Cerca Trova

Искать Грейнджер было бы глупо и иррационально, ведь остров, не смотря на свой размер, всё же с лёгкостью мог спрятать одного человека. Глупо, наверное, но слова Роузи про «прекрасное будущее» воодушевили Малфоя, пусть и немного, но воодушевили. И в самом деле, так жить было попросту невозможно, невозможно было жить на одной территории, с взрослыми, казалось бы, людьми, и слушать получасовые ссоры из-за чашки, которая неправильно стоит. Только через два часа поисков, обходов всех прибрежных кафе, в которых могла бы быть Грейнджер, одного леса и мест близ моря, Малфой понял, что он должен был сделать сразу — позвонить. После недолгих поисков он понял, что телефон остался в лофте, а возвращаться туда ему категорически не хотелось. На следующий день, сдав ключ от гостевого дома престарелой даме, он понял, что вернуться придётся: хотя бы для того, чтобы забрать деньги у Фрумера. У него оставалось сто футов, и это был повод зайти хотя бы куда-то. Может быть, думал Малфой, если денег не останется вообще, он, наконец, будет готов поговорить с Фрумером. Когда он пересёк дорогу, неожиданно накатило воспоминание. Воспоминание было глупое, малозначительное, но такое неприятное и едва ли не болезненное в связи с ситуацией, в которую он попал. Малфой закрыл глаза в надежде избавиться от хаотично мельтешащих картинок, но это сделало хуже. Тогда он был в Нью-Йорке, Блисс была с ним, тогда она была собой. Ей было шестнадцать, она была нервной и ищущей что-то, но у неё было всё в порядке с головой. О том, было ли у неё действительно в порядке с головой хоть когда-то, Малфой предпочитал не думать. Воспоминания, обычно яркие на всё, что было связанно с Блисс, почему-то выцветали и казались не такими, как раньше. Раньше можно было вспомнить каждую деталь. Сейчас помнились лишь какие-то обрывки. Они были в Нью-Йорке, сбежали от родителей. Блисс нужно было найти какого-то преподавателя в Гарварде, а от аппарации к университету она отказалась. «Автобус», сказала она тогда. И они поехали на одном из автобусов. Сейчас ему казалось, что сядь он на автобус — он непременно куда-нибудь его привезёт. Спустя двадцать минут автобус остановился, и водитель сообщил, что это — конечная станция. Спустя ещё полчаса бесцельных блужданий он набрёл на какой-то паб и подумал, что почему бы и нет. Держался он долго, конечно, не хотелось превращать их лофт в какое-то странное сожительство туристов-алкоголиков. Запах любых спиртных напитков последние месяцы вызывал в нём отвращение, что и было неудивительно. Блисс, помимо духов и цветочного шампуня, всегда сопровождал запах виски, который даже не могли скрыть мятные жвачки, поглощаемые пачками. — Посетитель в три часа дня, — вместо приветствия сказал ему бармен. — Люблю свою работу. — Правда? — спокойно спросил Малфой, разглядывая липкое пятно на столешнице и бутылку рядом, разбитую, с острыми краями. — Всё лучше, чем моя прежняя работа, — отмахнулся бармен. — Вино? Виски? Бурбон? Авторские коктейли? — Всегда было интересно, зачем оставаться на какой-то работе, если она не приносит удовольствия. — Не все рождены с золотой ложкой меж ягодиц. А даже если и рождены, причин может быть множество: как пример, властные родители, которые непременно хотят, чтобы их сын стал, допустим, учителем. Но, как я и сказал, это только пример. — А есть ли кто-то, кто в здравом уме захочет стать копом? — Их же туда не силком затаскивают, — пожал плечами бармен. — Вот и ответ на ваш вопрос. Полтора часа и два бокала виски спустя в паб зашёл ещё один посетитель. Он быстро скинул пиджак, заказал один из авторских коктейлей бармена и нервно постучал пальцами по столу, попеременно оглядываясь на дверь. — Не обольщайтесь, — сказал бармен, потряхивая шейкер. — То была разовая акция. Обычно мисс Бромлей не приходит к нам в это время суток. — Бромлей? — переспросил Малфой. — Блисс? — Да, лапушка Блисс, — кивнул Арон, проигнорировал ухмылку Малфоя. — Вы её знаете? — Я с ней живу. Посетитель, оторвавшись от созерцания шейкера бармена, перевёл взгляд на Малфоя. И его глаза вспыхнули таким интересом, что Малфой мысленно застонал. Подумать только: какой бы у девушки ни был отвратительный характер и вредные привычки, ей было достаточно выглядеть хорошо, миленько, чтобы ей разом прощалось всё. — Вы в курсе, какие цветы предпочитает мисс Бромлей? — сразу перешёл к делу посетитель. — Если вы приложите к цветам алкоголь, ей будет всё равно, и она непременно поблагодарит, — иронично ответил Малфой. — У меня есть превосходные вина… — Мистер Каннинг, немедленно прекратите, — неодобрительно на него посмотрев, сказал бармен. — У людей, которые пьют настолько часто, всё хорошо только первое время. Дальше идут разрушенные жизни и реабилитационные центры. — Прекрати, — отмахнулся от него Каннинг. — Часто пить и напиваться — разные вещи, ты-то должен об этом знать. — Вот я, как раз таки, знаю об этом прекрасно, — поморщился бармен и отвлекся на телефонный звонок. Он ушёл на несколько минут, а вернулся с бокалом чего-то синего, поставив его перед Каннингом. — Настоятельно советую попробовать вам это. Канниг, пожав плечами, несколькими глотками осушил бокал. Неестественно крениться в бок он начал к тому моменту, когда бармен стал намешивать в своём шейкере очередное пойло. Увидев, в каком состоянии Каннинг, он аккуратно просунул его плечо под свою руку, но прежде, чем увести его, взялся пальцами за нижнее веко и аккуратно его оттянул. — Как я и думал, — хмыкнул бармен. Малфою было откровенно всё равно, о чём думал бармен. Прощаться он не стал, оставлять деньги тоже. Досчитав до трёх, он резко встал со стула и бросился к выходу. Остановиться ему, всё же, пришлось: первая пуля, может, и попала в дверь, но вторая вполне могла прострелить его ногу. Или спину. — Мне импонируют такие люди, как вы, — сказал бармен. — Не задаёте глупых вопросов, не пытаетесь разобраться. Вы бежите сразу же, в первую очередь ставя свою безопасность в приоритет. Сядьте, мистер Малфой. Вы же мистер Малфой, верно? — Нет, вы обознались, — тяжело сглотнул Малфой, пытаясь понять, во что он ввязался. — Блондин, серые глаза, недовольное лицо. Симпатичный, — хмыкнув, перечислил бармен. — Сделайте мне одолжение, сядьте на место. — Моя подруга работает в полиции. — О, разумеется. Я знаю всё о своих клиентах. Сядьте, мистер Малфой. Уверяю, что выпущу вас до полуночи целым, невредимым, пьяным или трезвым; могу даже что-нибудь приготовить — словом, на ваш выбор. Но только в том случае, если вы не будете дергаться. С места, где Малфой сидел, можно было незаметно разглядеть всё помещение. Обычный паб: достаточно просторный, если в нём не больше пяти человек, откровенно тесный, если количество людей превышало это число. В углу стояли огромные старинные часы, от сидений исходил запах старой кожи, свет был настолько приглушённым, что чьи-то лица было разглядеть затруднительно. Окон было три, и все они были занавешены шторами. Возможно, если действовать очень быстро, преодолеть расстояние в три больших шага и… — Вы не откроете эти окна, — угадал его мысли бармен. — А для того, чтобы выбить стекло, у вас уйдёт достаточное количество «я прострелю вашу ногу три раза, как минимум». — Назовите так один из ваших коктейлей. — Меня зовут Арон. Малфой непонимающе на него посмотрел. Он врал на счет своего имени? Или говорил ему правду? Но тогда зачем? Он удерживал его в заложниках, угрожал оружием. Малфой был несведущ в маггловских законах, но был уверен, что без хорошего адвоката ему светило пожизненное. — Арон Хэвилленд. Ни о чём не говорит? — Только о том, что напротив вашего имени будет стоять долгий тюремный срок. — Может быть, — пожал плечами Хэвилленд. — Моя жизнь и её дальнейшая судьба не первостепенна. Гораздо важнее поймать того, кто убивает детей. Видите ли, мистер Малфой, ваша подруга… Блисс… у неё проблемы. — Я не понимаю, при чём тут я, и я не знаю, с какой стати вы решили выявить проблемы человека, который у вас выпивает. Эта работа психиатра, а вы — не он. — Вообще-то — он, — усмехнулся Хэвилленд. — Не практикую уже десять лет. Точнее, не практиковал. До сегодняшнего дня. Хэвилленд постучал ногтями по столешнице, вытянул шею, внимательно посмотрев куда-то поверх головы Малфоя, и ненадолго замолчал. Он положил пистолет на столешницу и отошёл, сложил руки на груди и расслабленно привалился к стойке с алкоголем. Малфой услышал тихое позвякивание. Он знал, что у него была возможность схватить пистолет. Он знал, что Хэвилленд специально дал ему видимость этой возможности. — Видите ли, мистер Малфой. У лапушки Блисс есть проблема. — Вы называете её «лапушкой». Конечно, у неё есть проблема. — Она такая… знаете, эти люди, у которых глаза побитых животных. Эти люди, которые переживают глубокий личностный кризис, которые резкие, грубые, часто говорят то, что первым приходит на ум, распускают руки… или это не о Блисс? — Как и всё, что вы сказали. — Знаете, мистер Малфой, есть такие люди… как собаки, — задумчиво сказал Хэвилленд. — Вы можете избить таких людей, вытряхнуть из них душу, растоптать на их глазах всё, что они любят. А потом сказать доброе слово. И ещё одно. Вы можете быть ласковым. Вы можете быть приторным. Лапочка. Лапушка. Милая. Добрая. Вы ни в чём не виноваты. Конечно, у вас просто нет улик или материалов, дело вовсе не в том, что из-за своих переживаний вы не можете нормально выполнять свою чёртову работу. Тут я перегнул? — Да. Перегнули. — Суть вы поняли, — поощрительно кивнул Хэвилленд. — В общем, это самый худший материал не то, что для работы в правоохранительных органах, а вообще для всего. Доброту воспитывают, прививают с рождения. Но иногда, очень, очень редко, люди такими рождаются. Тяжёлый случай. — Могу я дать вам совет? — спокойно спросил Малфой. — Разумеется. — Не практикуйте. Десять лет — большой срок. Как и восемь лет. Как и обыкновенные два года. Даже за два года добрая девушка с вечно тревожными глазами может превратиться в кого-то холодного и отчуждённого. За два года человек, которого ты, казалось бы, знал всего, без остатка, превращается в чужака из примеси колких фраз, насмешек, чего-то, что буквально кричало «Ты не мог бы перестать за мной ходить? Пожалуйста, оставь меня в покое? Тебе никто не рад видеть. Твоему присутствию вообще не рады». Тогда было холодно, снег падал с неба слишком картинно, ещё бы, ведь это была магия. Магия была везде, поэтому в недрах купола было тепло, не нужно было обновлять согревающие чары, мужчины спокойно расхаживали в смокингах, а женщины — в платьях, преимущественно с открытыми плечами. Малфою казалось, что он помнит тот вечер прекрасно. Сейчас всё снова расплывалось. С чем это было связано? С его памятью? С островом? С магией? Сейчас лучше всего он помнил, что тогда, в той суматохе, не успел спросить, как именно она оказалась на зимних кострах. — Я никогда не хотел своих детей, — сказал Хэвилленд. — И сейчас не хочу. Дети… другие. В их головах — волшебство, пыльца фей и реальные единороги. Дети верят в магию, верят в хорошее, их психика — нечто удивительное. Они могут выдержать столько боли, столько насилия, но при этом сохранять веру в чудеса. На этом острове есть девочка… с ней произошли ужасные вещи. И она считает, что ей пришлось рано повзрослеть. Но это не так. Конечно, она стала понимать гораздо больше вещей. Это её ломает. Каждый день в ней что-то затухает, но при этом она всё ещё остается ребёнком. — И вы, разумеется, хотите её спасти. — Я знаю её с пелёнок. И я считаю, что хватит с неё. Я просто хочу, чтобы настал тот день, когда её отец сказал бы ей: «Всё хорошо. Ты можешь прекратить бояться». Страх, мистер Малфой, хуже всего. Он давит на психику необратимо. А эта девочка боится, как бы сильно она этого не скрывала. А для этого нужна встряска. — Девочки? — машинально спросил Малфой. — Не будьте тупым. Арон сдержал своё слово: напоил его так, что перед глазами всё приятно поплыло, притащил какие-то чипсы, всю оставшуюся часть вечера заговаривал ему зубы. Когда часы кукушка в часах заткнулась на двенадцатый раз, он жестом указал на дверь. Малфою хотелось спросить, чего именно он добивался, когда отпускал его. Рассчитывал, что он расскажет про мэра, который по-прежнему лежал в отключке? Осознание пришло только в тот момент, когда он переступил порога лофта, смутно удивившись включенному свету. Он не знал, что сказать, поэтому проговорил что-то на счёт большого количества гостей. Их действительно было много — если он не ошибался, то большинство из них работало в полицейском участке Гернси. Сфокусироваться было до отвращения сложно, но одну мысль он запомнил: Блисс сейчас ему врежет. Вспомнилась её двойная пощечина в школе. Из-за чего же она произошла? Он так и не смог вспомнить. Блисс, не сделав к нему последних трёх шагов, одним резким движением подскочила к нему, сметая в объятия. Она суматошно обвивала его шею руками, уткнулась в воротник рубашки и гладила по волосам. — Ты жив, ты жив. Я так рада, что ты жив. Я так рада, что ты жив. Позади неё стояли ошарашенные люди и среди них безошибочно выделялась бледная Гермиона. Она смотрела на него глазами, и Малфою вспомнились слова Хэвилленда об этих людях, с глазами побитых животных. У Гермионы были глаза как у лани, которую пытали, всё в ней выглядело максимально неестественным, угловатым и плывущим. Она выглядела расстроенной. Подавленной. Захотелось подойти и потрепать по плечу. Сказать что-то в духе: «Не переживай. С напарниками такое случается». Проблема была в том, что он и Грейнджер не были напарниками. То была Поппи. И только сейчас Малфой со всей полнотой осознал, что Поппи Лейк действительно была живой девушкой. И, что бы там ни было в её жизни, она хотела её продолжать. *** — Я убью его, — сказал тяжело дышащий Зем, которого удерживал Роузи. — Шеф, на сегодня у нас уже есть труп, — сказал ему Тьерри. — Мне плевать. Я убью его и скрою улики. А если и не получится — меня оправдают. Даже матушка, смотрящая на меня с небес, оправдает меня, и этого уже достаточно! — Ты уверен? — спросила Блисс Малфоя. — Ты точно в этом уверен? Может быть, это был не Арон, а кто-то, кто им назвался? Арон, он же… — Арон — манипулирующая людьми мразь, — тяжело на неё посмотрев, сказал Зем. — И он всегда таким был. — Мы… послушайте, Зем, я напоминаю, что мы говорим об Ароне, — потрясённо на него посмотрев, сказала Блисс. — Может быть, у вас в семье есть ещё один брат, которого зовут Арон? — У меня в подчиненных есть дура-детектив! Блисс вскочила со своего места, и Роузи пришлось навалиться всем телом, чтобы удержать Зема. Джеймс, сказавший уже три раза, что им стоит ехать на место преступления немедленно, молча стоял у двери и всерьёз раздумывал над тем, чтобы уехать одному. Зем, покрасневший до ушей, покрывал Блисс с такой ненавистью, что ещё немного — и у него из ушей мог пойти пар. Блисс, кажется, даже оскорблений не слышала: с упрямством тупоголового быка продолжала говорить то с Малфоем, то с Земом, пыталась выяснить, действительно ли они верят тому, что говорят. Господи, с тоской подумал Джеймс. Господи. Да все они были хорошими людьми. Они защищали закон, в конце концов, но в каждом из них было что-то тёмное, меланхоличное, импульсивное, кто-то не мог контролировать агрессию, а кто-то — не срываться по пустякам. Это не делало их ужасными, это делало их людьми, но сейчас Джеймс был согласен с Земом. Арон был неплохим, но Блисс идеализировала его слишком сильно лишь из-за пары ласковых слов и хорошего обращения. Как она вообще продержалась на этой работе? Как она справлялась с реальными уродами, которые спокойно могли прикидываться волками в овечьих шкурах? Арон, как бы не злился Зем, не был «манипулирующей мразью». Арон не умел не действовать радикально, когда ему было что-то необходимо. От Зема он отличался кардинально и закон был для него не более, чем буквами на бумажке. Зем мог говорить что угодно, но он всегда защищал своего брата. Но сегодня он доигрался. Мэр, с каким-то ужасом подумал Джеймс. Арон опоил мэра. Что же теперь с ними будет? — Джеймс, — зло сказала Блисс, щелкнув пальцами у него перед глазами. — Не загораживай дверь. Поехали и… Она не договорила, а Джеймс, послушавшись своего шестого чувства, подставил руку, когда Блисс, охнув, начала оседать на пол. Она побелела и начала дышать с такими хрипами, что Зем, мигом замолчав, сразу же позвонил в скорую. — Не надо скорую, — всё же осев на пол, сказала Блисс. — Отмените вызов. — В край охренела, Бромлей?! — подлетел к ней Зем. — Ты не можешь нормально дышать, и я даже говорить не хочу, во что превратились твои белки! — Прошу прощения, — постучав Зема по плечу, сказал Фрумер. — Могу я задать вопрос? — Что? — неприязненно на него посмотрев, сказал Фрумер. — У меня нет времени. — За то время, что вы произносили «у меня нет времени», я мог бы задать вопрос дважды. Поэтому, задам его в предполагаемый третий раз: вы всегда так обращаетесь со своими коллегами? — А тебя ебёт? — Скорее, я. Я ебу, — любезно улыбнувшись, ответил Фрумер. — Ответьте на мой вопрос. Нормально ли для вас назвать коллегу «дурой» и потом делать вид, словно ничего не было? — Так ничего же и не было, — пожал плечами Зем. — Она — дура, если не увидела, какой тварью является мой брат. — Фрумер, не надо, — сказала Блисс, оперившись на плечо Джеймса и встав. — Это… — Вы отменили вызов скорой? — продолжая широко улыбаться, спросил Зем. — Что? Нет, с какой стати, я… Джеймс знал, что произойдёт ещё до того, как Зем заговорил. Но на нём висела беспомощная Блисс, которая по-прежнему дышала с хрипом, а Джеймс, ну… во-первых, он был не против и ему было интересно, будет ли Зем пользоваться тональником. Во-вторых, одно он о Фрумере знал. Лечить он умел — челюсть перестала щелкать через три дня. А бить? Как оказалось, бить он умел настолько хорошо, что Тьерри невольно присвистнул. Он перекрыл Зему дыхание ребром ладони и снова открыл его в тот момент, когда, предположительно, нужно было начать пугаться. Кулак отошедшего Зема он перехватил в воздухе и, продолжая улыбаться так, что хотелось отвернуться, сделал ему подножку, повалив на пол. Когда Зем, приложившись головой об пол, захотел встать, Фрумер, присев рядом, выставил локоть вперёд и обрушил его на колено. Джеймс, следивший за этим, подумал, что, всё же, нет, хреновыми они были людьми. У Блисс была горячка, и это немного её оправдывало, Поппи, действительно хотевшая влезть в это, была крепко удержана Малфоем, который непонятно каким образом оказался с ней. Но остальные? Даже он. Могли бы что-то сделать. Могли бы помешать. — Я хотел бы провести небольшой урок, — сказал Фрумер, зажав Зему рот. — Видите ли, вы — шеф. И вы работаете в команде. Вы можете поносить своих подчинённых, можете делать им выговоры, вы, чего уж там, можете разозлиться настолько, что будете называть их тупыми, беспомощными и далее по списку. Но вы всегда должны давать им понимать, что, не смотря на всё, вы цените их. Вы понимаете, что они — ваша команда, что на их работу влияет множество факторов, и один из первостепенных — отношения с начальством. Малфой, как я тебе? — Вы — тот ещё показушник. — Я не об этом, — махнул рукой Фрумер в сторону Зема. — А о себе, как о начальнике и коллеге. — Вы по-прежнему показушник. Но… — Вот, — оборвал его Фрумер. — Я показушник. И я так сильно себя люблю, что удивляюсь, почему за мной не летает хор херувимов, а божества не навещают меня каждую пятницу. Я знаю, что я бешу каждого, с кем работаю. Тем не менее, я знаю, что, не смотря на это, у всех всегда будет «но», которое будет характеризоваться меня, как отлично выполняющего свою работу человека. И я всем сердцем ненавижу людей, которые потчуют на лаврах своего прошлого. А вы… да кто-нибудь напомнит мне его имя? — Зем, — машинально ответил Джеймс. — А вы, Зем, как раз такой человек, — кивнул Фрумер. — Я слышу звуки скорой, так что добавлю кое-что ещё: вы можете посадить своего брата. Избить его. Убить его. Но если вы хоть немного себя уважаете, никогда, никогда не говорите нечто оскорбительное о своей семье при других. Семья — она на то и семья, что в ней происходят… всякое. Ну? Потащим его до скорой или позволим им войти? — А вы можете, как со мной? — тупо спросил Джеймс. — Без больницы? — Нет, не могу, — усмехнулся Фрумер, разжимая рот Зема и вставая. — Ему придётся лечиться. Если страховка не покроет всё, зайдите, подкину. В смысле, подкину чек. Вас я и так уже достаточно. И, ради всего святого, ответьте уже на его телефон. *** Им всем, наверное, стоило выпить горячего чаю с ромашкой, завязать с алкоголем, полностью отказаться от кофеина, некоторым — от никотина, походить к психологу, с которым можно было обсудить проблемы и прекратить, наконец, бить людей. Именно это хотела сказать Гермиона почти каждому, начиная от Малфоя и заканчивая Блисс. Но говорить именно сейчас было глупо: Фрумер сделал всё за считанные секунды и сейчас, откровенно красуясь, толкал речь. Малфою даже держать было её необязательно. Что она могла сделать? Попросить Фрумера прекратить восхвалять самого себя? Это мог бы сделать только быстро несущийся поезд, но даже это было далеко не фактом. — Ты в порядке? — спросил её Малфой, когда врачи скорой помощи вытащили Зема из дома. — Не меня заперли в баре на несколько часов и не мне угрожали пистолетом, — мотнула головой Гермиона. — Да, я в порядке. Ты… ты сам как? — Меня напоили виски, провели жуткую беседу и отпустили домой, — пожал плечами Малфой. — У меня есть предложение пойти спать и не знать, что здесь происходит, примерно до завтрашнего утра. — Я не усну, — честно ответила Гермиона. — К тому же… Джеймс! Кого… кого убили? — Ты мне не поверишь, — засмеялся Джеймс, и Гермиона увидела трогательные ямочки на его щеках. — То есть, — сглотнув, сказала она. — Это не… очередная девочка? — Нет. Убили садовника. Садовника в доме мэра, — сказал Джеймс, вертя телефон Зема в руках. Запрокинув голову, он вымученно рассмеялся, растрепав волосы на макушке. — Ещё немного, и мне будет казаться, что я живу в каком-то таинственном английском детективе. Что дальше? Единороги? Волшебные палочки? — Поверь мне, этого точно не произойдёт, — устало ответила Гермиона. — Ладно, не буду тебя задерживать. Джеймс не ушёл. Он подошёл к Гермионе за несколько коротких, быстрых шагов, и, остановившись перед ней, не прекращая улыбаться, взял её руки в свои. — Послушайте, леди, — шутливо сказал он. — Наше свидание вновь обрывается. Но я клянусь, что завтра, ровно в семь вечера я буду стоять под этими окнами и ждать тебя. И я также могу поклясться, что я устрою тебе лучший вечер, на который только буду способен. Джеймс поцеловал её в щеку быстро и смазано, испуганно посмотрел в глаза и быстро выбежал из дома, захлопнув дверь. Гермиона стояла, хлопая глазами, чувствуя поцелуй на щеке и просто смотрела на дверь. Он же… не говорил. То есть, да, ему нравилась она, то есть, ему нравилась Поппи и они хотели поужинать, но Джеймс не разу не произносил слово «свидание», а теперь он произнёс слово «свидание», убили садовника, и как бы Джеймс ни шутил, тот был живым человеком, но это же действительно было смешно, ужасно, но смешно, потому что это был убитый садовник в доме мэра, а у неё… — Поппи, лапочка, — сказал Фрумер практически у неё над ухом. — В Малфое неизвестно откуда взялась вежливость, и ему крайне неловко говорить тебе, что ещё немного — и ты оторвёшь его рубашку вместе с куском кожи. Будь хорошей девочкой, отпусти его. — Вы разбудили меня посреди ночи, — недовольно сказал Роузи. — Пожалуйста, хватит. Я тут единственный человек, у которого всё ещё есть хоть какой-то режим. Я дорожу своим режимом и не хотел бы потерять года, которые потратил на лечение бессонницы. Малфой прав, Поппи. Иди спать. — Она же сказала, что не уснёт, — неприязненно на него посмотрев, сказал Малфой. — А тебе никто не мешает. — Снотворное в аптечке, — сказал Роузи, кивнув на стол Секвойи. — Не шумите и не мешайте мне. Увидимся утром, если я не просплю до обеда. Фрумер, дождавшись ухода Роузи, выглянул в окно и взял пальто со спинки дивана. Фрумер, может, и был невыносимым самодовольным педантом, но вешалку для одежды всегда игнорировал с поразительной стойкостью. Что было удивительно, Блисс это бесило… не так сильно, как должно было бы. — Вы куда? — решив проявить вежливость, спросила Гермиона. — Рефлексировать, — задумчиво ответил ей Фрумер. — Всё надеюсь, что когда-нибудь настанет та ночь, когда я пойму, что в чём-то был не прав. — Была хотя бы одна? — скучающе спросил Малфой. — Нет, не было. Всем моим поступкам можно найти оправдание, — ответил ему Фрумер, и в его словах не было ехидства: он просто констатировал близкую ему истину. — Люди на это и люди, чтобы совершать ошибки. Если за мной придут — звоните. И, Малфой? — Что ещё? — Ты видел, как я бью? — Видел. Могу лучше. — Мы это и проверим, если снова забудешь телефон, — искренне пообещал ему Фрумер. Пол пятого утра на небе появились первые проблески рассвета, и вместе с ним начался мелкий дождь. Он накрапывал неспешно, после — превратился в ливень, который закончился спустя десять минут. Блисс, Секвойя и Фрумер по-прежнему не вернулись домой, в доме было непривычно тихо, и каждый раз, когда Малфой что-то говорил или что-то говорила она, было неловко. Казалось, что даже самый тихий звук может разбудить Роузи. Но за все несколько часов Роузи не подал признаков жизни, а в доме было несколько неразобранных коробок. Гермиона сказала, что если там есть вещи, которые нужно расставить, лучше бы их вытащить, к чему скапливать пыль. Малфой ответил ей, что она просто слишком любопытна. Гермиона не признала его правоту. По крайней мере, вслух. — У меня мурашки по коже от этой женщины, — поёжилась Гермиона, листая папку. — Волонтёрство, два усыновленных ребёнка, учительница… Мерлин, она такая милая. Как можно выглядеть настолько мило и совершать… такое? — Блестящий хирург, отец двух дочерей, прожил со своей женой в браке тридцать лет, пожертвовал семь миллионов на изучение раковых заболеваний, — перечислил Малфой. — Выглядит как… да сама посмотри. — Боже, — потрясённо сказала Гермиона, разглядывая фотографию. — Он выглядит как самый добрый дедушка, который покупает внучкам мороженое втайне от родителей. Что он сделал? — Выслеживал пациентов из отделения гинекологии, вырезал им половые органы и делал из них розы, снимал скальпель и отправлял их мужьям или жёнам. А твоя? — Топила учеников своей школы. И не только… топила. Остальные тоже серийные? — Я пролистал только три, — ответил Малфой, взяв очередную папку. — Вот здесь, например, случай домашнего насилия, но довольно… — Если ты произнесёшь слово «необычный», я утоплю тебя. — Если проводить аналогии, то я должен… я сам утоплюсь, если заговорю о твоих половых органах. На улице подходящий дождь. — Мерзость, — поморщилась Гермиона. — Что с этим случаем? — У парня была сестра-двойняшка. В ходе дела выяснили, что он готовился к её изнасилованию более пяти лет. Выкупил дом в пригороде, сделал там ремонт, как в их старом доме, оборудовал подвал. — Подвал? В смысле… — В смысле, «различное оборудование интимного характера и ловушки для животных», — зачитал Малфой. — Тут есть перечень предметов. Нужно? — Смогу прожить без этих знаний, — подумав, заключила Гермиона. — Что было дальше? — Больше двадцати часов… разного. Гермиона, закатив глаза, посмотрела поверх его плеча на некоторые записи и сразу же отшатнулась, потрясённо посмотрев на Малфоя. Переспрашивать, действительно ли там было написало о «двадцати часах вагинального, орального и анального проникновения без перерывов на еду и сон» у неё не поворачивался язык. — Ты сказал, что она «была». Выходит, после этого она… — Умерла в городской больнице, потому что парень её отпустил. Сказал, что таким образом укреплял их связь, пытался вывести их отношения на новый уровень. Уверял, что не хотел причинить ей вреда. — Если преступники найдены, а дела — закрыты, зачем таскать с собой такое? — Они все — как на подбор, — сказал Малфой, махнув рукой на папки. — Из приличных семей, лучшие в своих должностях, любимчики каждого, кто когда-либо общался с ними. Буквально каждый из допрашиваемых знакомых или близких не верил. Вот, например, фотография близнеца. Гермиона, не смотря на знание всего, не смогла удержать улыбку, посмотрев на фотографию. Прекрасный юноша, он улыбался чуть смущённо, что придавало его лицу мягкое, приятное выражение. У него были кудрявые волосы и приятный, доброжелательный взгляд. Все они были такими… красивыми. Милыми. Именно к такому человеку хотелось подойти, если ты заблудился или был необходим телефон, а свой, как назло, разрядился. — С момента убийства не прошло двадцати четырёх часов, у нас есть отпечатки пальцев, местный патологоанатом уже вскрывает тело, у нас есть все шансы найти преступника сегодня, а ты говоришь, что хочешь спать?! Голос Джеймса звучал приглушённо за дверью, но когда открылась дверь, Гермиона услышала полный нескрываемого раздражения ор. — Джеймс, как бы вы справились без меня? — Что? О чём ты? — У вас, на этом острове, произошло убийство, — спокойным голосом сказала Блисс. — Обыкновенное убийство. Нет меня, нет Секвойи, нет дела о серийном маньяке. Что бы ты и твой полицейский участок стал бы делать? — Мы бы… — Стали расследовать, — подсказала ему Блисс. — Так делайте это. Я составила протокол и завела личное дело, чего ещё от меня надо? — Ты вообще не думаешь, что он может быть связан с этим? Может быть, он был свидетелем? Видел что-то? — Нет, он не был свидетелем, и нет, он ничего не видел. Он просто садовник, которому не повезло получить сердечный приступ. Я не собираюсь расследовать дело, которого попросту нет. Но это — моё мнение, и за то время, что мы провели в машине, я поняла, что оно в корне отличается от твоего. — Блисс, мэр Каннинг убеждён, что его убили, и ты знаешь почему. — Я знаю, почему мэр Канниг думает, что его убили. Хочешь сюрприз? У людей есть хобби. У этого садовника оно тоже было. — Каннинг знает его пять лет и он абсолютно уверен, что у его садовника не было привычки носить бумажки с инициалами и странными символами, — процедил Джеймс сквозь зубы. — На его одежде полно отпечатков пальцев и… — У садовника, который работает в саду мэра Каннинга и периодически общается со всей прислугой, нашли отпечатки пальцев на одежде?! О мой бог, Джеймс! Конечно, это убийство, а ты — прирождённый детектив. — Ладно. Хочешь, чтобы я раскрыл дело? Объясни мне, что значат эти символы, детектив, окончивший факультет в области науки и искусств. — Ты сам только что сказал, что я — искусствовед. А не специалист по символам. — У тебя же есть знакомые! — Джеймс, послушай, — сказала Блисс повышенным тоном. — Я не видела Скарлетт почти сутки, а мне, не смотря на всё, крайне некомфортно работать без него. Я так устала, я валюсь с ног, а когда я валюсь с ног, у меня начинается недержание речи! Я не приглашала тебя в дом, я не буду поить тебя чаем или кофе, я не хочу тебя видеть. Мы встретимся на работе, а до тех пор, уйди с глаз моих и если будет что-то срочное, не звони мне. — У тебя всегда недержание… — Если это всё, что ты понял из моих слов, то тебе тоже нужно поспать, — сказала Блисс и, судя по звукам, начала выталкивать его за дверь. — Удачи в начинаниях, Джеймс! Несколько секунд она копошилась с вешалкой, а когда вышла из-за угла, удивлённо посмотрела на Гермиону и Малфоя. — У вас есть прекрасные кровати, одеяла, подушки и возможность спать сутками. Что с вами не так? — Перенервничали, — коротко ответила Гермиона. — Читать наши дела — не самый лучший способ совладать с нервами, — сказала Блисс, махнув рукой в сторону папок. — Роузи везде распихал снотворное, поищите. И, пожалуйста, сходите в книжный и купите себе что-нибудь приятное. — Мэр Каннинг уверен, что его садовника убили? — спросил её Малфой. — Да, и он заразил этим Джеймса, — устало сказала Блисс, опускаясь рядом с Гермионой. — О, близняшка! Каким же он был очаровательным, вы не представляете. Если бы на тот момент я не встречалась со своим парнем, то могла бы влюбиться. Её слова о влюблённости напомнили Гермионе о приглашении. Порывшись в сумке, она отдала его Блисс. Та, взяв его, распечатала и повертела в руках, мельком прочитав написанное. Неопределённо хмыкнув, она оставила лежать бумагу на подлокотнике дивана. — Мы с мэром немного повздорили, так что вряд ли он ждёт меня на этом приёме, — грустно сказала Блисс. — Жаль. Он такой… — Очаровательный, да? — иронично спросил Малфой. — Скорее, крайне приятный, — понизив голос до дразнящего шёпота, ответила Блисс. — В любом случае, моя голова должна коснуться подушки прямо сейчас. А где Фрумер? Не вижу его пальто. — Ушёл рефлексировать, — ответила ей Гермиона. — Лучше бы начал после того, как очнулся Зем. О мой бог, Зем очнётся и затаскает его… надеюсь, что просто по участку, а не по судам. Столько бумажной работы. — А Арон? — нахмурившись, спросила Гермиона. — С ним будет проведена хоть… какая-то работа? Нельзя держать мэра в заложниках, даже если ты брат начальника полицейского участка. — Арон в камере, — сказала Блисс, вставая с дивана. — Посидит там двое суток, и если мэр Каннинг предъявит претензии или принесёт заявление, будем разбираться. Малфой, ты собираешься делать что-то? — Не имею никакого желания. — Значит, с большей вероятностью, мы просто его выпустим, — задумчиво сказала Блисс. — Эти… маленькие острова. Люди здесь защищают друг друга, потому что знают буквально всё. К шести утра Малфой вырубился прямо на диване, неловко свесив голову на плечо. Гермиона, попытавшись его разбудить, бросила все попытки на третьем разе. Проходя мимо комнаты Блисс, она поняла, что дверь была открыта и не смогла не заглянуть внутрь. В комнате её не было.