Нарисуй меня в чёрно-белом

— Мы очень запутались, — сказал однажды Эвен, — всё стало слишком тяжёлым. С их «примирения» прошло около недели. Отношения не развивались ни на грамм: Исак больше не предпринимал попыток нарваться на поцелуи, Эвен лишь легко прикладывал губы к его виску при встрече и на прощание. Никто не говорил слов любви. Этого было мало. Эвен не подпускал его. Исаку это смутно напоминало историю, которая случилась с самим Найшеймом. В душе затаился тихий страх, что он покинет его, как это когда-то уже случалось, только теперь на месте Эвена был Исак. Они сидели за пустым столиком в баре, где продавали напитки всем, у кого имелся рот. Колено Эвена упиралось Исаку в бедро, и он втайне наслаждался этими небрежными касаниями. Исак повёл носом и прищурился, когда Найшейм резко сменил тему их разговора. До этого они спорили о настроении в музыке позднего Антонио Вивальди. — Почему? — Исак поднял на него ошарашенные глаза. В груди поселился жутковатый в своём обличии страх. Эвен пожал плечом и обернулся на зов бармена. Мужчина в растянутой серой майке с полотенцем через плечо, перемазанным в чём-то чёрном, предложил им выпить ещё. Найшейм отказался. Несколько минут назад они осушили два тяжёлых стакана белого пива. День близился к концу, посетители «Чёрного ястреба» не отличались особо умными глазами и никогда не давали Рику, единственному бармену заведения, скучать. На деревянных полках по всему периметру «зала», если подобный сарай вообще можно было назвать «залом», стояли горшки с цветами. Листья на них пожухли и опадали на столы, которые протирали лишь посетители, рукавами своих одежд. Исак и Эвен сидели за самым ближним к улице столиком на веранде, где успокаивающе оглаживал их тела горячий воздух. — Я чувствую, что ты чего-то ждёшь от меня, но не могу понять, чего. Это делает наше общение настолько напряжённым, что мы не получаем от него никакого удовольствия, — с задумчивыми расстановками проговорил Эвен. Исак скукожился на своём стуле и перестал касаться его колена, после чего негромко сказал: — Но я ничего не жду от тебя. — Ты пытаешься обмануть меня, — безо всякого упрёка сказал Найшейм, ровнее сев на стуле и склонившись корпусом к Исаку. — Просто мне не хватает тебя, — выпал тот, — мало, понимаешь? Я как будто один запутался во всём этом. — Нет? — Эвен нахмурился. — Что ты имеешь в виду? — Уже поздно, — Исак поднялся из-за стола, отсалютировав бармену, — думаю, мне пора спать. — Я с тобой, — Найшейм подскочил на стуле, тоже попрощавшись с улыбчивым Риком, и они вышли на вечернюю шумную улицу. Небо затянул слой тумана. Тучи, будто грозовые, чернели всё больше и больше. Духота больше не ощущалась так сильно, как несколько часов назад. Исак с облегчением вздохнул. Свежий воздух затёк в лёгкие и приятно обволок внутренности. Они шли и шли, никто не проронил ни слова. Исак спешил к дому, дабы избежать нужного им обоим зависшего в воздухе разговора. Эвен продолжал молчать. Внезапно на лоб капнуло, затем снова и снова. Исак и Эвен увеличили длину своего шага, не желая оказаться погребёнными под толщей дождя. Через несколько минут дождь уже не просто капал, а полоскал. — Пойдём скорее, — Эвен потянул Исака за руку в какую-то подворотню, пытаясь перекричать звон разбивавшихся капель. Не возражая, юноша позволил себя завести под пустовавшую арку. — Через несколько минут он пройдёт, — Эвен пожал плечами, тряхнув головой, как кот обычно стряхивает с шерсти воду. — Надеюсь, — Исак прислонился к стене и закинул голову, чтобы не смотреть лишний раз на Найшейма. За несколько минут в нём перевернулось всё и немного больше. Он не замечал раньше напряжения в их общении, а Эвен, оказывается, не получал от их разговоров никакого удовольствия. Это цепляло больше всего. Найшейм прошёлся кругами по сухой пыльной земле и, наконец собравшись с мыслями, подошёл уверенно к Исаку, отчеканив: — Мы не договорили. — Договорили, — ощетинился Вальтерсен. «Тебе неприятно со мной общаться, — мысленно заявлял он, — тебя никто не держит. Скатертью дорожка! Я как-нибудь и без тебя перебьюсь». «Всё стало слишком тяжёлым» — сказал в баре Эвен. Что он хотел этим сказать? Неужели намекал, что им пора разойтись? Исак намеренно настраивал себя на самое плохое, чтобы не оказаться разбитым после расстраивания их странной дружбы. «Ты не нужен ему, сейчас всё переломится, он уйдёт, покинет тебя», — сам себе нашёптывал, не открывая рта, Исак. Хотя втайне надеялся, что всё будет иначе. — Исак, что с тобой? — встревоженные глаза упёрлись в лицо, не позволявшее им встретиться. — Почему ты сделался таким? — Я сделался?! — во мгновение вспыхнул Исак. — Я, конечно, не мастер в любовных делах, но даже я знаю, что люди, которые испытывают хоть какие-то приятные чувства друг к другу, они… они обнимаются, — он замешкался, — например. И целуются, и делают другие вещи. А мы, — ну, я точно, — испытываем влечение, но ничего и близкого к этому не делаем, кроме тех ночей, когда я иногда остаюсь в твоей спальне. Но теперь мне уже кажется, будь твоя постель не такая узкая, ты бы отодвинулся от меня на противоположный край и даже не почувствовал потребности обнять меня. А после всего ты спрашиваешь, чего я жду от тебя? А что мне остаётся? Смотреть на тебя или, может быть, целовать твои руки, пока ты спишь? Что, Эвен? Я сбился со счёта, сколько раз обцеловал тебя в своих мыслях. Я чувствую, я знаю, что здесь один. Так скажи же ты мне наконец прямо, чтобы никаких надежд точно не осталось. Я понимаю, тебе, наверняка, хочется отомстить за твою собственную несостоявшуюся любовь. Тебе интересно наблюдать за мной, когда поцелуешь, а потом оттолкнёшь да подальше. Я для тебя, как щенок: погладил, тот привязался и бегает рядом, развлекает. Мне очень жаль, что с твоими чувствами так больно обошлись тогда, и я бы всё отдал, чтобы изменить это. Но «тогда» прошло, и того не исправить. Мы с тобой сейчас здесь. А ты… а ты просто… манипулятор! Трус! — Исак в порыве злости, наполненный яростным бурлившим адреналином, махнул рукой с нывшей досадой и выбежал в дождь. Он видел, как менялось лицо Эвена с каждой его колкой фразой; сколько раз он хотел возразить, открывая рот, но впоследствии обессиленно закрывая его; как медленными шагами отступал; как глаза его, светившиеся до, угасали; каким уязвимым и подавленным он выглядел, но в то же время проскакивали искры протеста во взгляде, несогласия. Исак бежал до жжения в ступнях. Мокрый песок просочился в обувь, натирал кожу, но это последнее, что его волновало сейчас. Он задыхался. Пробежав мимо удивленно взглянувшей на него миссис Монтгомери, Исак влетел в свою комнатку сбросил с себя всю одежду и закопался в одеяло, дрожа. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — шептал он в подушку, впитывающую слезы, — я люблю тебя, я люблю». Вдруг он подскочил с постели, содрал с неё простынь, закутался в пахнущую мылом ткань и склонился над столом, начеркав на куске листа:

Войди в мою комнату, я брошу все свои хлопоты. Поцелуй меня сладко и запомни, как во мне гладко. Обними меня нежно, мы забудем, что было прежде.

Исак рассмеялся, стирая с листа растекшуюся каплю, упавшую с подбородка, и смял его, откинув в сторону. Затем снова поднял, перечитал и отбросил к столу. Через несколько минут он лег в постель и больше не двинулся. Сон ожидаемо не шел. Исак надеялся, что Эвен придет к нему ночью, но спустя несколько часов надежда угасла. Тогда Исак, окруженный своим горем, погрузился в спасительное небытие.

***

Дверь тихонько скрипнула, судя по настроению погоды в окне, было раннее-раннее утро. Исак вынырнул из лужи своего неспокойного сна и открыл глаза. Перед его постелью на коленях стоял Эвен — по телу Исака прошлась электрическая дрожь. Он приподнялся на локтях. — Зачем ты пришел? — Извиниться, — Эвен схватил его руку в свою и сжал. — Я не обижен на тебя, уходи, — устало промолвил Исак, вытягивая кисть из захвата, — все нормально. — Нет, — настойчиво Эвен взял его за руку снова, — я не так хотел извинится. Я не хочу, чтобы все прекращалось, я хочу целовать тебя, обнимать. Ты был прав, я просто трус. Я боюсь, что ты передумаешь и я снова останусь один. Я так много думаю о тебе, что моя головная боль с каждым днем становится все хуже и я невольно помышляю о смерти. Ты открыл мне глаза сегодня, ты — мой спаситель. Исак изумился и сел на постели, глядя на Эвена у изножья своей кровати. Он выглядел… очень расстроенным. Эвен-я-буду-дразнить-тебя-до-конца-своей-жизни внезапно стал совсем другим. Его глаза больше не скрывали присутствующей боли, руки мелко дрожали, он моргал так часто, что Исаку показалось, что он сейчас расплачется. Да Исак сам готов был расплкаться! «Я прощу тебя за все, — думал он, сжимая его руку в ответ, — я не откажусь от своей мечты. Особенно сейчас. Я так хотел… так хотел ощутить твою взаимную привязанность ко мне, так хотел почувствовать, что не я, а ты сам прижимаешь меня к своей груди во сне. Я как одержимый, как наркоман готов принимать тебя дозами. Я готов принять тебя полностью, настолько, насколько ты позволишь мне». Он без слов подвинулся в сторону, освобождая место рядом с собой. Эвен осторожно, боясь создавать шум, разулся, снял свою футболку и шорты, оставшись в белье, и залез под одеяло тоже. Эвен сразу обнял его поперек живота, будто говоря своими касаниями: «Я здесь, я больше не покину тебя; я буду обнимать тебя, пока ты не насытишься; я буду целовать твои губы, пока они перестанут отвечать мне так голодно, пока они не перестанут открываться так широко для меня». Исак повернулся на бок и прижался всем телом к парню позади него. Чужая нежная рука тут же настойчиво пробралась под его футболку на груди и схватила крепко поперек, будто он тонул. Исак двинулся и прижался к его паху, сжимая стыдливо губы. Рука поднялась выше и принялась пальцами щекотать кадык, ключицы, затем пальцы вытянулись и коснулись его сжатых губ. Исак начал одаривать раскрытую ладонь своими горячими вдохами и выдохами. Подушечка пальца опустилась на его верхнюю губу и соскользнула вниз проникнув внутрь раскрытого рта. Исак позволил своему языку встретиться с кончиком пальца, стиснув его зубами. Когда палец оказался на свободе, влажная подушечка коснулась его щеки и нарисовала на ней круг. Исаку показалось это невероятно сексуальным — он закрыл глаза и отдался воле этого пальца.

***

Когда Исак в следующий раз открыл глаза, он не ощушал чужих прикосновений, хотя отчетливо помнил, как этой ночью средний палец довел его до исступления и стонов, касаясь тела под футболкой. Опустив глаза к окну, Исак облегченно вздохнул: на небе красовалась чернеющая дождевая туча, соответствующая его настроению. Внезапно он понял, что лежит на постели один. «Неужели приснилось? — подумал он, садясь. — Нет, не может быть, я точно помню…» Исак потер лицо и снова откинулся на подушки. Защелка двери вдруг привычно скрипнула, и на пороге показался Найшейм. Исак все еще находился в небольшом замешательстве после вчерашнего, поэтому ничего ему сказать не сумел. Эвен начал первый: — Доброе утро, ангел, — сказал он весело, присаживаясь на кровать, — как тебе спалось этой ночью? — М-ф-ф… — Исак упал лицом в его колени, попав носом прямо между ними, — и не спрашивай. Я едва спал. — Жаркая ночка, м? Скажи мне, кто тревожил твой сон? И Исак понял, что Эвен снова стал Эвеном. На нем были обычные желтые шорты-плавки и почти белая майка. Он снова дразнил его, заигрывал, флиротивал, кокетничал — Исак счастливо улыбнулся. «Я скучал по тебе, — мысленно сказал юноша, — по такому тебе». Этот, первый Эвен, никак своим поведением не напоминал второго Эвена. Это были два разных человека, Исак остро почувствовал это различие между ними. Первого Эвена невозможно было заставить краснеть или сомневаться в себе, хотя у него и была масса причин, которые он преподносил как шутку, рассказывал о них без стыда и смущения. Первый Эвен являлся правильным Эвеном. Такой его зацепил в первый день их встречи. Доброта, неподдельная снисходительность, приплавленная большой порцией иронии и даже нахальства. — Не шути со мной, пока я не проснулся, — прогудел Исак, наслаждаясь запахом его тела, — Я не мог заснуть с тобой сегодня. Ты меня… волновал. — Я тебя волновал? — в наигранном удивлениии воскликнул Найшейм, вскидывая голову к небу и гортанно смеясь. — Хорошо-хорошо, я поставлю плюсик в свой блокнотик. — Какой блокнотик? — Боже, — Найшейм снова залился смехом. Таким красивым и искренним, что у Исака вдруг сердце защемило. (Все-таки после сна он был чересчур сентиментален и чувствителен). — с тобой и правда нельзя говорить, пока ты не проснулся. Чего ты тут бумажки раскидываешь? Исак почувствовал, как Эвен наклоняется, придавив его голову к своим коленям, и далее послышался шорох развертываемого листика. — Нет! — он резко поднялся и выхватил ту самую бумажку с нелепым стихотворением, написанным в минуту своей вечерней истерики. Как было стыдно! Помятый кусок листа торчал клоком из его кулака, побитый, поверженный, будто со следами насилия теперь. Исак выглядел не лучше: растрепанный, стыдливый, ощущающий боль, смущение, старающийся удержать свои глаза сухими после тех воспоминаний, окативших его, будто ледяной водой. Точно также выглядел Исак и этой ночью, когда кончик пальца вдруг коснулся за ухом, — он не сумел сдержать всхлипа. Тогда Эвен тихим шепотом спросил все ли хорошо и приятно ли Исаку, или, возможно, ему стоит прекратить. Вальтерсен спрятал лицо в подушке и кивнул, прошептав, что хочет, чтобы Эвен продолжил. — Что там? — ловко хватаясь за несчастный хвостик торчащего листочка, спросил Эвен. — Покажи мне. — Эвен, нет, не трогай, — Исак сжал кулак с такой силой, какую только позволило его проснувшееся тело. — Это мое, просто отдай. Тебе не нужно было видеть это. Чувство беспомощности, бессилия охватили его. Ненависть к себе, к этому клочку бумажки, к Эвену и всему миру сразу утопили всю радость и, может быть даже, счастье, проснувшееся этим утром вместе с Исаком. — Дай мне посмотреть, — снова потребовал Эвен, пытаясь воткнуть палец в нутро кулака Исака. — Дай мне. — Это личное! Я не лезу в твои вещи! — Исак кричал на него. Впервые, не считая вчерашнего эмоционального монолога, Исак повысил на него голос. — Просто отдай мне. Перестань, пожалуста! Это не твое дело! Пожалуйста! — Просто разожми руку и покажи мне, — бумажка превратилась в некое подобие тряпочки, которая вот-вот порвется. Эвен взял левой рукой Исака за запястье, крепко держа правой скрученый несчастный листик. — Отпусти меня! Уйди! — Исак вцепился в его футболку, отталкивая. — Не лезь ко мне! Вдруг Исак почувствовал, как слабость накрывает его. Эвен в секунду вынул из его руки предмет их жесткой борьбы. Веки вспыхнули, раскраснелись — Исак упал лицом в подушку и затрясся в рыданиях. Он ненавидел себя такого. Он никогда не был таким. «Ты переломал все во мне! Ты убиваешь меня. Ты так нужен мне. Ты не должен был понять, как сильно и убого я нуждаюсь в тебе» — Исак не мог вдохнуть: перьевая подушка принимала только выдохи. Он боялся думать, что теперь сделает Эвен: «Уйдешь? Посмеешься? Если ты через десять секунд не прикоснешься ко мне, я обещаю, я тебе обещаю, я пойду к мосту и сброшусь в реку, нет сил выность все это. Нет сил». — Эй, — Исак услышал или, скорее, почувствовал, как Эвен позвал его встревоженно. — Давай, иди ко мне, — он помог Исаку подняться и подвинулся ближе, чтобы обнять его, — прости меня. Прости, я хотел понять, что так важно для тебя. Т-с-с… не плачь, не выношу слез. Исак обнял его руками за шею и приглушил плач на плече, в то время как Найшейм прижимал все его тело к себе. — Никогда не стыдись этого, Исак, что бы то ни было, никогда не считай, что этого нужно стыдиться. Эвен все еще гладил его по спине и плечам, касался шеи, лица, ласкал успокаивающе пальцами влажные веки, сцеловывал влагу с ресниц. — Я тебе обещаю, я буду рядом. Ты не потеряешься, я с тобой, видишь? Хочешь, скажу что-то очень важное? Только ты должен перестать плакать, тогда я скажу. Смотри на меня. Исак уводил взгляд, боясь встретить другой. Ему казалось, что это такая услуга. Он вывернулся перед Эвеном наизнанку в последние сутки, и теперь Найшейм хочет сказать что-то очень важное, чтобы успокоить его. Это было не нужно. — Смотри на меня, — Эвен держал его обеими ладонями за лицо, не давая спрятаться снова, — я люблю тебя, знаешь? Я тоже люблю тебя. Исак закивал, улыбаясь, и утер нос. Он так много хотел сказать ему, но казалось, если он откроет сейчас рот, из горла вырвется какой-то птичий визг. Когда Исак пришел в себя, Эвен лег на постель рядом с ним, продолжая удерживать его в своих руках, и поцеловал так хорошо, так приятно, сладко, что юноша, разомленный ласками, расслабился полностью, выкинув из головы все свои тревожные мысли. Казалось, он любил сейчас все. И цветок, засохший на подоконнике под лучами палящего солнца; и стул, с переломанной ножкой косо стоящий рядом с небольшим письменным столом; и каждую свою книгу; и все остальное тоже, а главное — Эвена. И конца его любви не было. Исак, осмелившись, повернулся, сделал свои движения как можно расслабленнее и прошептал прямо Эвену в шею, запрятав лицо под его подбородком: — Я тоже люблю тебя.