«Мне нужен враг, чтоб обрести покой. Чтоб всё бессмысленное, стало объективно, Чтобы роняло искры за моей спиной пожара ненависти чёрное огниво». Дельфин — Мне Нужен Враг
Названия песен пишут так, что каждое слово начинается с большой буквы. Видимо, это и есть то самое «слово из песни не выкинешь». Каждое слово важно, каждое несёт в себе смысл. Даже предлог, даже местоимение. Милана Монина была влюблена в музыку. Она просматривала тексты всех песен, которые находила, а находила она новые песни часто и много. Иностранная музыка требовала того, чтобы она читала перевод наиболее приближённый к оригиналу, а русскоязычные исполнители подвергались удвоенной критике с её стороны. Она хотела, но не могла судить объективно. Нужно было бы забыть язык, на котором она говорила, чтобы судить не предвзято. Ей иногда очень хотелось услышать русский язык ушами иностранца. Так ли это красиво, как кажется? Не слишком ли мы привыкли, не перестали ли мы обращать должное внимание? После смерти Оксаны жизнь всех, кто был тогда вместе с ней в лесу, изменилась. Но чувства Мониной не были похожи на чувства Души и Белинской. Милана легко пережила утрату своей одноклассницы. Когда у неё умерла собака, она чувствовала гораздо больше боли. А Оксана, пускай она и была хорошим и приятным человеком, всё-таки была чужой для Миланы. Но Савелий… кем был Савелий? Он не выходил из головы девушки, а она никому не могла рассказать о том, что видела. И она не знала, как найти Душу или Алину, чтобы поговорить с ними о крыльях и треугольных острых зубах. И, что гораздо важнее, Монина не очень даже старалась найти их. Это был не человек. Это было что-то большее, и всего этого точно не могло быть на самом деле. Разум отказывался принимать произошедшее. И ей не стоило большого труда отпустить всё и закрыть глаза. Ничего ведь не изменилось, разве что теперь в школе она сидит одна и нет больше того человека, который начинал с ней болтать на переменах. Но не такая уж и великая потеря. Милана по-прежнему была потеряна и не имела ни малейшего представления о том, кто она, и что ей следует делать, когда школа закончится, и нужно будет подумать о поступлении куда-нибудь на учёбу. Она отгоняла от себя мысли о будущем точно так же, как отгоняла мысли о прошлом. Единственное, что доставляло ей настоящее удовольствие и что, казалось, имело хоть какой-то смысл — это составление музыкальных плейлистов и просмотр переводов песен. Внимательно подбирая песни, она за последние несколько лет составила плейлисты, наверное, на все случаи жизни. У неё был плейлист, который назывался «to live», и она слушала его, когда чувствовала внезапный прилив сил и любви к миру. Но ещё у неё был плейлист под названием «to die», который она слушала, когда хотелось умереть, и песен в нём было гораздо больше. У неё был плейлист, созданный специально для долгих дорожных путешествий. И она никогда не слушала его в дорожном путешествии, но зато она лелеяла надежду, что однажды он пригодится. У неё были плейлисты для каждого сезона, для каждого праздника, для утра, для вечера, для ночи, дня и для сумерек. Был плейлист, под который приятно было готовить кофе в пижаме в воскресное утро. Был плейлист, под который она шла в школу по четвергам, и он отличался от обычного плейлиста для похода в школу, потому что четверг был самым сложным и напряжённым учебным днём. Одним словом, Милана Монина любила музыку. Музыку и больше ничего. Не зная себя, она не могла понять, что ей нравится, а что нет. Она не переживала по поводу смерти одноклассницы и не знала, нравится ли ей её спокойствие или нет. Она даже не знала, что чувствует по поводу своей собственной потерянности. А волнует ли её это? А должно ли это её волновать? С возрастом мечты грубеют и превращаются в планы. Вот, что обычно происходит. Но если ты ни о чём не мечтал, как поймёшь ты к чему стремиться? Милана мечтала только о тех вещах, которые никак не помогут тебе, когда ты станешь взрослым. Она не хотела быть доктором или космонавтом, она хотела найти себе друга и бродить с ним по лесам с утра до ночи. Вдоль улицы то тут, то там, горели жёлтые окна в домах ещё не уснувших людей. И Милана Монина ехала на велосипеде, медленно крутя педали, и с чувством удовлетворения глядела по сторонам. Голые ветки на фоне оранжево-красных фонарей, луна, скрытая за тучами, но всё равно освещающая спящий город… красиво и спокойно. В наушниках играл плейлист, составленный всего несколько часов назад. Он назывался «Побег», и песни в нём были переполненными спокойной музыки и бунтарского текста. И, если бы не холод, обжигающий руки без перчаток, Милана, наверное, смогла бы почувствовать себя счастливой на короткий миг. Дома никто не знает, что она уехала. Полученный в день смерти Оксаны опыт научил Монину действовать более тихо и скрытно. Ночью никто не станет проверять, на месте ли она. Скорее всего, ночью никто даже и не проснётся. И поэтому ночь полностью принадлежит ей. Она не знала, зачем делает то, что делает. Естественно, она не могла этого знать. Ей просто очень хотелось вернуться на тринадцатый километр. Очень похоже на то, как ей хотелось уйти той ночью на прогулку, что привело её на переднее сиденье машины незнакомого парня. Интересно, что сейчас с ними? Они ведь были друзьями Оксаны. Наверное, им очень больно, наверное, они очень страдают. Может быть, отсутствие друзей, — это не так уж и плохо. Если у тебя никого нет, значит, ты никого не потеряешь. Значит, тебе не придётся плакать. Хотя плакать приходится всегда и всем. Они плачут, потому что скучают по Остаховой, а Милана, потому что ей одиноко. Постепенно уютные одноэтажные дома исчезли за спиной, и девушка ехала по ровной пустой дороге, которую уже не освещали фонари. Только она и луна. Только она, шуршание колёс по мокрому асфальту и музыка в наушниках. Почему асфальт мокрый? Дождя ведь не было. Но это осень, всё мокрое, всё влажное и… всё так хорошо. Милана закатила велосипед в кустарник, и улыбнулась грустно тому, что это бессмысленно: листья давно упали с ветвей, велосипед до ужаса старый, а людей, способных его украсть, нет на расстоянии несколько километров от неё. Но, тем не менее, она делает то, что делает. Пускай ей и не понятно, зачем. Зачем она сюда прикатила? Зачем она идёт вглубь леса и старается вспомнить, где всё произошло? Он не был человеком. И он был реальным, потому что друзья Оксаны тоже всё видели. Он был опасен, но Остахова сама напоролась на подставленный к её шее коготь. А он был напуган. Он ведь блефовал, это же очевидно. Сидя перед лобовым стеклом, она так хорошо видела сцену, освещённую белым светом фар. Наверное, тяжелее всего было ему. По выражению его лица было понятно, что он напуган и растерян. Правда, когда он склонился над телом и стал вгрызаться в шею Оксаны… тогда он больше не казался испуганным. Тогда испуганы были все они. Милана освещала свой путь фонариком. Иногда, услышав треск ветки за спиной, у неё замирало сердце, но девушка не оборачивалась и продолжала идти вперёд. Если обернуться, можно увидеть то, чего видеть не хочешь. Поэтому лучше идти вперёд. Она не смогла найти места, где умерла Оксана Остахова. Это ведь лес, каждый его участок похож на любой другой. Деревья, мох, трава, опавшие листья. Одно и то же. Она не смогла найти места, где умерла Оксана Остахова, но зато она нашла того, из-за кого она умерла. Свет её фонарика осветил высокую статную фигуру, стоящую неподвижно, и девушка замерла, опустив фонарик вниз, чтобы её не заметили. Но было поздно. Красный огонёк горящей сигареты медленно стал приближаться к ней. «Беги! Беги! Беги!» — это слово горело в её мозгу красными буквами, но она стояла и смотрела на то, как кто-то подходит. И когда между ними было всего пару шагов, когда свет луны достаточно осветил лицо перед ней, он поняла: это точно Савелий. Дрожащей рукой девушка подняла опущенный вниз фонарик, и луч света осветил бледное лицо с грустными глазами. Это точно был он. Тот, кто ел человеческое тело у неё на глазах. «Почему я не убежала? — безразлично подумала она. — Я должна была хотя бы попытаться спастись. Я буду второй. Но… не так уж и страшно. Он, вроде бы, не выглядит сейчас очень страшно. И он так хорош, было бы даже приятно, если бы я умерла из-за него». Милану даже не удивили её мысли. Она ведь давно уже решила, что её собственная жизнь — это не то, за что надо бороться. Если она жива, то ладно, ничего не поделаешь. Но если она будет находиться под угрозой смерти, она и пальцем не пошевелит, чтобы как-то себе помочь. Они стояли напротив друг друга и молчали слишком долго. Савелий сделал глубокую затяжку, выпустил серый дым, запрокинув голову, и одним ловким движением бросил окурок в сторону. — Что ты тут делаешь? Милана Монина не сразу поняла, что это её голос. Она заговорила первой, хотя ей казалось, что голос у неё не появится уже никогда. Как только она заметила человеческую фигуру впереди, горло сдавило тисками. А теперь, теперь она задала ему вопрос. — Я не знаю, — голос его почти дрожал. — Я тоже не знаю, зачем пришла сюда. — Почему не убегаешь? Почему не кричишь? Ты же была там, — Савелий сунул руки в карманы штанов и медленно пошёл вперёд. Девушка побрела за ним. — А я должна убегать? Должна кричать? — Тебе ведь страшно, — он ухмыльнулся. — Я чувствую, когда люди боятся. — Мне страшно, да, — Милана подула на замёрзшие руки. — Но я не знаю. Может быть, это хорошо. Если ты собираешься меня убить, то это хорошо. А если нет, то это хорошо тоже. Мне без разницы, что будет. Исаев повернул голову и окинул её оценивающим взглядом. — Боже, а я когда-то думал, что люди вполне себе предсказуемые и понятные. — А когда Оксана убила себя, то перестал так думать, да? И ему очень хотелось ещё раз посмотреть на девушку, шагающую рядом, но он, сделав над собой усилие, продолжил смотреть под ноги. — Это было так очевидно, что она убила себя сама? — Для меня да. Ты же даже не похож на убийцу. — А с крыльями за спиной? Девушка вздрогнула, осознав в полной мере, кто шагает рядом с ней. Перед её глазами встала картина: серая кожа, оранжевые глаза и огромные кожистые крылья, закрывающие собой месяц в небе. — Тогда было страшно, — констатировала она факт, а потом спросила то, что казалось самым важным на тот момент: — Так, значит, ты меня убивать не собираешься? — С чего ты это решила? — Хотел бы убить, давно бы сделал это. Но, если ты ничего не собираешься делать, то… — То что? — Куда мы идём? — К выходу из леса. Тут легко потеряться, это не совсем обычное место. «Переживает, чтобы я не заблудилась? И не убивал Оксану? Кто он такой? Добрый злодей?» — Милана отчаянно пыталась что-то понять, но никаких достойных объяснений в голову не приходило. — Я переживаю из-за того, что произошло, так что, наверное, всю последнюю неделю прихожу сюда, — заговорил Савелий, и Монина подняла на него взгляд. — Как серийные убийцы, которые возвращаются на место преступления. Они, вроде как, хотят быть пойманными и наказанными. И я тоже чувствую вину. Эта девушка, она была моим икином… — Икином? — переспросила Монина, всё ещё глядя на профиль Савелия. Он на секунду заколебался, а потом сказал безразлично: — Я демон. И люди, которые связаны с нами, — икины. Они нами управляют. — Что? — её удивило совсем не признание, а то, что последовало за ним. — Как так? Демоны — ведомые, а люди — ведущие? И вы позволяете собой управлять? Что? Савелий лишь ухмыльнулся, а потом, повернув к идущей рядом девушке голову, сказал: — Если ведущий в отношениях благороден, то ведомому проще им управлять, чем ведущему ведомым. Всё дело в чувстве ответственности и внимании. А икины всегда достойнейшие из людей. — Но, если Оксана умерла, то тебе нужен другой икин, да? — Нет, икина встречаешь лишь раз в жизни. Мне, может быть, и нужен другой икин, но его не будет. — Что за бред? — девушка встряхнула головой. — Это так похоже на людей, которые верят в родственные души! По какому критерию ты понимаешь, что человек — это твой икин? Звёзды должны правильно сойтись? Или что? — Как сложно это будет объяснить. Понимаешь, стоит увидеть своего икина, и всё. Ты знаешь, что вы созданы друг для друга. — Но у людей ведь точно так же! Бывает, только познакомишься с кем-то и уже чувствуешь, что это твой человек. — Это не то. Вы просто не можете понимать, потому что… — А я думаю, это вы не можете понимать. Он вдруг глянул на неё резко и хмуро, и Монина вспомнила, что у этого парня, придерживающего длинные голые ветки, чтобы она могла пройти, могут появиться острые зубы и когти. — Ладно, — сказала она. — Думай, как хочешь, ты и так слишком разбит, чтобы я с тобой ещё спорила. — Разбит? — Ну да, твой, как это ты выразился, икин умер у тебя на руках. И… — Я её съел. — Да. Но… Предугадав вопрос Миланы, Исаев ответил: — Зачем? Затем, что у нас такая природа. Я просто не мог этого не сделать. Фактически, ведь я виноват в её смерти. Если бы я был аккуратнее, если бы… — Ты не виноват, — перебила его девушка. — Ты хороший. Он резко остановился. Она не видела его лица, но когда Савелий к ней повернулся, оно было холодным и безжизненным. — В моём чёрно-белом мире ты всё-таки белого цвета, — неловко произнесла Монина и посмотрела в глаза демону. — В мире больше цветов. — Не в моём мире. — Тогда, наверное, сложно тебе живётся, когда все либо злые, либо хорошие. Она пожала плечами. — Уж лучше я буду жить в чёрно-белом мире, чем стану серой. — Назвать порождение тьмы «хорошим» — это хуже любого оскорбления. — Извини. — Извинить? За что? За то, что ты сказала правду? — Так ты, значит, понимаешь? — Я понимаю, что не хотел, чтобы она умерла. Я понимаю, что пытался отмыть кровь со своих рук весь следующий день. Я понимаю, что прихожу сюда уже целую неделю и хочу всё забыть. Я понимаю, что не создан для того, чтобы быть убийцей. Но я не понимаю, почему я такой, если должен был убить тебя ещё до того, как ты меня заметила. Я не понимаю. — Я всю жизнь так живу. Он посмотрел на неё растерянно, а она объяснила: — Я тоже ничего не понимаю. Я вообще понятия не имею, что я за человек? Не белый, не чёрный. А серым быть так не хочется. Может быть, именно в этом всё дело? В том, что мы никогда не бываем теми, кем хотим быть. А то, что есть, принимать отказываемся. Я не знаю, — за деревьями показался свет, они вышли к дороге, и Милана поняла, где находится. — Мой велосипед там, пойдём. Они молча добрались до кустарника, в котором Монина оставила свой велосипед. Савелий молча помог ей вытащить его на асфальтированную дорогу. — Наверное, спасибо, что не убил, — девушка почесала плечо. — Спасибо, что не создавала шума, и всё такое, — он тоже почувствовал растерянность. — Может, тебя проводить? — Не надо. Савелий свистнул, и откуда-то со стороны леса вылетела большая ворона и села на дорогу. — Мизери присмотрит за тобой. — Спасибо, — еле слышно произнесла девушка. Она села на велосипед, но одной ногой по-прежнему касалась земли: уезжать совсем не хотелось. — Я думаю, что всё-таки вся эта история с икинами очень похожа на родственные души у людей. А я верю, что родственных душ может быть много. И мне жаль, что Оксана себя убила. Он резко отвернулся от нее, махнул рукой в знак прощания и пошёл вдоль дороги. «Неужели расплакался? — она оттолкнулась от земли и закрутила педали. — Белый, белый, как сахар. И ещё расстраивается по этому поводу, прелесть». За ней на некотором расстоянии летела косоглазая птица, и Милана время от времени ловила себя на мысли, что улыбается. Наверное, что-то похожее чувствуешь, когда парень провожает тебя до дома. Правда, это всего лишь ворона. Но чья это ворона! И с кем она говорила этим вечером! Ну почему, почему она сглупила и не расспросила Савелия обо всех подробностях? Это всё просто не может быть правдой, но это ведь было на самом деле! Подъехав к дому, девушка бесшумно загнала велосипед в гараж и пробралась в свою комнату. Она лежала на кровати и слушала в наушниках песни, подобранные специально для того, чтобы ей спокойно и легко засыпалось. И она не знала, что на крыше гаража, на который выходило окно её комнаты, сидела крупная чёрная птица и следила за тем, чтобы никто не потревожил её сон.****
Душа и Оленяка ехали в автобусе. Белинская решилась появиться в университете, и Душа едва сдерживал улыбку. Он чувствовал, что, хотя всё по-прежнему плохо, но теперь уже они начинают оправляться. — Смотри, котик! — он указал на окно автобуса. Оленяка, любящая котов и других животных всем сердцем, быстро оглянулась и стала смотреть в окно. — Где? Где? — Да вот же! — он указал на их отражения в стекле. — Ты котик. — Если к девушкам ты подкатываешь так же, то я не удивлена, почему ты до сих пор одинок, — с улыбкой на лице сказала Белинская, и локтем ткнула друга в бок. Они подъезжали к нужной остановке, и уверенность девушки в том, что она готова вернуться на учёбу стала ослабевать. Нет, ещё нет. Может быть, завтра, но сегодня точно нет. — Душа, — она опустила лицо в свой объёмный шарф, — может быть, сегодня просто куда-нибудь сходим? Я чувствую, что не смогу провести на учёбе целый день… — Если не сможешь, то уйдёшь. Хотя бы на несколько пар… — Нет, Душа, пожалуйста, давай проедем мимо и выйдем на конечной, погуляем в парке. Он смотрел на её чёрные опущенные ресницы, на длинные волосы, заплетённые в косу, и его сердце разрывалось. — Знаешь, на кого ты похожа? — На кого? — На аденозинтрифосфат. — Это ещё почему? — Оленяка улыбнулась и вопрошающе на него посмотрела. — Ты, как и он, крайне нестабильна. Вчера готова была вернуться на учёбу, а сегодня уже хочешь гулять по парку… — Вчера утром я готова была не выходить из дома до конца своих дней, — напомнила Оленяка, — то, что сегодня я хочу сходить в парк, это уже неплохо. — Да, это уже неплохо, — и он похлопал её по спине и улыбнулся. А потом улыбка сползла с его лица. Он увидел в толпе школьников, идущих к гимназии, где училась Оксана, знакомую высокую фигуру. Савелий? Тот… тот самый парень, с которым он пил у костра? Тот, который держал в своих руках Остахову до того, как… — Эй, что ты там увидел?! — Оленяка улыбнулась растерянно и посмотрела в окно, но они уже проезжали мимо длинного серого высотного здания. — Даже побледнел. — Да так, — Душа вымученно улыбнулся. — Своё собственное отражение. В отличие от тебя, я, к сожалению, не котик. — Конечно, ты же олень! — Кто бы говорил, Оленяка! И они тихонько, как будто им нельзя было громко, рассмеялись. Отсутствие Оксаны Остаховой в их компании всё ещё было слишком болезненным, чтобы смеяться, зная, что она уже никогда не засмеётся вместе с ними. Но Душа соврал. В толпе школьников, безусловно, был Савелий, он не мог перепутать. И Исаев уже был одет в форму гимназии, всё было уже решено, ему оставалось лишь поговорить с директором и подписать кое-какие бумаги. Хорошо, когда ты совершеннолетний: можно совершать нездоровые и нетрезвые поступки без доведения о них до сведения родителей. Савелий остановил на лестнице мальчика, чтобы спросить, где найти директора, Скока Ивана Васильевича. Но, сколько он не пытался добиться от паренька, стоящего перед ним, ответа, ничего не вышло. — Привет, где мне найти Скока? — Чего? — Ну, где я могу найти Скока? — Понял я, — раздражённо сказал паренёк, — но чего? — Чего «чего»? — Исаев стал закипать. — Скока где найти?! — Да чего сколько? — Скока! — Ну! Савелий безразлично махнул рукой и, побродив по этажам, заглянув на таблички на всех дверях, смог найти нужного человека. Используя свою фамилию, свои навыки убеждения и то, что ему решать подобные вопросы гораздо проще, чем людям, он уже скоро вошёл в сопровождении Скока в класс, где было всего одно пустое место: место Оксаны Остаховой. И пока все перешёптывались и всматривались в Савелия Исаева, Милана на какое-то время, забыв, как дышать, стала краснеть. Этого не может быть! Этого не может быть! Они вчера разговаривали, и он был так невероятно мил и добр! И сегодня он переходит в её класс! И они будут сидеть вместе. Это ведь значит, что… Они станут друзьями. Боже, они будут сидеть вместе и точно станут друзьями. Если её одиночество было ценой за такого невероятного друга, то оно точно того стоило. Она обязательно составит для него плейлист с песнями, которые будут напоминать ей о нём. Сегодня же вечером и составит! И они будут всегда вместе. И, может быть, она станет его икином. Управлять демоном! О, она обязательно узнает обо всём этом подробнее! Это невероятно! И когда Савелий сел на место рядом с ней, Милана даже не подала вида, что они знакомы. Она не улыбнулась и не кивнула ему, даже не сказала тихого «привет». Но зато в душе её словно загорелся огонь, стало тепло и спокойно. От него пахло сигаретами и лесом. И пальцы, держащие перьевую ручку, были длинными и тонкими, как у музыканта. И когда Исаев отвечал, казалось, будто он знает всё на свете. Это лучшее, что с ней происходило! Милана Монина молча сидела рядом, когда на переменах все обступали Савелия и знакомились с ним. Милана Монина молча сидела, когда Савелий отвечал с места на вопросы учителей слегка небрежным тоном, который ему все почему-то прощали. Синяя форма была ему так к лицу. И чёрный галстук. Интересно, как он узнал, что она здесь учится? Милана смотрела в окно, но теперь её интересовали не деревья за стеклом, а класс, отражающийся в гладкой поверхности. Савелий Исаев, кажется, всем понравился. И ей. Ей он тоже очень понравился. Последний урок закончился, и он впервые за день заговорил с ней: — Домой? — Нет, у меня баскетбол. — Ты играешь? — Смешно. Я прогуливала физ-ру весь прошлый месяц и теперь нужно ходить на баскетбол, чтобы мне закрыли пропуски. — Тогда я пойду с тобой. Девушка обрадовалась, но тут же растерянно произнесла: — Но тебя же не звали и… — И они не знают, как хорош я могу быть в этом. Особенно, если мне это нужно. — И зачем тебе это нужно? — Если пойду домой сейчас, — Савелий наклонился и сказал ей эти слова на ухо, — то придётся идти с этими милыми, но неинтересными мне ребятами. А я хочу поговорить с тобой. И целый день они мне мешали. — Когда появляется кто-то новенький, всегда так, — стараясь скрыть волнения от того, что он наклонился слишком близко, спокойно сказала она. — Ты ещё долго всех будешь интересовать. — Надеюсь, что нет, — Савелий закинул рюкзак на одно плечо. — Куда идти? — За мной. Иди за мной. «Если я буду икином, — думала Милана, спускаясь по лестнице, — боже мой, он будет следовать, как пёс, за мной по пятам. И я смогу столько всего сделать! Тогда не нужно будет думать о том, чем заниматься в будущем! Главное поговорить, главное стать с ним друзьями и узнать всё об икинах, демонах и его мире. Нет, я всё ещё не могу в это поверить!» Людей на тренировке было мало, поэтому Савелия пустили в одну из команд основным игроком. И ему действительно не составило никакого труда показать себя так, что его сразу же записали в основной состав. Глядя на запыхавшихся парней и спокойного, как будто даже не уставшего Исаева среди них, Монина неосознанно улыбалась. Это предвещает что-то невероятное. Впереди совершенно новый этап её жизни, это уж точно. После тренировки, Савелий ждал её у раздевалки. «Как пёс, — подумала Монина, и глаза её сверкнули. — Это удивительно, это удивительно. Я буду управлять чем-то настолько мощным и…» Она была не в состоянии даже представить, что будет дальше. — Пойдём! — Милана улыбнулась Савелию и бодро зашагала вперёд. — Я знаю одно место, очень спокойное и уютное. Особенно сейчас, когда почти у всех закончились уроки. Исаев молча следовал за ней, спрятав руки в карманы, и хотя он казался ни капли не заинтересованным во всём происходящем, Савелий с интересом отмечал каждую деталь мира, который был для него чужим. Школа, полная обычных людей! И они все принимают его за своего! Так странно, так весело! И эта девушка… Милана отодвинула задвижку двери, ведущей на чёрную лестницу. Они прошли на лестничную площадку и стали спускаться вниз. Когда они спустились к первому этажу и прошли ещё через одну дверь, то оказались в маленьком спортивном зале с животными, нарисованными на стенах. — Тут проходит физ-ра у младшеклассников, — Монина села на подоконник и поставила ноги на длинную коричневую лавку внизу. Савелий сел рядом. Он молча смотрел на Милану, и она, чувствуя на себе его спокойный, уверенный взгляд, понимала, что начинает краснеть. От этого взгляда становилось неловко, поэтому, чтобы заглушить тишину и внутреннее волнение, девушка заговорила торопливо и беззаботно, спрыгнув с подоконника и став ходить взад-вперёд по залу. — Я хотела показать тебе это место, потому что оно для меня особенное. Хотела бы я сказать, что люблю зависать тут с друзьями, но я обычно одна. Да у меня и нет друзей, раз уж на то пошло. Так что обычно я вытаскиваю в центр зала мат, лежу на нём и слушаю музыку. Я составила особый плейлист для этого зала. Видишь, на потолке нарисовано солнце. И облака, и птицы. Так по-детски, так мило, так успокаивающе. Он слушал, как собака, которая всё понимает, но не может ответить. И Милану Монину это устраивало. — Я в детстве была очень радостным и активным ребёнком. Наверное, все были. И я скучаю по тем временам, боже, я так скучаю. Как будто я счастливой могла быть только в детстве. А ведь снова стать маленькой не получится, а как жить сейчас я не очень понимаю. Ничего не происходит, и всё такое… раньше всё было таким бессмысленным. Но после того, как ты появился в классе, — и Монина заулыбалась, — всё как будто сразу же изменилось. Мы вчера так мало поговорили, а я столько хочу о тебе узнать. Поэтому, знаешь, я очень хочу, чтобы мы стали друзьями. Савелий ухмыльнулся, и в его глазах заиграли тёмные огоньки. Он встал с подоконника, на котором сидел до этого, и подошёл к ней, аккуратно и неторопливо расстёгивая при этом пиджак. Потом он бросил его на пол, и Милана Монина почувствовала, что это ничего хорошего не предвещает, поэтому она, разволновавшись, снова быстро заговорила: — Ещё в той машине я подумала, что ты какой-то особенный. Что-то в тебе есть такое, что отличает от остальных людей. Хотя ты ведь не человек, так что всё понятно. Но, слушай, ты можешь поговорить со мной про то, что случилось с Оксаной. Я же вчера видела, как ты переживаешь. Можешь мне рассказывать такое, мы же теперь друзья, да? Исаев презрительно хмыкнул. Его кожа быстро потемнела, он моргнул, а когда открыл глаза, они стали чёрно-оранжевыми. Раздался треск порванной рубашки и за спиной Савелия раскрылись огромные кожистые крылья. Он взмахнул ими несколько раз, а потом вывернул вперёд, закрыв ими Милану. Она оказалась в ловушке из его крыльев и не могла сделать ни шага вбок. Она могла лишь стоять и смотреть вперёд, смотреть в неоново-оранжевые глаза демона, улыбающегося ей треугольными зубами. — Мне не нужен друг, — он наглядно клацнул зубами перед её лицом. — Ты жива только потому, что мне скучно. Когда я наиграюсь, ты умрёшь. В глазах девушки потемнело и на какое-то время всё пропало. Когда Монина открыла глаза, Исаева уже не было рядом. На улице даже не стемнело. Она встала с пола и дотронулась до болящего затылка. Ноги дрожали, а во рту всё пересохло. Милана даже не поняла, как поднялась по лестнице, забрала в гардеробе верхнюю одежду и вышла на улицу. И, наверное, она бы так же машинально добралась до самого дома, если бы на улице её грубо не схватили за локоть. Сердце Мониной дрогнуло, она вспомнила о треугольных зубах в нескольких сантиметрах от её лица и вскрикнула. — Ты чего? — Душа выпустил её руку. — Это ты? — Милана огляделась по сторонам. — Это ты! — и она обняла Душу. Тот, хотя и удивился такой радости со стороны малознакомой ему девушки, всё-таки крепко обнял её в ответ. — Ты как? — спросил он. — Я сегодня увидел, как Савелий сюда шёл. И ведь ты училась в одном классе с Оксаной, — голос Души стал тише. — Я не знаю, глупо, наверное, но я просто ждал, когда ты выйдешь из школы. — А где та девушка? — Оленяка? — Да, — неуверенно произнесла Милана. — С ней всё хорошо? — После смерти Оксаны с нами обоими не всё хорошо. — Но Савелий, он вам не угрожал? — А тебе? Милана приложила холодную ладонь к лицу. Она долго молчала, а потом, убрав руку, потерянно посмотрела на Душу: — Он перевёлся в мой класс и сидит со мной за одной партой. А когда мы остались одни, он принял то своё обличье и сказал, что убьёт меня, когда захочет этого. А пока ему хочется поиграть. Душа побледнел и огляделся по сторонам: кроме них двоих и чёрной птицы, сидящей над ними на ветке дерева, никого не было. — Подвезти к дому? — После прошлой поездки не стоило бы мне соглашаться, но, наверное, вдвоём нам безопаснее, чем по одному. В машине Душа дал ей свой телефон. — Оставь свой номер, будем на связи, — он остановился перед светофором. — Ну, включишь ты зелёный свет или нет? Будь умничкой! Да, вот так! — Ты всегда со светофорами разговариваешь? — Со всем неодушевлённым разговариваю, — улыбнулся он. — К счастью, с одушевлённым я разговариваю тоже. Когда белая машина подъехала к дому Мониной, какое-то время из неё никто не выходил. — Нам нужно встретиться всем троим, — сказал Душа. — Оленяка иногда заговаривает о тебе. Нам всем есть о чём поговорить. И теперь, когда Савелий у нас на виду, мы можем как-то действовать. — Убить нас ему ничего не стоит, — безжизненным тоном произнесла Милана, упрямо посмотрев в серые чистые глаза Души. — А мы ему ничего сделать не сможем. И полиция не на нашей стороне, ты же это уже понял, да? Дело, вроде как, замяли. Списали на диких животных. Или что там люди говорят? — она открыла дверь, вышла, но перед тем, как закрыть её за собой, сказала: — Но всё равно, если посчитаете нужным, звоните. Пока я не надоела Савелию. Раздался хлопок двери, и девушка вошла во двор. Дома она долго сидела за составлением нового плейлиста. Раньше ей не приходило в голову создать плейлист с таким названием, а ведь он необходим каждому. Она подписала его «Открыть в случае моей смерти» и включила, поставив на повтор. Одеяло согревало её, а звуки нервной музыки с каркающими на фоне воронами вызывали какое-то странное и приятное беспокойство. Савелий Исаев собирается её убить. Он будет отрывать куски её плоти, как отрывал их у Оксаны Остаховой. И, как и Оксана, она не очень переживает по этому поводу. Жизнь для неё слишком сложная. «Завтра, — решительно подумала Милана, — я поговорю с ним. Я расскажу о том, как нуждалась всё это время в друге. И я скажу ему, что позволила себе думать, что он похож на преданную собаку. Но ведь я и сама могу стать преданной собакой, если привяжусь к человеку. Я бы хотела быть его икином, но, что гораздо важнее, я бы хотела быть его другом. И, наверное, я скажу ему, что он может убить меня в любой момент. Это просто смешно, но я не чувствую никакого страха, как будто он снова блефует. О, я скажу ему, что он может убить меня, когда захочет, но я не стану его врагом. Какой я враг? И что за странные у него желания? Хочет показаться злым? А до этого придерживал ветки, чтобы они не ударили меня по лицу, и переживал из-за самоубийства Осатховой. Дурак, ну и дурак же он! Я скажу ему, что люблю его, — Монина вдруг резко села в постели, а потом плавно легла назад. — О, я точно скажу, что люблю его. У людей нет икинов, у нас всё по-другому, но я бы хотела, чтобы мы были как-то связаны. Хотя, если он сожрёт меня, то это тоже кое-какая связь. В любом случае, завтра я ему точно скажу, что не буду его врагом. Завтра я скажу, что люблю его. И я скажу, что хочу помочь, если это возможно. Я заставлю его рассказать мне, что его тревожит. И я помогу. И мы будем друзьями. Он, если хочет, пускай считает меня своим врагом, но для меня он будет другом. Даже тогда, когда его зубы (о, какие же они острые!) вонзятся мне в шею. Ах, Савелий, неужели ты не можешь принять, что ты не злой? Ты же добрый. И ведь это всё-таки хорошо. Твою жажду крови можно было бы использовать, чтобы ставить на место по-настоящему страшных существ. И уж точно не демонов. Нехороших людей так много. И если бы с ними разобраться…» И Милана Монина провалилась в нервный и полный тревог сон. А на следующее утро она даже не вспомнила о том, что собиралась сказать новому соседу по парте. Выговорится самой себе оказалось достаточно. Начинался новый день, и он начинался так, как начинаются новые эпохи.