Нарисуй меня в чёрно-белом

Он шёл, не видя никого вокруг. Собственные шаги бухали в ушах, уличный шум бился о виски и проникал в мозг, спутывая мысли в один большой пульсировавший клубок. Исак слышал жужжание мухи, пролетавшей мимо; слышал звучание взмахов крыльев бабочки. Потоки воздуха хлестали по глазам и отдавались болью в висках. Голова гудела, словно её вспороли, всунули в черепную коробку генератор и зашили обратно, делая небрежные стежки. Улицы не пустовали, музыка ещё доигрывала свои последние аккорды. Исак свернул с переулка и вышел на главную улицу, откуда уже виднелся широкий мост и несколько человек на нём. С трудом передвигая каменные ноги, он дошаркал до другого края моста и, отбиваясь в темноте от назойливых комаров и веток, прошёл вглубь залеска по тропинке. Оказавшись на уже изведанном берегу, Исак сразу увидел Эвена. Расслабленная спина молодого мужчины сгорбилась над водой, а рука была погружена в холодящее нутро водной глади. Переступив тревожно с ноги на ногу и сжав в кармане его записку, Исак обратил на себя внимание коротким: — Привет. Эвен вздрогнул от неожиданности, но тут же расслабился, поднявшись на ноги и повернувшись к Исаку. — Здравствуй, — он обошёл юношу и опустился на мягкую траву недалеко. Исак присел рядом. Воцарилось тяготившее молчание. Исак больше не слышал ни звона цикад, ни свист от движений крыльев бабочек, ни мух, ни даже комаров, зудивших прямо над ухом, — тишина неловкая и пугающая поглотила его. — Значит… — было начал говорить Исак, но Найшейм его перебил: — Я для начала расскажу тебе кое-что о моей жизни. Они не смотрели друг на друга. Эвен изучал беглым взглядом неровную волнующуюся водную поверхность, а Исак не поднимал головы от своих притянутых к груди колен. — Когда мне было восемнадцать, я ещё жил в Мадриде вместе с родителями. Там я познакомился с одним человеком. Он был художником, мы часто пересекались на выставках, а затем начали общаться, стали близкими приятелями. Я был, как ты. Такой же отчаянный и желавший получить всё и сразу. Я навязался к нему на уроки рисования — он оказался хорошим учителем. Я никогда так не привязывался к людям, как к нему. Не знаю, чувствовал ли он сразу мою влюблённость и не подавал вида, или на самом деле ни о чём не подозревал. Мы дружили год, после чего он уехал, не объяснившись. Между нами не было ничего, он не подпускал меня, — Эвен сделал глубокий вдох. — Я был так растерян и напуган следующие несколько месяцев. Родители решили, что мне нужно сменить климат, когда заметили моё настроение. Они сослали меня к тётке. Миссис Монтгомери с ней были близкими подругами, что было неудивительно: они являлись соседками. Несколько месяцев назад хозяйка дома, в котором я живу, умерла, оставив мне его со всеми пожитками. А неделю назад поезд до Чикаго сошёл с рельс — в газете была сводка погибших… — О, Эвен… — не выдержав, воскликнул Исак. Он осторожно опустил ладонь на дрожавшее плечо. — Мне очень жаль. — Теперь ты понимаешь, почему между нами… такая пропасть? — сухо спросил Эвен. Никто не нуждался в ответе. Исаку стало стыдно за зацикленность только на своих чувствах. Забывшись в них, он перестал замечать то, что происходило с человеком, ставшим таким родным ему за короткий срок. У Эвена была своя война, Исак должен был расспросить его, поддержать, а не переть, словно танк, не видя и не слыша ничего возле себя. Теперь он не знал, имеет ли право снова прикоснуться к Эвену. Исак отдёрнул руку, поёжившись от пронзавшего ветра всем телом. «Я эгоист, — корил он себя, заламывая незаметно пальцы, — Эвен скрывал это, конечно, он, наверное, стыдился. Он наверняка напуган сейчас более, чем раньше. А я ведь тоже дрожу перед ним. Моя влюблённость — такая мелочь по сравнению с его бедой. Смогу ли я когда-нибудь вымолить его прощение?» — Мне очень жаль, — снова повторил Исак. — Хочешь ли ты остаться один? Или прогуляться? Я могу остаться с тобой, если ты хочешь. Только скажи, я всё сделаю, — своя суетливость ещё больше застыдила Исака. Он сгорбил плечи, протянув внезапно руку, чтобы прикоснуться нежно к спине Эвена, но тут же отдёрнул её, вспомнив, что больше ему это не позволено. Эвен сам взял его суетливую напряжённую кисть в свою и поднёс к губам, продолжая глядеть в даль. — Я хочу остаться здесь с тобой. Исак задохнулся: — Ты же любишь его? Того мужчину. Кто я для тебя? — он, сам того не желая, выдернул свою руку от губ Эвена и прижал её к груди. — Ты для меня самое дорогое, что я имею сейчас, — спокойно ответил Эвен и наконец перевёл свой пугающе спокойный взор на него. — Ты ничего не имеешь, Эвен, — грустно усмехнулся Исак, — этого очень мало. — Тогда ты всё, что у меня есть. Ты посмеешь лишить меня оставшегося? — Не посмею. Плечи расслабленно опустились. Исак позволил уголкам своих губ совсем чуть-чуть приподняться. Он наконец смог услышать жужжание комара прямо у своего уха, свист и стрёкот цикад. Эвен снова взял его ладонь в свою и поднёс к губам. «Значит, он не держит на меня зла? — рассуждал Исак, придвинувшись к Эвену под самый бок. — Не оттолкнёт меня насовсем?» Исак повернул голову и с большим любопытством всмотрелся в лицо Эвена. «Другой. Совсем незнакомый мне», — размышлял он, очерчивая внимательным взглядом линии. Узнав о нём нечто новое, Исак будто в первый раз рассматривал Найшейма, открывшегося с новой стороны. — Чего ты на меня смотришь так? — улыбнулся Эвен. — Как? — Мечтательно. — Просто думаю. — О чём? — Не скажу тебе. — Это секрет? — Это личное. Исак подмигнул и, не выдержав пристального взгляда, отвернулся. Он соскользнул с чужого плеча и упал головой на колени Эвена. Тот, не медля, вплёл пальцы в его волосы и принялся медленно ласкать то ли голову Исака, то ли свою ладонь. Небо отличалось ясностью этой ночью. Обычно покрытый туманом город, будто погребённый под серым слоем, был чист. Исак вытянул руку к небу, желая проверить, на самом ли деле там ничего нет, или это всего лишь шутка его разума — рука рассекла воздух, не встретив препятствия. Он улыбнулся своим мыслям и закрыл глаза.

***

— Что ты творишь?! — Исак подскочил на постели, будто ужаленный. Он находился в спальне Эвена. Яркий солнечный свет тянул тонкие лучи, рассекаемые занавеской, вдоль всей комнаты. Эвен сидел на стуле, подперев щеку рукой, и смотрел. Между пальцами он держал длинную кисть. — А что, по-твоему, я делаю? — спросил он, сменив позу: подставил кулак под другую щеку. Исак сонно захлопал ресницами. На нём было лишь бельё. Скомканное одеяло валялось на полу. — Ты пялишься на меня, — резюмировал юноша, оперевшись спиной о стену. — Я пишу картину, — Эвен, не глядя, мазнул кистью по холсту на мольберте, отвёрнутом от Исака. — А на меня тогда зачем смотришь? — недоумевали на постели, потирая кулаком левый глаз. Эвен молчал. Исак спрыгнул с кровати и, не стесняясь своей наготы, направился к нему. — Нет, — Эвен вскочил со стула, преграждая Исаку путь. — Это личное. Покосившись на подозрительный мольберт, юноша покорно отступил. — А когда закончишь, покажешь? — Может быть. — Покажи сейчас! — Исак, будучи человеком довольно настырным, отставать всё ещё не желал. Он снова дёрнулся в сторону мольберта, но Эвен схватил его поперёк тела и затолкал на кровать, завалившись на неё вместе с ним. — Эвен! — Я же сказал: это личное, — повторил с нажимом Найшейм, — не лезь туда, куда тебя не зовут. Исак обиделся и, сконфузившись, накрылся одеялом. — Мы спали в одной постели, что может быть более личного, — пробубнил он, после чего вспыхнул и щёки окрасились стыдливой краской. Эвен по-доброму рассмеялся, — о чём ты думаешь?! — А ты о чём? — они оба, прищурившись, переглянулись, подумав об одном и том же, и снова расхохотались. «Люблю, когда наши мысли сходятся, — думал Исак, заваливаясь на подушку и наблюдая за Эвеном, — люблю, когда мы сходимся в наших мыслях».