Cerca Trova

Блисс ссорилась с Фрумером - крик стоял на весь дом и Малфой понял сразу, что день не задастся. Уж с кем с кем, а с Фрумером у неё были отношения какие-то цветочно-приторные, такие, что вокруг них едва ли не летали бабочки и сахарные феи. — Мы не бьём людей! — кричала на него Блисс. — Мы никогда не бьём людей, если наше мнение отличается или не совпадает. Мы их не бьём, даже если они не самые приятные личности. Мы, наоборот, защищаем их от этих самых побоев. — Блисс, я колдомедик, — раздражённо напомнил ей Фрумер. — Не полицейский. И он получил за дело. — Послушай, Фрумер, — прищурилась Блисс. — Ты должен понять одну максимально простую вещь: до тех пор, пока люди не поднимают на вас руку или не трясут перед лицом своими гениталиями, ты не можешь поднимать на них руку. Если вас оскорбляют — вы оскорбляете в ответ. — Ты закидала камнями Секвойю, — не смог удержаться Малфой. — Серьёзно? — поднял бровь Фрумер. — Что? Нет, конечно же! Я бросила в него маленький камушек, потому что была расстроена и… — Прежде, чем ты бросила в него камень, он поднимал на тебя руку? Может, тряс перед твоим лицом гениталиями? — светски спросил Фрумер. — О мой бог, нет, — содрогнулась Блисс. — Фрумер, я… нет, серьёзно, вы видели, как я выгляжу? То есть, своими действиями я могу покалечить… кота? — Да брось, — усмехнулся Фрумер. — Смоделируем гипотетическую ситуацию, в которой на тебя бы напали. Допустим, попытались взять в заложники. У тебя есть достаточные знания и физическая подготовка, чтобы попытаться предотвратить это? — Но… — Есть? — Если нападающий будет в три раза больше меня, велика вероятность, что… — Вопрос заключался не в этом, — покачал головой Фрумер. — Ставлю голову на отсечение, что твои тренировки учитывали твоё телосложение. То есть, у тебя в запасе есть пару приёмов, которые, при удачном стечении обстоятельств, могли бы вырубить даже хорошо подготовленного громилу в бронежилете. Я прав? — Нет! — воскликнула Блисс. — Знаешь, что сказал мой преподаватель по борьбе? Что выбраться живой из такой вот «гипотетической» ситуации я смогу только в том случае, если успею удрать. Из нас двоих хребты ломает Скарлетт, а не я. — О, — восхитился Фрумер. — Расскажешь? — О мой бог, с меня довольно, — поморщилась Блисс. — Мне нужно на работу, но перед этим я обязана заскочить в больницу. Если выяснится, что коленная чашечка Зема сломана, я сдеру с тебя три шкуры и выселю на улицу. И… Скарлетт, мы живём не одни, надевай штаны, когда выходишь в люди! Почему ты в принципе не одет? — Собирался поработать дома. — Нет, об этом и речи не идёт, — выразительно подняла брови Блисс. — Ещё одного рабочего дня без тебя я не выдержу. Собирайся, ешь и вали в машину. — А если я попрошу очень вежливо? — жалостливо спросил Секвойя. — Или как тебе такой вариант: мы остаёмся дома, Джеймс высылает нам всё необходимое и мы структурируем все полученные материалы. Блисс, несколько минут просто осматривая Секвойю, глубоко вздохнула и, подойдя к нему, потрепала за подбородок. Тот сразу же склонил голову, поднырнул ей под руку и потёрся, начал ластиться, словно большой кот. — Пиздец, — озвучил мысли Малфоя Фрумер. — Вы всегда такие? — Прости меня, — игнорируя всех вокруг, сказала Блисс. — Мне так жаль. Я заеду к Зему, принесу ему корзину цветов и вернусь домой, ладно? — Конечно, — заторможено кивнул Секвойя. — Не извиняйся. — Фрумер, лёд, по которому ты ходишь, максимально тонок, — сказала Блисс прежде, чем уйти. — Следи за языком. Фрумер ничего не успел ответить: Блисс испарилась раньше, оставив их с наедине с Секвойей, который потерянно смотрел на дверь и по-прежнему, пикси бы его драли, стоял в одних трусах. Ждать, когда он отомрёт, у Малфоя не было ни желания, ни каких-либо сил. Кажется, единственный человек, у которого остались силы хоть на что-то, была Грейнджер, которая без какой-либо цели или смысла собиралась так, словно в доме начинался пожар, апокалипсис и наводнение — одновременно. К тому моменту, когда Малфой едва не заработал мигрень от её метаний, на кухню спустился Роузи. — У тебя есть планы? — сразу же набросилась на него Грейнджер. — Выпить кофе и спокойно позавтракать можно считать планом? — риторически спросил Роузи. — Если да, то планы у меня есть и, как ты можешь видеть, они прекрасны и изумительны. — Давай позавтракаем в городе, — умоляюще сказала Грейнджер. — И поговорим. И… совершим поход по магазинам. Помнишь, что ты сказал? Зачем смотреть на траву и водичку, когда можно купить… — Пару стильных вещей и солнцезащитных очков, — довольно закончил за неё Роузи, подмигнув. — Мне нравится ход твоих мыслей, Поппи. Подожди меня минут пятнадцать. Но прежде — совет. — Вот как, — улыбнулась ему Грейнджер. — И какой же? — Та потрясающая винтажная куртка, которую ты купила. — Она не… Роузи махнул рукой, расплываясь в белоснежной улыбке. — Но она так выглядит. И она абсолютно точно подходит для свидания. Возьми её с собой, будем подбирать одежду под неё. Грейнджер кивнула, заправив большую часть пшеничных волос за уши. Малфой невольно залюбовался. Он и забыл: забыл, какой же красивой на самом деле была Поппи Лейк. За бесконечной чёрной и плотной одеждой, перчатками и шапками скрывалась удивительно миловидная девушка. Поппи крайне редко ходила с распущенными волосами: в рабочее время собирала их в хвост, если того требовали обстоятельства, в свободное — старалась как можно сильнее занавесить ими лицо. То, что Грейнджер смотрит на него в ответ, Малфой понял не сразу. Но смысла отворачиваться или делать вид, что он вовсе на неё не смотрел, не было вовсе. — Она тебе нравилась? — спросила Грейнджер, и в голосе её не было ехидства. Только какая-то тихая грусть. — Нет, — честно ответил Малфой. — Как человек она была интересной, но не для отношений, а для наблюдений. Просто я редко замечал, что она выглядела именно так. — Как? Красиво? — едва заметно улыбнулась Грейнджер. — Ты всё время повторяешь, что я оказалась в теле красотки. Выходит, душа для тебя не слишком и важна, да? — Почему же, душа всегда важна. А душа, в которую не лезут, и вовсе кажется чем-то удивительным и из области фантастики. Грейнджер не успела ничего ответить: Роузи с грохотом спустился по лестнице, сразу же опуская на свой нос зеркальные очки. И даже они не скрывали его выражение лица, которое выражало самое сильнейшее ехидство. — Говори, вижу же, как тебя распирает, — спокойно сказал Малфой. — Я не слышал всего разговора, но если я правильно понял контекст, то… серьёзно, Поппи, ты действительно думаешь, что ему важна внешность? — цокнул языком Роузи. — Ладно, может быть, и важна, но такие, как он, не замечают каких-либо недостатков, когда влюбляются. То есть, Блисс прекрасна, но вы вообще видели её шнобель? Я вообще не понимаю, как вы целовались, и ты остался живым и без серьёзных повреждений. Молчание, воцарившееся в лофте, заставило Роузи сухо сглотнуть и даже, вот странно-то, побелеть. — Мы же… не скажем Блисс, что я сказал это, ведь так? — осторожно поинтересовался Роузи. — Нормально мы целовались, — совсем не в тему ответил Малфой. Грейнджер вздрогнула, странно на него посмотрела и, видимо, захотела подойти. Малфой только поморщился, сделав шаг назад. Что именно она хотела сделать? Обнять? Посочувствовать? Прочитать морали, с которыми она носилась со времён школы? Ему это было не нужно, да и не знал он, в чём именно нуждался. Тогда, в школе, Блисс пыталась привить к нему терпимость: к полукровкам, грязнокровкам, магглам. Слушать её было легко, но не потому, что он был согласен: просто ему было всё равно. Она была рядом, и она была чистокровной. Только сейчас он понял, как же сильно он надеялся, что со времен всё сойдёт на «нет». Вся её терпимость, вся её доброта к тем, кто был этого не достоин, вся эта своенравность, обморочные замашки и безумный характер. Тогда ему так отчаянно хотелось оставить всё то идеальное, что в ней было: доброту к нему, смешливые фразы, отзывчивость, да даже нелепую координацию. Тогда в ней, может, и не было всё хорошо, но это всё было его. И принадлежало — тоже ему. — Для мрачных лиц, мрачных настроений и мрачности в целом есть Секвойя, — сказал Роузи, подхватывая Грейнджер под руку. — Поэтому оставляю вас с вашими кислыми минами в этом доме. Попробуете загрузить Блисс по её возвращению, будем… — Вы не будете драться, Роузи, — строго сказала Грейнджер. — Вы достали. Попробуешь подраться с кем-то в этом доме, и я начну собирать чемоданы. Твои, Роузи. Не свои. — С учётом угроз Блисс, к концу года вы вполне можете остаться здесь вдвоём, — усмехнулся Малфой. — Вот и отлично! — раздражённо сказала Грейнджер. — По крайней мере, не придётся отмывать пол от крови так часто. — То есть, иногда всё же придётся? — Нет, вообще не придётся, потому что мы не будем с ней драться! — Поппи, не преувеличивай, — вмешался Роузи. — И хватит ссориться. Серьёзно, я всегда считал себя человеком со здоровой долей конфликтности, но по сравнению со всеми в этом доме я какой-то чёртов хиппи. По Грейнджер, пристально смотрящей на него, Малфоя, можно было спокойно предугадать, что именно сейчас она что-то скажет. Но Роузи, крепче сжав её руку, едва ли не силой потащил её к выходу. На миг Малфою стало даже жаль: у Грейнджер было явное настроение ссориться, у него, если начистоту, тоже проскальзывало нечто похожее. Но Роузи… ладно, с глухой тоской подумал Малфой. Всё же, им был нужен кто-то с головой на плечах. *** Джеймс искренне считал себя атеистом, но сейчас ему, как никогда в своей жизни, хотелось молиться. Или замаливать грехи. Или делать что угодно, лишь бы Зем скорее заговорил. Лишь бы Зем прекратил просто лежать и смотреть на него, на цветы, на Блисс таким взглядом, который было невозможно трактовать. Зем был однозначным, прямым, как самая простая в мире палка, Зем легко вскипал и точно так же легко отходил и никогда, никогда не разменивал себя на неопределённости. Да, всё бывает впервые, но сейчас Джеймс считал, что подобное было крайне не вовремя. — Спасибо за цветы, — сказал Зем. Сказал таким тоном, будто говорить подобное было самой большой в мире мукой. Это действительно было так: для Зема любые проявления вежливости были из ряда вон. — Могу принести ещё, — сказала Блисс, и Джеймс понял, что такого от Зема она тоже не ожидала. — Ещё цветов? — Да, — закивала Блисс. — Цветов. Таблеток. Еды. Вас хорошо кормят? Могу привезти салат с тофу. Вы любите тофу? — Бромлей, твою мать, — устало сказал Зем. — Что во мне выдало человека, который мог бы любить тофу? Блисс сразу же заулыбалась и выдохнула. Она переглянулась с Джеймсом и он понял, что их мысли были схожи: не хотелось бы им, чтобы Зем стал тем, кем он не являлся. Потому что Зем был… Земом и не кому-то по типу Фрумера учить вести себя человека, которому давно и беспощадно перевалило за полвека. Блисс осторожно присела на край кровати Зема и спросила: — Что мне нужно сделать? Я составила протокол, завела личные дела на всех, кто участвовал во вчерашнем инциденте. — А своему дружку хуёв за шиворот напихала? — Я… крайне серьёзно с ним поговорила, да. Он больше не будет вытворять ничего подобного, но, если вы хотите, могу бросить его в камеру к Арону. — Этого ещё не хватало. А если подружатся? — вздрогнул Зем. — А если в отдельную? — предложил компромисс Джеймс. — Обойдёмся, — задумчиво ответил Зем. — С мэром говорили? — Да, — поморщилась Блисс. — Говорили. Ага, невесело подумал Джеймс, поговорили так, что даже мэр Каннинг, удивительно отходчивый, сказавший, что смысла привлекать консулов к делу нет, потому что все свои, разозлился. Его мало волновало собственное состояние и то, что его держали в заложниках. Он даже не считал, что такое было на самом деле: сказал, что Арон всегда был затейником, да и выспался он замечательно, за что ему следовало бы передать отдельное спасибо. В камеру Арона посадила Блисс, потому что, не смотря на знание негласных законов острова, она по-прежнему не понимала, почему люди здесь доверяли друг другу настолько сильно и так наплевательски относились к своей безопасности. У мэра Каннинга, по сути, была всего одно просьба: найти того, кто убил его садовника. Блисс же, даже не разобравшись в ситуации, сказала, что это сердечный приступ. Мэр даже не разозлился сначала: попытался ласково, как ребёнку, объяснить, что у его садовника была скучная, размеренная жизнь, да и сам он был человеком, который не имел привычки таскать с собой куски бумаг с надписями. Блисс по-прежнему упрямо твердила, что мэр Каннинг ошибается и это — сердечный приступ. К чести мэра, да и Блисс, орать они друг на друга не стали, но расстались крайне сильно разочарованными друг другом. — Я сейчас же поеду к нему, — внезапно сказала Блисс. — И объясню ему всю ситуацию. Простите, я знаю, что люди не умеют читать мысли, но вчера я очень устала. — И считала, что это был сердечный приступ? — Нет, тут я ошиблась, это был не сердечный приступ. — Я же… — Это было самоубийство. Зем, прищурившись и тяжело посмотрев на Блисс, сказал: — Бромлей, напомни, кто из нас в больнице лежит? Какое самоубийство при таких исходных данных? — Обычное, — пожала плечами Блисс. — Но мне следовало объяснить, почему я это знаю, и… внести правки в личное дело. — Ебала ты всю эту бумажную работу, — понял её мысли Зем. — Понимаю. — В моей голове это звучало корректнее, но, да, примерно так, — кивнула Блисс. — В таком случае, не буду вам мешать, отдыхайте. Какие прогнозы у врачей? — Через неделю вернусь в участок, — нехорошо улыбнувшись, сказал Зем. — И чтобы по-моему возвращению весь бумажный архив был отсортирован и внесён в компьютерную базу. Джеймс почувствовал липкий, холодный ужас. — Зем, мы не разбирались с архивом больше сорока лет. — Так ты и дальше не разбирайся, — великодушно ответил Зем. — Это всё лежит на плечах Бромлей. — Но… — Есть вопросы? — Нет, сэр, — побелевшими губами сказала Блисс. — Я… пойду… поеду… к мэру. А потом — сразу в… в… — Архив, — довольно подсказал Зем. — Не вешай нос, Бромлей, он у тебя и так… а, ладно. Ну, не расстраивайся. Хочешь, обниму? Блисс резво заторопилась к выходу, утаскивая Джеймса за собой. — Всего хорошего, Зем, не надо меня обнимать. — Тогда обниму мысленно. — Мысленно тоже не надо, — Блисс состроила нечто, похожее на улыбку. — Поправляйтесь. В машине они не разговаривали: Блисс написала кому-то, получив ответ, рассеяно кивнула и на несколько минут остановилась рядом с торговым центром. Джеймса она оставила в машине, а когда вернулась снова, всучила ему несколько распечатанных листов. Джеймс, ознакомившись с предоставленными материалами, не выдержал и просто рассматривал Блисс всю оставшуюся дорогу. — Ты поняла это сразу же, как увидела садовника? — отмер он, когда она припарковалась у дома мэра. — Нет, я начала подозревать, когда увидела написанное на бумаге, а перед сном покопалась в его медицинской карте и истории браузера, — Блисс потянулась за чем-то, что было на заднем сидении. И помахала ноутбуком. — Ты стащила ноутбук с места преступления? — решил уточнить Джеймс. — Я стащила ноутбук из домика садовника, в котором случилось самоубийство, а не преступление. Но это всё равно является кражей, конечно же. Арестуешь меня? — весело спросила Блисс. — Прекрати так себя вести, достала. Нормально же всё было, — прямо сказал Джеймс. — И пойдём уже к мэру. Оказавшись в доме мэра, Джеймс подумал о двух вещах: как же ему повезло. И как же наплевательски он относился к безопасности. Особняк в готическом стиле, в котором обитал мэр Каннинг, имел, конечно, систему наблюдения, двух охранников и обслуживающий персонал. Но даже Джеймс, не сведущий ничего в разведке или спецназе, мог спокойно спроецировать ситуацию, как безопасно, без лишнего шума и мороки убрать Каннинга с его поста. О беспечности мэра Каннинга на острове ходили легенды и особенно сердобольные жители написали губернатору, рассчитывая хотя бы таким способом повлиять на мэра Каннинга. Когда губернатор не откликнулся, дело дошло до премьер-министра, который прислал пафосный ответ, насчитывающий больше трёх страниц, но суть его сводилась к «не донимайте меня ерундой, черти». К счастью или к сожалению, до королевы дело не дошло. — Мэр Каннинг ждёт вас в своём кабинете, — сказала служанка, проводив их по просторному холлу, а позже — среди лабиринтов коридоров и мраморных колонн. Каннинг, в полумраке, окружении всё того же мрамора и красного дерева, увлечённо смотрел в экран компьютера, иногда касаясь глаз. — Вы не предупредили о своём визите, — сказал мэр Каннинг, окинув Блисс усталым взглядом. — У вас есть доска? — Вот так? Даже не поздороваетесь? — нейтрально спросил мэр Каннинг. — А вы со мной поздоровались? — скопировав его тон, осведомилась Блисс. Каннинг ничего не ответил, встал и одним быстрым движением раздвинул шторы. Сплошная стеклянная поверхность, ведущая к бассейну, была полностью исписана чёрным маркером. Джеймс успел разглядеть список покупок, планы на реставрацию некоторых памятников, суммы пожертвования для детских домов и кучу математических формул, которые, по слухам, всегда служили мэру Каннингу отдушиной. — Маркер, — сказал Каннинг, кивая на свой стол. — Найдите себе свободное место или сотрите… ничего не стирайте. — Даже список покупок? — Особенно список покупок. Блисс написала на стекле несколько слов, после чего, порывшись на столе мэра Каннинга и не найдя нужно, достала из сумочки небольшое зеркало. — Это не символы, — сказала она, поднося бумагу к зеркалу. — Даже не анаграмма. Просто зеркальное отражение букв. Если бы вы поднесли бумагу к зеркалу, то сразу бы смогли прочитать слово. — Солсбери, — сказал Каннинг. — Но Тео никогда не был в Солсбери, я всю его подноготную знаю… — Вторая попытка, мэр Каннинг. Мэр Каннинг задумался на секунду, после чего сказал: — Подождите… Кристина Солсбери, нейрохирург Центральной больницы Гернси? Но как она с этим связана? Тео был здоров, как слон, он никогда не жаловался на сердце. — Мэр Каннинг, при всём уважении, но научитесь смотреть дальше собственного прекрасного мирка, — жалостливо сказала Блисс. — Теодору было за семьдесят, и даже если бы он вёл здоровый образ жизни, которым, на самом деле, и не пахло, вы бы могли понять, что, дожив до такого возраста, никто не может быть полностью здоров. Мэр ничего не ответил, а Блисс, присев на край стола, сказала: — В глазу Теодора была ручка, — сказала Блисс. — Поэтому вы подумали, что это было убийство. Вы не обратили внимания, что один из его зрачков был неестественно расширен, а белок полностью налился кровью. Тут, признаюсь, я и сама ошиблась: у него не было сердечного приступа. Роузи провёл анализы и вскрыл тело. — И? — поторопил её мэр Каннинг. — Ишимический инсульт. Знаете, мэр Каннинг я бы советовала вам нанять нового садовника немедленно. Пусть он поправит этот несчастный куст рядом с главными воротами. — Да что вы прицепились к этим кустам?! Джеймс был согласен. Осмотрев тело садовника, Блисс почти сразу обратилась к мэру Каннингу, в разговоре упомянув трижды, что один из кустов подстрижен более чем ужасно. — А ручка? — продолжал мэр Каннинг. — Хотите сказать, что он просто упал на неё глазом? — Нет, — покачала головой Блисс. — Он намеренно воткнул её себе в глаз. Подступающий инсульт и симплекс-шизофрения в одном флаконе… вам повезло, что ему было за семьдесят и навредить он смог только себе, а не кому-то из тех, кто обитал в доме. — У Тео не было шизофрении! — Нет, у Тео была шизофрения, — терпеливо сказала Блисс, даже не повышая тона. — Об этом вам могу сказать я, Дейв Митчелл и Кристина Солсбери. На самом деле, поначалу я не знала, что именно у него было, но ваши кусты… боже. Их всего шестнадцать. Правильно ли я понимаю, что вся композиция должна представлять собой геометрические фигуры? — Да, вы… — мэр Каннинг оборвался на полуслове, на миг задумавшись. — Они всегда дарили мне ощущения спокойствия. Но не последний месяц. — Ещё бы, потому что это не геометрия, а полное недоразумение. Самое интересное, что первые пять кустов идеальны, если не присматриваться к четвёртому, то можно ничего и не заметить, но с остальными всё становится гораздо хуже. Последний куст выглядит так, словно ему обрубили половину кроны и решили больше ничего не делать. Но, зная, какой вы человек, вряд ли бы вы стали держать садовника, который не мог бы нормально выполнять свою работу. Даже не смотря на сильную привязанность. Значит, раньше всё было нормально. — На протяжении двадцати лет. Тео был садовником в нашем доме ещё при дедушке. — Вот и я о чём, — пожала плечами Блисс. — Краткий экскурс — симплеск-шизофрения, симптомы: замкнутость, постоянные хождения без дела, резкие вспышки грусти и резкие вспышки веселья, короткие фразы. Бред и галлюцинации крайне редки, но бывают. Как видите, тут именно такой случай. Или я не права? — Нет, вы правы. Я просто… старался не замечать этого, думал, что у него сложный период. — В таком возрасте? Действительно, самое время для сложного периода. Но вы правы, лучше сейчас, чем позже: потом может стать совсем плачевно… ох, не смотрите на меня так. Скажу сразу: я стащила его ноутбук. Скажу ещё кое-что: для человека своего возраста он неплохо пользовался интернетом, но не чистил историю браузера, из которой можно было сделать вывод, что последний месяц его руки буквально пустились в пляс. Тоже один из симптомов симплекс-шизофрении и единственная причина, почему у него вообще получалось столь часто. Когда Роузи увидел фотографии вашего садовника, то сказал, что я ошиблась: это был не сердечный приступ. Когда он увидел бумагу, то был уверен, что это микроинсульт. Но он провёл анализы, а мне доводилось встречаться с Кристиной Солсбери, так что была вероятность, что Роузи тоже ошибался. Он и ошибался. Блисс постучала маркером по столу и, открыв его, написала на доске «кусты-садовник-зеркальная записка-сердечный приступ-ручка в глазу». — Это был первоначальный вариант, и, если не считать просчёта в сердечном приступе и некоторых деталей, он почти подходил. Но есть ещё кое-что, — сказала Блисс, кивая на один из листов. — Я подробно описала, что с таким углом проникновения ручки этого не мог сделать никто, кроме него. Семь абзацев. Семь подробных абзацев мелким шрифтом, у меня ушло на это двадцать минут, пожалуйста, не заставляйте меня проговаривать это вслух. Блисс немного помолчала и, не дождавшись каких-либо слов, спросила: — Есть ещё вопросы? — Вы поняли это за те полчаса, что провели здесь? — Я что, по-вашему, время засекала? — удивлённо спросила Блисс. — Подозрения у меня были ещё с того момента, как я увидела кусты, а потом, когда я увидела ручку, которую он воткнул себе в глаз сам, всё стало совсем понятно. — И в чём была проблема? — как-то потрясённо сказал мэр Каннинг. — В чём была проблема сказать мне обо всём сразу? — Сколько, по вашему, у нас ушло времени на этот разговор? — прищурилась Блисс. — Подсказка: я всё ещё не засекала время, так что проверьте по камерам. Мэр, вернувшись к компьютеру и щёлкнув мышкой несколько раз, удивлённо присвистнул. — Мы разговариваем почти час. — Вот именно, — страдальчески сказала Блисс. — Вы не представляете, какой у меня был сложный день… — От чего же, представляю, — оборвал её мэр Каннинг. — Меня взяли в заложники. — Моего сожителя тоже взяли в заложники, Скарлетт свалился с болезнью, я объездила почти весь Гернси, а потом ещё обнаружилось, что убили кого-то ещё. Представляете, как я обрадовалась, когда никого не убили? То есть… — Да, я понял вашу мысль. — Я очень, очень сильно хотела спать, а не терпеть бессмысленные обиды или же пререкания с тобой, Джеймс, — ткнув в него маркером, сказала Блисс. — Да, это было непрофессионально. Но, знаете, что? Вы тоже себя так ведёте и можете не отнекиваться. Да все здесь ведут себя так, словно вылезли из одного утроба. Поэтому, у меня вопрос: могла ли я поехать домой и, чёрт возьми, просто лечь спать, когда ничему и никому не угрожала опасность? — Да, — ответил мэр Каннинг. — Да, могли. Спасибо, что разъяснили ситуацию. — И суток не прошло, — не удержался Джеймс. — Вообще-то… не прошло, — странно на него посмотрев, сказал мэр Каннинг. — О, точно, — сказал Джеймс, почувствовав себя идиотом. — Не прошло. Пожалуй, мы пойдём. Блисс, мы пойдём? — Что? — сказала Блисс, мечтательно рассматривая мэра Каннинга. Тот, к ужасу Джеймса, отвечал ей примерно тем же. — Да, пойдём. Как же хорошо, что сегодня не будет Зема. И завтра. Можно хоть немного, но… чёрт. Архив! — Он самый, — закивал Джеймс, осторожненько подталкивая её к двери. — Всего вам хорошего, мэр Каннинг. — Блисс, вы же придёте на приём по случаю Хэллоуина? — крикнул вслед Каннинг. — Совершенно точно нет, — успела сказать Блисс прежде, чем Джеймс захлопнул дверь. — Я сожгла все свои свитера. О, Джеймс! Какой ты скучный. — Зато ты у нас слишком весёлая и беспечная, — неодобрительно сказал Джеймс. — Вселенское равновесие. *** В Роузи жил или сумасшедший дизайнер, или сумасшедший шопоголик, или просто сумасшедший. Гермиона ещё не определилась, но вряд ли его сумасшествие было опасно или заразно, так что она просто отдала себя в его добрые руки, белоснежные улыбки и желание тратить столько денег на бесполезную ерунду, что невольно закатывались глаза. — Зачем тебе золотое пёрышко для игр с кошками? — в какой-то момент не выдержала Гермиона. — У нас нет кошки. И стоит оно так, словно действительно сделано из золота. — Какая разница, сколько оно стоит, — отмахнулся Роузи. — Что ещё мне делать с деньгами? — Не знаю, — пожала плечами Гермиона. — Тратить их на что-то более рациональное. — Например? — отложив пёрышко в сторону и посмотрев на неё слишком серьёзно, спросил Роузи. — Допустим, — растерялась Гермиона, тут же взяв себя в руки. — На жильё. — У меня есть квартира и загородный дом, — равнодушно ответил Роузи. — Ещё? — Машина? — Помимо той, которую ты видела? Да, имеется. Гермиона опустила глаза, постукивая носком ботинка по полу. Женщина антикварной лавке смотрела на их пару с каким-то маниакальным интересом. Гермиону это нервировало. Как и то, куда шёл их разговор. О, это было так глупо, раздражённо подумала Гермиона. Да, он имел право тратить свои деньги так, как вздумается, но ненужное золотое пёрышко?! — Ты мог бы помогать своим родителям. — У меня только мать и сестра. Сестра зарабатывает такие же суммы, как и я, а моя мать никогда ни в чём не будет нуждаться, об этом и речи не идёт. Захочет — подгоню ей виллу. Дальше. — Что на счёт благотворительности? Попробуй, должно понравиться, — сказала Гермиона, дёрнув плечом. Она не понимала, почему ей так сильно хотелось язвить и не смотреть в глаза Роузи. — Двадцать процентов от всех заработанных мною сумм жертвуются на благотворительность. Каждый месяц. Или я должен жертвовать всё, что заработал? — Нет, конечно же, об этом и речи не идёт, — дёрнулась Гермиона. — Выходит, ты… твоя мать… — Учительница начальных классов, которая, лившись мужа в аварии, вырастила меня с сестрой, смогла отложить деньги на наши университеты и каждое утро отправляла нас сытыми в школу? Да, это она. Гермиона совсем стушевалась, но, казалось, опустить голову ниже было попросту невозможно. И чего она к нему пристала? Хотел Роузи купить золотое бесполезное перо, отлично — купил бы. И этого разговора не случилось бы. Гермиона сказала ему об этом, подняв голову. — Разумеется, — кивнул Роузи. — Я куплю это перо, ты закатишь глаза, а потом целый день будешь припоминать мне его. Почему? — Что значит «почему»? — прищурилась Гермиона. — Потому что это совершенно бесполезная покупка, вот почему. — Почему она бесполезная? — Потому что у нас даже нет кошки! А если бы и была — какой смысл покупать перо стоимостью билета на самолёт! Прежде, чем ответить, Роузи посмотрел на неё со смесью нежности и ласки. — Я могу купить и перо, и билет на самолёт. — Да, но то, что ты можешь, не значит, что… — Я могу это сделать? — закончил за неё Роузи, когда Гермиона замолчала. — Почему? Я хочу перо. — Оно бесполезное! — Но оно мне нравится, — пожал плечами Роузи. — Поставлю его на каминную полку. Или заберу домой. Или вообще оставлю здесь, на забаву новым жильцам. В конце концов, единственная причина, по которой я не стал бы покупать это перо, чтобы не вызывать твой дискомфорт. — Что? О каком дискомфорте ты говоришь? — снова иррационально дёрнулась Гермиона. — И я не буду его покупать, — сказал Роузи, подставляя ей локоть. — Как я и сказал, не хочу доставлять тебе дискомфорт. В торговом центре они провели больше пяти часов, два раза прервавшись на еду. Роузи, помимо сумасшедшего всего, так же сумасшедше любил одежду и, видимо, одевать. Тело Поппи он буквально превратил в манекен, который крутил, как ему вздумается и постоянно доставлял всё новые ворохи одежды, всё новые детали или же украшения. Роузи выглядел довольным, а потом, в какой-то момент, ностальгическим. Он вспоминал о том, как затащил Блисс в один из торговых центров Нью-Йорка. Торговый центр работал до одиннадцати, а пришли они в восемь. Утра. Роузи не выпускал Блисс на волю до тех пор, пока не уговорил купить ей что-то, что максимально не походило на свитер. С Секвойей ему было веселее всего: меряя только вторые джинсы, тот притворялся, что в коме. Конечно, от бесконечного похода по магазинам его это не избавило. А у его сестры в какой-то момент выработалась стратегия: она просто притворялась, что уезжала из города, если Роузи хотел пойти с ней по магазинам. — Да ты тиран, — не удержалась взмыленная Гермиона, кое-как выпутавшись из платья-футляра и протягивая его из-за шторки. — Роузи, нет. Не знаю, как в этом ходят. Даже не знаю, как в этом дышат. Убери эту гадость от меня, спасибо. А твоя мама? — Моя мама пользуется каталогами, — сказал Роузи, и в голосе его слышалась вселенская грусть. — Сначала мы листали их вместе, но спустя двадцать лет она стала делать вид, будто каталогов в доме нет. Как и интернета. «Двадцать лет? Святая женщина!». — Так что? — подал голос Роузи. — Что именно мы возьмём? — Ничего, — честно ответила Гермиона. — Ничего — звучит как нечто замечательное. — Да брось! — воскликнул Роузи. — То платье! Конечно же, Роузи, грустно подумала Гермиона, то платье. То шёлковое платье цвета молочного шоколада, с таким же поясом в цвет, едва заметным вырезом и удобными пуговицами. Оно даже не чувствовалось на теле, а в сочетании с кожаной курткой и загаром, которое приобрело тело Поппи, смотрелось и вовсе замечательно. Сто восемьдесят фунтов. За платье. Такое, возможно, могла бы позволить себе Поппи Лейк, Гермиона ради интереса пробивала стоимость её ботинок. Но она — нет. Совершенно точно нет. — Мы не возьмём то платье, Роузи, — сказала Гермиона, выходя из примерочной. — Если не хватает денег, могу подарить, — равнодушно бросил Роузи. — Что? Нет, не надо дарить мне платье! — Тогда купи его сама, — сказал Роузи, холодно на неё посмотрев. — Или это сделать мне? — Я не приму это платье. — Тогда я просто куплю его и оставлю в доме. Мог бы отдать Блисс, но она такое не носит. — Да почему ты так себя ведёшь?! — разозлилась Гермиона. — Я не собираюсь покупать платье, я не собираюсь принимать от тебя платье, и если ты так хочешь его купить, то, ладно, кто я такая, чтобы тебе указывать? Покупай и оставь его в доме! — Ладно, — спокойно сказал Роузи, разворачиваясь.- Пойду, куплю платье. — Что?! Нет, Роузи, подожди! Гермиона едва ли не бежала за ним, пытаясь понять, чем именно вызвано его поведение. А когда смутная догадка, всё же, появилась, остановилась как вкопанная. Роузи, услышав её стихшие шаги, обернулся. — Я… — Да? — поднял брови Роузи. — Я не осуждаю людей за трату их денег, — сказала Гермиона вслух и поняла, что, действительно. Она осуждала людей за трату их денег. — Я не ошибся, ты умная девушка, — сказал Роузи, подойдя к ней. — И приятная. Зачем так себя вести? — Извини. — За что ты извиняешься? За то, что осуждала меня в трате моих денег? Так ты не только меня осуждаешь, а всех, кто может позволить себе расходы, не входящие в рамки твоего понимания. Ты не единственный ребёнок в семье? — Единственный. — Благополучная семья? — Да, — заторможено кивнула Гермиона. — Мама, папа. Работали… работают дантистами. Мы позволяли себе путешествия за границу, но учёба в моей школе очень дорогая, и… — Да, я интересуюсь валютами, — кивнул Роузи. — Когда Блисс рассказала мне о мире магии и о том, что самая большая денежная величина сделана из золота, я невольно заинтересовался. Почти пять фунтов к одному галеону — грабёж средь бела дня. — Так и есть, — просто согласилась Гермиона. — Мы всегда были достаточно обеспеченными, потому что у родителей своя частная практика. Потом… с одной стороны, мало что изменилось, с другой — каждый год выходил в приличную сумму, при этом родители давали мне деньги на карманные расходы и никогда не отказывались от дополнительных трат. Но когда я возвращалась домой на каникулы, обнаруживала, что они почти не появлялись дома, постоянно пропадая на работе. А потом я поняла ещё кое-что: родители, которые каждый год ездили куда-то, и иногда — по два раза, смоли позволить себе поездку за границу только один раз, когда я была на втором курсе. Гермиона едва не сказала, что на окончание седьмого курса ей пришло письмо: мама писала, что они с отцом собирались устроить ей сюрприз в честь окончания школы. Но тот поток, который она вывалила на Роузи, вообще не должен был случиться. В конце концов, Роузи мог сказать Блисс. Гермиона, подумав над этим, всё же решила, что такого не произойдёт. А даже если и произойдёт и Блисс вспомнит, что её родители были именно дантистами, то вряд ли она свяжет подобное воедино. — Хочешь дам тебе совет? — спросил Роузи, спросил без намёка на издевку. Гермиона знала, что если бы ответила «нет», он бы её послушал. — Вперёд. — Сходи к психологу: почти уверен, тут что-то глубже. Или не ходи, а просто прими тот факт, что люди могут тратить деньги так, как им вздумается, хотеть общаться с тобой, но при этом они вовсе не обязаны спускать то, что при каждой их трате ты будешь морщить нос и отпускать язвительные комментарии. — Я не… — Ты «да». — Да, — расстроилась Гермиона. — Ты прав. — Ладно, — сказал Роузи. — У меня есть дела в городе, а ты, надеюсь, в состоянии заказать себе такси или доехать на автобусе. — Увидимся в лофте, Роузи. И, на счёт платья… — Я не собирался покупать тебе платье, — прямо сказал Роузи. — Если бы ты не вела себя так, как вела, то тебе стоило просто попросить, мне не сложно. Но желания делать это сейчас у меня нет. Роузи ушёл, а Гермиона, оставшись в торговом центре, забрела в фуд-корт. И, взяв чашку какао, просто сидела и смотрела, как островитяне и немногочисленные туристы ходили с множеством пакетов, весело переговариваясь. Допив кофе, Гермиона посмотрела на свой телефон. И увидела входящее сообщение. «В угловом магазине на первом этаже, который мы пропустили, есть ещё одно платье. Симпатичное, трикотажное и должно хорошо сидеть по фигуре. Висит на манекене и хорошо уценено. Сорок фунтов. Примерь». Гермиона, повертев телефон в руках, отправила Роузи смайлик. *** Блисс, весёлая и похорошевшая после встречи с мэром Каннингом, вернулась в машину и сразу же получила несколько сообщений. Она сидела больше двадцати минут, проверяя то сообщения, то какие-то ссылки, но больше всего, — да, Джеймс был любопытен, — свою почту и личный аккаунт Федерального бюро. А потом краска сошла с её лица. Она сидела бледная, белая, как мел, пялилась в пустоту, шевелила губами и просто трясла головой. — Джеймс… — Вали из машины, тебе надо выпить, — послушно перечислил Джеймс. — Можешь довести меня хотя бы до работы? Тебе же всё равно в архив. — Ты не знаешь, тут есть поля? — Поля? — растерянно спросил Джеймс. — Зачем тебе? — Вот скажи, Джеймс, у тебя когда-нибудь было желание поорать в поле? — Нет, — признался Джеймс. — Вот и у меня — нет. Всё бывает впервые. Поднимай свой зад и вали из моей машины. Джеймс поёжился. На пересечении её последней фразы и остальных всегда были они. Незначительные моменты, которые вызывали смутную тревогу. Блисс была любой, начиная от восторженной и заканчивая рассерженной фурией, но эти моменты, моменты, когда в её голосе просыпалась равнодушие, какая-то непонятная угроза во всём её существе, вызывали сосущее чувство под ложечкой. Джеймс мотнул головой. Хотел бы он считать себя хорошим детективом, но сейчас он понимал, что дело было лишь в ассоциациях. В конце концов, в ФБР точно не брали тех, у кого могли бы быть серьёзные проблемы с головой. Или сознанием. Джеймс, всё же, её послушался. Выйдя из машины, он обошёл её и постучал по стеклу. Блисс, нацепив на нос солнечные очки, опустила окно. — Что? — Блисс, — искренне сказал Джеймс. — Как бы там ни было… голова у тебя варит что надо. На миг Джеймсу показалось, что её лицо приобрело беззащитное, застенчивое выражение. Ага, конечно. Лицо, почти скрытое за тёмными стеклами. Права была Блисс, ты, Джеймс, просто прирождённый детектив. Лучший во всех отношениях. — Садись в машину. — Что? — растерялся Джеймс. — Садись в машину, — повторила Блисс. — В конце концов, у тебя сегодня свидание. Не хочу портить тебе день. Джеймс запрыгнул в машину, а Блисс включила радио: голос диктора, быстро сменившийся какой-то весёлой песней, успокаивал. И Джеймс подумал, что, всё же, это могло бы считаться за неплохое понятие слова «сработались».