доставал вещи из коробок, раскладывая их по всей комнате, вокруг огромного оборудования, сплошь состоящего из экранов. — Что это? — спросил Малфой. И невольно удивился: после криков тишина, в которой они оказались, казалось, поглотила всё вокруг. — Лаборатория Роузи, — ответил Секвойя. — Я собрал всё, что мог, но с большей частью всё равно не справлюсь. — Она будет ещё больше? — удивилась Грейнджер. — Да, это даже не половина. — Но, — на секунду Грейнджер замялась. — Вам будет не противно есть прямо напротив неё? — Вряд ли мы будем часто собираться за столом. Да и не думаю, что Роузи захочет притащить чей-то труп сюда. А даже если и захочет, у меня где-то был освежитель, который хорошо перебивает запах формалина. — Такой освежитель нужен всем людям твоей профессии, да? — спросила Грейнджер, и от Малфоя не укрылось, что она вздрогнула. — Он нужен всем, кто работает с Роузи, — вздохнул Секвойя. — Никто из вас не хочет мне помочь? — Я помогу, — с готовностью ответила Гермиона. И, пройдя мимо Малфоя, толкнула его прямо под рёбра. Он поморщился, размышляя над тем, заразно ли рукоприкладство: то Блисс с камнями, а теперь ещё и это. Коробки они разбирали в тишине: Грейнджер не начинала разговор, Малфой — тоже, и внезапно он понял, что это занятие действительно успокаивало и не вызывало никакого раздражения. Неплохо было вот так, разбирать вещи, ставить журнальные столики на каждую свободную поверхность, и нагромождать их какими-то безделушками: цветочными горшками, стеклянными фигурками и свечами. — Кто-нибудь нашёл два серебряных подсвечника? — спросил Секвойя, вешая одну из картин рядом с дверью. — Нашла, — ответила Грейнджер, зарывшись с носом в одну из коробок. — Поставь на каминную полку, но с расстоянием, — сказал ей Секвойя. — Где-то там были спиралевидные свечи, поищи. — Здесь только ароматизированные. — Ароматизированные нужно поставить между подсвечниками, — сказал Секвойя. — Одну, ту, что с ванилью. Или с лавандой. Нет, с ванилью, вроде бы с ней. — Блисс будет злиться, если это окажется не та свеча? — догадливо спросила Грейнджер. — Будет. — Я нашёл свечи, — сказал Малфой, доставая упаковку белых свечей, на конце закручивающих спиралью. К нему подошла Грейнджер и, взяв упаковку, пошла к каминной полке. В какой-то момент она обернулась, пересеклась с ним взглядом, и Малфой буквально видел, как ей хотелось закричать: я не понимаю, что происходит. Я не хочу расставлять свечи и помогать разбирать вещи, я хочу узнать, во что именно я вляпалась. Малфой слегка повёл головой в сторону, показывая, что сейчас не лучшее время. Грейнджер вздохнула, но кивнула и быстро отвернулась. — Из-за чего вы ссорились на этот раз? — спросил Малфой. — Из-за лампы. Какой в ней смысл, если она будет стоять на окне? — сказал Секвойя и сразу же поморщился. — Поставьте её на окно. — Тебе не кажется, что вам нужно поговорить? — спросила Грейнджер, ставя лампу в угол окна. — Мы часто говорим. — Нет, то есть… поговорить не о пасте и о лампах. А о том, что действительно вызывает эти ссоры, — объяснила Грейнджер, критически смотря на лампу. — Может быть, стоит её поставить на рабочий стол? Так хоть какая-то польза будет. Секвойя подошёл к ней, взял лампу и пошёл к рабочему столу, на котором разбросалось множество бумаг и куча катушек с нитками. Воткнув лампу в розетку, он, облокотившись на стол, повернул голову к Грейнджер и сказал: — Я тебя вспомнил. Гермиона Грейнджер, да? Девушка, которая постоянно пыталась помочь другим, даже во вред себе или своим ощущениям. — Это… крайне точное описание меня, — сказала Грейнджер, и Малфой мысленно с ней согласился. — И, раз уж мы подняли эти тему, может быть, мы поменяемся местами и ты попытаешься помочь мне? — Я же сказал, что не знаю, как тебе помочь, — развёл руками Секвойя. — А попытаться я смогу ещё не скоро. — Ты сказал, что какой-то Винсент меня «запер», — напомнила она. — Значит, что-то у тебя есть. Секвойя постучал пальцами по столу, и Малфой видел, как он напряженно над чем-то размышлял. — Когда всё закончится, я поеду в Хогвартс и постараюсь разобраться, как тебе можно помочь. Сразу же, обещаю. Но де тех пор не спрашивай меня ни о чём. — Я всё ещё хочу знать, что значит твоё «запер» в отношении меня и этого Винсента. — Я оговорился, — сказал Секвойя. Солгал, и ладно так солгал, точно: по крайней мере, Малфой видел, что Грейнджер ему поверила. Знал он таких, как Секвойя, почти тот же типаж, что и Вудсайд: выглядят грозно и так, будто вот-вот готовы проломить череп всем, кто их окружает, но за этой внешней оболочкой скрывались принципы, мораль, моральные принципы, которые только вызывали жалость и делали человека прозрачным, как стекло. Секвойя был таким. Грейнджер была такой. У Поттера, в своё время, в то время, как он потерял Грейнджер и искал крестражи в обществе Патил и Уизли, этого поубавилось и появился какой-никакой, но стержень. Но лгать он по-прежнему и не умел. Только у Поттера ещё была возможность научиться, а у таких, как Секвойя, Вудсайд и Грейнджер, пожалуй, всё уже было потеряно. Малфой знал, чем это может обернуться. Малфой знал, как неспособность солгать может искалечить чью-то жизнь. — Я могу попытаться вам помочь, — неожиданно сказал Секвойя. — Поискать дома, где вы могли бы поселиться. — Для этого есть Джеймс, — ответила ему Грейнджер, наливая ему кофе и протягивая кружку. — Уверена, он может помочь и с домами, и побыть персональным гидом. — Твоим персональным гидом, не так ли? — не смог удержаться Малфой. — Ну, если тебе понадобится гид, уверена, он не откажет, — прищурившись, ответила Грейнджер. — За большую плату. Крайне большую. — К счастью, у меня есть возможность расплатиться деньгами, какая бы сумма ни была оговорена. В отличие от тебя. — Это что ещё за отвратительный намёк? — Разве это был намёк? — Заткнитесь, — громко сказал Секвойя, с силой поставив чашку на стол. — Я хочу хотя бы два часа своей жизни побыть как можно дальше от ссор и упрёков. Так что просто… заткнитесь. И разбирайте вещи. Если не хотите — вы знаете, где выход. *** Все коробки они разобрали чуть меньше, чем за три часа. Когда Гермиона, застелив три кровати, вышла в пространство лофта, которое служило и кухней, и гостиной, и рабочим местом, посмотрела на плоды их трудов, то поразилась разительным переменам. Секвойя убрал все коробки в одну из пустующих комнат, и теперь, даже не смотря на множество журнальных столиков, аппаратуры той, кого звали Роузи, две огромные софы, каких-то безделушек и цветочных горшков, комната всё равно выглядела большой и просторной. Секвойя, стоя на стремянке, вешал шторы: плотные, чёрные, не впускающие солнечный свет, а за ними — прозрачные и невесомые. Закончив, он открыл одну из створок окна, и шторы едва заметно заколыхались. Когда он спустился вниз, то достал телефон из кармана своей куртки, которую даже не потрудился снять. — Где мои лампы и камера? — сразу же спросил Секвойя. — Их не было в коробках. Ладно. Да, мы уже закончили. Не делай резких поворотов, иначе ты можешь повредить оборудование. Встретила Роузи? Нет, не надо, заскочу куда-нибудь по дороге. Хорошо, жду. Положив телефон в карман, он сказал: — Блисс придёт минут через пятнадцать. Спасибо, что помогли с вещами. Вам пора. — Я тебе не верю. — Можешь засечь время, — непонимающе предложил Секвойя. — Нет, я не об этом, — покачала головой Гермиона. — Ты сказал, что Винсент меня «запер», а потом сказал, что оговорился. Так вот — я тебе не верю. Слишком много такие, как ты, лгали, рушили другие жизни и убегали от последствий. О, ты Гермиона Грейнджер, та добрая девушка, которая вечно заботится о других! Да, это я. И посмотри, что со мной стало. Неужели я не заслуживаю хотя бы правды? — Я никогда не хотел никому зла, — устало ответил Секвойя. — В это я верю. Но из-за таких, как ты, зло случилось, и если ты действительно такой хороший, каким пытаешься казаться, почему ты не вернулся в Хогвартс? Почему не попытался всё исправить? А Блисс? Она вспоминала обо мне? Пыталась сделать хоть что-то? — Я не знаю, что должен тебе ответить. — Ответь хотя бы на один вопрос. Почему вы не вернулись в Хогвартс? Если не могли помочь, ладно. Но хотя бы попытаться? — Гермиона, я… такое случается. Что-то рушится или пропадает. Тогда, в Хогвартсе, этого было слишком много. И тогда всё закончилось, — сказал Секвойя, устало потерев лицо. — Тогда я кое-что узнал. И потерял своего друга. Брата. Что ты хочешь услышать? Что мне было не до тебя? Такая правда тебе нужна? — Да, — прямо ответила Гермиона. — Такая. Восемь лет тебе и Блисс было не до меня. И сколько таких, как я? Скольких вы ещё загубили? И что теперь? Пытаетесь оправдаться перед самими собой с помощью этой работы? — Какой ответ ты хочешь услышать? — Я пытаюсь понять, что за люди могут оставить человека, зная, что его можно спасти! С кем я связалась? И почему это случилось со мной? Как именно Винсент меня «запер»? — Я уже сказал, что оговорился. — Ты солгал, — холодно ответила Гермиона. — И… Гермиона замолчала. Секвойя выглядел максимально равнодушным, апатичным, максимально никаким в отношении неё. Он даже не смотрел прямо, и вовсе не из-за стыда: просто его всё это утомляло, не вызывало интереса или даже чего-то, что можно было посчитать намёком на жалость. Сейчас Гермиона хотела бы, чтобы он чувствовал хоть что-то. Жалость. Раскаяние. Понимание, что так просто поступать нельзя, что никто не заслуживает того, через что проходит она. Гермиона слышала тиканье часов, тех, что Секвойя повесил над каминной полкой. Они тикали всё быстрее, отмеряя секунды. Секунды превращались в минуты, а Секвойя по-прежнему на неё не смотрел. Когда Гермиона подумала, что вот-вот закричит, послышался звук отъехавшей двери. — Мы дома, — радостно сказала Блисс. — А вы… всё ещё здесь, как я понимаю. — Да, — сказала Гермиона, смотря на Блисс. — И я здесь остаюсь. Какую комнату я могу занять? — Любую, которая не занята, — согласилась Блисс настолько быстро, что Гермиона потеряла дар речи. — Что касается тебя, Малфой, то даже не надейся. Твоя подруга не виновата, что ты не умеешь прислушиваться к людям. — Думаешь, я действительно стал бы жить в подобном месте? — Станешь, — мрачно сказал Секвойя. — Я тебя приглашаю, можешь занимать любую комнату. — Совсем с ума сошёл?! — зло воскликнула Блисс. — То есть, тебе можно устраивать гостиницу из нашего дома, а мне стоит заткнуться и молча смотреть на всё это? — резонно спросил Секвойя. — Это не гостиница, а последствия тупости! Поппи не виновата, что жизнь подсунула ей спутника-идиота, как видишь, у многих эта проблема, — развела руками Блисс. — Тебе не кажется, что ты слишком часто разбрасываешься словом «тупой»? Проецируешь свои проблемы на других? — Кто бы говорил о проецировании своих проблем, — сказала Блисс, но от Гермионы не укрылось, что она сделала шаг назад, сухо сглотнув. — И снова мы возвращаемся к тебе. — А я бы очень хотел, чтобы вы, наконец, вернулись ко мне и помогли с тремя чемоданами! — послышался с лестничной клетки громкий голос. — Я не оставлю свои реагенты на этой лестнице, так что завязывайте ругаться и спускайтесь. — Роузи, я при всём желании не смогу помочь ни с одним из твоих чемоданов, и я сказала об этом три раза! — крикнула ему Блисс. — За проживание на лестнице я взымаю дополнительную плату, Бромлей. — Да помоги ты ему с чемоданами, — досадливо сказала Блисс, махнув рукой в сторону лестниц. Секвойя кивнул, и, направившись в сторону лестниц, прошёл мимо Блисс, попытавшись её обогнуть. Блисс его не пустила: внезапно схватила за руку, и Гермиона окончательно запуталась в их отношениях, и в том, что происходило вокруг. Она помнила Блисс другой: мягкой, смешливой и неловкой. В ней всегда присутствовала импульсивность и крайняя нервозность, но сейчас было чувство, будто бы всё хорошее, что в ней когда-либо было, окончательно ушло. Остались только оголённые нервы и бесконечная ярость на что-то, что, возможно, было в ней. Или в Секвойе. Гермиона почувствовала что-то, крайне схожее с сочувствием. И мысленно над собой посмеялась: как оказалось, жизнь мало чему её учила. Не то, чтобы она хотела злиться на Блисс. Но рациональная часть подсказывала, что сочувствия она точно не заслуживала. Не в этой ситуации. — Секвойя, ты где застрял? — снова послышался голос с лестницы. Секвойя, видимо, застрял в Блисс, которой просто смотрел в глаза, рассеяно поглаживая её руку. Блисс уткнулась лбом ему в плечо: быстро, коротко, и, повернув голову, потерлась щекой о край его кожаной куртки. Гермиона отвернулась, наткнувшись взглядом на Малфоя. У того в глазах читалась ужас напополам с каким-то отвращением. Она его понимала: то, что они видели, казалось слишком интимным. — Если вы снова занимаетесь теми вещами, от которых мне хочется выколоть глаза, я сживу вас со свету. И потребую тройной тариф. — Иди уже, — вздохнула Блисс, толкнув его в сторону выхода. Секвойя вернулся через две минуты с двумя чемоданами в руках. Поставив их у порога, он обернулся к человеку с третьим чемоданом и они, коротко пожав друг другу руки, быстро обнялись. — О, какое счастье! — восторженно воскликнул Роузи, увидев Малфоя и Гермиону. Он, посмотрев на Гермиону, широко улыбнулся, и ей захотелось закрыть глаза: его зубы, на контрасте с кожей антрацитового цвета, казались неестественно белыми. Когда он подошёл к Гермионе, то ей захотелось сделать шаг назад. Роузи был огромным, как скала, и Гермионе казалось, что будь у человека сверхчувствительный слух, можно было бы услышать, как на нём трескается одежда. А потом он снова улыбнулся: не так ярко, как в первый раз, чуть более деликатно. И Гермиона машинально ответила на его улыбку. У Роузи было настолько открытое и доброе лицо, которое располагало к себе сразу же, без каких-либо слов или действий. — Рад с вами познакомиться, — сказал он, и, взяв её руку, быстро коснулся губами. — Какое счастье, что я не буду один на один с этими… двумя. — Ты разбиваешь мне сердце, — ахнула Блисс. — Ты же знаешь, я вас обожаю, — обернулся к ней Роузи, не отпуская руку Гермионы. — По отдельности. Или хотя бы тогда, когда вы не начинаете делать то, от чего мне хочется отправиться к психологу. И… почему главный экран подсоединён к боковой панели? — Моя вина, — сказал Секвойя. — Не умеешь — не берись, — покачал головой Роузи, отходя от Гермионы. — Хорошо, что не повредили. Всю ночь снились сны, что моё оборудование лежит в каких-то руинах и горит в пламени. Он подошёл к одному из экранов и, аккуратно его отсоединив, поставил на пол. А потом, обведя всех взглядом, сказал: — Так что? О Блисс и Скарлетт я уже всё знаю, а вы? Предлагаю собраться в прибрежном кафе и познакомиться. Я угощаю. — Ещё бы не угощал, с такими тарифами, — улыбнулась ему Блисс. — Пошлите, я бы не отказалась от десерта. — Где вы поселились? — спросил Гермиону Роузи, когда они, немного отстав от всех остальных, спускались по лестнице. — И как вас зовут? Гермиона не знала, что ответить ему. Кажется, она действительно поселилась в доме Блисс и Секвойи, и по-прежнему не до конца понимала, что именно могло бы изменить такое решение. Но сейчас она полагалась исключительно на интуицию, а она ей подсказывала, что лучше быть поближе к этим двоим. — Поппи, — ответила Гермиона, чувствуя нечто, похожее на смирение. — Меня зовут Поппи Лейк.