В попытке согреться

      Скайрим укутывает летняя ночь, тихая, почти беззвёздная, пахнущая травами и полевыми цветами. Обманчиво мирная — именно в такие чаще всего ходит на охоту отец. Вряд ли его прихвостни имеют обыкновение добираться до Рифта, но Серана на всякий случай держит ухо востро. Дочь Хладной Гавани им явно не по зубам, и она сделает всё, чтобы защитить новую спутницу — её единственный шанс обрести однажды настоящую свободу.       Йоханна возвращается с охапкой хвороста, подкидывает его в костёр. Тот вспыхивает на секунду новыми языками пламени, а затем принимается с удвоенной силой трещать. Серана отодвигается, морщится едва заметно: любая случайная искра грозит ожогом, который не умеет лечить ни одна из них. Лучше уж темнота. Только не думать, не думать, не думать ни о крипте, ни о замке Волкихар, из которых она вырвалась совсем недавно…       Серана сосредотачивается на девушке, старается выхватить взглядом как можно больше. Забавно — она ещё более рыжая, чем на солнце, неужели такое возможно? Неверный свет отражается в глазах жёлтым, вычерчивает густые брови, непривычно твёрдую линию скул и челюсти. Лицо её спокойно, а на губах играет полуулыбка, будто она думает о чём-то своём. О чём-то хорошем.       С одной стороны, от привычки полагаться на первое впечатление давно пора отучиться. С другой — у Йоханны было уже несколько возможностей её убить, и она не воспользовалась ни одной…       Серана ещё спорит с собой, колеблется, мучительно принимает решение, — но в глубине души уже прекрасно понимает: не сможет не довериться.       Ей слишком нужна подруга. ***       Зимой на рассвете прохладно и спокойно. Серана больше всего любит эти моменты — прямо перед тем, как на снег прольётся солнечный свет, отразится, перемножится стократ и ударит ей прямо в глаза, превращая мир вокруг в один сплошной блик.       Век бы любоваться, но затухающее пламя требует ещё хвороста, и Серана встаёт. Потягивается скорее по привычке, чем из необходимости: мёртвое тело не протестует против долгого сидения в одной позе и дольше терпит движение без отдыха, чем живое. Хотя мыслить о себе такими категориями она не привыкнет, наверное, никогда.       А Йоханна рядом настолько пышет жизнью, что привыкать и не хочется. Она похожа на огонь: вспышкой рыжих вьющихся волос, гибкостью и яростью в бою, а ещё той отчаянной беззаботностью на грани с бесшабашностью, которая особенно проявляется в часы нетрезвости (что присуще, пожалуй, всем детям Севера).       Секреты в ней не заканчиваются, кажется, никогда. Когда Серана была готова принять её за дикарку, она с лёту процитировала древний исторический труд; когда почти решила, что она слишком весела и безобидна, чтобы представлять угрозу хоть для кого-то, — впервые обратилась в волка на её глазах… К моменту, когда Йоханна впервые убила при ней дракона, удивляться Серана уже перестала.       Сейчас Йоханна совсем не похожа на грозного воина и являет собой само воплощение покоя: мирно спит с другой стороны костра, завернувшись в шкуры до самого носа. До сих пор непривычно, что Довакин доверяет ей, вампиру, прикрывать себе спину, — но это следствие их молчаливого решения не бояться зверей друг в друге.       Может быть, именно поэтому Серана понемногу перестаёт ненавидеть себя за своего?