Юнги взбежал по мокрым ступеням госпиталя, разбрызгивая лужи, в которых отражается тусклый свет фонарей. Проливной дождь остался за белыми стенами. Тэхена не довезли до районной больницы, боялись не успеть, а Юнги даже в машину скорой помощи не разрешили сесть. Его от ужаса трясет, ноги едва гнутся, в голове — каша. Он и не помнит, как в кровавой суматохе увидел стекленеющие бездонные глаза. И уже плевать стало, кто и кого там добивает — как эгоистично и непрофессионально, но, кроме лежащего на грязном, мокром асфальте Тэхена, Юнги больше никого не видел.
Омега судорожно оглянулся, едва не поскальзываясь на гладком кафельном полу. Он подбежал к стойке регистрации, вцепившись в плечи сидящей за стойкой девушки. Ее глаза расширились от удивления. Парень напротив нее выглядел, точно мертвец — бледный, дрожащий и испуганный, с покрасневшими от слез глазами и невнятно что-то бормотавшими губами. Его ледяные пальцы намертво впились в ее худые плечи, стискивая почти до синяков.
— Тише, тише, молодой человек! — попыталась успокоить его девушка. — Я ничего не пойму, если вы не успокоитесь. Может быть, хотите укол? Молодой человек, назовите ваше имя?
— Ким Тэхен! — выкрикнул Юнги, тыча в экран гудящего компьютера.
— Хорошо, Ким Тэхен, пожалуйста, глубоко вдохните и успокойтесь. Все будет хорошо, только не переживайте.
— Да нет же, — рявкнул Мин, ударив ладонью по столу. — Парень! Совсем недавно к вам доставили! Он — Ким Тэхен! Где он?! — сорвался на крик омега.
— Не кричите, — так же спокойно ответила регистратор. — В больнице все спят, вы перебудить больных вздумали? Парня, что доставили недавно, сразу же перевели в операционную. Без регистрации.
— Умоляю вас, отведите меня к нему, — взмолился Юнги, схватив теплые ладони девушки.
— Вы с ума сошли! Ни в коем случае, нечего вам там делать, — помотала она головой. — Идите домой, выспитесь, а завтра возвращайтесь. Сейчас вас никто туда не пустит.
— Х-хорошо, — сглотнув противный комок слез, согласился Юнги. — Тогда хотя бы покажите, где я могу подождать. Пожалуйста, я прошу вас.
Девушка смотрела на него долго, так долго, что Юнги отчетливо слышал, как медленно ползет минутная стрелка на круглых настенных часах. В его глазах блестели слезы — сколько этих слез девушка уже видела, и не сосчитать. И каждый раз подкупается, тяжело вздыхает и в итоге помогает абсолютно незнакомому человеку. Умение сопереживать и сочувствовать — это те качества, обладая которыми, можно сказать «я — человек». И она — человек, слишком уж сердце щемит и болит, когда она на эти слезы смотрит. Он такой продрогший и беспомощный, что девушка не выдерживает, какие-то чувства материнские внутри ведутся, и она со вздохом соглашается.
— Боже, спасибо вам! Хотите денег или… У меня с собой нет, но если нужно… — Юнги начал судорожно хлопать себя по карманам в поисках бумажника.
— Не оскорбляйте меня, — почти обиженно сказала девушка. — Пойдемте.
Юнги послушно закрыл рот и опустил взгляд, стыдясь собственных слов. Но волнение за Тэхена зудит где-то под кожей, разъедает так, что кости рушатся. У него в груди страх звериный, первобытный. Как Тэхен туда попал? Почему Юнги не доглядел? Как, как он смел проморгать, упустить? Юнги себя за это ненавидит, презирает, хочет пулю в лоб пустить. Из-за собственной ошибки Тэхен сейчас в операционной, и Юнги не известно, что с ним творится. От этих мыслей хочется выть, раздирать ногтями грудную клетку, чтобы сердце свое вытащить и Тэхену отдать, хочется время научиться возвращать вспять, да только Юнги ничего из этого не может. Девушка оставила его возле операционной, в которую двери были плотно закрыты. По коридору выставлены длинные ряды голубых сидений, стены белые, — на мозг давит, лампы люминисцентные горят и возле небольшого окна стоит кофейный автомат. Врачи проводят многочасовые операции — им необходимо.
Омега сел в кресло, упираясь локтями в колени. Он медленно раскачивается вперед-назад, пилит тяжелым взглядом носки своих туфель и едва-едва сдерживается, чтобы не заорать. Из-за стены слышны лишь тихие переговоры и пищание кардиомонитора, отсчитывающего удары слабого сердца. Юнги заплакал, вслушиваясь, как чужое сердце бьется, и закрыл лицо руками. Сейчас ничего не важно, кроме этого едва слышного писка.
Стрелки на часах словно застыли. У Мина чувство, что прошел не час, а целая вечность, а он так и сидит, состарившийся и покрывшийся толстым слоем пыли и паутины. Изредка мимо проходит медперсонал, даже не глядя на измученного омегу, что ссутулился, придавленный тяжелым бременем вины и страха. У Юнги внутри мясорубка, там чувство ужаса сжимает когтистыми лапами сердце, кровожадно скалит зубы. От плача разболелась голова. Юнги вздрогнул, когда двери неожиданно распахнулись и вышел ассистент хирурга. Он торопливо направился в сторону автомата с кофе. Юнги подскочил следом, окрикивая врача:
— Подождите, пожалуйста! — мужчина оглянулся на подбежавшего Юнги. — Как он? Молю скажите м-мне, он будет жив? — заикаясь, выдавил из себя Юнги, сам не замечая, с какой силой стискивает руку врача.
— У меня нет времени вести переговоры, простите, — отмахнулся мужчина и вырвал руку из чужой хватки, подходя к автомату и выбирая «Робуста».
— Он выживет? — беспомощно спросил Юнги. Его руки упали вдоль туловища, а к горлу вновь подкатил удушающий комок. Мужчина с тяжелым вздохом глянул на него. Аппарат тихо зажужжал, наливая кофе в стаканчик. Он снял хирургическую маску и потер подбородок.
— У него одномоментный разрыв селезенки, открывший внутреннее кровотечение, многочисленные глубокие раны и переломанные ребра, — мужчина с сожалением посмотрел на вмиг побледневшего омегу. — Он не умрет, к счастью, но на данный момент он крайне слаб, потерял много крови и ему требуется переливание. А сейчас, извините, я должен возвращаться, — заключил врач, натянув обратно маску и забрал из автомата дымящийся стаканчик. — Ждите, ничего более сказать в данный момент не могу.
— Я подойду для переливания? — оживился Юнги, быстрым шагом следуя за врачом. — Сколько угодно! Только, пожалуйста, скажите, что я должен сделать.
— Для начала проверить совместимость, — рявкнул мужчина. — Сдайте кровь на анализ, — на этих словах перед лицом Мина захлопнулись двери, и коридор вновь погрузился в тишину.
Юнги резко потер лицо, отойдя на несколько шагов от двери. Мин стиснул зубы. Сидеть и жалеть себя проще, чем сделать что-то стоящее для спасения его жизни. Омега спустился на первый этаж, вновь подходя к стойке регистрации, за которой все так же сидела девушка, проводившая его до операционной. Юнги хлопнул ладонью по стойке, привлекая к себе внимание.
— Мин Юнги, двадцать один год, я хочу стать донором для Ким Тэхена, которого в данный момент оперируют. Это возможно?
— Возможно, если вам известна группа крови и резус-фактор, — ответила девушка.
— Нет, но… — растерялся Юнги. — Как мне узнать?
— Натощак сдать кровь из вены завтра с утра, ее передадут в лабораторию, где она будет исследована с помощью простой иммуногематологической реакции, и потом…
— У него нет столько времени, — поджал губы Юнги. — Я нужен ему уже сейчас.
Девушка посмотрела на него тяжелым взглядом, отрываясь от экрана компьютера. Юнги неуклонно стоял на своем, не отводя взгляд от ее глаз. Девушка покачала головой:
— Но сейчас лаборатория пуста. Никто не сможет дать результат сейчас, только завтра утром.
— Пожалуйста, — настоял Юнги, чуть подаваясь вперед. — Вы ведь сами сказали, что это просто.
— Я не имею таких полномочий, — твердо ответила девушка. — Ждите завтрашнего утра.
— Вот так вы спасаете людей?! — закричал Юнги. — Он, может быть, умирает там, а вы отказываетесь взять мою долбаную кровь? Что вы за специалисты такие? Одно название — врачи! Черт возьми, какого хрена вы работаете, если не собираетесь спасать людей? За что, блять, вам платит государство?!
— Хорошо! — шикнула девушка, подскакивая со своего места. — Черт возьми, вы меня с ума сведете.
Юнги недовольно хмыкнул и проследовал за угрюмой девушкой — Хеджин, имя которой успел прочитать на бейдже. Она всем своим видом показывала недовольство, сунув сжатые кулаки в неглубокие карманы белого халата. Точно такой же халат она заставила накинуть и Мина, оставившего пальто в раздевалке. Она открыла ключом лабораторию и включила бледно-желтый свет, заливший просторную комнату. Дверь слева вела в комнату с умывальником — дезинфекция превыше всего, в кабинете стоял письменный стол и стол, предназначенный для анализов, возле которого стояло кресло с подлокотниками.
— Чего стоишь, — хмыкнула она, споласкивая руки в умывальнике. — Садись и закатывай рукав на левой руке.
Мин тяжело сглотнул, глянув на внушительных размеров иглу, которую ему сейчас вонзят в вену, но бояться — значит отступить, поддаться страху. А Юнги на такое право не имеет, потому он вскарабкался на кресло, чувствуя, как сердце стучит в горле. Он уколов с самого детства боится, а Хеджин словно специально нагнетает, кружит вокруг него медленно, расставляет приборы. Девушка поставила рядом на стол несколько пробирок и металлическую коробку со шприцами.
— Сколько крови понадобится?
— Литров двадцать, — по-злому ухмыльнулась девушка. Ведьма. Юнги хмыкнул, переведя взгляд в окно, чтобы не видеть, как она собирается вогнать иглу ему в вену.
Хеджин перетянула ему руку жгутом чуть выше локтя и вложила Мину в ладонь резиновый шарик, наказав сжимать и разжимать его. Когда вена отчетливо выделилась, девушка разорвала пакет с одноразовым шприцом и ухмыльнулась, видя в глазах омеги страх. Она натянула маску на лицо, отметив: «Чтобы кровью не забрызгало», и едва сдержалась от смеха, видя расширившиеся глаза и вмиг побледневшее лицо. В глубине души она радовалась, что смогла хотя бы немного отвлечь омегу от пожирания самого себя глупыми шутками, хоть и трясся Мин, как осиновый лист.
— Если ты будешь труситься, я промахнусь мимо вены и вколю тебе в организм воздух, мучительная смерть тебе обеспечена, — пробормотала Хеджин, склоняясь над его рукой и смачивая место с выступающей веной спиртом.
— Ты издева-а-а-а! — выкрикнул омега, чувствуя, как иголка пронзила кожу.
— Орешь, как девчонка, — сморщилась девушка, наигранно потерев ухо. — Дети и те не кричат, когда у них кровь берут.
— Больно! — захныкал Мин, едва не подскакивая на месте.
— Сидеть, — прошипела девушка. — Двинешься — вколю тебе воздух и умрешь! Клянусь Богом, я не шучу. Сиди спокойно.
— Ты ужасный врач, — едва не плача, пожаловался омега.
Девушка закатила глаза, медленно оттягивая поршень и набирая багровую кровь. Юнги редко шмыгал носом и смотрел, как медленно цилиндр наполняется его кровью.
— Ты что, серьезно двадцать литров забирать собралась? — возмутился Мин. — Тогда Тэхену ничего не останется!
— Вот ведь нытик, — сморщилась девушка и вытащила шприц, прижимая к красной точке смоченную спиртом ватку.
Мин шмыгнул носом и согнул руку, прижимая ее к груди. Девушка выжала кровь из шприца в пробирку, выбросила шприц и стянула с лица медицинскую маску. Она облокотилась на стол, потерев лоб.
— Жаль твоего друга, — тихо сказала она. — Прими мои соболезнования, — Юнги только слабо кивнул, опустив голову. — Не хочешь поехать домой? Тебя к нему все равно никто не пустит, пока он как минимум не очнется.
— Нет, — покачал головой Мин. — Я нужен ему здесь.
За окном едва начало рассветать. Юнги, сжимая пальцами пластиковый стаканчик с давно остывшим кофе, сидел на кресле, откинувшись спиной на побеленную стенку. Глаза нещадно горели и опухли от выплаканных слез и недостатка сна. Мин отхлебнул горький напиток, даже не поморщившись, и вновь уставился в медленно ползущую вперед минутную стрелку. Госпиталь начал потихоньку оживать. Просыпались больные, особенно старые люди, то тут, то там раздавался кашель и копошение. Медсестры обходили каждую палату, проводя утренние процедуры. Телефон в кармане брюк завибрировал входящим вызовом. Юнги нажал «принять» и прижал телефон к уху.
— Ну, как там? — хрипло спросил Мин.
— Среди следователей и гражданских потерь нет, — уставшим голосом сообщил Хосок.
— А среди гулей? — спросил Юнги, выдергивая торчавшую из халата ниточку. Послышался усталый смешок.
— Практически все, — ответил омега. — Только Кииоши не нашли. Словно сквозь землю провалился, но я уверен, что он был там.
— Я верю тебе, — поджал губы Мин. — Я этого выродка найду, клянусь богом, и уничтожу.
— Как… Тэхен? — спросил Хосок после недолгой паузы. Юнги тяжело вздохнул и поставил стаканчик с кофе возле своих ног.
— Я не говорил с хирургом, но его состояние не обнадеживает. Не умрет, но… ему требуется переливание, много крови потерял, — Юнги вплел пальцы в свои волосы и слегка сжал, зажмурившись. — Я уже сдал кровь, и, как только узнаю свою группу, сразу же стану его донором.
— Вдруг ты не подойдешь? — прикусил губу Хосок, разглядывая тлеющую сигарету в своих пальцах.
— Подойду, — резко ответил Юнги. — Я ему не дам умереть, понял?
— Не сомневаюсь, — кивнул Хосок, припадая губами к фильтру. — Я приду позже.
Юнги закончил вызов и сунул телефон обратно в карман. Он устало вздохнул и потер лицо. Мерзкий кофе полетел в мусорную урну. Будто ему и так было не плохо, когда тошнота вновь дала о себе знать. Юнги уже почти привык просыпаться ранним утром от комка в горле и прочищать желудок, но сейчас он, как верный пес, боится даже отойти от двери, упустить малейшую информацию о состоянии Тэхена. Юнги ходит из стороны в сторону, заломив пальцы до хруста. Он колеблется и не знает, как сделать правильнее — позвонить ли отцу Тэхена или лучше, чтобы он ничего не знал.
В один миг на его плечи свалилось все, он почувствовал ответственность за Тэхена, как за своего ребенка. И он был не далек от истины. Юнги никогда не отрицал, что Тэхен для него — ребенок, младший братик, которого защищать нужно, любить, оберегать, но и с этим Мин не справился. Он со страхом думает, что со своим ребенком и подавно не справится и горько ухмыляется, игнорируя повлажневшие глаза. Он не понимает, зачем оттягивает неизбежное, ведь рано или поздно ему будет необходимо узнать правду — беременный он или нет. Он искренне хочет верить, что нет, но с каждым днем его уверенность трескается и откалывается огромными осколками. В ноздри ударил до боли любимый родной запах, и Юнги не выдерживает.
Намджун теряется, когда Юнги, сдерживая слезы, подходит к нему и обнимает так крепко, что дыхание перехватывает. Юнги уткнулся лицом в его грудь, вдыхая намджунов природный запах и крови павших перед ним врагов. Он плачет горько и надрывно, вжимаясь в альфу, будто тот — спасательный круг в открытом океане. Намджун удивленно смотрит на смоляную макушку и не знает, куда деть руки. Он не понимает, что с омегой происходит. Наверное, это просто нервы. Намджун аккуратно, боясь спугнуть, положил широкие ладони на его подрагивающую спину.
— Мин Юнги, — тихо прошептал Намджун, поглаживая сквозь халат и сырую рубашку выступающий позвоночник. — Что с тобой происходит?
Юнги не ответил, лишь сильнее вжимаясь в теплое тело и сжимая между пальцев его пальто. Намджун прикрыл глаза и положил подбородок на его макушку. От него пахнет тем, что Намджун уже вдыхал подобно кокаину, снюхивал, втирал в десна, колол прямо в вены. Альфа аккуратно вдыхает его запах и теряется, чувствуя, как напряжение разрастается в груди, как тугой узел скручивается, как безликий призрак приобретает четко изученные черты. Черты лица Мин Юнги. Лисьи глаза, подернутые поволокой возбуждения и похоти, горячий язык, лижущий алые губки, поломанные от возбуждения брови и обнаженная шея, сверкающая наливающимися засосами. Намджуна потряхивает от мысли, что запах Мин Юнги так похож на тот, что остался в холодной сентябрьской ночи.
Омега в этих руках находит свое утешение и свое спасение. Намджун отгораживает его от мира всего, собой закрывает, и миново сердце бьется так отчаянно и так быстро. Альфа чувствует влагу там, где слезы Юнги впитались в тонкую ткань, и сдерживается, чтобы не поцеловать его в макушку, сам не понимая, откуда взялись такие порывы. Юнги оторвался от него с трудом и шмыгнул носом. Намджун впервые — Юнги чувствует нехватку кислорода, — улыбается ему, ободряя, и вытирает слезы ладонью. Коленки подкашиваются, и он бы позорно упал в обморок, если бы не вышедший из операционной хирург.
— Вы родственники? — спросил он уставшим голосом.
— Да, — тут же ответил Юнги, подходя к врачу и окончательно рассеивая образовавшееся тепло. — Как он? — обеспокоенно спросил омега.
— Ему нужен покой и отдых, даже не рассчитывайте навестить его сегодня, — ответил врач, вытирая пот со лба полотенцем.
— Когда следователи смогут с ним побеседовать? — спросил Намджун, подходя ближе. Мужчина сузил глаза, оглядывая Кима.
— Пока он не наберется сил. В любом случае, дайте ему отдохнуть, мальчишка едва начал отходить от шока, ему все еще требуется переливание.
— Я сдал кровь на анализ, утром уже должны быть результаты, — сказал Юнги, нервно заламывая пальцы.
— Это хорошо, только донор требуется уже сейчас, — покачал головой врач. — Извините, я больше не могу задерживаться.
Врач обошел следователей и двинулся дальше по коридору. Юнги заметил по его ссутуленным плечам, как сильно он устал за эту ночь, спасая чужую жизнь. Мин со вздохом прислонился спиной к стене, опустив голову. Намджун сунул ладони в карманы и сел в кресло, где совсем недавно томился омега.
— Поезжай домой, я подежурю вместо тебя, — сказал Намджун, не предлагая, а утверждая. Юнги тихо хмыкнул и поднял на него взгляд. — Смотреть на тебя жалко, а ему, — альфа кивнул на закрытые двери, — ты своим умирающим видом тем более не поможешь.
— Пошел ты, — тихо сказал Юнги. Он уже устал пререкаться и выслушивать, насколько бесполезен. — Тебя это вообще волновать не должно. Ким Сокджин давно тебе постель греет и ждет, когда его распрекрасный следователь особого класса вернется домой, — выплюнул омега, сам не понимая, как эти слова сорвались с губ.
Звучит так, словно он от ревности сгорает, но он не пытается отпираться — так и есть. Намджун словно тоже это почувствовал и растянул губы в улыбке. Не злой, не самодовольной, а в простой улыбке, на которую смотреть приятно. У него ямочки такие, что Юнги хочет их целовать нежно, трепетно. А вместо этого он стоит буквально в метре от него и щетинится, защищается. Мин отвернул голову в сторону, поджимая губы.
— Ничего не случится, если ты поспишь несколько часов, Юнги, — говорит Намджун, а у Юнги мурашки бегут по коже от теплоты в его голосе.
— Я боюсь за него, — признался Юнги, шмыгая носом. Он прижал ладонь к глазам. Как же ему надоело плакать. Он понимает, что слезами никому не поможет, только усугубит и так плачевное состояние, а поделать все равно ничего не может. Намджун поднялся с места, и послышался тихий скрип кожаного кресла. Юнги вновь ощутил себя в его объятиях, в которых так тепло, так безопасно и уютно. Мин прижался к нему, обвивая дрожащими руками его крепкую шею.
— Тш-ш-ш, не плачь, — хрипло прошептал Намджун ему на ухо, опаляя раскаленным дыханием. — Ты не один, слышишь? Я тут, и я тебя не брошу. Мы поймаем этого монстра. Тэхен будет в безопасности, — Намджун провел ладонью по его волосам, приглаживая. — Ты так устал. Я не могу видеть, когда тебе плохо.
Юнги кивает, прижимаясь к альфе изо всех сил. Он чувствует где-то на уровне подсознания, что сейчас, в этом госпитальном коридоре, творится что-то, чему он не может дать объяснения. Но губы так жгутся от желания коснуться любимых пухлых губ…
✖
Намджун снял солнцезащитные очки и потер глаза. Ему не привыкать проводить ночь без сна. Врачи не говорят, когда точно Тэхен откроет глаза, известно лишь то, что когда его состояние нормализуется, его переведут в районную больницу. Намджун, оставив возле его палаты двух следователей, уехал в офис CCG, как только рассвет коснулся неба. Мин Юнги он отпустил, сделал поблажку, но только на сегодня. Лифт остановился, раскрывая двери.
Альфа отворил ключом свой кабинет и устало вздохнул, завалившись в кресло. Он слегка покрутился на месте, прижимая прохладные ладони к горящим глазам. Кофе — вот что ему сейчас необходимо, да только вставать и вновь спускаться вниз кажется немыслимой задачей. Намджун — не робот, он устает от рабочей нагрузки. Мышцы болят после непродолжительной битвы с гулями, он забыл, когда в последний раз ел и принимал душ. Кажется, два дня назад? А ощущение, будто вечность.
Он лениво включил ноутбук, и тот зажужжал. Чон Хосоку полагается премия, если бы не он — все бы обернулось куда хуже для гражданских. Непонятно почему, но Намджун испытывает гордость. Те, за кем гонялись следователи второго и третьего класса, так легко попались им в руки. Над всеми гулями будет проведен допрос. Неизвестно, сколько таких ульев разбросано по городу, и Намджун знает, что каждый из них он должен истребить. Вопрос только в том, где же прячется король. Намджун потер подбородок, впираясь взглядом в картинку на рабочем столе.
Может быть, он свернул не на ту дорожку и ищет не там, где положено? Альфа промычал, зарываясь пальцами в свои волосы. Хочешь, чтобы не нашли, прячь на виду. Никто и не подумает искать там, где лучше всего видно. Но у него нет зацепок, есть только запись видеонаблюдения, где Кииоши обращается именно к нему. «Или ты придешь за мной, или умрешь от моих рук». Намджун хмыкнул, открывая почту.
Среди сброшенных отсчетов появилось какое-то новое сообщение с прикрепленным видео, отправитель которого альфе был не известен. Он нахмурил брови, открывая сообщение. В нем не было никакой предыстории, только видео, которое называлось «А кто под маской добродетеля?» и описание чуть ниже:
«ангелок не тот, кем кажется.
маленькая шлюшка играет с собой, представляя своего сонбэнима.
в ролях: мин юнги
режиссер: мин юнги
оператор-постановщик: мин юнги
приятного просмотра»
Намджун удивленно вчитался в текст, не понимая, какое отношение к этому имеет Мин Юнги. Включив видео, он откинулся на спинку кресла, ожидая, что произойдет на экране.
Черная картинка сменилась изображением. На кровати сидел омега, что Намджуну показался смутно знакомым. Короткие черные волосы, колготки в сетку, юбка, едва прикрывающая молочные бедра и черная полоска чокера на шее. Омега приблизился к камере, улыбаясь лукаво, пошло, точно Дьявол, сошедший из рая. Юркий язычок пробежался по алым губкам. А Намджун почувствовал, что кислород из легких выбило. Это лицо он видит каждый день — злое, перекошенное от гнева, усталое или безразличное. Намджун его выучил почти наизусть. Эти лисьи глаза смотрят в душу, буравят там дыру, струны сердечные дергают, как пожелают.
Мин Юнги.
Намджун задыхается, когда омега на экране поворачивается к зрителям спиной, выгибается, словно кошка, выпячивает округлую маленькую попку, дразнится. Альфа сжал пальцами подлокотники до хруста, чувствуя, как член наливается тяжестью в штанах. А Мин только больше дразнит, за нос водит, но тронуть — нельзя. Не позволено. Он юбочку задирает, сквозь колготки и кружевные трусики попку оглаживает, через плечо смотрит в экран и ухмыляется по-дьявольски. Намджун до скрипа сжал зубы, а член только больнее упирается в жесткую ткань штанов. Сука. Мин Юнги ведет себя, как настоящая сука. Ведет двойную жизнь — примерный следователь в CCG и грязная шлюха вне его.
Намджун бесится, потому что желает его до стертых в порошок зубов. Его к Мин Юнги тянет не магнитом, ощущение, что тот обладает собственной силой притяжения. Намджуну от него вдалеке все сложнее находиться, ломает все сильнее, он объяснения найти не мог, а оно — вот. На Мин Юнги стоит его, намджунова, метка. Намджун, напившийся до беспамятства, трахал Мин Юнги в номере отеля. Поставил на нем метку. Скрепил связь на ментальном уровне. Намджун чувствует, как по венам растекается лава ярости вперемешку с отчаянием. Неужели Юнги обо всем знал?
— Сука! — заорал Намджун, ударяя кулаком по столу.
А Юнги на экране тем временем оттянул трусики в сторону, демонстрируя розоватую дырочку, истекающую смазкой. Это была последняя капля. Намджун расстегнул ширинку своих штанов, высвобождая напряженный член с покрасневшей головкой. Он сжал мозолистыми пальцами толстый ствол, размазывая выступающий предэякулят. Юнги ввел в себя два пальца, застонав протяжно, хрипло, так возбуждающе, что у Намджуна зазвенело в ушах. Плевать, что в любой момент к нему могут зайти, плевать, что могут увидеть, на все плевать. Намджун грубо ведет ладонью по стволу и дрочит, представляя, как Мин Юнги насаживается на его член. В голове так свежи воспоминания о том омеге, что скакал на его члене, а от понимания, что тот омега — Юнги, хочется рычать диким зверем.
Смазка, выделяющаяся из дырочки, пошло хлюпает, наполняя комнату возбуждающими звуками и стонами-вскриками Юнги. Он протяжно стонет «Намджун», а тому крышу сносит подчистую. Он лишь сильнее сжимает член ладонью, вспоминая жар и узость Юнги, трет раскрасневшуюся головку пальцем и представляет, что Юнги не сам ласкает себя пальцами, а Намджун трахает его, взамен получая сладкие стоны. Юнги кончил с громким криком, вставляя в себя пальцы до упора, а Намджун с рычанием излился в свою руку, сжимая зубы до боли.
Юнги ничком упал на кровать, демонстрируя, как из его попки вытекает смазка. Видео оборвалось, когда он, посмотрев в камеру, слегка улыбнулся. Намджун крепко сжал пальцы в кулак и зажмурился до белых мушек перед глазами.
— Господи, что я делаю… — хрипло прошептал Намджун в утреннюю тишину.
✖
Чонгук крепко сжал букет алых роз, смотря вверх, на потухающие окна госпиталя. Начал накрапывать мелкий дождь, больно ударяясь о чонгуково лицо. Он скрипнул зубами и крепче сжал букет цветов, с титаническим усилием отрывая ноги от земли, чтобы подняться по ступенькам. Альфа толкнул тяжелые двери, входя в больничный вестибюль. Глубокая ночь. Люминисцентные лампы тускло горят под потолком. Стойка регистрации пустует. Чонгук прошел к лифту, и по помещению разнесся стук каблуков о кафель. Двери лифта разошлись в стороны, и Чон зашел внутрь, нажимая кнопку седьмого этажа.
В свое отражение смотреть тошно. Чонгук видит там не человека, Чонгук видит там зверя, обнажившего клыки и готовившегося сделать прыжок на свою жертву. Даже сквозь толстые стены Чон чувствует запах своего человека — совсем тонкий, почти неуловимый, но он здесь, покалеченный и израненный им, Чонгуком. Альфа зарычал на самого себя, ударяя кулаком по зеркалу. Все могло бы быть гораздо проще — Тэхен бы умер в его руках, а потом Чон поживился бы его плотью, как делал это сотню, тысячу раз ранее. Но… нет. Не так. Все не так. С Чонгуком, с этим человеком — потому что, блять, особенный. Чонгук был рожден охотником, а Тэхен — жертвой, и они не должны были меняться местами.
Альфа постучал в дубовую дверь кабинета, на которой висела табличка «д-р Чхве Джесок». Забавное стечение обстоятельств, парадокс, потому что врач этот — гуль, уже давно знакомый Чонгуку. Альфе от осознания этого хочется рассмеяться, ведь в этот госпиталь поступают люди, которых спасает он, гуль. А еще больше хочется рассмеяться от того, что здесь делает сам Чонгук. Идиот, пришел спасать умирающего Тэхена.
— Открыто, — сказал доктор с той стороны.
Чон отворил дверь и вошел внутрь. Небольшой кабинет был освещен только настольной лампой. Мужчина сидел за столом, склонившись над кипами бумаг. На его переносице были очки, ведь зрение уже давно не такое ясное и четкое, каким было двадцать лет назад — профессиональная болезнь. Волосы на висках приобрели серебряный оттенок. Лицо испещрили морщины, возраст никого не щадит. Доктор поднял взгляд на вошедшего альфу и слегка вздернул бровь, удивляясь.
— Чонгук? — спросил мужчина, с тихим шелестом откладывая документ, что держал в руках, на стол. — Чем обязан?
— В ваш госпиталь совсем недавно поступил мальчишка, Ким Тэхен?
— Ну, да, — кивнул мужчина, переплетая пальцы. — А почему тебя это интересует?
— Я хочу стать его донором, — спокойно сказал Чонгук. Лицо у мужчины вытянулось, а после он хрипло рассмеялся, прикрывая рот шелковым платком. Но Чонгук и мускулом не дернул, твердо смотря на смеющегося мужчину.
— Боюсь, это невозможно, — отсмеявшись, сказал Джесок. — Чонгук, он ведь
человек.
— Мне известно об этом, — кивнул Чон. Мужчина сузил глаза, подаваясь вперед, сканируя цепким взглядом альфу напротив себя.
— Что еще тебе известно? — спросил мужчина, склонив голову вбок.
— Он пострадал от рук гуля.
— И ты даже знаешь, кто этот гуль? — ухмыльнулся Джесок.
— Да, — кивнул Чон. — Этот гуль — я.
Брови на его лице взметнулись вверх, морщины сложились на лбу. Мужчина натянул очки повыше, чтобы отчетливее видеть реакцию молодого гуля, но он все так же стоял на месте, подобно каменному изваянию. В его глазах — решимость, боль, вина, придавившая плита ответственности за чужую жизнь, и Джесок искренне Чонгука сейчас не понимает.
— Зверь не спасает жертву, — сказал мужчина после долгого молчания. — И я не понимаю, какие цели ты преследуешь. Или ты пришел сюда, чтобы добить его, беспомощного и бессознательного, или…
Он замолкает, не озвучивая второй вариант, но Чонгук и так его понимает — или спасти. Впервые на чонгуковых губах расплывается улыбка. А после смех. Надломленный, судорожный, истерический. Чонгук смеется до слез, осознавая, что ошейник, который Тэхен накинул на его шею, душит, царапает горло, а Чонгук не сопротивляется, как побитая собачонка готов возле его койки сидеть и смиренно ждать, когда хозяин откроет глаза, подарит ему улыбку и проведет длинными пальцами меж вороновых прядей, поглаживая и будто говоря: «Какой хороший мальчик». И страшнее всего то, что Чонгук этого хочет.
— Хорошо, — кивнул Джесок, поднимаясь с кресла. Он обошел стол и подошел к Чонгуку. — Можешь сохранить эту тайну. Только цветы не позволю у него оставить.
Чонгук смотрит на него благодарно и послушно выкидывает цветы в урну. Он покорно идет за мужчиной, запах родной все ближе чувствует. Он под медикаментами скрыт, хлорка его вымывает, а Чонгук чувствует все равно. Если бы его лишили зрения и осязания, он бы Тэхена нашел, как бы далеко его не прятали. Они с Тэхеном неразделимые, один без другого равно смерти. Чонгук утопился в своем «должен»: убить, уничтожить, истребить, отчетливо понимая, что следом в бездну прыгнет, какой бы темной и глубокой она не была. Но он слишком долго смотрел в бездну, и бездна посмотрела на него в ответ. Дороги назад больше нет. Чонгук вытер влажные ладони о брюки. Джесок отворил дверь в палату, пропуская Чонгука вперед.
Тэхен — его маленький, его родной человек, такой беспомощный и беззащитный, лежит под одеялом. Его кожу бледную луна освещает, она мертвенным блеском отсвечивает, и Чон чувствует, что сердце медленно останавливается. Медленно, мучительно — Чон чувствует, как каждая клеточка внутри него умирает. Тэхенова грудь едва видимо вздымается, кардиомонитор медленно пикает, отсчитывая удары его сердца. Чонгук на ватных ногах подошел ближе. Его реснички длинные отбрасывают тень на острые скулы. Кислородная маска закрывает половину лица, не дает прикоснуться, погладить, умолять о прощении. Чонгук сглотнул тяжелый ком, сжимая пальцы в кулаки. Чонгук себя ненавидит. Презирает. А Тэхена
любит — Чонгук это в мыслях произносит, и Вселенная взрывается внутри. Ошметки летят, органы в одно кровавое месиво превращаются, потому что Чонгук Тэхена
любит. Любит. Любит, любит, любит. И, господи, если бы он мог с Тэхеном местами поменяться — он бы умер, чтобы Тэхен жил.
— Ну… — кашлянул Джесок, разрывая воцарившуюся тишину. — Ложись, — кивнул мужчина на соседнюю койку.
Чонгук снял пальто, повесил его на стул возле койки, разулся и лег, закатывая рукава. Джесок подошел к нему, перетягивая руку выше локтя жгутом. Чонгук неотрывно смотрел на Тэхена, боясь пропустить любое, даже самое незаметное движение ресниц, груди, пальцев.
— Я вколол себе RC-депрессант, — хрипло сказал Чонгук, опережая все вопросы.
— Сумасшедший, — покачал головой Джесок, смазывая его кожу спиртом, и аккуратно ввел в вену длинную иглу. — Вижу, в глазных яблоках нет места прокола. Нос?
— Внутренняя сторона щеки, — хмыкнул Чон. Джесок вздохнул и подошел к Тэхену, проделывая с ним ту же процедуру, что и минуту назад с Чоном. Их иглы соединены трубкой, через которую потекла густая бордовая кровь. Джесок сложил руки на груди, потерев ладонью лоб.
— Ты уверен в том, что делаешь? — спросил мужчина, но Чонгук ничего не ответил. — Неизвестно, как его тело отреагирует на твои RC-клетки, Чонгук. У него уже есть потенциальный донор, осталось только дождаться результатов, и мы, возможно, сможем провести переливание. Если начнется отторжение твоей крови…
— Не начнется, — прорычал Чон, переведя на доктора ледяной взгляд. — Он примет меня. Я уверен.
— Или ты убьешь его, — Джесок посмотрел на бессознательного Тэхена, — или спасешь. Третьего не дано, Чонгук.
Мужчина вышел из палаты, оставляя их наедине. Чонгукова кровь медленно проникала в вены Тэхена, разносилась по организму, укрепляла. Его RC-клетки ослаблены действием депрессанта, но когда его сила утихнет, они вновь активизируются. Чонгуку искренне хочется надеяться, что его клетки не попытаются Тэхена убить, а восстановят переломанные кости и разорванный орган. Его регенерация должна повыситься, и он быстрее пойдет на поправку. Обычная человеческая кровь не способна сделать подобное, потому что наличие RC-клеток в ней минимально, а у Чонгука они зашкаливают. Чонгук рискует всем, он играет в русскую рулетку. Если этот выстрел окажется с пулей, Тэхен умрет, а Чонгук ляжет рядом с ним в сырую могилу.
Чонгук поднялся аккуратно, стараясь не повредить шприц в своей руке, подвинул койку ближе к тэхеновой, и лег совсем рядом, протягивая руку к Тэхену. Он накрыл его бледные пальцы своими. Мираж или привидение, но ему показалось, что указательный палец слегка дернулся, и у Чона внутри что-то оборвалось. Чувствует? А кем считает? Кто, блять, Чонгук — монстр или его спаситель? Альфа провел большим пальцем по его раскрытой ладони вверх, обводя выпирающие вены, по которым сейчас течет его, чонгукова, кровь, коснулся впивающейся в кожу иглы, а после — родного лица.
Кардиомонитор начал быстрее пищать, отстукивая участившиеся удары. Чонгук глянул на скачущую полоску и прикусил губу. Вдруг Тэхен его боится? Вдруг там, где-то подсознательно, думает, что Чонгук его пришел добить? Альфа скрипит зубами и жмурится, отводя взгляд в сторону.
— Чувствуешь меня? — хрипло прошептал Чонгук, пальцами негнущимися оглаживая его запутанные волосы. Кардиомонитор громче запищал. — Чувствуешь, — кивнул альфа. — Знаю, малыш, я знаю. Я, блять, так виноват перед тобой, — Чон коснулся губами его ладони, аккуратно целуя каждую костяшку. — Мне на тебя смотреть невыносимо, самому хочется могилу вырыть и лечь в нее. Пожалуйста, прости меня, умоляю… — шепчет Чонгук.
А Тэхен чувствует, что на ладонь капает что-то мокрое, теплое, соленое. Он словно плывет в бесконечной черной невесомости. Его тело ватное, не весит больше пушинки. Он прикрывает глаза и пропускает между пальцев невесомость. Она под ними струится, переливается, из своего сладкого дурмана не отпускает. А сквозь толщу воды слышится голос до боли знакомый. Он шепчет что-то, но Тэхену никак не разобрать. Он чувствует касания легкие, плавные, и сердце его стучится быстро-быстро, как запертая в клетке птица. Тэхен прижал ладонь к груди, чувствуя свое сердцебиение. Запах знакомый обволакивает.
Тэхен прикрывает глаза и вновь тонет.
Чонгук смотрит на его лицо, но Тэхен по-прежнему спит. Альфа коснулся кислородной маски, слегка оттягивая ее с тэхенова лица. Он не реагирует. Вокруг носа и рта остался след от маски. Чонгук наклонился, касаясь губами его губ аккуратно, почти невесомо, боясь разбудить, потревожить. Губы у него бесцветные и такие же холодные. Чонгук погладил кончиками пальцев его впалую щеку и упавшие на лоб пряди. Он сдается, поднимает белый флаг, ошейник душит, а Тэхен поводок лишь сильнее натягивает.
Тэхен сквозь сон чувствует покалывание губ, а после снова засыпает, убаюкиваемый пением звезд.
