В попытке согреться

Я её не отдам. Наверное, Серана должна бы подступать к замку с какой-нибудь совершенно другой мыслью. Например — о мести отцу за тех, кого он отнял. Или — о том, чтобы взорвать его прогнивший насквозь клан изнутри. О том, чтобы взглянуть в его глаза и увидеть там — вместо вечного снисхождения — страх… Довакин, острие атаки, — впереди. Серана — верная стремительная тень за плечом. Волкихар едва смотрят презрительно — трусиха, изменница, предательница — но им не пересилить. Не её. Они отступают. В замке привычный уже холод, вот только к запаху гнили — аромат свежей крови трэллов. Чёрное вспыхивает перед глазами, шепчет чужим не-живым голосом, и пол на секунду кренится под ногами — как же давно она не ела!.. Но тёплые пальцы уверенно подхватывают под локоть, обеспокоенный взгляд продирается сквозь тёмную пелену. «Всё в порядке», — благодарно улыбается Серана и тормозит бросок гончей ледяным шипом. Голод только подстёгивает. Они с Довакин — спина к спине — буря, и нет против неё плотин. Изран и остальные — боевые кличи, выстрелы, звон клинков — словно за пеленой, где-то в другом мире, снаружи, не их… А потом натиск спадает. Словно волна разбилась о неприступную стену — или, что вернее, они всё-таки снесли этот замок до основания. Почти. За дверью в конце зала — лорд Харкон. Я её… Серана с силой толкает створки. С другой стороны их, конечно же, встречает чудовище. Как трогательно с его стороны, думает Серана, не прятаться за человеческой личиной. Как, Молаг его раздери, искренне. Его осанка безупречна даже в этом обличии — и тем яснее виден страх в глубоко запавших в серое чёрных глазах. Его голос льёт яд и мёд в равных долях — и Серана впервые видит перед собой того, кого стоило бы разглядеть тысячи лет назад. Она боялась испугаться. Сдаться. Но страху теперь нет места: вместо него в груди жидким огнём разливается гнев, белый-белый и сверкающий — почти как лёд, но куда теплее. Поднимается волной, согревает изнутри, выносит на гребне… — С меня хватит. Ты не тронешь её. В сжатом кулаке словно сам собой появляется кинжал. Харкон видит. Почти не меняет тона, лишь усмехается так, что слышит, быть может, только она. Когда-то этот голос одним лишь звуком был способен согнуть её так, будто у неё никогда не было позвоночника, будто она кукла, не знающая другой воли, кроме приказов хозяина. Когда-то он отобрал у неё всё, ради чего стоило сопротивляться. Ради чего стоило жить. Когда-то он был для неё всем, целым миром — а как подняться одной против всего мира?.. Её сердце уже очень давно не бьётся, но в висках стучит, как пульс: чужак. Опасен. Враг. Серана не отводит взгляд. Как пружина из арбалета Стражи, в любой момент готова разжаться. Выстрелить. Бросает взгляд через плечо — на ту, что сейчас впервые не рвётся вперёд. «Насмерть», — говорят, она уверена, её глаза. «Вместе», — отвечают другие. Они — спина к спине — жар того солнца, от которого ни за что не спасут тени в закутках. И уцелеть хочется куда больше, чем выгореть в нём самой. Чтобы однажды суметь позволить себе хотя бы на миг… Я — её.