99 problems

Gus Dapperton — First Aid

      Неудачи не могли продолжаться вечно. Об этом думал Эдди в момент, когда жизнь, казалось, окончательно была разрушена. И, видимо, вселенная все-таки решила сжалиться над ним к моменту полного краха, аккуратно намекнув, что не такая уж она и стерва. Но иногда бывает, да.       Когда дверь перед самым его носом закрылась, Каспбрак буквально застыл там, в этой холодной парадной с облезлой краской на стенах и треснувшими стеклами, и не мог даже шевельнуться. Мир, который он себе выстроил в голове за время поездки, вдруг рухнул с отчаянным безмолвием, ослепив Эдди поднявшимися в воздух клубами пыли. Нечто похожее он испытал, когда вместо дома оказался в частной школе, но теперь вместо панической атаки его накрыла волна ступора. Он не мог заставить себя поверить в то, что такое действительно могло с ним произойти. Почему вообще именно с ним?       Он все стоял там и думал о том, что, может, он все еще спал. Скорее всего он все еще отсиживал свою пятую точку в автобусе, и это был лишь очередной тревожный сон, порожденный уставшим сознанием. Эдди думал о том, что если закрыть глаза и попытаться проснуться, то все обязательно наладится и он все-таки приедет к Беверли, они смогут поговорить и придумать, что же делать дальше. Но ничего так и не происходит.       В какой-то момент дверь снова открывается, от чего Каспбрак крупно вздрагивает, открывая глаза, а женщина, что минут пять-десять назад ему нагрубила и послала гулять дальше, замирает на пороге, явно не ожидая столкнуться с ним в собственных дверях.       Она смотрит она на него, как на чудика. Оно и не мудрено. У него было достаточно времени, чтобы свалить не то, что из парадной, а дойти уже даже до следующей улицы. Но вместо этого он так стоял перед ее дверью, как обкуренный, словно знал, что она все равно вернется. Хотя, пойди он прочь, она бы явно плюнула на это дело, если бы не увидела в зоне видимости, когда вышла бы на улицу.       — Забыла совсем, — наконец, говорит она, видимо, так и решает, что парень-то явно не в адеквате. — Оставила твоя девка номер телефона для связи, если что-то на ее имя придет.       Если у вселенной и было сознание, то оно явно было с юморком. По крайней мере, в последнее время она явно откопала где-то книгу в стиле «шутовство для чайников» и сейчас активно практиковала свои новые знания на Эдди. По крайней мере, так кажется Каспбраку, когда ему отдают продырявленный ранее кнопкой листок с номером. И он лишь надеется на то, что Марш не успела сменить номер телефона, потому что в ином случае Эдди понятия не имел, что ему делать дальше.       Он благодарит женщину, заикаясь при этом не хуже Денбро, и покидает парадную, чтобы направиться по улице куда-нибудь в сторону уже знакомой остановки, в надежде найти телефонный автомат, чтобы позвонить. Последних денег хватило бы ровно на два звонка.       Пока он бредет по улице в голову не приходит ни единой здравой или хотя бы панической мысли. В какой-то момент он лишь обращает внимание на то, что рюкзак просто безумно тяжелый. А еще он ужасно хочет спать и в душ. Словно не так уж и важно стало, ответит ему Беверли с другого конца провода или же нет.       С другой стороны дороги он замечает мальчика, кидающего мячик в бейсбольную сетку, но у того плохо выходит. Он постоянно не докидывал до нее. И звук ударяющегося об ограждение мяча разлетался, кажется, по всей пустующей улице.       Эдди вспоминает почему-то, как впервые попал в район гетто. Как его пугало все происходящее, включая людей на улице, как его шокировала атмосфера, дома и улицы в целом, весь этот уровень жизни, который для Каспбрака казался когда-то лишь утрированной картинкой из фильмов и сериалов, чтобы посильнее напугать подростков и показать как жить не нужно. Сейчас же это было чем-то обычным. Эдди начал принимать, что все это точно такая же обыденность для кого-то, как то, чем он жил семнадцать лет. Его уже это не так шокировало, лишь огорчало, что подобное в принципе существовало.       — Да? — голос Беверли кажется одновременно пугающе незнакомым, но и в тот же момент таким родным, словно они вместе росли. — Я слушаю, говорите.       — Беверли, — Эдди устало опирается спиной на стенку телефонной кабинки и тяжело выдыхает. Неужели это действительно была она. Неужели не все потеряно. — Это я, и…       — Кто «я»?       — Эдди.       — О боже, Эдди! Это правда ты? — голос на том конце резко становится громче и радостнее, с какой-то долей неверия даже. Знала бы Марш, что даже Эдди с трудом верил, что это была действительно она. — Поверить не могу! Ты в порядке?       Вселенная решила, что для подопытной крысы Каспбрак уж больно хиленький, иначе объяснить было трудно, как же так все произошло. Эдди забыл обо всем в ту же секунду, как услышал голос девушки. Неважным стало все: родители, их поступки, школа, побег, двухдневное путешествие и весь тот стресс, что свалился на его плечи непомерным грузом. Все это стало второстепенной историей, когда Марш начала задавать бесчисленные, но совершенно бессмысленные вопросы в тот момент.       Как только поток радости подутих, Каспбрак все-таки решается спросить, может ли Беверли его забрать, и позволит ли остаться у себя на какое-то время. Заметно тише она спросила: «Эдди, ты в порядке?», и это вызывает у Эдди лишь усталую смешку. Нет. С ним далеко не все в порядке. И вряд ли будет в ближайшее время.       Тем не менее, она соглашается и просит подождать около получаса ее приезда на остановке. Там Эдди и остается, как было велено.       Из-за усталости он пребывал все тридцать минут в полусне. Он словно одновременно и спал, и нет. Каждая мимо проезжающая машина заставляла его подскакивать на месте в надежде, что это была именно Марш, но этого все не случалось. А из-за отсутствия часов время стало резиновым и толком было не ясно сколько прошло времени — десять минут или уже полтора часа.       В какой-то момент в уставшее сознание приходит мысль о том, что про него уже могли забыть и надо, наверное, еще раз позвонить, напомнить о себе. У него как раз оставалось денег на один звонок.       Эдди стягивает с себя джинсовку, чувствуя, как капля пота скатывается по линии позвоночника на спине. Было просто невозможно жарко. Солнце слепило глаза до болезненных ощущений, из-за чего ему приходилось жмуриться, чтобы хоть как-то осматривать улицу. И только-только он встал, чтобы тяжелой походкой поплестись к телефонному аппарату, возле него останавливается машина.       Беверли выскакивает с переднего пассажирского сидения так быстро, что Каспбрак даже не сразу соображает, что машина вообще остановилась и что это в принципе по его душу. Он не видит, кто там за рулем, да и Марш отражается в глазах не очень четко и думает о том, что просто до невозможного хочет спать.       К сожалению или счастью, Эдди не помнит, как они добрались до новой квартиры Беверли. Район был явно лучше, но Каспбрак этого не знал, отключившись на заднем сидении уже через минуту. В памяти не остается и момента, как он из машины дошел — или был переправлен? — до квартиры. А потом и еще два дня смазываются в непонятное сомнительного вида пятно.       — Что ты… делаешь? — он закашливается, едва открыв глаза.       Глаза жгло неимоверно, даже несмотря на то, что шторы в комнате были задернуты, горло драло и от кашля становилось еще хуже, а нос оказался забит, из-за чего дышать приходилось также ртом. Каспбрак чувствовал себя максимально отвратительно. Особенно учитывая тот факт, что ко всему прочему он словно замариновался в собственном поте.       — Измеряю твою температуру, Рембо, — Беверли усмехается, придерживая чужую руку в ожидании писка градусника. — Помнишь что-нибудь из последнего?       — Мерзкую тетку в твоей старой квартире и палящее солнце на остановке, — хрипит Эдди, и Беверли не сдерживает смешка. — Что?       — Когда мы приехали, ты твердил мне, что должен срочно дозвониться до меня, что я про тебя забыла, и что ты не хочешь оставаться на улице, — она касается костяшками пальцев чужого лба, замечая, как Эдди отводит взгляд от ее слов в сторону. — Не хочешь объяснить, что происходит?       — Как только не буду чувствовать себя так мерзко и нагло воспользуюсь твоим душем, — уже шепотом отзывается он, и Бев лишь согласно кивает.       Следующие четыре дня Эдди продолжает лежать в постели, но уже без горячки. Мысли снова становились четкими и метались в голове из раза в раз. Скорее всего, он заболел как раз из-за своих поездок по штатам, и к концу путешествия иммунитет просто не выдержал таких издевательств. Организм Эдди попросту не привык к таким нагрузкам. Он же даже на физкультуру в школе не ходил. Его удача, что Марш приехала очень вовремя — когда он был еще рядом с остановкой и его, в беспамятстве-то, еще не успели обчистить. Хоть и воровать там особо было нечего, на самом деле.       Комната Марш — в предыдущей он не был — была довольно светлой и чистой. Сама хозяйка проветривала ее каждые четыре часа, чтобы, как она говорила, зараза не простаивала в комнате, а еще в самом углу комнаты на тумбе стоял увлажнитель воздуха. Он заметил гитару и синтезатор с нотами на последнем, а на коврике у кровати периодически мелькала белая кошка с голубыми глазами. Она сначала подходила к постели на полусогнутых, пытаясь понять, что за незнакомое тело валяется в постели ее хозяйки, а после и вовсе сворачивалась на все том же коврике клубком и спала таким образом рядом.       — Ее зовут Куки, — познакомила их Марш. — Потому что Майк принес мне ее в коробке из-под печенья. Она ласковая, просто не привыкла к тебе еще.       В ее новой квартире было гораздо уютнее, чем в старой. Та была более темной, а тут из темного лишь кофейные портьеры да паркет. А, может, просто сторона была солнечная. Но был в этом месте какой-то необъяснимый уют, в отличие от той квартиры, куда словно заходили поспать, чтобы после снова еще сутки не появляться.       Постепенно температура спадала благодаря медикаментам и заботе Беверли, горло саднило уже не так сильно — как минимум, на пятый день глотать стало не так невыносимо больно — и в целом подняться с кровати было все более хорошей идеей.       Собственно, уже через неделю Эдди впервые встал с постели. Голова закружилась, а в глазах моментально потемнело, но он все-таки удержался на ногах. Марш встретила его на кухне с кружкой чая в руках и тут же отправила в душ. И его Эдди, кажется, был готов запомнить на всю жизнь. Ровно как и надеялся, что ему больше не придется испытать на себе отсутствие похода в ванную на протяжении полутора недель.       Трудно было передать то, насколько Эдди был благодарен Беверли за то, что она для него сделала. И дело было не только в ее согласии приютить его здесь и в помощи выздороветь, а… во всем. В ее доброте, в ее отзывчивости, в ее заботе. Эдди не был ее другом — они ведь знакомы всего ничего — однако это не помешало ей просто протянуть человеку руку помощи. У нее была тысяча причин отказать, но она этого не сделала. И это просто не могло не остаться в чьем-то сердце щемящей нежностью по отношению к этой девушке.       — Так ты мне расскажешь, куда пропал, и почему я нахожу тебя в таком состоянии, дружок? — Марш ставит перед своим гостем кружку свежего чая и тарелку с омлетом с овощами. Она явно планировала узнать, наконец, что происходит и использовала ради этого всю магию готовки.       Но Каспбрак, в принципе, и не сопротивляется. Накидывается, правда, сначала на еду, как голодный волк из-за проснувшегося, наконец, аппетита. В этот момент ему в самом деле казалось, что никогда вкуснее омлета он не ел, даже несмотря на то, что еще год назад терпеть не мог помидоры не в сыром виде. А после начинает свой рассказ.       Сначала он рассказывает о том, как попал в санаторий и о том, что там происходило. Марш, потягивающая к тому моменту уже вторую кружку чая, смотрела на него очень серьезно, вслушиваясь в каждое слово, но почему-то совсем не выражала удивления. Словно она знала, что внезапно пропал Эдди совершенно не по собственной инициативе.       После он рассказывает о школе, о своих днях там и о соседе по имени Эрик, который и помог ему оказаться здесь. И вот эта история вызвала в Беверли гораздо больше эмоций на лице, особенно, когда Эдди вспомнил о девушке по имени Вайолетт, браслет которой висел на его запястье.       — Я не знаю, что подумали вы, когда я пропал, н-но если бы у меня была только возможность позвонить…       — Перестань, Эдди. Почему ты чувствуешь себя виноватым в ситуации, на которую никак не мог повлиять? К тому же, ты пытался из нее выбраться всеми возможными способами, — успокаивает его Марш. — В санатории ты еще надеялся на адекватность своих родителей, а в школе был слишком подавлен, чтоб в принципе что-то делать. Тебе повезло встретить своего соседа, это мог бы быть какой-нибудь кретин, которому бы в лучшем случае было плевать.       И в чем-то она была права. Только почему-то от этого спокойнее совсем не становилось.       — Беверли, а что… где Ричи?       Марш, которая словно и не хотела говорить на эту тему, замирает, опуская кружку на стол. Но неужели она могла подумать, что Эдди не спросит? Или думала, что тот был еще слишком слаб для таких разговоров. А, может, случилось что-то ужасное, о чем она не хотела бы рассказывать Каспбраку и теперь просто пыталась придумать как замять тему?       Эдди в момент напрягся в ожидании ответа, но тишина все продолжалась. Она была похожа на ту паузу между песнями в плейлисте, когда ты головой понимаешь, что там всего лишь пара секунд, но по ощущениям словно проходит вечность, пока она, наконец-таки, переключится. Особенно, когда музыкой ты пытался заглушить что-то другое и эти паузы неизбежно кромсали невидимую защиту.       — Ричи… он…       — В тюрьме? — Каспбрак выпаливает свое главное опасение раньше, чем успевает подумать о том, что говорит.       — Нет, — Беверли сцепляет руки в замок и кладет их на стол. — Но и не на свободе. Так вышло, что в полицию попали снимки того, как Ричи уходил из своей квартиры, а потом возвращался. И как после его возвращения все ушли с вечеринки. Со временем и всем прилагающимся, конечно же. Но ты не беспокойся, тебя на снимках не было, к счастью, это сильно все упростило, хоть и не для Ричи.       И снова эти снимки. Снова все пошло не так из-за того, что кто-то прислал фотографии, как это было с Эдди, когда родители получили те фото. Каспбрак был уверен, что кто-то целенаправленно прислал их им, он хотел, чтобы их получил не Эдди. Во-первых, у него были все эти снимки за исключением последних, во-вторых, этот человек всегда знал, как сделать так, чтобы их получил именно Эдди, а не кто-то из родителей. Другими словами, неизвестный хотел, чтобы в его семье случился скандал.       В какой-то момент он был уверен, что это просто шантаж. И рано или поздно с него потребуют денег за то, что ни отец, ни мать не увидят этих фотографий. Но произошедшее окончательно лишило смысла этих анонимных писем без каких-либо намеков хоть к каким-то действиям. Эдди даже в полицию не мог пойти, ведь тогда бы ему пришлось показать снимки, что было бы равноценно тому, чего так боялась его семья.       Или, может, он — неизвестный — хотел именно того, чтобы его отослали? Но зачем? Не факт вообще, что родители бы этого сделали. Значит ли это, что он добивался именно потери доверия между ними? И это тоже казалось бессмысленным. Все теперь в этой ситуации казалось абсолютно бессмысленным.       Но Ричи… кто и зачем мог прислать фотографии, чтобы подставить его? Кто мог знать, что случится что-то подобное в ту ночь, кто мог сознательно караулить у его дома, и зачем ему пытаться подставить Тозиера? Был ли кто-то, кто настолько точил на Ричи зуб?       — Конечно, был, — с печальной усмешкой отвечает Марш, когда Эдди высказывает все эти мысли вслух. — Ричи зарабатывает преступностью, а там никогда не бывает гладко. Но проблема Ричи именно в том, что он слишком хорош в этом, знаешь. Босс его обожал, но его никак не касались разборки внутри системы, если они не мешали его бизнесу. А Ричи за его успехи любили только те, кто с этого что-то получал.       — Хочешь сказать, это кто-то… оттуда?       — Не хочу, а так и есть. Не смотри так, это не разборка в стиле «ты отнимаешь у меня хлеб, поэтому я испорчу тебе жизнь». Нет, он вполне себе мог постоять за себя, а подставить его было сложно да и было бы тупо усложнять себе жизнь подобного рода разборками. Пока сам не нарвешься — будут просто косо смотреть. Вот Ричи больше по неопытности, чем по собственному желанию, и нарвался.       Беверли кивнула в сторону балконной двери и, встав со своего места, направилась туда. Эдди устроился на удобном кресле, а Марш, вытащив сигарету с зажигалкой из пачки с полки, оперлась поясницей на перила и закурила.       — Это было давно. Год назад, наверное, — она медленно, как-то даже задумчиво выдыхает никотиновый дым в сторону. — Он только-только влез во все это. Работал на первых парах с парнем по имени Генри. Странный товарищ был на самом деле. Слышала, он на своем месте уже пару лет торчал из-за постоянных косяков, так что Ричи у него как мальчик на побегушках был, нежели в напарниках. Он же все знал, а Ричи только учился, вот и терпел этого утырка до последнего.       Пока Каспбрак мало понимал, где тут должна была быть связь, но, видимо, этот Генри был как-то замешан во всей истории со снимками. То есть, наверняка был, иначе зачем было вообще об этом рассказывать. Однако, Эдди было почему-то нестерпимо горько от этой истории. Ему одновременно хотелось спросить что же привело Ричи к такому выбору, к этому скользкому пути, но и вместе с тем не хотелось знать ответа на этот вопрос.       — В общем, спустя какое-то время ему поручили какое-то супер важное задание, за которое, ну, знаешь, голову снести могли. А он так обдолбался, что скинул это дело на Ричи. Тот в свою очередь товар даже не донес — на районе на него напали, обчистили и отправили в больницу с сотрясением. Представляю, как те отморозки охренели, когда увидели то, что было в его рюкзаке, конечно, но важно не это, — Беверли сильно затягивается и медленно выдыхает густой сизый дым, разглядывая собственную кухню в окне. — Ричи в больнице лежал неделю, наверное, а когда вернулся — Генри уже не было. Он думал, что с ним что-то босс сделал. Ну, знаешь, может, на органы распродал или еще что, понятия не имею, что они там делают с такими идиотами, но понятно было одно — тот заплатил за то, что натворил. А учитывая тот факт, что Ричи не тронули — скорее всего, он и не сказал, как все на самом деле было, с него ж три шкуры за это спустили бы. Если не все десять.       На самом деле, Эдди все еще не понимал, как эта история была связана с историей про фотографии, но терпеливо ждал, когда Марш снова сделает пару затяжек и продолжит свой монолог.       — Короче говоря, суть была в том, что он сильно подставил Генри тогда, — заметив сосредоточенный, серьезный взгляд своего слушателя, со слабой улыбкой подвела итог Беверли. И прежде чем он озвучивает свой вопрос, она продолжает свой рассказ. — Генри остается жив. Не знаю, как у него это вышло, да и не очень-то хочу, если честно, я в этой системе совсем ничего не понимаю. И вот наш сказочный герой становится шантажистом. Да-да, золотой мальчик, ты правильно понял.       Вот теперь-то пазл и начинает складываться! Нет, Эдди еще не понимал, какая связь между оплошностью в прошлом, шантажом и произошедшей ситуацией — что с ним, что с Ричи — однако общая картина медленно, но верно начинала вырисовываться.       — Он нашел золотую жилу во всех богатых районах города, выискивая в каждой школе по несколько жертв, с которых можно качать бабло и так по кругу. Довольно удобно, ведь за год он не успеет и половины обобрать, и без того достаточно выторговав, а к следующему уже новые ребята перейдут в старшие классы. И вот так ты и попал в список потенциальных жертв, поцеловавшись с Ричи на той вечеринке у всех на глазах. Было бы глупо рассчитывать, что хотя бы часть не узнает откуда ты, тем более, не ты один развлекаешься так вне своей обычной жизни.       — Но я не…       — Да-да, я помню. Просто пытаюсь донести до тебя, что ты стал его жертвой только из-за собственной неаккуратности. На такие тусовки ходят ребята и из твоей школы, и из других. Просто либо научены горьким опытом, либо умеют сливаться с толпой достаточно, чтобы это не мешало им. Понимаешь, о чем я?       Эдди неуверенно кивает в ответ. Может, понимает. А, может, и нет.       — В общем, схема обычная: запугать фотками жертву до такой степени, чтобы потом можно было спокойно трясти с нее деньги, как из рога изобилия. Из сложного в этой системе только, наверное, слежка и добыча информации, но, как видишь, с этим он неплохо справился. Надо признать, это было умно, никто же даже в полицию не пойдет, иначе компромат точно всплывет.       — Ладно, — аккуратно начал Каспбрак, пользуясь секундами молчания, пока Беверли затягивается. — Но как это связано с Ричи? Его тоже шантажировали и он отказался платить? И поэтому его подставили?       — Неа, — Марш тушит сигарету в пепельнице и снова тянется за пачкой. Такой знакомый жест. — Не знаю насчет первоначального плана действий, может, он собирался с вас обоих бабки тянуть или, что более вероятно, просто ждал момента подпортить репутацию Ричи. Но тут такая удобная ситуация для мести, вот он и воспользовался. Правда, тут же его и поймали, до этого же никто не подавал на него, а он не особо заботился уже о сокрытии отпечатков и почерка, знаешь ли. Собственно, это все я и знаю от мистера Хэнлона. Довольно глупо вышло, да?       Марш усмехается, но улыбка эта тут же гаснет на ее губах, как маленькие искорки, что срываются с сигареты и затухают еще до того, как упадут на пол балкона незаметным обрывком табака. Кажется, она не была сильно рада раскрытию загадки шантажа Эдди. Да и сам он почему-то облегчения совсем не почувствовал. Может, просто потому, что в настоящий момент это было совсем не важно.       — Так… — подает голос Каспбрак буквально спустя пару минут натянутого молчания. Словно Беверли ждала, когда же он что-то скажет и даже не собиралась как-то прерывать этот момент. Вынуждала тем самым его первым что-то произнести. — Что с Ричи?       — Ричи пытается не сесть, — сухо бросает она и резко, коротко, но отчетливо слышно вздыхает. — Миссис и Мистер Хэнлон помогают ему в этом, но, знаешь, я уже ни в чем не уверена. Родители Майка просто гении в своей работе, но… ты тоже должен понимать, ситуация, в которой он оказался, куда сложнее, чем тогда, с моим отцом. Понимаешь же?       Конечно, Эдди понимал. Также хорошо понимал, что в этот раз дело будет труднее распутать, как и то, что во всем этом виноват он. Кажется, даже Беверли хотела это сказать. Подчеркнуть, что Тозиер именно из-за него мог попасть в тюрьму и кто знает, выйдет ли он оттуда. А если и сядет, то… что дальше? Что Эдди будет делать дальше? Станет приезжать каждый четверг на тюремные свидания и привозить тот минимум разрешенного да переводить деньги на его счет, прямо как верная жена декабриста? Или попрощается и попробует начать новую жизнь? Он не знал. Просто понятия не имел. И, увы, ни к его новой жизни, ни к настоящей, ни к старой не было приложено никакой инструкции по применению. Может, в ином случае он бы и не наделал так много ошибок.       — Хочешь с ним увидеться?       От вопроса у него, кажется, даже мурашки бегут по коже. Хотел ли он увидеть Ричи? Был ли он готов к тому, чтобы увидеть его спустя четыре месяца? Посмотреть ему, думающему, наверняка, что Эдди просто сбежал, в глаза.       Сердце пропускает удар, и это отдается таким невыносимо болезненным спазмом в груди от одной мысли о Тозиере. Он думал о нем так часто, и всегда как о чем-то далеком, о чем-то, что уже словно и не было его, но сейчас все было не так. Сейчас он вдруг четко осознал, что вот он здесь, в квартире Марш и у него есть теперь возможность увидеть своего парня. Поговорить с ним. Услышать его голос, почувствовать почти забытое касание пальцев на коже…       — Э-э-эй, ты чего? — Беверли улыбается, подходя тут же к нему, и садится с ним на кресле, потеснив своего гостя. — Ты что, плачешь?       — Нет, я не плачу, — и шмыгает носом вдогонку, чем еще больше веселит ее.       На самом деле, Каспбрак даже не замечает, как на глаза навернулись слезы. Он так сильно и резко прочувствовал все происходящее. Возможность увидеть, наконец, Ричи, ухватиться за ту свою фантазию, за которой бежал все это время и которую родители отняли у него, отправив в частную школу. Эдди на самом деле не думал, что так сильно соскучился по нему, что теперь мысль о реальной встрече с ним встревожила в нем не только все самые сокровенные чувства по отношению к Тозиеру, но и старые раны.       — Что ж, — обнимая Каспбрака и прижимая к себе, Марш снова тяжело вздыхает, но теперь на ее губах остается мягкая улыбка. Она получила ответ на свой вопрос. — Что это, если не любовь?       Встреча с Тозиером была назначена на следующую неделю, поэтому Беверли основательно взялась за здоровье своего гостя, чтоб к важной дате он выглядел, как огурчик, и не пугал и без того находящегося в постоянном стрессе Ричи синяками под глазами и красным носом. Эдди на самом деле даже не был против. Ему было безумно приятно, что кто-то так к нему внимателен, хоть и чувствовал он себя ужасно неловко.       Также Эдди узнал, что через три недели Беверли собиралась покинуть Сент-Пол, она даже предложила Каспбраку уехать вместе с ней. И даже несмотря на то, что он соглашался с ее мыслью о том, что в этом городе ему делать было больше нечего, но… что ему делать там?       Вся проблема была в том, что Эдди попросту не знал, что ему делать теперь со своей жизнью. Теперь он, кажется, по-настоящему получил свою желанную свободу, но зашел в тупик, потому что не знал как ей нужно распоряжаться. У него был пример того, что такое борьба за нее. Были карты и компасы для ее поиска. Но что делать с ней, когда она оказалась у него в руках, он совершенно не представлял.       — Там и попробуешь с собой разобраться, — лишь пожимала плечами Беверли, когда они в очередной раз завели разговор на эту тему. — Слушай, если рассуждать чисто объективно, то в твоих же интересах согласиться. Я уеду и тебе будет негде жить, это раз. Во-вторых, ты не сможешь найти работу без опаски наткнуться на старых знакомых, родителей или тех, кто кому-то из них расскажет о твоем местоположении, верно же? Да и вряд ли кто-то тоже проникнется альтруизмом, чтобы помочь тебе. Поправь меня, если я не права.       И вообще-то она была более чем права. Но вот последнее и правда не давало ему покоя. Да и как же Ричи? Ему нужна поддержка сейчас, а к чему он вернется, когда его отпустят? А если не отпустят?       — Ну, вообще-то в моих планах ты находишь какую-никакую работу, чтобы делить плату за квартиру на пополам и ищешь себя в этой жизни. А потом Ричи выходит, и я получаю место подружки невесты, а еще неплохо было бы стать крестной для вашего прекрасного чилипиздрика, будь оно человеком или собакой. Неплохо я придумала, а?       Она смеется, когда Каспбрак скрещивает руки на груди и закатывает глаза. К Беверли он легко мог применить фразу «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Потому что они с Ричи были очень похожи характерами, манерой подачи сложных вещей — хотя Марш умела быть более серьезной все же — и своими идиотскими шутками. Но Эдди, конечно же, ни за что бы не признался ей, что такая перспектива вообще-то была довольно милой. Чисто гипотетически.       Во всяком случае, аргумент был весомым. Беверли подкрепила его тем, что действительно искала, с кем могла бы съехаться, но все знакомые варианты бы закончились ежедневными пьянками, а с рандомными людьми, от которых неизвестно что можно ждать, не особо-то хотелось делить личное пространство. В первую очередь ей просто хотелось иметь свое местечко, где можно было бы всегда отдохнуть, где было бы комфортно и, если ей того захочется, закатить вечеринку. И кандидатура Каспбрака, так внезапно замелькавшая на горизонте, просто очень удачно ей попалась под руку.       — Удобно.       — Не то слово.       На том и решили вопрос. Хоть Эдди и попросил дать ему времени еще раз все взвесить. Пообещав, что за неделю до отъезда он объявит о своем решении, оставив этот нерешенный вопрос пока без ответа. В данный момент его чуть больше волновала предстоящая встреча с Ричи. И волноваться там действительно было о чем.       Эдди представить себе не мог, какую тревогу испытает, оказавшись на месте. Тщательный осмотр полицейским на наличие каких-либо запрещенных предметов и вовсе заставил его почувствовать себя преступником. Тем, кто должен был быть по ту сторону изгороди. И он понимал, что все действительно так и должно было быть. Что он действительно и был преступником.       — Через камеры за вами будут наблюдать, — предупредил мужчина, ранее осматривающий Каспбрака. Ему даже ротовую полость осмотрели на наличие каких-либо «нежелательных передачек» и телефон забрали. — Максимальное время на свидание — два часа. Распишитесь, пожалуйста, в журнале посещений.       Беверли осталась в зале ожидания, понимая, что этим двоим остро необходимо было время наедине. Никто не знал, когда они смогут увидеться в следующий раз, и потому ей бы не хотелось жалеть о своем решении, если они не смогут сказать друг другу что-то в ее присутствии.       — Все будет окей, он будет тебе рад, — подбадривала Марш. Но была ли она права, Эдди не мог сказать точно.       Он замирает прямо в дверях, когда его пропускают в комнату. Ричи находится за железным столом, скучающе ковыряет ногтем царапину на металлическом покрытии. И едва он поднимает голову, ожидая увидеть привычную улыбку подруги, как и без того холодком пробегающая по коже тишина и вовсе застывает глыбой льда в этой коробке из кирпича.       — Привет, — неуверенно и совсем-совсем тихо отзывается Эдди и все-таки проходит в комнату, чтобы сесть за стол напротив Тозиера.       Ричи выглядит, мягко говоря, не лучшим образом. И без того бледное лицо приобрело какой-то ненормально сероватый оттенок, губы можно было разглядеть лишь по росчерку ободранной зубами линии кожи с засохшей кровью в трещинках, а глаза выделялись лишь темными кругами под ними. Острые скулы на осунувшемся лице из эстетичных линий превратились в пугающие сколы мрамора, а взгляд глубоких, кофейных глаз казался почти стеклянным.       Он выглядит, кажется, не то шокированным, не то напуганным чужим появлением здесь. А, может, все вместе. Или же просто не может поверить в то, что Эдди действительно в одной с ним комнате. Так близко и абсолютно настоящий. Словно думает о том, не сон ли это все на самом деле. Или, может, даже у него и вовсе крыша поехала.       Эдди едва дышит, боясь не услышать хотя бы слова от него, когда как бешено бьющееся сердце отдавало прямо в уши. Он боялся и взгляда оторвать от Тозиера. Чувства были просто сумасшедшими: он одновременно был на грани смерти от счастья, что снова мог видеть его, но и в тот же момент его сердце разрывалось от боли при виде того обессиленного, бесконечно уставшего человека, которым он стал в этом месте.       — Я… — голос Эдди сиплый, на грани шепота. — Я так скучал по тебе.       Тозиер оттаивает только тогда, когда его нежданный посетитель придвигается на стуле ближе к столу и кладет руки, сцепленные между собой, на середину стола. Эдди не знал, как нужно было себя вести в этом месте, поэтому боялся сделать любое лишнее движение, из-за которого его могли просто вывести отсюда. Могли же?       Холодные пальцы едва-едва касаются чужой скулы, и Эдди почти неслышно рвано выдыхает. Едва ощутимое прикосновение словно ударило его разрядами тока, что тут же проникли в кровь и вместе с ней пробежали по всему телу.       В этом простом жесте между ними происходит нечто большее, чем могло бы показаться со стороны. Происходит то, от чего Каспбрак непременно поймет, что все это было не зря. Одно касание, ради которого стоило бежать, бороться и отказываться от всего. Касание, что стало для него ниточкой к свободе однажды.       Эдди совсем не замечает как глаза непроизвольно становятся влажными от того невероятного коктейля эмоций из всевозможных оттенков счастья и страдания, что он испытывал. Не замечает и того, как горячая влага скатывается по щекам, лишь слышит, видит едва различимую усмешку Ричи, когда он большим пальцем стирает прозрачную влагу с кожи.       — Если ты пришел пореветь, то выбрал немного не ту локацию, — Эдди слабо улыбается в ответ, опуская взгляд на стол. Видимо, изменился Тозиер разве что внешне и то, чисто в силу условий его содержания на момент расследования.       Большой палец его руки мягко оглаживает скулу, и Эдди отчетливо чувствует шероховатость подушечки, чувствует, как едва подрагивают его руки, и не может не податься в ответ на ласку. Знал бы он, что однажды так сильно соскучится по нему, что забудет обо всем на свете — например, смущении, непривычке, несущих проблемах — точно бы не поверил.       — Извини, что пропал, — наконец, выпаливает он почти шепотом. Он хотел это сказать столько месяцев, и вот он, момент истины. — Родители с ума совсем сошли, я просто не мог… И потом…       Тозиер опускает руки на сцепленные на столе руки Каспбрака, прерывая того одним этим жестом. Он даже взгляд переводит на Ричи, словно боялся, что любое сказанное им слово могло как-то навредить Тозиеру. Их ведь прослушивали? Ему наверняка не стоило бы говорить о том, чего не стоило знать полиции и суду?       Необходимость контролировать каждое слово вызывало какую-то необъяснимую тревожность и даже паранойю. Эдди казалось, что он даже дышит подозрительно. Или говорит что-то, что только по его мнению никак не навредит Ричи, но вдруг…       — Успокойся, Эдс, — Ричи сжимает его запястья в своих и встряхивает головой, сгоняя с лица отросшие локоны кудрявых волос, что так и лезли в глаза. — Все нормально, серьезно. Я даже рад, что тебя не было, ты бы по-любому не усидел дома, как я тебя просил, а?       И он улыбается так провокационно и открыто, так уверенно, что Каспбрак окончательно убеждается в том, что этот парень совсем не изменился. Даже если Ричи самому было страшно, он этого не показывал, в отличие от Эдди, что то и дело оглядывался по сторонам, ерзал на стуле и все никак не мог поверить, что Тозиер, живой и здоровый, в самом деле сидел перед ним. Словно все это очередной дурацкий сон, после которого он проснется с мерзким чувством опустошенности и разбитости, как это бывало из раза в раз.       — И ты не хочешь узнать, где я был все это время? — с какой-то долей обиды и удивления уточняет Эдди.       Нет, Ричи, конечно же, не должен был этого выслушивать, но Эдди, который только и делал, что зацикливался на том, как его исчезновение выглядело со стороны, чувствовал какую-то срочную необходимость рассказать Тозиеру обо всем этом. Может, он просто надеялся, что так ему станет легче, и чувство вины перестанет его грызть?       — Хочу, — невозмутимо согласился Ричи. — Но времени мало. А если это наша последняя встреча, то я не очень-то хочу знать что вытворили твои родаки, и так ясно, что ты не виноват в их пришибленности.       — В смысле последняя, ты с ума сошел?       Тозиер был поразительным. Как он это делал и почему — вопрос этот навсегда останется без ответа. Но насколько же поразителен тот факт, что он был полностью уверен, что Эдди не сбегал от него в страхе. Откуда он вообще это мог знать, ведь знал же характер Каспбрака. А, может, именно поэтому и имел представление о том, что он был способен сделать, а что — нет?       — Беверли же уезжает, — произносит он это так, словно Эдди спросил какую-то несусветную чушь. — Ты же не думал оставаться здесь?       — А почему нет? Тут ты, мои друзья, город знакомый. Да, трудно будет, но как я могу…       Тозиер звучно цокает, закатывая глаза и отстраняется, перебивая всей этой резкой реакцией собеседника. Он вытягивает руки, опираясь на стол и закидывает голову назад. «Вот же идиот», — мысленно выдает он и тяжело вздыхает. И как только он такой собирался жить сам по себе? Без родителей, их денег и заранее подготовленного плана действий на всю жизнь?       — Ты можешь, Эдди, — наконец, произносит он, снова обращая взгляд на парня. — Не важно: выйду я или сяду. Ты должен уехать с Бев, ясно? Здесь тебя никто не ждет, никто не поможет, она буквально единственная, кто может что-то сделать. И ты очень сильно пожалеешь, если позволишь себе просрать этот шанс.       Слова его звучат почти угрожающе. Ричи действительно пугала перспектива того, что Каспбрак мог в самом деле по глупости остаться в этом городе, где у него не осталось ничего. Он, кажется, совсем не представлял, что его ждет, и Тозиер не хотел, чтобы он испытал это на собственной шкуре. Эдди просто не переживет такого опыта.       — Пойми, Эдс, мне не лучше и не хуже от того, что ты здесь. Я никуда не денусь отсюда, пока дело не решится. Но ты напрямую зависишь сейчас от собственных решений. Так не спусти же свою жизнь в гребаный сортир, — он снова берет чужие запястья в свои руки и сжимает так сильно, словно хочет этим передать степень своей озабоченности решением Каспбрака.       На самом деле, если понадобится, Ричи уговорит Марш сделать это насильно. Он не позволит случится подобному. Бесполезные жертвы только больше усугубят ситуацию.       — Ты не сделаешь никому одолжения, если останешься, понимаешь?       Каспбрак неуверенно кивает в ответ. Странно, что он чувствовал какую-то смутную обиду от слов Ричи. Словно тот ему прямо в лицо говорил, что он ему не нужен. Но вместе с тем часть его понимала, что Тозиер прав и он не поможет Ричи, если загубит собственную жизнь. Когда как если он послушает его и согласится на предложение Марш, у него будет шанс построить что-то новое и по-настоящему свое. И тогда Ричи будет куда возвращаться, к кому возвращаться.