Коротко о главном

В зале выключается свет, всё погружается во тьму и поглощается тишиной... Это - мой самый любимый момент, ведь через секунду помещение заполнится глубоким, низким, бархатистым голосом, который начнёт петь блюз, вплетая в него аромат французских улочек. Чуть позже к нему присоединится саксофон и своими звуками будет вплетаться в бесконечность этого тембра, погружая слушателей в немного меланхоличный, но от этого не менее потрясающий глубокий транс. В этот момент настенные часы перестают отсчитывать время, сердце начинает биться очень медленно, приглушенно, гулко отдаваясь в груди, разум полностью опустошается от всех мыслей и заполняется светло-грустной, печально-сладкой ностальгией. Ностальгией по будущему, что уже никогда не придёт именно таким, каким мы его помним, по воспоминаниям, от светлости которых наворачиваются грустные слёзы, по прошлому, что живёт в наших мечтах слишком эфемерным и практически невидимым, таким счастливым и несбыточным, по лицам, что фресками смотрят на нас со стен бесконечных лабиринтов нашей души, по голосам, что что повторяют наше имя настолько тихо, насколько далеко, что практически сливаются с гулкой пустотой внутри нас и разражаются эхом. В этот самый миг в нас просыпается траур по нам же самим, по тем, кем мы не стали, кем не были или были, пробуждая горечь от нашего бессилия, непротивления, или причин, по которым мы стали именно такими, понимание того, что всё, чего мы добились - на самом деле хрупкое, не настоящее, только с виду привлекательное, а внутри - пустое... Он поёт, а я не могу отвести от него глаз. Так же как и все, кто присутствует здесь, завороженно, с восторгом, присущим лишь взгляду на божество, с приоткрытыми губами, медленным, чрезмерно медленным дыханием, с замираением беспокойного сердца. Я смотрю на него. Как он стоит под светом единственного софита на небольшой невысокой сцене, с закрытыми глазами, обхватив микрофонную стойку руками, чуть подцепив шнур пальцами, выдыхает свой голос в динамик, чуть не касаясь чувственными губами его корпуса. Чуть покачиваясь из стороны в сторону, чуть запрокидывая и наклоняя голову, ведя плечами, он словно купается в свете этого софита, окунаясь в него, кутаясь им, лаская себя духовыми нотами и мерцающей полутьмой вокруг. Его тонкие длинные пальцы, поглаживают стойку, словно это кожа любимого мужчины, чуть подрагивая, перекрывая твой собственный воздух. Его опущенные ресницы, что оттеняют его ослепительно-нежную кожу, придавая неземную притягательность к и без того изумительному лицу. Его грациозно-утончённая стать, подчеркивающая его небесность. Это всё. Всё заставляет восхищаться, желать созерцать его бесконечно. Это всё рождает во мне самом музыку, новую, живую, стремящуюся любить, делить утреннее счастье, ту музыку, которую я не могу проласкать по клавишам пальцами. Потому, что, когда я сажусь за рояль, я не могу заняться с ним любовью, ведь я не могу созерцать этот голос в этот момент и не могу слышать его красоту. Во мне умирает эта музыка как только я прихожу домой и возрождается вновь, когда я появляюсь здесь. Она живёт только при нем. После последней песни, после ухода всех посетителей, наслаждающихся послевкусием голоса, он подходит ко мне, устало опускается на барный высокий стул и утомленно просит кофе с ложкой коньяка. Весь вид его источает эмоциональную обессиленность, вымученность, опустошенность и иссушенность. Он пьёт свой кофе, наблюдая за светлой дымкой над чашкой отрешенным взглядом, проходясь пальцами по тёплым фарфоровым краям, чуть, еле заметно наклонив голову в бок. Его глаза устало очерчивают пустую вселенную, в них потухают последние звезды, последние солнца. А я же не в силах ничего сделать, ничем помочь, я только и могу, что смотреть на него, протирая бокал в руках полотенцем, бесконечно. Его обречённые плечи поднимаются вместе с дыханием и снова падают. Он настолько устал, что, казалось, сейчас он замрёт недвижно, глядя куда-то, и не двинется больше, словно только так он сможет впитать в себя энергию, вернуть себе силы. В бесконечном молчании он допивает кофе, кладет купюру на стойку и уходит. А на чашке остаётся аромат его света. Завершаю работу и выхожу из заведения. Глубокая ночь вокруг. Надвигаю капюшон поглубже, собираясь отправиться домой. Шаг, второй, и слышу приглушенный глубокий голос: -Забери меня... Он стоит, оперевшись на боковую стену здания, смотря куда-то вниз, запустив руки в карманы и говорит... Зная, что никого вокруг давно уже нет, я понимаю, что он говорит это именно мне, оглушающе осознавая, что сейчас он просит именно меня. -Идём... Мы идём по улице. Молчим. Он выглядит отрешенным. Он положил голову мне на плечо. Я обнял его за предплечье. Больше ничего не нужно. Остальное - лишнее. Душ с давно не работающей щеколдой, я стою под горячими струями, сквозь мокрые глаза оглядываю бессмысленный узор на кафеле, и ощущаю контраст холодных пальцев на моей спине. Контраст холодных губ на моём плече. Тихое нежно-уставшее дыхание на своей коже сквозь потоки воды. Тихо млеющее тело на простынях с закрытыми чувственно глазами, умиротворённо открытым ртом. Аромат сияния на нем. Трепетно, дрожаще, дорожаще , нежно, сокровищно, пальцами и губами, я играю своё соло на его коже. Чтобы ожить самому. И вдохнуть в него эту жизнь. И вдыхать её всегда. С мыслями о LiJinGu...