Нарисуй меня в чёрно-белом

— До свидания, мама, — Исак крепко поцеловал Мэри в щёку, обняв, и перешёл к отцу, — до свидания, папа! На перроне толпились люди, спеша на свои рейсы, мама вручила Исаку корзину с тёмным крупным виноградом на прощание и снова расцеловала сына в обе розовые щеки, пустив горькую слезу. — Береги себя, — строго наказала она, — люблю тебя, лягушонок. — Я тоже вас люблю, — Исак стиснул родителей в кольце рук, зажмурившись и даже не ответив на прозвище, — буду скучать. Когда поезд скрылся из виду, Исак покинул перрон и пошёл к Дину. На улице снова стояла жара, зубы плавились от жажды, спасал лишь водянистый виноград. Появившись на пороге друга, Исак привычно постучал в деревянную дверь. Та с глухим скрипом отворилась, и на пороге показался Мистер Батлер, отец Дина. — Дина нет дома, — без приветствий грубо сказал он и сразу же захлопнул дверь перед исаковским носом. Тот, возмущённый подобным отношением, поджал губу и отправился на своё временное место жительства. Задыхаясь от уличной духоты и пыли, Исак с горем пополам дошаркал до дома своей бабушки. Хотелось смыть с себя грязь и пот и переодеться в лёгкую свежую одежду. Слабые струи прохладной воды ласково оглаживали разморённое жаром тело, Исак подставил под них лицо, и те защекотали губы так сильно, что пришлось отвернуться и почесать их ногтями и зубами тоже. Исак вдруг вспомнил вчерашний поцелуй, который выходил из его головы в этот день слишком редко. Губы Эвена ласковые и нежные, а руки сильные и успокаивающие. Мурчащий обычно голос рычал вчера в его рот приглушённо, пробуждая в Исаке такие чувства, каких он не испытывал никогда ранее. Опустившись на дно ванны и обхватив ноги руками, Исак позволил прохладным струям воды разбиваться о свою спину и погрузился в глубокие мысли о произошедшем поцелуе. Хотелось снова ощутить жаркое дыхание на своих нетерпеливых губах, хотелось искать встречи. В голове торкало всякий раз, когда он вспоминал прикосновение дрожавших кончиков пальцев к своей шее. Бежали мурашки, перехватывало дыхание. Щёки обжигало огнём от воспоминаний чужого настойчивого бедра, проникнувшего туда, куда не следовало. Несомненно, та страсть, излучавшаяся от Эвена, льстила, но робость перед ним также оставалась на месте. Исак не был трусом или слишком застенчивым, он свободно и уверенно чувствовал себя даже с незнакомыми людьми, но этот мужчина заставил его краснеть впервые в жизни так много раз в сутки, что пошатнуло даже собственные убеждения Исака о себе. Эвен любил дразнить, слегка поддразнивать. Уже в первую встречу, когда он прозвал Исака насмешливо «мистер», это стало предельно ясно. То, как он насмехался над юношей, пока тот находился в прострации от прикосновений пальца к его мягкой губе, только лишь добавляло очевидности. Солнце было в зените, когда Исак спустя долгое время вышел из ванной комнаты и надел на себя лишь белье и лёгкие, пропускающие воздух шорты. Шлепая босыми ступнями по крашеным доскам, он обошёл свою временную спальню, не зная, чем заняться. На первом этаже дома поднялся шум: шарканье ног, шелест одежды и скрипящие голоса, кажется, пытающиеся издавать звуки, похожие на пение… С каждой минутой шум нарастал, становился все невыносимее и раздражительнее. Исак пнул в гневе тумбочку, но та даже не пошатнулась. Выйдя на балкон, он, все ещё колеблясь, поднялся на носочки и прыгнул на чужой балкон, открытый для него со вчерашнего вечера. Эвен ожидаемо (Исак видел его велосипед у входа) сидел за письменным столом и что-то черкал на полях неизвестной Исаку книги. — Привет, — осторожно постучав в стекло раскрытой двери, несмело сказал он, волнуясь, что потревожил Эвена, занятого работой, — я помешаю? — Нет-нет, — Найшейм захлопнул книгу и спешно спрятал ее в стол, поворачиваясь к Исаку и откидываясь на спинку стула, — ты что-то хотел? От этого равнодушия юноша растерялся. Только вчера Эвена придавливал его к стене, а сейчас, глядя пустым холодным взглядом, спрашивает, зачем Исак пришёл к нему. Внутри что-то сорвалось вниз и разбилось вдребезги, придавив Вальтерсена к полу. Он опустил взгляд, словно извиняясь то ли за вмешательство, то ли за то, что пришёл, то ли за свой вчерашний побег. — Я хотел… спросить… ты… как ты? — запинаясь на каждом слове, выговорил Исак. Никогда он ещё не чувствовал себя так неловко и пришибленно перед кем-то. Будто сделал нечто отвратительное, и теперь его заставляют извиняться за это самыми красочными словами в его лексиконе. Эвен вдруг стёр с лица напускную серьёзность и рассмеялся, вгоняя Исака в ещё больший ступор: — Ты такой забавный, когда напуган! — он наклонился на своём стуле и поймал Исака за руку. — Я чуть не умер! — крикнул на него Исак. — Перестань дразнить меня. Эвен поставил его между своих коленей и обвил руками оголенную талию, глядя сверху вниз: — Я даже отсюда слышу, как развлекается миссис Монтгомери, ты от нее сбежал ко мне? — Я сойду с ума за два месяца жизни с ней, — пожаловался Исак, откидывая голову. Отчасти от настоящей досады на свое положение, отчасти для того, чтобы Эвен увидел его открытое тело в всей красе. — Ничего, я найду способ, вернуть твой разум на место, — улыбнувшись, сказал Эвена и, проигнорировав его доверчивый жест, поднялся, уводя Исака из комнаты. — Хочешь чаю? Голубой заварочный чайник Эвен вынес на веранду и устроил их под широкой кроной дерева, скрывающей их от чужих глаз и солнца. Исаку сильно хотелось заговорить о вчерашнем, спросить, будет ли это снова, как теперь называются их отношения, кто он для Эвена; но вместо этого лишь покачивался взад-вперёд, скрывая движениями потребность быть немного ближе к Найшейму, чувствовать его запах, его прикосновения. Привалившись к дереву, Эвен увлечённо залил в небольшие сервизные чашечки зелёный напиток и подал одну из них Исаку, коснувшись его мизинца. Тот покорно принял напиток, но, сделав глоток, отставил чашку на покрывало. Он ждал. «Пожалуйста, — тихо молил он, пытаясь прочитать в глазах Эвена такое же желание, — поцелуй меня, как вчера. Я больше не стану противится, даже не пикну, сделай, как тебе заблагорассудится. Я буду для тебя, я буду твой, только покажи, что тебе хочется этого так же сильно, как и мне. Заставь меня лишиться чувств одним лишь прикосновением своих пальцев к моему телу, заставь. Я буду покорным для тебя, я буду, только покажи…» Эвен посмотрел на его раскрытые слегка губы долго и пристально и отвёл взгляд, посчитав более занимательным золотой орнамент на своём голубом заварочном чайнике. Неловкая тишина чувствовалась на кончиках дрожащих пальцев. Исак поерзал на месте и осторожно пересел к Эвену поближе, как бы показывая, что он хочет, он не передумал. — С твоим приходом вчера все перевернулось с ног на голову, — не отрывая глаз от чайника, сказал Эвен. Он не осуждал, Исак понял по голосу, он не сожалел также, скорее, он жаждал этих перемен, и вот они свершились. — Я не стараюсь делать вещи сложными, — в тон ему ответил юноша, — я вообще ничего не стараюсь. Я просто хотел этого вчера. И сейчас хочу… — Мы просто будем делать то, что хочется? — с насмешкой спросил Эвен, словно не верил в такой расклад вещей. — Да, — пожал плечами Исак, — будем делать то, что хочется. В следующую секунду Эвен склонил голову так, что кончики их носов соприкоснулись, Исак взял его лицо в ладони и направил к своему рту. Губы обожгло жарким дыханием, а сердце опять безумно заскокало, словно умалишённое. Эвен положил теплую ладонь на его бедро и подтолкнул его, заставив пересесть на свои бёдра. — Здесь мы никому не видны, — сказал он, задыхаясь, — не бойся. И Исак не боялся. Он целовал голодно, обнимал крепко, сжимал своими ногами его бедра так отчаянно, чтобы показать, как страстно ему хочется этого, как сильно он нуждается. Тревожное чувство, не покидавшее его с самого утра медленно рассеивалось с каждым прикосновением губ к губам. Они успокаивали, приносили ощущение легкости и свободы. Возможно даже… счастья? Исак таял, как лед, в его руках. Подобно воде, стекал по пальцам, по лицу, поддаваясь напору и желая его. Руки Эвена гуляли по открытой спине, обласкали каждую ямку, пощекотали горошины сосков, урвав у Исака подавленный всхлип прямо в поцелуй. Руки пропутешествовали к шее, пощекотали игриво пальцами пушистый загривок. Исак отнял руку от шеи Эвена и, немного сдвинувшись на его коленях, опустил ладонь на его короткие шорты. Тот сразу прервал ласку, предостерегающе грозя пальцем. — Мы не сделаем ничего из того, о чем, вероятно, ты думаешь сейчас, — отстраняя Исака от себя, сказал Эвен. — Я не только сейчас об этом думал, — не подумав, ляпнул Исак и тут же сконфузился. — Ещё прошлой ночью, да? Я слышал, когда выходил покурить, — снова этот дразнящий тон, насмехающийся, подстрекающий. Он все слышал. Мысль о том, что Эвен мог слышать его, когда Исак с каждой фрикцией шептал на повторе «Эвен…» пришибла его к полу, а точнее, к чужим коленям. Ужасный стыд накрыл с головой. «Так он поймёт, насколько я одержим им, — думал Исак, перебирая в стыдливо трясущихся пальцах кромку своих желтых шорт, — плохо ли это?» — Дай нам время, — успокаивающе прошептал Найшейм, поднимая его смущенное лицо за подбородок, — не беги, не теряйся.

***

К вечеру пьяные визги в доме миссис Монтгомери только усилились. Исак хотел бы попросить Эвена остаться эту ночь у него, где будет несомненно спокойней, но решил, что это будет уже слишком. Он притягивал, заманивал, будто паук муху в свои сети. Но в отличие от мухи Исак не знал, съедят ли его за такую симпатию или накроют пледом из заботы и любви. Эвен казался слишком противоречивым: то он обнимал его, целовал взасос, то осаживал одним словом, усмирял, показывал свое превосходство. Это вгоняло Исака в разного рода заблуждения и сильнее расковыривало рану сомнения. «А должен ли я пойти за ним? А могу ли я поцеловать его снова? А могу коснуться? А что он подумает обо мне, если я скажу, что хочу остаться этой ночью в его доме? А если в его постели? А можно ли…» Исак чувствовал, как сильно он меняется, когда рядом Эвен. Это раздражало его и привлекало одновременно, хотелось узнать «другого» себя получше. Когда Найшейм смотрел на него, Исаку казалось, что все тайны мира скоро станут раскрыты, от этого взгляда нельзя было укрыться, спрятаться. Он видел насквозь. Он насмехался, поддразнивал. Исак чувствовался себя как на ладони, голым, абсолютно беззащитным. Словно олененок перед жутким оскалом волка. Но Эвен не был жутким. Он был Эвеном. И Исака до трясучки раздражало иногда, что он не мог быть просто Исаком перед ним. Это ли называют влюбленностью? — Кажется, они никогда не успокоятся, — грустно вздохнул Вальтерсен, понимая, что сегодняшняя ночь будет явно не лучшей, и в тайне надеясь, что Эвен предложит остаться у него. — Обычно это продолжается до рассвета, — беспечно пожал плечами Найшейм, стоя с Исаком на балконе и ловя его молящие взгляды. «Уложи меня на свою простынь, — глазами просил Исак, все еще надеясь, что его остановят, — я лягу сбоку, прижмусь к холодной стенке, буду вдыхать всю ночь твой запах, если позволишь; я буду маленьким и тихим, ты даже не заметишь моего присутствия, я буду шептать тебе всякое, можешь не слушать, но уложи меня на свою простынь, я хочу быть рядом с тобой, хочу чувствовать тебя каждой клеточкой своего тела. Я позволю тебе войти в меня, я не издам ни звука, если ты захочешь, только положи меня рядом. Оставь меня в своей постели, я буду смотреть на тебя, как никто никогда, только позволь… позволь...» — Ладно, я не хочу лишать тебя здорового сна, — откликнулся на его безмолвную мольбу Эвен, как только Исак сделал шаг, чтобы прыгнуть на свою территорию. Он пошатнулся от неожиданности и обхватил на радостях шею Найшейма руками, прижимаясь тесно. — Спасибо, спасибо… Исак стоял перед выбором: спать на не очень удобном диване в спальне Эвена или на большой уютной кровати, но в другом конце дома от его комнаты. Мальчик без раздумий выбрал диван. Мысль, что он может увидеть, как Эвена спит, взбудоражила в нем что-то очень схожее с чувством возбуждения. И пусть в свою постель Эвен его не пригласил, в голове Исака уже созрел маленький план. Они поговорили перед сном, Найшейм прочитал ему на ночь несколько стихотворений, зацепивших его самого, но Исак слышал через слово, будучи сильно погруженным в свои мысли. Когда Эвен заметил это, он поцеловал Исака и выключил светильник, погрузив комнату в полумрак. Вальтерсен выжидал, лежа без сна. Он почудился себе убийцей или каким-нибудь вором, когда осознал, что дыхание Эвена выровнялось и он уснул. То, что он собирался сделать, было слишком легкомысленно, Исак понимал это, но в то же время не переставал надеяться, что его попытка облачится в одежду удачи. Он осторожно сел на кровати, боясь оторвать глаз от спины Эвена, накрытой легким одеялом. Исак был растерян, запутан в своих чувствах, он не хотел нести ответственности за свои действия, но он хотел… Сорвавшись вперед, чтобы не дать себе времени больше думать, юноша упал перед кроватью Эвена на колени и потряс его за плечо: — Эвен, Эвен… Мне холодно, пожалуйста, согрей меня, — быстро шептал он, повторяя обрывки слов раз за разом, — пожалуйста, согрей меня, мне холодно, пожалуйста… Никакого чувства самосохранения, никакого стыда, лишь желание, отчаянное, опьяненное, неизведанное. Тактика, придуманная еще в далеком детстве, привязавшаяся, так давно не использованная… «Мама, мне холодно» — и мама обнимет, сожмет маленькие пальчики сына, поцелует во все лицо сразу, разотрет детские сварливые ступни. — Залезай, — чуть слышно прошептал хрипло Эвен, и Исаку хватило, чтобы забиться быстро между ним и стеной, растянуться во всю длину его тела, вдохнуть запах со сгиба руки и, улыбаясь его сонной снисходительности, расслабиться. Эвен может сколько угодно корчить из себя недоступность, Исак все равно добьется его. Любыми путями. Эвен был единственным, кто проявил к нему такую доброту. Юноша спустился немного вниз и скользнул рукой под чужую футболку, зажав ткань между своей ладонью и носом. Он хотел бы облизать ее, поцеловать, засунуть в рот, лишь бы почувствовать больше, больше… Оставить свой след на нем, проявить его принадлежность себе, превратить из обоих в куски металла и сплавить воедино. У него имелись страстные желания: коснуться волос, облизать длинную шею, поцеловать часто хмурый в последнее время лоб, погладить ладонями живот, поласкать нежно везде-везде. Коснуться. Облизать. Поцеловать. Погладить. Поласкать. Довести за руку до края и окунуться в любовь вместе с ним. Лишь было бы все так, как он желает…