В попытке согреться

      Из любой мало-мальски отражающей поверхности Серану встречает чужой взгляд. Рыжевато-золотистые, окаймлённые будто запёкшейся кровью — глаза зверя. Хищника.       Чудовища.       Серана знает, что когда-то они были другими. Точно так же, как знает, что башня Белого золота стоит в Имперском городе, а зелья из маминых цветов достаточно настаивать вдвое меньше обычного. Хотя путешествовать по Сиродилу ей довелось разве что через книжные страницы, а ступки и пестика она не касалась уже… дольше, чем имеет смысл считать.       Серана когда-то была человеком. За это знание хочется держаться, как за спасительную соломинку, но зачастую оно лишь тянет ко дну.       Когда от голода темнеет в глазах и жжётся в животе. Когда тепло любого прохожего манит, как сладость — ребёнка. Когда хочется забыть обо всём на свете, зажмуриться и позволить себе вонзить клыки в беззащитную шею, почувствовать на губах горячее, пульсирующее, живительное…       Нельзя, ни за что нельзя.       «Это не твои мысли», — врёт она себе в такие моменты. Куда проще переложить вину на чужеродное, то самое серое с кожистыми крыльями, которым она так не хочет становиться, чем признать очевидное.       Серана умеет улыбаться, не показывая клыков, прятать за капюшоном сверкающие глаза и ни словом, ни жестом не выдавать боли от истощения. Именно поэтому она опаснее любого дикого животного — ведь от неё не ожидают укуса и удара когтями.       Иногда она даже позволяет себе поверить, что их и не будет. Но обманываться подолгу нельзя, да и не выходит: водная гладь выдаёт правду, стоит ей подойти, чтобы умыться.       В глазах её — про́клятое золото, вечное напоминание о том, что она отдала и что (не) получила взамен. О том, что, пока именно оно смотрит на неё из отражения, она — враг. Ей бы вернуться в замок и закрыться там навеки. Остаться среди таких же, как она, не лезть в залитый солнцем мир живых. Не рисковать нечаянной спасительницей — спутницей — подругой?..       Серана когда-то была человеком, и человеческая слабость в ней осталась. Поэтому она не уходит.       Поэтому она позволяет себе изредка мечтать о том, чтобы, может быть, когда-нибудь сменить золото — зеленью.