Нарисуй меня в чёрно-белом

Раннее утро было прекрасно. Исак прикладывал ладони к белым плитам мостовой, хранившим тепло, и восхищался силе утренних лучей. Шедший рядом мужчина рассказывал о последней выставке, смеялся над нелепыми комментариями Исака и пересчитывал уток, раз за разом сбиваясь, когда юноша рядом слишком сильно переваливался через ограждение. Людей ещё было мало. В шесть часов утра город только начинал просыпаться, и Исаку казалось, что весь мир лежит у его ног. Он вёл Эвена за руку к своей комнате на цыпочках, прося его не смеяться слишком громко и безнадёжно надеясь, что родители уже на работе. — Исак Вальтерсен! — неожиданно послышался из гостиной голос матери. Оба резко затормозили и спешно расцепили сплетённые пальцы рук, пристыженно опуская глаза. Мэри смерила Исака недовольным тяжёлым взглядом. Тот пожал плечами, безмолвно извиняясь. — Где ты был, мой блудный сын? — женщина в зелёной травяной юбке театрально возвела руки к небу, а затем закинула их Исаку на плечи и крепко обняла его. Тот откашлялся, глядя на Эвена. — Мам, я… Я ушёл рано утром, всё нормально, — успокаивающе поглаживая мать по спине, сказал юноша. — А кто этот прекрасный молодой человек? — мама быстро приняла порцию ласки, расслабившись, и переключилась на его спутника. — Мистер Найшейм, — он склонил голову и мягко поцеловал предложенную ему немолодую руку с ровно обрезанными ноготками. — Миссис Вальтерсен — мамуля этого несносного лягушонка, — Мэри отвесила Исаку игривый лёгкий подзатыльник и кокетливо, как показалось её сыну, подмигнула Эвену. — Мама! — возмущённо зашипел на неё юноша, алея щеками. — Перестань! — За стол! — скомандовала мама, сменив тон. — Оба! Живо! — А как же руки помыть? — съязвил Исак, надувшись. И они отправились мыть руки. Мэри — женщина с самым большим сердцем, какое только знал Исак. Её любили все, начиная от семьи, заканчивая постояльцами театра, где она работала. Джеймс ей дорожил сейчас не меньше, чем в первые месяцы знакомства. И Исак понимал отца. Он бы тоже боялся потерять или обидеть такого великодушного и одновременно ранимого человека. — Прости, что ввязал тебя в это, — прошептал Исак, присев на ванну, пока вода оглаживала струями руки Эвена, — она бывает такая, когда волнуется. — Всё в порядке, — мужчина улыбнулся, взяв полотенце, и щипнул Исака за бок, отчего тот полувзвизгнул и шарахнулся от него в противоположную стену, широко раскрыв в возмущении рот и грозя тонким длинным пальцем, — мама очень любит тебя. — Я знаю. К середине душевного завтрака в дверях показался отчего-то воодушевлённый отец. Он вернулся из института и, смахнув со лба пот, расцеловал жену в обе щеки ровно шесть раз. Сколько помнил Исак, так было всегда. Они могли сидеть на кухне и просто обниматься без причины, долго и ласково гладить друг друга по волосам и говорить о своей любви. Возможно, именно это сделало самого Исака более чувствующим людей, чем кто-либо из его окружения. Джеймс поздоровался с Эвеном и громко спросил Исака, тот ли это фотограф, которым его сын так восхищался несколько дней назад, юноша закрыл лицо руками и поражённо промычал, пятый раз сгорая перед снисходительной улыбкой Эвена от стыда. — У меня для вас важная новость! — громко начал Джеймс, светясь от счастья и любовно глядя на свою жену. — За преданность работе и трудолюбие мне вручили двухмесячную путёвку на отдых у моря. На двоих. Поезд уже завтра, если ты согласна, — мужчина погладил Мэри по плечу, — нужно написать заявление. — Простите, конечно, за вмешательство, — поражённо проговорил Исак, поднявшись из-за стола, — но вы что, меня одного оставите на два месяца?! — Нет, ты переедешь к бабушке, — уверенно сообщил отец, будто уже всё обдумал, — она очень радуется гостям! — Если только это не её внуки… — Миссис Монтгомери тебя совсем не знает! Пообщайся с бабушкой! — Эй, — оценив ситуацию, Эвен на мгновение коснулся его руки, привлекая внимание к себе, пока родители восхищённо обсуждали предстоящую поездку, — миссис Монтгомери не та, которая моя соседка? — Ой, — Исак вздрогнул, будто на него снизошло озарение, и засветился лучистым солнышком, — я и не подумал! Она! Он расслабился, словно с плеч упал тяжёлый груз. «Теперь я буду чаще видеться с Эвеном… Мы можем проводить все летние дни вместе!» — думал Вальтерсен, закидывая руки за голову и бессовестно улыбаясь, глядя на обнимавшихся родителей. — Тогда не грусти, я тебе заскучать не дам, — качнувшись вперёд и лукаво усмехнувшись, сказал Эвен. И не соврал.

***

Вещи Исак перенёс с помощью Эвена и отца. Они нашли общий язык, и юноша несколько раз поймал себя на мысли, что им стоит отойти друг от друга подальше, не идти так близко друг к другу. К обеду солнце распалилось так сильно, что он бы душу продал за то, чтобы искупаться сейчас в озере, но вместо этого предстояло общение с бабушкой, которую Исак и не знал толком. Даже птицы притихли, спрятавшись по тесным уголкам города, чтобы солнце ненароком не подпалило их крылья. Обувь, казалось, плавилась от жара камней под ногами, Исак старался идти быстрее, чтобы спрятаться под крышей дома, но та, будто назло, всё не показывалась, и не показывалась, испытывая его небесконечное терпение. — А почему миссис Вальтерсен называет Исака «лягушонок»? — вдруг достиг ушей Исака тихий шёпот мистера Найшейма. — Потому что он всё детство мёрз, — усмехнулся отец, — бывало, выйдем на улицу, а он плетётся сзади и скулит, что ему холодно. Не знали, что на него надеть, кутали, как капусточку, а он всё равно, не замолкая, плакал. Возьму его на руки — притихнет, а буду идти, молчать — будет выть на всю улицу. Ночью часто к нам в постель прибегал, забивался между нами с супругой и так засыпал, маленький, тёплый был, а всё равно до слёз кричал, что ему холодно. Потом выяснилось, что он просто любил обниматься. А сейчас попробуй обними его… руки откусит. Исак шёл и сгорал от стыда, пряча щёки и забегая вперёд, чтобы они не думали, что он подслушивал. «Кругом одни предатели», — про себя возмущался он, выглядывая из-за коробки со своими книгами, чтобы не споткнуться ненароком и не пропахать носом землю. — Это что ещё такое? — «радушно» встретила Исака и его сопровождавших бабушка Изабелла. — Это твой внук, мамуля, — иронично оповестил её Джеймс, хотя они и были знакомы: ежегодно виделись на семейных праздниках. — Он временно поживёт у тебя, пока мы с твоей дочерью будем на отдыхе. — Свалили на мою голову! — всплеснув раздражённо руками, миссис Монтгомери упала в кресло, начав обмахиваться веером. — Поцелуй бабушку скорее! — прошептал Исаку отец, подталкивая его к софе со старухой. Юноша поморщился, но обречённо, словно на казнь, шагнул вперёд и едва ли коснулся потной морщинистой кожи щеки. Миссис Монтгомери никак не отреагировала на брезгливый поцелуй, продолжая обмахиваться полуобщипанным куриным веером. — Самая дальняя комната второго этажа, — не открывая глаз, сообщила она усталым голосом. — Спасибо, мама, — Джеймс ободряюще подмигнул вытиравшему губы ладонью сыну и повёл всех по ступенькам на этаж выше. Комната была небольшая, но вместила в себя массивную кровать и даже балкон, который немного приободрил расстроенного донельзя Исака. Он поставил коробку с книгами на пыльный стол и присел с обескураженным видом на не менее грязный стул. — Влажная уборка… — причмокнул губами Эвен, — и вполне неплохо. Да, и к тому же… — он распахнул балконную дверь и, подмигнув, продемонстрировал Исаку свой балкон, находившийся на расстоянии полуметра от его собственного. — Хоть что-то радует, — заговорщически приулыбнулся Вальтерсен, — не нужно будет показываться старухе на глаза. — Молодой человек! — прикрикнул на него отец. — Прошу уважать бабушку! — Когда мы в последний раз здесь были, она устроила алкопритон, папа! — громким шёпотом проговорил Исак, шлёпнув ладонью по столу и подняв облако пыли. — В любом случае, ты можешь прийти в нашу квартиру, или остаться у Дина, если что-то пойдёт не так. — Или у меня, — вынырнул из-за коробок мистер Найшейм, — в любое время! Вскоре отец попрощался, наказав Исаку следить за языком в присутствии бабушки Изабеллы и явиться завтра проводить их с супругой. Эвен тоже отправился домой, сославшись на какие-то дела и пожелав ему удачи. Оставшись один, Исак лёг на незастеленный матрас и закинул ноги на спинку кровати, не разувшись. Всё произошло так быстро, что он и подумать не успел, как оказался в доме нелюбимой бабушки-алкоголички. Пересилив себя, Исак сел и снова осмотрелся. Бледно-голубая неровная стена, покрытый слоем пыли дубовый письменный стол, жёлтая свеча на нём с чёрным огарком, средних размеров пустой платяной шкаф, прикроватная тумбочка с вазой и сухими цветами. Исак сделал глубокий вдох. Чтобы прожить здесь два месяца, нужно было привести комнату в порядок. Ванная комната находилась на удивление близко, Исак достал свою старую футболку, чтобы не спускаться к старухе за тряпкой, и нашёл под раковиной небольшой ковшик, куда и набрал холодной воды. Воодушевившись уборкой, он не заметил, как приблизился вечер. Свежий ветерок ласково обдул комнату, приподняв занавеску, и Исак плюхнулся на пол, вытерев пот с лица. Он не только убрал грязь из комнаты, но и разложил все свои вещи. Книги теперь стояли в нужном Исаку порядке, одежда стопочками была сложена в шифоньере, несколько статуэток украсили прикроватную тумбочку рядом с неярко освещавшей комнату лампой. Оценив свою работу, Исак улыбнулся — ему всё нравилось. Комната стала уютной, и от родных вещей веяло теплом. Взяв книгу и выйдя на балкон, где было значительно светлее, чем в его спальне, юноша опустился на нагретый дневным солнцем бетон и погрузился в недочитанную ранее историю. С каждом минутой солнце опускалось всё ниже и ниже, книжные страницы стремительно тускнели, но Исак знал, что оставалась всего одна глава до окончания книги. Он с замиранием сердца дочитывал последние строчки и мечтательно вздыхал, улыбаясь. Когда книга захлопнулась, Исак почувствовал себя опустошённо. Он отложил книгу в сторону и вытянул затёкшие ноги вперёд, потягиваясь. В комнате соседнего дома загорелся свет, Исак разглядел сквозь тонкую ткань занавески высокий силуэт мужчины. Он вытаскивал из сумки какие-то папки, которых Исак не мог разглядеть, и устало усаживался в кресло рядом с незажжённым камином. — Эвен… — негромко позвал Исак, взявшись за железные перегородки. — Эвен! Мистер Найшейм спешно поднялся с кресла и, сделав несколько шагов, оказался на балконе. — Привет, — улыбнулся ему Исак. Эвен также опустился на бетонную поверхность и, крутя в руке одну из своих папок, ласково отозвался, кивнув на книгу, лежавшую рядом с Исаком: — Привет, вижу, дочитал? — Да, — выдохнул юноша, — «красивая история о большой любви», — процитировал он Эвена, — я впечатлён. — Хочешь, покажу фотографию, которую я выбрал для выставки? — прищурившись и, будто нервно, закусив нижнюю губу, спросил Эвен. — Покажи, — с радостью кивнул Исак и принял осторожно папку в свою раскрытую ладонь. Открыв её, Исак поражённо замер и распахнул в удивлении рот. На фотографии был изображён он сам! Этим утром, пока Исак спал, развалившись на траве, Эвен сфотографировал его умиротворённое лицо. Спутанные кудри спадали на лоб, приоткрытые губы были вспухшие ото сна. Тыльной стороной ладони Исак прижимался к щеке и выглядел так, словно ему снилось что-то прекрасное. Исак, сидевший перед Найшеймом, перевёл на него недоверчивый взгляд: — Ты, должно быть, шутишь? Эвен покачал головой, спокойно наблюдая за его реакцией. — Но ты не можешь! — вспыхнул Вальтерсен. — Я имею в виду… это… это не подходит к теме! — Её уже одобрили, — улыбнулся Эвен, — организатор был впечатлён. Зажав голову коленками, Исак стремительно краснел. Ему была приятна мысль, что Эвен отыскал в чертах его лица нежность, но вся эта ситуация в целом вызывала целую бурю эмоций, с которыми было сложно совладать. — Хочешь ко мне? — послышалось откуда-то издалека. Исаку потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и понять, что именно сказал Эвен. Он поднял голову, когда Найшейм уже откручивал винтики на своей изгороди, чтобы не заставлять его спускаться на первый этаж дома. Исак растерянно убрал перегородку своего балкона, едва ли не свалившись вместе с ней вниз, и, проигнорировав предложенную ему руку, перепрыгнул на чужую территорию. Эвен не двигался: стоял и смотрел на него проницательными синими глазами, отчего-то горевшими при свете заката. Держа в обеих руках крепко папку со своей фотографией, Исак остановился перед ним, не зная, куда идти ему сейчас предложит хозяин дома. — Я вижу это в тебе гораздо больше, чем на фотографии с Клариссой, — доверительно тихо сказал Эвен, сделав небольшой шаг к юноше. Он поднял руку, и Исак ощутил на своей шее покалывания от кончиков пальцев. По коже побежали быстрые мурашки. Эвен склонил голову и, будучи увлечённым его шеей и не глядя остолбеневшему Исаку в глаза, проскользил пальцем по нежной бархатной коже выше: к линии челюсти, скуле. Юноша осмелился поднять глаза к его лицу и встретил самодовольную нагловатую ухмылку. Он всем нутром потянулся к этой ухмылке и сделал смелый шаг вперёд. Пальцы с его щеки соскользнули, и Эвен перевёл взгляд на губы. Исак пошатнулся вперёд, приоткрыв их, показывая, что он готов. «Давай, целуй, я для тебя, — затуманенным рассудком мыслил он, когда чужой палец нежно касался его нижней губы, поглаживая, — пожалуйста, целуй». Исак снова качнулся вперёд, полный решимости коснуться хоть на миг своими губами его, но большой палец руки Эвена удерживал его лицо на расстоянии. Потеряв все силы на терпение, Исак ловким движением языка столкнул палец мужчины со своей губы и поймал его в рот, в наслаждении закрывая глаза. Вдруг его оглушил звонкий звук упавшей изгороди, юноша испуганно отшатнулся от Эвена, изумлённо глядя в его глаза и чувствуя прилив крови к своим щекам. Не зная, куда деваться, Исак остановился на краю балкона и, затаив дыхание, ожидал реакции Эвена на свои действия. — Не стой там, — нежно сказал Найшейм, беря его за руку, — не стой. Под давлением Эвена Исак отошёл к противоположной стене и навалился на неё спиной, чувствуя неимоверный прилив слабости в теле. Не желая на этом останавливаться, он предпринял третью, самую отчаянную попытку: подтянул Эвена к себе за шлёвки джинс и поднял голову к его розовым манящим губам. — Пожалуйста… — на выдохе потребовал он, прижимаясь к Найшейму, — сам ведь начал… Эвен хмыкнул и, снова взяв Исака за подбородок, сладко поймал его раскрытые губы в жаркий плен. И прежде чем мысли Исака успели вернуться из мечтательных странствий, руки мужчины обвились вокруг талии, уверенно и крепко, словно говоря прикосновениями: «Я тебя больше не отпущу». Земля ушла из-под ног, что-то приятное обволакивало его, лишая оставшегося рассудка. Исак запрокинул голову и тоже обвил его шею дрожавшими руками, цепляясь пальцами за холку. Ласковые губы гладили осторожно, словно боясь спугнуть, а на языке ощущалась сладость, пронизывавшая своим вкусом всё тело. Поцелуй, чья напористость становилась всё сильнее, растерял остатки мягкой невинности, когда Эвен вклинился бедром меж ног Исака и с силой вжал его в бетонную стену с тихим рыком, заставив Исака шире развести ноги и подняться на носочки. Это и взбудоражило Вальтерсена, и напугало одновременно, он надавил Эвену на грудь и заставил отойти от себя, показывая, что к таким поцелуям он ещё не готов. — Прости… — Найшейм облизнул губы, прикрыв глаза, — я разошёлся. — Всё в порядке, просто… всё слишком быстро, — протараторил Исак, пряча глаза и стесняясь своего возбуждения, — я лучше пойду к себе, поговорим завтра. — Он, пошатываясь на ватных ногах, убежал в свою комнату, плотно закрыв дверь и зашторив тёмные шторы. Уже ночью, лёжа в постели, Исак прокручивал в мыслях этот поцелуй, свой первый поцелуй, сгорая от желания и лаская себя. В голове стоял образ Эвена, Исак, стыдясь и закрывая глаза, представлял, что руки это вовсе не его, а Эвена. Что это Эвен так бесстыдно касается его, кусает за губы, рычит, как тогда, на балконе, когда стон готов был сорваться с губ, но этот рык… Такой рык, какой принуждает замирать, замолкать, подчиняться. Словно большой кот, сладко вкушающий свою добычу. Засыпал Исак долго, сбивая простыни и прислушиваясь к тишине. Мысли блуждали, не давая сну забрать его ещё несколько прекрасно-ненавистных часов, а тело всё рвалось и рвалось вперёд, к нему, ближе и ближе.