Cerca Trova

— Если мы не найдём Линдли в течение суток, я найму волонтёров для её поисков, — мрачно сказала Блисс. Утро в полицейском участке Гернси ничем не отличалось от других. Все были максимально ленивы, сонно пили свой кофе и двигались подобно мухам, увязшим в сиропе. Единственный, кто делал хоть что-то, был Секвойя. Он вообще делал больше, чем кто бы то ни было. Зем совсем потерял надежду на хоть какое-то продвижение, Ролан и Тьерри мирно плыли по течению, Блисс наотрез отказывалась говорить с Джоанной, Беном, с кем-то, кто приходился девочкам родителями. О том, какой именно информацией она и Секвойя располагали, Блисс тоже не говорила, только лишь повторяла, что обязательно всё расскажет, когда разберётся со структурой полученных данных. Джеймсу ничего не оставалось, кроме как смириться со всем происходящим вокруг, и даже пытаться найти что-то хорошее. Хороших вещей было всего две и все они, так или иначе, были связаны с Поппи. Их день в рыбном ресторанчике так и не перешёл в плавно перетекающий вечер. Поппи позвонила ему и сказала, что их встреча стоит под вопросом. Потом позвонила ещё раз, окончательно подтвердив, что Джеймсу не стоит её ждать. В воскресенье она тоже была занята и сказала, что они обязательно встретятся на следующих выходных. «Следующие выходные» должны были наступить через два дня, и Джеймс сильно надеялся, что в этот раз она не отменит встречу. — Её отец что, совсем не волнуется? — продолжала говорить Блисс. — По острову расхаживает педофил, а девочка пропадает неизвестно где большую часть времени. — А ты уверена, что он всё ещё на острове, Бромлей? — спросил её Зем. — С тех пор, как туристический сезон пошёл на спад, у нас всё спокойно. — У вас есть предложения? — Да. Закрыть чертово дело, — прямо сказал Зем. — Я напишу твоему начальнику, что ты сделала всё, что смогла, но педофила мы упустили, и твоей вины в этом нет. — Какая поразительная щедрость. В чём подвох? — Да в тебе, Бромлей. Достала ты. Ничего не делаешь, потенциальных свидетелей опрашивать не хочешь, не делишься материалами, зацепок у тебя тоже нет. Предлагаю напиться в баре моего брата в последний раз, и покинуть мой дом. Зем побарабанил пальцами по столу. — Зла я тебе всё равно не желаю и постараюсь сделать так, чтобы Ричард не содрал с тебя три шкуры. — Он сдерёт их даже в том случае, если я раскрою дело, — постучав карандашом по блокноту, сказала Блисс. — Но в ваших словах есть резон. Если в течение месяца у меня ничего не появится и, если все будут живы, нам действительно придётся… закрыть дело. Блисс откинула карандаш в сторону, с каким-то отвращением посмотрев на свой блокнот. Встав со стула, накинув пальто и взяв сумку, она пошла к двери. И сразу же была окликнута Земом: — Бромлей, до окончания рабочего дня ещё шесть часов. Куда намылилась? — К вашему брату. Скажем прямо, личность он более приятная, чем вы. — Собралась пить в два часа дня? — Звучит, как отличная идея, — апатично сказала Блисс. Зем молчал какое-то время, потрясённо её рассматривая. Потом, махнув рукой, сказал: — Вали. И, ради всех блядских богов, заштукатурь лицо, на тебя смотреть больно. Когда Блисс вышла, Джеймс сидел ещё какое-то время, а потом, чертыхнувшись, пошёл надевать куртку. — Шеф, будет что-то неотложное, звоните, — сказал Джеймс. — Я… — Будет что-то неотложное — позвоню Секвойе, — махнул рукой Зем. — Он тут единственный, кто пытается делать хоть что-то. Давай, иди. Джеймс успел запрыгнуть в машину Блисс, едва не вывихнув запястье: настолько быстро она отъезжала. По всем параметрам отъезжала, с грустью и злобой подумал Джеймс, смотря на знакомую дорогу, ведущую в бар Арона. — Блисс, для чего ты приехала? — не выдержал Джеймс. — Выслужиться перед начальством. Всё ещё не верю, что Ричард не сослал меня в Мексику на пожизненное проживание, — сказала Блисс, не отрывая взгляда от дороги. — Включить музыку? — Включи объяснение своего поведения. — Музыку включить проще. — Бромлей, да чтоб тебя! — не выдержал Джеймс. — Что ты творишь? Если у тебя есть хоть что-то, что-то, что ты знаешь, но по каким-то причинам не хочешь рассказывать, показывать, засунь свои сомнения себе в задницу! Я всё понял, мы все всё поняли, хорошо? Ты столько пьёшь, что у тебя голова не варит, ладно. Но дай нам то, что у тебя есть. А дальше… есть я, Зем, Секвойя. Мы к чему-нибудь, да придём, а ты можешь и дальше… — Большая часть похищенных детей погибает в первые двадцать четыре часа, — перебила его Блисс. — Стандартная схема: преступник хочет подольше остаться с жертвой наедине, повеселиться, чаще всего — склонить к добровольной сексуальной связи. Не наш случай. Остальная часть погибает в течение трёх часов и на то могут быть разные причины: нетерпение, желание скорее выпустить пар, замести следы или же как можно скорее найти следующую жертву. Тоже мимо. И последние… Блисс прервало жужжание телефона. На секунду она отвлеклась, быстро посмотрела на номер и так же быстро сбросила звонок. — Секвойя? — Нет, папа, — поморщилась она. — У него есть какие-то «очень важные» новости для меня. — Может быть, тебе стоит его выслушать? — Последние погибают в течение часа, — проигнорировала его Блисс. — Веришь или нет, такие случаи самые удобные, особенно если звонок поступил через десять минут после похищения. В них нет логики или какого-то скрытого смысла. Это просто… сиюсекундное желание. Как… если бы ты очень сильно захотел насрать на голубой шкаф. И даже если шкаф находится, скажем, в нижнем Бруклине, а ты живёшь в Квинс, об этом, так или иначе, скоро будет известно. На виду этот шкаф или нет. — Полагаю, это тоже не наш случай. — Не совсем, — ответила Блисс. — Извини, не мог бы напомнить, как звали последнюю убитую девочку? Жасмин? — Женевьев, — сквозь зубы процедил Джеймс, чувствуя нечто смутное и неприятное. — Точно, — усмехнулась Блисс. — Милая, маленькая, плаксивая Женевьев. Мама ей сказала, что её подруги — на острове Джерси. И у неё было столько внеклассных кружков. И до дома она привыкла добираться одна. Мы говорили с ними в первой половине дня, ведь так? Блисс снова отвлеклась от дороги, уткнувшись в свой телефон. — В девять утра. Закончили в девять утра и двадцать семь минут, — сказала Блисс. — В два часа дня за всеми девочками заехали родители. За Женевьев должны были заехать в восемь часов вечера, у неё было четыре внеклассных кружка. Она закончила в семь, не предупредила родителей и пошла через лес. В восемь вечера нам поступает звонок и мы выезжаем на место преступления. Скажи, Джеймс, что именно у тебя вертится в голове? — Что… всё происходит слишком быстро? — Это то, о чём ты думаешь? — Пожалуйста, прекрати отвечать вопросом на вопрос, — устало попросил Джеймс. — Ладно, — сказала Блисс, разведя руками и возвращая их на руль через несколько секунд. — Всё происходит, быстро, да, Джеймс? Черта с два. Всё происходит аномально быстро. Женевьев привыкла срезать дорогу через лес, до которого пятнадцать минут спокойного шага. Она дошла до этого леса, и от полутора часов у нас остаётся час и пятнадцать минут. Допустим, педофилу много и не надо: можно управиться за пятнадцать, десять, пять минут. Допустим. От леса близ Центральной школы до леса Талбот Велли пятьдесят минут спокойной езды. Допустим, у него остается десять или пятнадцать минут. И вот тут, Джеймс, ты должен задать себе вопрос. — Какой именно? — Что за хрень творится в этом деле, — услужливо подсказала ему Блисс. — Ты же знаешь, что все девочки, которых мы нашли — стерильные. Тебя это вообще не удивляет? — Нет, — удивлённо ответил Джеймс. — Он же… обрабатывает их чем-то, ведь так? — Чем, своей слюной? — поморщилась Блисс. — Ты знаешь, кто такие чистильщики? — Да. Своих у нас нет, да и не нужны они, но если будет что-то неотложное, на Джерси можно сыскать парочку. — На нашу штаб-квартиру насчитывается больше двухсот чистильщиков, — цокнула языком Блисс. — И все они — ничто, по сравнению с тем, кто работает в полицейском участке нижнего Бруклина. Он — просто нечто. Редко видела людей, настолько поглощённых своей работой. Но он… получает такое удовольствие. Серьёзно, ты бы видел. Я бы могла назвать это… красивым? Мне кажется, это так здорово, когда твоя работа — ещё и твоё самое большое хобби. — Переманите его к себе, — сухо сглотнув и отвернувшись, сказал Джеймс. — Ты так говоришь, будто я или кто-то до меня не пытался этого сделать, — усмехнулась Блисс. — Так вот, о хобби. У него оно заключается в чистящих средствах. Если память мне не изменяет, то на его счету больше двухсот формул: для тел, ковров, кожаных покрытий, металлов. Он иногда даёт нам поблажки, продаёт формулы, подсказывает, где можно закупаться большими партиями с минимальными расходами. Все, кто видел то, что он делает, до сих пор не могут понять, как можно вообще до такого додуматься. — То есть… ты предполагаешь, что кто-то на этом острове закупает у него или ему подобного чистящие средства? — Да, чистящие средства. Прекрасные, соскабливающие кровь с любой поверхности, эффективные. Самая быстрая его разработка смывает всю кровь, слюну, любую грязь с тела за пятьдесят минут. Ещё тридцать минут уходит на то, чтобы проверить, не осталось ли чего-то, что могло бы ускользнуть незамеченным. Грязь… да что же такое! Блисс снова сбросила звонок, и, поколебавшись несколько секунд, поставила телефон на авиа-режим. — Грязь из-под ногтей вымывается от двадцати минут до двух часов, — продолжила Блисс. — Предположим, что педофил действует аккуратно. Но это не наш случай. Ты в курсе, что у каждой из девочек порвано влагалище? — Я в курсе всех подробностей и я предпочитаю не обсуждать их настолько открыто. Но ты и сама знаешь. — О, брось, Джеймс, — радостно на него посмотрев, сказала Блисс. — Жизнь так коротка. Давай же, не бойся выходить из зоны комфорта! «Да что с тобой не так», едва ли не сказал вслух Джеймс. Он терпел от неё многое, он выносил от неё многое, а последнее время и вовсе думал, что она неплохой человек. Весёлый и открытый, когда захочет, просто со сложным жизненным периодом. У всех бывает. Но иногда… иногда она вела себя так, как сейчас, и в такие моменты Джеймсу нестерпимо хотелось попросить у неё справку о психическом здоровье. — Так вот, о влагалищах, — продолжила Блисс. — О тех, что порваны. Обычно их вымывают около пятнадцати минут. Пятнадцать минут — только сперма, тридцать — остатки латекса, если на преступнике был презерватив. Ещё тридцать минут, если попадаются занозы, но вряд ли ты хочешь знать о случаях с занозами, да? — Да заткнись ты, — не выдержал Джеймс. — Ты сегодня такой грубый, — грустно сказала Блисс. — Ладно, подведу к сути. На свете есть множество преступлений, которые не укладываются в голове. Я столько высчитывала, Джеймс, пыталась моделировать ситуации, где времени было чуть больше или меньше, пыталась понять, кто мог врать, разузнала, не ушла ли Женевьев раньше, чем мы думаем. Остальные две девочки и вовсе были слишком далеко от тех мест, где их оставили. Я бы могла предположить, что случай с Женевьев — единичный, но Роузи это опроверг. В этот раз зазвонил её рабочий телефон. Блисс, тихо процедив что-то сквозь зубы, сбросила звонок, но отключать его не стала. — Так вот. С преступлениями, которые не укладываются в голове, смириться можно. А то, что есть у нас, не укладывается во временные рамки, — сказала Блисс, припарковавшись рядом с машиной Арона. — Могла бы я найти этому объяснение? Да. Случалось ли такое раньше? Да. Но всё дело в этом чёртовом месте. Здесь этого быть не может. И с таким я сталкиваюсь впервые. Блисс, подперев щеку рукой, повернулась к нему, Джеймсу, всем корпусом и сказала: — Я бы ещё очень много могла говорить, — сказала она. — У меня есть отчёт, насчитывающий страниц сорок, и в каждом пункте я описываю всё, вплоть до минуты, объясняя, что с этим делом не так. Но всё сводится вот к чему — у нас ничего нет. Мы не понимаем, что происходит. Секвойя может бегать подстреленной ланью сколько угодно, изображая бурную деятельность, ладно. Это его дело, а вас, судя по всему, это успокаивает. Только это ничего не меняет. — Почему… почему ты не сказала этого раньше? — Прости, Джеймс, но если для понимания простой фразы «у нас ничего нет», людям полагается разразиться получасовой тирадой, то тебе стоит поискать другую работу, — пожала плечами Блисс. — Ты идёшь или как? — Да. Мне надо выпить. В баре Арона редко можно было встретить больше десяти человек, а до шести вечера там и вовсе было перекати поле. Потому Джеймс немало удивился, увидев мужскую спину, обтянутую серым пиджаком. Когда мужчина повернулся к ним, приветственно отсалютовав бокалом, Джеймс и вовсе забыл, как нужно разговаривать. — А вы ещё кто? — сказала Блисс, кинув пальто и сумку прямо на барную стойку. Джеймс поморщился, смотря, как Арон поздоровался с ней, перетянувшись, заботливо погладил по голове и убрал её вещи. Джеймс знал характер Арона, а оттого не мог понять, почему он так тепло относился к Блисс. У этого человека не было чего-то, похожего на «теплоту», вообще и по определению. — Я вас здесь раньше не видела, — сказала Блисс. — Арон, думаю, я начну с пива. — При всём уважении, мисс Бромлей, но вы начнёте с коктейля, — сказал Арон. — Я тут убил несколько дней на эксперименты, такой красоты и такого вкуса вы нигде не найдёте, особенно во всяких захолустных барах ваших каменных джунглей. — Плевать, — подняла руки Блисс. — Так что? Вы умеете говорить, или так и будете загадочно молчать? — Мистер Каннинг пребывает в мой бар ровно в три часа дня, проводит здесь тридцать минут и сразу же отбывает, — сказал Арон. — Обычно, в это время тут пусто. — А мистер Каннинг умеет говорить сам или мне стоит воспользоваться языком жестов? — поджав губы, спросила Блисс. — А вы умеете? — спросил её Каннинг. — Какая разница, теперь я понимаю, что мне это не пригодится, — сказала Блисс и, удивлённо посмотрев на Каннинга, который протянул ей руку. Поколебавшись несколько секунд, она хотела её пожать, но он, ловко повернув её руку тыльной стороной ладони, аккуратно её поцеловал. — О мой бог, да вы мне уже не нравитесь, — сказала Блисс, быстро отдёрнув руку. — Я сказал всего одну фразу, поцеловал вам руку и уже, было, хотел сделать вам комплимент, — грустно вздохнул Каннинг. — И чем я заслужил подобную немилость? Блисс закатила глаза, что-то пробормотав себе под нос, настолько тихо, что никто и при всём желании не смог бы её расслышать. — От каких «таких, как я», вы устали, мисс Бромлей? — будничным тоном спросил её Каннинг. — Джеймс, мы сделаем вид, что я этого не говорила, но прямо сейчас я очень скучаю по Зему. — Он и не поверит, — рассеяно отозвался Джеймс, продолжая смотреть на Каннинга. — Мистер… мэр… мэр Каннинг, приятно вас увидеть. — И я рад вас видеть, мистер Клемент. Ох, не смотрите на меня так, мисс Бромлей. Позвольте исправить мою грубость и представиться, как полагается, — сказал он. — Тайлер Каннинг, мэр этого острова. — Блисс Бромлей, и вы, судя по всему, знаете обо мне больше, чем я предполагаю, — сказала она, смотря на Арона, который аккуратно выслаивал коктейль. — Если в конце ты посыплешь его блёстками, то я с уверенностью могу сказать, что ты сотворил волшебное зелье. — Зелье на то и зелье, чтобы быть волшебным, мисс Бромлей, — протянул Каннинг. — Сделайте себе одолжение, не придирайтесь к моим словам, когда я собираюсь напиться, — отмахнулась от него Блисс. — В это время? Разве вы не должны быть на работе и искать педофила, который отравляет нашу жизнь? — У нас проблема, которая не поддаётся решению. Так что на данном этапе у нас ничего нет, — сказала Блисс. — О, — только и сказал Каннинг. — Понимаю. — Правда? — посмотрев на него, удивлённо спросила Блисс. — Конечно, — пожал плечами он. — Если бы всё было так просто, вас бы здесь и не было. Я просто надеюсь, что вы успеете предпринять хоть что-то, пока не умер кто-то ещё. — А вы умеете мотивировать. — Если бы не умел, не был бы мэром, — улыбнулся он и Блисс едва заметно подняла брови, рассматривая его лицо. — Мне уже пора, но я хотел бы спросить, что вы делаете через неделю, мисс Бромлей? — Работаю, пью и так по кругу. — Что же, если вы задержитесь на этой неделе, вам придётся посетить один небольшой приём, — сказал он. — А если, скажем, на полгода или больше, то и все три. — Приём? — засмеялась Блисс. — Пожалуйста, скажите, что вы не один из тех, кто устраивает светские приёмы, где нужно носить смокинги, старомодные платья и улыбаться каждому гостю. — Именно такие приёмы он и устраиваем, — сказал Арон. — Позвольте сказать, мистер Каннинг, прошлогодний Рождественский бал был выше всяких похвал. Ледяные статуи… — Были самым пошлым и вульгарным украшением на этом приёме, — вздохнул он. — Чего не сделаешь, чтобы угодить сестре. Блисс снова засмеялась. Каннинг посмотрел на неё чуть удивлённо и ласково, а Блисс, успокоившись, быстро смахнула набежавшие слёзы. — Вам действительно стоит уйти, мистер Каннинг, иначе у всех нас отрастут юбки и мы начнём делать книксены, пока не умрём, — сказала она. — Оставите свой номер телефона? — Я не пользуюсь телефоном. — Правда? Тогда что так настойчиво дребезжит в вашем кармане? — Переносной будильник. Он говорит, что сейчас время выпить! Каннинг только хмыкнул что-то себе под нос и встал со своего места, остановившись рядом с Блисс. Та, окинув взглядом его фигуру и остановившись на его лице, снова вскинула брови. — Удачи вам в деле, мисс Бромлей. — А вам… во всех ваших начинаниях, мистер Каннинг. — Вы же придёте на приём? — И не подумаю. — Уверен, в вашем гардеробе есть подходящее платье. — У меня есть подходящий свитер. Если я и приду, то только в нём. — То есть, это означает «да»? — То есть, мистер Канниг, это означает, что вам уже пора уйти из моего бара, — сказал Арон. — Жду вас завтра. На выходе он обернулся, и, разумеется, заметил взгляд Блисс, неотрывно его сопровождающий. Он поднял руку, махнув ей, и Блисс в точности скопировала его движение. Когда он ушёл, она издала звук, напоминающий вздох удивления и смешок одновременно. — О мой бог, да ему бы моделью работать, — поражённо сказала она, снова оборачиваясь на дверь. — Почему никто не сказал мне, что мэр этого острова настолько горяч? — Потому что это не то, что вообще должно хоть как-то тебя волновать, — непонимающе предположил Джеймс. — Может быть, тебе стоит напомнить, что у тебя есть парень? И Секвойя, о природе ваших отношений с которым я даже думать не хочу. — Мой парень бросил меня по телефону. Дважды. А с Скарлетт у нас всё понятно очень и очень давно, — сказала Блисс. — Не смотри на меня так, Джеймс. Всем нужно отвлекаться. Вам же будет лучше, если я займусь мэром. Будет меньше времени на пабы. Арон, вы серьёзно посыпаете это блестками? — Они пищевые и имеют привкус какао, — сказал он. — Вам должно понравиться. Держите и пейте. — Действительно, прямо-таки зелье, — усмехнулся Джеймс. Кашлять она начала резко. Она едва не разбила стакан и не пролила содержимое, но Арон ловко убрал его подальше и, подскочив к ней, начал хлопать по спине. Блисс, отодвинув его в сторону, встала со стула. — Арон, пальто и сумку, — сказала она, доставая телефон. — Уверена, это было очень вкусно, сделаешь мне в следующий раз. — Мы уходим? — удивлённо спросил Джеймс. — Нет, тебя я оставляю здесь. Как-нибудь сам доберёшься, — сказала она, застёгиваясь. — Приду завтра, пока, Арон. — Может быть, подкинешь меня хотя бы до центра? — попробовал договориться Джеймс. — Закажи такси или попроси Арона, — сказала Блисс, будучи уже на пороге. — До встречи на работе. Джеймс уронил голову на руки, издав звук, похожий на стон и мычание. Он выпил коктейль Блисс, в очередной раз понял, что Арон знает своё дело, и снова уронил голову в ладони. Он совсем забыл, что хотел попросить Блисс поговорить с Поппи. *** Малфой не разговаривал с ней двое суток, с тех самых пор, как у него взяли кровь. Он поговорил с врачом в кабинете, вышел с ворохом бумаг и выглядел настолько злым и яростным, что даже воздух вокруг него казался раскалённым. — Что произошло? — сказала Гермиона, выбегая за ним. — Что тебе сказали? — Ничего. — Ты не похож на человека, которому «ничего» не сказали, — пораженно сказала она, едва поспевая за ним. — Ты же сдал кровь, но… анализы будут готовы только завтра, значит, было что-то ещё. Что случилось? Малфой, пожалуйста, скажи мне, потому что из-за них и так есть последствия в виде меня, и мне бы совсем не хотелось… Он остановился, повернулся к ней, предотвращая столкновение: выпустил руку вперёд, и, удерживая её, второй рукой похлопал её по щеке. А потом, проникновенно посмотрев в глаза, сказал: — Заткнись. И перестань за мной ходить. Он ушёл, оставив её в расстроенных чувствах, но больше — наполненной яростью. Заговорить с ним первой она больше не пыталась и он, в свою очередь, попыток тоже не делал. — Это невозможно, — сказал Роузи. — А даже если и возможно, нужно проверить как можно быстрее. Звони своему отцу. — Я лучше позвоню своему другу. — Кормаку? — подняв голову от стола, спросил Секвойя. — Тогда зелья придётся ждать неделю, и это в лучшем случае. А Филипп может прислать их в течение пяти часов. — Я не хочу звонить папе! У него для меня «важные новости». — И? — непонимающе спросил Роузи. — Блисс, у него для тебя важные новости, которые он хочет тебя сказать… уже месяц? Поговори уже с отцом. — Роузи, ты немного не понимаешь! Папа очень редко использует фразу «важные новости». Он… использовал её всего три раза в своей жизнь. «Блисс, птичка, у меня для тебя важные новости, с завтрашнего дня ты будешь ходить к психиатру». «Блисс, птичка, у меня для тебя важные новости, собирай чемоданы и прощайся с Шармбатоном, ты отправляешься в Хогвартс». «Блисс, птичка, у меня для тебя важные новости, я проводил эксперименты над твоим парнем, и они прошли неудачно, потому что он не пострадал». — На счёт Хогвартса… всё было немного не так, и ты сама это знаешь. — Ладно… Хогвартс, как оказалось, был исключительно моей… не совсем моей инициативой, но тем не менее! Сейчас у него снова «важные новости» и я не знаю, что и думать. — Узнай, — сказал Роузи, всовывая телефон ей в руки. — Если сильно волнуешься, поставь на громкую связь, мы тебя выгородим. Но не медли, зелья нам нужны прямо сейчас. Хотя я по-прежнему считаю это невозможным. Поппи! Ты чего стоишь в дверях? — Привет, — улыбнувшись, помахала ей Блисс. — Как прошёл день? — Я искупалась в море, поела, снова искупалась в море, снова поела и погуляла, — перечислила Гермиона. — Вы обсуждаете… зелья? С Роузи? Выходит, ты… — О, нет, — отмахнулся Роузи. — Я не маг и не сквиб. И в моей семье тоже нет и, насколько я знаю, никогда не было магов. — Подождите… вы… рассказали ему, кто вы такие? — пораженно сказала Гермиона. — Вы понимаете, что за такое вас могут… — Лишить палочек? — предположила Блисс. — Стереть память? Или что может с нами сделать мир магии, к которому мы даже не принадлежим? Расслабься, Поппи. — Обычные люди, чьи родственники или пары не имеют отношения к миру магии, не должны знать о нашем мире. — Но я же знаю, — пожала плечами Блисс. — И Скарлетт. А теперь вот и Роузи. Поппи, если бы Роузи не знал всего, что знает, я бы нашла кого-то другого. Кого-то, кому можно меньше платить. — Но я знаю всё! — бодро воскликнул Роузи. — Блисс, звони отцу. — Хорошо, секундочку, — дернув плечом, сказала Блисс. — Так, ладно… сейчас я позвоню папе, выслушаю его важные новости и… — Это вы рассказали Роузи о нашем мире или он узнал раньше? — продолжала допытываться Гермиона. — Да, это мы ему рассказали. Я, — сказала Блисс, поймав красноречивый взгляд Секвойи. — Это я ему рассказала. Я не должна была, но… сначала всплыло одно, потом он увидел палочку в доме моих родителей, пошла цепная реакция, и… я рассказала ему остальное. — И что же такого могло всплыть, что ты решила рассказать обо всём простому человеку, тем самым подставляя наш мир? — Ваш мир, — поправила её Блисс. — Не мой. И не Скарлетт. — Твои родители принадлежат этому миру, чтобы ты там ни думала, — чуть злее, чем следовало бы, сказала Гермиона. — О мой бог! — возвела руки Блисс. — Это же Роузи, и ты его знаешь. Я знала, кому говорю это, я знала, на что иду, понятно? — Правда? — удивлённо спросил Скарлетт. — Напомни, когда именно ты решила распылиться перед Роузи, а после возникнуть за его спиной? Это был второй или третий день вашего отдыха в Вегасе? — Ты была пьяна, — поражённо сказала Гермиона. — Ты даже представить себе не можешь, насколько. — Прекрати говорить так, будто гордишься этим, — неприязненно сказала Гермиона. — Горжусь чем, своими проблемами с алкоголем? Вот уж действительно, повод для гордости, — хмыкнула Блисс. — Тогда у тебя не было проблем, — сказал Роузи, положив её телефон на столешницу и осторожно пододвинув к ней. — Ты была просто студенткой, которая очень хорошо умела веселиться. — Тогда — да. Но сейчас это считается алкоголизмом. — О каком алкоголизме идёт речь? — Папа! — воскликнула Блисс, отскочив от стола. — Не обращай внимания, просто… у Ричарда проблемы. Папа, давай сразу перейдём к делу: мне нужно, чтобы ты… — А мне нужно, чтобы ты кое-что узнала, Блисс! — рассержено ответил Филипп. — Неужели тебе настолько сложно выслушать то, что я хочу сказать? — Папа, в этом-то вся и проблема, — тоскливо сказала Блисс, почему-то уткнувшись головой в спину Секвойи. — Когда ты хочешь что-то сказать, то ты говоришь это сразу. Но как только у тебя «важные новости», это значит, что следует ждать беды. И она, так или иначе, будет касаться меня. — Птичка, я очень тебя люблю, но не всё в этом мире вертится вокруг тебя. Секвойя развернулся и, передерживая Блисс за спину, что-то прошептал ей на ухо. Блисс подняла на него взгляд и грустно кивнула, соглашаясь. — Ладно, папа, — сказала Блисс, смотря на телефон. — Новости? Важные? И они не касаются меня? Отлично. Я готова их выслушать. — Они касаются тебя. Не напрямую, но касаются. Потому что, как я и говорил, новости важные. Новости очень важные. Возможно, настолько важные, что… точно. Ты не сможешь приехать. В таком случае, я не знаю, что. Просто… — Филипп! — послышался рассерженный голос Розалинды. — Скажи уже ей. — Мама? Если ты в курсе, почему бы тебе не сказать самой? — Потому что я уже пережила реакцию Филиппа и мне этого хватило на всю жизнь, — категорично ответила Розалинда. — Филипп, скажи ей немедленно. — Блисс, птичка, дело в твоей матери, — сухо сглотнув, сказала Филипп. — В твоей чудесной, великолепной, прекрасной матери. Дело в том, что… у неё кое-что обнаружили, и… — Филипп, не будь идиотом! Блисс, не слушай его, у меня ничего не обнаружили, просто я… — Беременна! — заорал в трубку Филипп. Заорал он так громко, что Блисс, вывернувшись из-под Секвойи, буквально в два шага отскочила к окну. Она смотрела на телефон и глаза её становились всё больше и больше. На миг Гермиона захотелось взять одну из тарелок и приложить их к лицу Блисс: посмотреть, действительно ли так велико сходство, как ей казалось. — Моя жена беременна! — прорывало Филиппа. — И… это я виноват. Блисс, ты понимаешь. Это я виноват. Как же сильно я виноват. — Но… как это произошло? — потрясенно спросила Блисс. На том конце провода воцарилось молчание. Нарушила его Розалинда, и голос её был преисполнен такого смирения и терпения, что Гермиона невольно ей восхитилась. — Филипп, ты можешь выключать громкую связь, — сказала она. — Как я и сказала, мне хватило тебя. — Нет, стойте, мама, папа… — расхаживая из стороны в сторону, нервно говорила Блисс. — Вы… вы хотели ещё одного ребёнка? Но почему вы не сказали мне об этом? Как долго вы его планировали? Или… о, ну разумеется. Вы серьёзно? Мне что, стоит провести лекцию о предохранении? — Я забыла принять таблетку, если тебе так сильно нужны подробности, — сказала ей Розалинда. — И нет, мы совершенно точно не планировали второго ребёнка. Просто… произошло то, что произошло. — Стойте… подождите, — сказала Блисс, остановившись и глубокого вздохнув. — Мама, ты… хочешь мне сказать, что залетела? В сорок три года? — Блисс, это крайне, крайне грубо, — сказал ей Филипп. — И по отношению к матери, и по отношению к нашим правилам. Ты же знаешь, что мы не обсуждаем ничего, что связано… — Да, Блисс. Так получилось, что я залетела. Они снова замолчали. Филипп не прерывал связь, Розалинда несколько раз кашлянула, Блисс просто смотрела на телефон. Гермиона не знала, сколько бы это продолжалось, если бы дверь не отъехала и в комнату не вошёл Малфой. Блисс подскочила мигом, подлетела к нему и ткнула пальцем ему в грудь. — Ты. Ты! — Я, — осторожно сказал Малфой, посмотрев на Гермиону, словно бы спрашивая, какого чёрта тут происходит. Гермиона отвернулась в сторону окна. — Моя мама беременна! После недолгого молчания Малфой ответил: — Я абсолютно точно не имею к этому никакого отношения. — О, ещё бы ты имел! — раздражённо воскликнула Блисс. — Почему ты мне ничего не сказал? — Ты перепутала меня с личным врачом твоей матери? — Ты видел её! Ты знал, что она беременна! Папа! Когда вы… узнали? — Когда мистер Малфой покинул наш дом, — ответил Филипп. — Мой подчинённый, упокойся его душа на дне озера, отправил домой курьера с лилиями. Ты же сама знаешь, что у Розы аллергия. И… реакция была немного хуже, чем обычно. Мы отправились в больницу, и… — Ты знал! — продолжала кричать Блисс. — Ты знал, что моя мама беременна! — Успокойся, истеричка, — поморщился Малфой, но от Гермионы не укрылось, что он даже и не подумал отойти. — Мистер Бромлей, сколько недель вашему ребёнку? — К моменту, когда вы уехали, ему было пять недель, мистер Малфой, — ответила за мужа Розалинда. — Бромлей, у твоей матери — первый триместр. Каким образом я должен был узнать, что она беременна? — Ты… ты… — Нет, это совершенно точно не я, — терпеливо сказал Малфой. — Всё ещё не имею к этому никакого отношения. — Ненавижу! — топнув ногой, сказала Блисс и снова вернулась к своему телефону. — Мама, папа, и… что мы будем делать? Мы не можем просто ждать! — Блисс, птичка… боюсь, это как раз тот случай, когда остаётся только ждать, — извиняющимся тоном сказал Филипп. — Мы… мы очень хотели, чтобы ты узнала. И… нам очень важно знать, что ты думаешь по этому поводу. Ты же понимаешь, что в наших отношениях ничего не изменится? Ты по-прежнему будешь моим самым любимым ребёнком. — Филипп! — поражённо сказала Розалинда. — Что? Роза, войди в её положение! Она столько времени была единственным ребёнком, а что будет теперь? Вдруг она подумает, что мы будем любить её меньше? — Прекрати, разумеется, она так не подумает, — отмахнулась Розалинда. — Блисс. Блисс? Блисс, просто… твой отец прав. Тебе… тебе что-нибудь нужно? Если хочешь, мы приедем. — Вы не сможете уехать, — заторможено ответила Блисс. — А тебе нужен лучший уход и такие же клиники. Я перезвоню вам чуть позже, хорошо? — Да, милая, конечно, — ласково ответил Филипп. — Ты не могла бы отключить громкую связь и передать трубку Скарлетт? Блисс передала телефон Секвойе, пометалась ещё несколько раз из стороны в сторону, после чего подхватила сумку и опрометью бросилась на выход. Секвойя, разговаривающий с Филиппом о зельях, дёрнулся в её сторону, но его опередил Малфой. Гермиона, немного потоптавшись на месте и проклиная себя за излишнее любопытство, пошла за ними. — Блисс, почему ты так бесишься? — Потому что моя мама… — Беременна. Да, мы это уже выяснили, — сказал Малфой, махнув рукой в сторону дома. — И? У тебя будет сестра. Или брат. Знаешь, лучше бы это был брат. — Что? — остановилась Блисс, перестав метаться из стороны в сторону. — Почему? — Ещё одного бала Двенадцати Сотен Весны светское общество точно не выдержит. Они стояли какое-то время, просто смотрев друг на друга. Блисс, сначала смотревшая на него пораженно, словно пошла трещиной и начала раскалываться. А потом засмеялась. Сначала она издала какой-то смешок, прикрыв рот рукой, а потом начала хохотать, громко и заливисто, откинув голову назад. — О мой бог, — поражённо сказала она, с восторгом смотря на Малфоя. — О мой бог. — И не говори, — ответил ей Малфой. И тоже рассмеялся. Всё это было донельзя странно и нелепо. Блисс не смеялась уже очень давно, Малфой не смеялся по определению, а сейчас они, такие радостные, счастливые и подхваченные воспоминаниями, просто стояли, смотрели друг на друга и чувствовали себя хорошо. Чувствовали себя хорошо из-за того злополучного бала, который разбил их сердца, возлагаемые друг на друга надежды, которые не оправдались с обеих сторон, который, в конце концов, поставил окончательную точку в их отношениях. Гермиона смотрела на них и чувствовала нечто, похожее на зависть. Какого же это было, вспоминать вещи, которые причинили столько боли, вот так, с весельем, с пониманием, что всё это было лишь прошлым, которое воспринимается как обыкновенный повод для шутки. Для них бал Двенадцати Сотен Весны было лишь событием восьмилетней давности. Гермиона точно знала, что Малфой смутно помнил Палаццо де Кристал, ворох светящихся цветов и бабочек, музыки, красивых танцев и множества, множества прозрачного хрусталя. Прекрасный был бал. Захватывающий дух. Гермиона была на нём совсем недавно. Несколько месяцев назад. — Куда ты? — спросил Малфой, когда Блисс открыла машину. — Знаю, вы очень устали от этой моей фразы, но… — Тебе надо выпить. — Да. Мне очень сильно надо выпить. Вернусь поздно, если не под утро. Так что… — Ты свободна на выходных? — Да, — ответила Блисс, тепло улыбнувшись. — Думаю, я найду время, чтобы повспоминать прошлое. Когда её машина отъехала, Малфой обернулся и застыл. Несколько секунд он смотрел на неё, Гермиону, после чего подошёл к ней. И… попытался что-то сделать со своим лицом. Он действительно старался показать ей какую-то эмоцию и Гермиона после очередной и крайне провальной попытки поспешно сказала: — Хватит. Ещё немного, и у тебя защемит лицевой нерв. — Я просто пытаюсь сказать, что… — Попытайся сказать словами. А не лицом. Фраза «Гермиона, я вёл себя как последняя сволочь» была бы очень кстати. — Признаю, я действительно вёл себя не лучшим образом. — Заткнись и не ходи за мной, — сказала Гермиона, выразительно подняв брови. — Дословная цитата. — Хорошо, я был немного груб. Я был очень, очень груб. — Ты повёл себя, как последняя сволочь, — сказала Гермиона, поморщившись. — Я же… я просто спросила, что с тобой случилось. Я волновалась. — Ты волновалась? — усмехнулся Малфой. — За меня? — Да, я волновалась за тебя, — кивнула Гермиона. — И я волновалась бы за любого человека, который связался с Блисс или Секвойей. Пойми, никто такого не заслуживает. И ты — тоже. Гермиона замолчала, ожидая реакции, хоть немного сопоставимой с человеческой. Несколько минут назад она убедилась, что Малфой, оказывается, мог быть человеком, который смеялся и у которого был кто-то, кто его любил. В прошлом, в школе — но всё же. — Конечно, я не любовь всей твоей жизни, от которой твои глаза загораются ярким светом, но… — Грейнджер, прекрати! — застонал Малфой. — Мои глаза не «загораются ярким светом» и у меня нет «любви всей жизни». — Второго бала Двенадцати Сотен Весны светское общество точно не выдержит, — передразнила его Гермиона. — Ты свободна на выходных? Я так мечтаю повспоминать с тобой прошлое и… Договорить она не успела. Малфой ткнул её куда-то в бок, чуть ниже рёбер. Это даже не было похоже на щекотку, но Гермиона согнулась, чувствуя, как из глаз едва не брызнули слёзы. Ей казалось, что её щекотали, по меньшей мере, несколько часов. Малфой не остановился, снова ткнул её в то же место и она взвизгнула, попытавшись отпрыгнуть назад. — Как… как ты это делаешь? Ты почти не прикасаешься, а такое чувство, что я вот-вот умру от щекотки! — Это я даже не начал, — мрачно сказал Малфой и Гермиона, сухо сглотнув, отошла на шаг. По истечению нескольких минут, ещё одного потока неконтролируемых слёз и смешков, небольшой мести в виде нескольких оторванных пуговиц рубашки и странного, высокого звука Гермионы, который был слышен всей улице, их прервал Джеймс. *** Поппи была раскрасневшаяся, смеющаяся и счастья во всей ней было больше, чем в любую из их встреч. Джеймс стоял какое-то время почти впритык к ней, к этому Малфою, не говорил ни слова, надеясь, что его заметят. Когда Поппи, окончательно защекоченная и обессиленная, привалилась куда-то к плечу Малфоя, постоянно повторяя, что не будет просить пощады, Джеймс решил, что с него хватит. — Джеймс, — удивлённо сказала Поппи, подходя к нему. — Ты… к Блисс? Или Секвойе? — К обоим, — ответил Джеймс. — Блисс сорвалась с места, ничего не объяснив, и мне хотелось бы объяснений. — Секвойя наверху, а Блисс только что уехала, — махнув рукой в сторону дома, сказала Поппи. — Я виделся с ней час назад и могу быть уверен, что она ехала именно домой. — Да, она была здесь. И сразу же уехала. — Ты не знаешь, куда? — В паб, — ответил за неё Малфой. — Но она только что была там! — И она снова там, — равнодушно кивнул Малфой. — Насколько же это удивительно и невероятно. Джеймс, не сдержавшись, потёр глаза. Решительно ему надоело всё: умалчивания Блисс, резкие скачки с места на место без объяснений, застой в деле, как будто к ним и не приезжали люди, способные сделать хоть что-то. — Хочешь подняться наверх? — сочувственно спросила Поппи. — У нас всегда есть кофе и… молоко. Джеймс даже не успел подумать: дверь, ведущая в дом, распахнулась и оттуда выскочили Роузи и Секвойя, тихо переговариваясь на ходу. Остановились они почти одновременно и лишь одними взглядами дали понять, что кого-кого, а Джеймса они точно не ждали. И желания делиться чем-то или брать его с собой у них точно не было. — А где машина? — удивлённо посмотрев по сторонам, спросил Секвойя. — В пабе, — откликнулся Малфой. — Стоило бы догадаться, — пождав губы, сказал Роузи. — Не суетитесь, я закажу такси. Но, Секвойя, нам стоит всерьёз задуматься о втором личном транспорте. Могу договориться с компанией и пригнать свою. — Ты медэксперт и не имеешь никакого отношения к нам, — не выдержал Джеймс. — Если вам так необходим личный транспорт, то пусть пришлют его машину. — Его машина в пабе, — ответил Роузи, набирая номер. — Это машина Блисс, — сказал Малфой. — А квартира Секвойи — это его квартира, — пожал плечами Роузи. — И у Блисс, вообще-то, есть парень, который последний год хотел с ней съехаться. Но… — Роузи, тебя всегда так не вовремя несёт, — вздохнул Секвойя. — Подожди, — не сдержавшись от нервного, надломленного смешка, сказал Джеймс. — Хочешь сказать, что ты живёшь вместе с Блисс? В одном доме? И как долго это длится? — Восемь лет? Больше? — нахмурившись, сказал Роузи. — Такси приедет через семь минут. — То есть, — медленно сказал Джеймс. — Есть ты и есть девушка. У вас с ней общее жильё, общая машина, общая работа и наглухо ебанутые отношения. И, при этом всём, она удивляется, что её бросил парень? Да что с вами не так? — С нами всё в порядке. И мы хотели заказать такси, а не обсуждать мои сожительские отношения и вообще какие бы то ни было отношения. — Такси! — воскликнула Поппи, указывая на дорогу. — Не совсем честно, тебе так не кажется, Секвойя? — спросил Джеймс. — Может быть, тебе стоит обозначить свои отношения с ней, чтобы не удивляться присутствию другого на твоём месте? — Может быть, тебе стоит предъявлять претензии тому, кому ты действительно хочешь предъявить? — удивлённо на него посмотрев, спросил Секвойя. — Какие претензии? — поднял руки Джеймс, усмехнувшись. — Я прекрасно могу осознать, что интересен менее, нежели другой. Но тебе, я так понимаю, такая ситуация только на руку. Симпатичная девочка под боком и полное осознание, что к тебе у неё всегда будет чувств больше, нежели к другому? Что это, попытка потешить своё эго? В таком случае, поздравляю, тебе даже делать ничего не приходится. — Джеймс, да что с тобой? — потрясённо на него посмотрев, спросила Поппи. — Их жизнь — совершенно не твоё дело. — У него сложный день, — ответил ей Секвойя. — У меня сложные вы, — процедил сквозь зубы Джеймс. — Вы же помните, что ваша маленькая троица таких невероятных и блистательных личностей, которым нет дела до всех вокруг, работает в команде? И ваша команда — я, Зем, да и весь полицейский участок. Может быть, уже начнёте делиться с нами? — Чем конкретно нам стоит с тобой поделиться? — неприязненно на него посмотрев, спросил Роузи. — Анализами, в которых ты ничего не смыслишь? Экспертизами, в которых ты не поймёшь ни одного значения? Может быть, фотографиями? У меня их много, с разных ракурсов, благо, подвернулась возможность осмотреть Стефани. — Прекратите! — воскликнула Поппи. — Здесь даже нет Блисс, а вы всё равно ссоритесь. — Всё началось с того, что Блисс уехала на рабочей машине, чтобы напиться, — сухо напомнил Джеймс. — Так что, можно считать, что все проблемы, так или иначе, связаны с ней. — Джеймс, свали и проспись, — прищурившись, сказал Секвойя. — И прекрати пороть чушь. Твои личные проблемы никак не связаны с Блисс, которая, не смотря на всё факторы, свою работу выполняет эффективно. — Она напивается в пабе, какая невероятная эффективность! — воскликнул Джеймс. — Это всегда так происходит? Ты пытаешься делать хоть что-то, а она часами высасывает алкоголь? Сколько её папочка отваливает денег, чтобы его дочка как следует наигралась в детектива? Хук справа у Секвойи оказался мощнейшим и буквально сбивающим с ног. Сквозь кровавую пелену перед глазами Джеймс видел какие-то расплывшиеся фигуры, слышал что-то мутное и похожее на крик. Проморгавшись несколько раз, он увидел, что кричала Поппи, которую Малфой оттащил в сторону и теперь удерживал, не давая ввязаться в заварушку. Хотя какая это была заварушка. Его вырубили одним ударом, Секвойя больше не порывался ничего сделать, а Роузи стоял между ними и удерживал Секвойю за локоть, что было совершенно лишним. — Мне стоит позвонить в полицию? — спросил какой-то прохожий. Джеймс встал, едва не осев вновь, но Роузи мигом подставил ему своё плечо, помогая удержаться на ногах. Зрение вернулось в норму через несколько секунд и Джеймс заметил, что одно такси стояло на парковке, а второе — вплотную к дому. Прохожий махнул рукой таксисту и тот сразу же уехал, взвизгнув шинами. — Нет, — сказал ему Роузи. — Мы разберёмся сами. Но прохожий никуда не уходил. Стоял, рассматривал их всех, улыбался: только одной стороной губ. Джеймс не мог понять, как именно выглядит его лицо: было в нём что-то мягкое, не смотря на всю остроту черт, но больше — глумливого, над ними, над всей этой ситуацией в целом. Или, признал себе Джеймс, ему врезали настолько сильно, что ему чудится то, чего нет. — Господи, — сказал незнакомец. — Господи. Какие же вы… у меня даже нет слов. Живые, здоровые, воркуете друг с другом, как голубки. Воркуете же, да? Что, идиоты, медовый месяц себе решили устроить? Незнакомец достал из кармана пачку сигарет, всунул одну из них в рот и, быстро чиркнув зажигалкой, глубоко затянулся. Всё это время он не отрывал взгляда от… кого-то из них. Сейчас Джеймсу казалось, что он смотрит на Роузи. Потом — на Секвойю. Потом — на Поппи и Малфоя. — Наше Министерство на ушах, — продолжил он, прикуривая вторую сигарету. — Американское тоже недалеко убежало. От вас — ни весточки, полностью пропали с радаров, Выручай-комната разрушена, все почти уверены, что вы мертвы, а потом выясняется, что лучше бы вы были мертвы! Вы что, совсем головой поехали? Что вы умудрились устроить на территории Федерального бюро расследований? И что теперь? Вы хотя бы представляете, что мне пришлось сделать, чтобы отмазать вас хоть немного и что придётся сделать вам, когда сможете вернуться? А я говорил. Говорил! Работать с молодежью — это… — Замолчите! — зажав уши, воскликнула Поппи. — Как можно столько брюзжать?! — О! — радостно воскликнул он. — Узнаю свою малышку Поппи. А ты чего смотришь, а? Скажешь что-нибудь? Попробуешь оправдаться? Малфой задумчиво смотрел на человека, стоявшего перед ним, после чего просто махнул рукой в его сторону и отвернулся. Постояв так несколько минут, он снова посмотрел на незнакомца и тихо, надломлено засмеялся. — Знаете что, Фрумер? В данный момент, самый большой идиот из всех нас — вы.