Всегда со мной

Седрик может с уверенностью сказать, что этот мальчишка сейчас задыхается от боли, но больше, кажется, никто не способен этого увидеть. Винсент затягивает синий галстук, спешно скидывает в рюкзак тетради и выбегает из комнаты, вскоре возвращаясь, чтобы закрыть ее на ключ — совсем забыл об этом. Он не выглядит так, словно встал с постели пятнадцать минут назад, потому что полчаса не мог проснуться — свежий, отдохнувший, бодрый и якобы всем довольный. Сегодня он после пар побежит в клуб дебатов, где будет до вечера оспаривать тезисы Фомы Аквинского, а завтра будет сосредоточенно учиться играть на гитаре. Этим мальчиком невозможно не гордиться, не радоваться его успехам, ведь они у него буквально во всем — наверное, если Винсенту дать вести яхту или предложить продемонстрировать навыки альпинизма, он и в этом окажется лучшим, даже если прежде даже не пробовал подобного. Седрик наблюдает за ним. За тем, как небрежно-неспешно-вальяжно он шагает по внутреннему дворику Уэстона, окруженный стайкой первокурсников. Смеется и остро шутит про очертания одного из корпусов колледжа. Выглядит жутко довольным собой, имея на это, впрочем, все основания — он и правда прекрасен, прекрасен во всем, на что ни укажи. И горячо любимая лингвистика, и высшая математика, и… Не все видят и знают, что Винсент задыхается по ночам от боли, закидывается то дешевыми таблетками, то паленым алкоголем, если умудряется его достать — каналы связи действуют безотказно и восхитительно, а умение улыбаться нужным людям не может не принести пользы в какой-то момент. Что Винсент, настолько прекрасный при свете дня, без общества вокруг представляет из себя, в общем-то, жалкое зрелище. Раз в неделю звонит сестре по телефону, в приподнятом настроении рассказывая, насколько все хорошо. Помогает первокурсникам с освоением в колледже и иногда даже с некоторыми точными науками. Врет сам себе, продолжая вести подобный образ жизни. Винсентом можно гордиться, да. Бесспорно. Как достойнейшим из графов, которым нет и шестнадцати. Как прилежным учеником и будущим успешным человеком — простите, нет; Седрик знает, насколько велика за это цена. Подобное он не готов принять. В Винсенте все равно сквозит какое-то отчаяние, видимое внимательному глазу, как бы хорошо тот не пытался зашифровать это под маской тепла и приязни. Он все еще иногда замирает среди шумного людского потока в середине дня в очереди в столовую, так, что не смотри в его глаза — поразишься, что это действительно тот самый Винсент Фантомхайв из сапфировой совы. Он не то чтобы не похож в такие моменты на себя — скорее, просто выглядит по-настоящему пугающим, пугающим оттого, что даже в настолько светлом (условно, разумеется: никто из тех, кто в колледже был давно, ангелом Винсента не считал) человеке может крыться такое отчаяние. Но он снова находит силы и улыбается, словно ничего не происходило пару секунд назад. Говорит своим голосом, которым обычно раздает насмешки. Вновь и вновь производит впечатление того, кто упорно наслаждается жизнью. В этой двуличности Седрик гордится им. Ему сложнее с подобным. Сложнее быть тем, кто не замечает произошедшего, нанесшего удар. Он много раз сожалел об отсутствии этого умения, но пока так и не смог найти в себе это. Умение посмеяться над всеми, кто заговорит о твоей потере, кто выведет из твоего жизнелюбия формулу твоего отчаяния. Зато это есть в Винсенте, в Винсенте, который почти признается сейчас в любви к колледжу. Забивает все свободное время клубами и факультативами, читает слишком много учебной литературы, стремится помочь каждому, кто встретится ему на пути. Забывает только об одном. Никакая нагрузка, никакая «сорбонская свобода», которой он дышит в Уэстоне, не излечит старых ран, не избавит от воспоминаний, не вытеснит боли, которой почему-то меньше не становится. Седрик действительно горд им. Потому что Вин, кажется, будет готов сражаться.