В такси

      Голова неимоверно трещала. Глеб ничего не помнил из вчерашнего вечера. Чтобы понять, где именно он находится, ему пришлось поднапрячь зрение — сильная миопия и похмелье играли с ним злую шутку.       Музыкант лежал на кровати в незнакомой ему комнате. Это был гостиничный номер. В ванной комнате кто-то принимал душ. Глеб повертел головой.       Номер был довольно-таки хорошо обставлен: двуспальная кровать, дорогой торшер у изголовья, вдоль стены тянулся большой шифоньер с зеркалом на двери и окно, в которое смущённо лезло солнце, с лёгкостью преодолевая преграду из тюля.       Музыкант заглянул под одеяло — он был в одежде. — Странно… это получается, что ночью ничего не было? — легкая обида царапнула чувство собственного достоинства, — Ладно, нужно вставать и как можно быстрее лететь в студию, пока Вадик не спохватился моей бренной души.       Глеб резким движением встал, но тут же полетел на пол. — Какого хрена?! — Самойлов с высоты кровати грохнулся на пол, увлекая за собой торшер.       Грохот поспособствовал выключению воды в ванной. Тот, кто там был, прислушался, но вскоре, подумав, что ему послышалось, продолжил гигиенические процедуры.       Ноги Глеба были связаны. Кажется, вот и приключения, которых так вожделел Самойлов, но он, почему-то, не очень радовался этому — ему было страшно.       Он потянулся развязывать узел. Руки тряслись, но делать это нужно было быстро и чётко — счёт шёл на минуты. Верёвка, поддавшись, ослабила хватку, и отлетела вперёд после «изящного» взмаха ноги музыканта. Глеб чуть слышно пробрался к двери, но она была заперта, не было даже намёка на существование ключей от неё.       — Может через окно? — Глеб на цыпочках шмыгнул в другой конец номера, — твою ж мать! — для побега было слишком высоко, Самойлов глядел на мир с окна восьмого этажа.       Вода в ванной перестала литься. Глеб не знал что делать: прятаться глупо, да и мест подходящих не было, а встретиться с незнакомкой было страшновато — зачем она связала ему ноги?       Дверь ванной комнаты распахнулась. Вероника в лёгком халатике будто парила над полом. — О, уже очухался? — девушка стояла в дверном проёме, правый уголок её губ приподнялся. — Эм… да, а ты кто? — Глеб немного замялся, таких напористых дам он уже давно не видел. — А то ты не помнишь, — Вероника начинала сердиться. — Да, я не помню, я нихрена не помню из вчера! Что это вообще за дела? Нафига ты мне ноги связала? Кинга начиталась? — с каждым предложением сила и высота голоса Самойлова увеличивалась. — Хах, удачное сравнение, но нет, ноги я тебе завязала, чтобы ты, дурачок, не убежал. Когда ещё в жизни я встречу Глеба Самойлова собственной персоны? — Вероника захохотала, — тоже мне, Григорий. — Чёрт… — пронеслось у Глеба в голове, — Опять он попался на какой-то развод… Вот только какой? Вспомнить бы… — Хорошо, что ты хочешь? Автограф? Фото? Давай, без проблем, и я поеду, — Глеб с трудом натянул улыбку. — Замуж хочу! — не растерялась девушка. — Хор… Что? Не, прости, я не смогу этого устроить, из меня хреновая сваха. — За тебя замуж хочу! — пояснила Вероника. — Эм… Слушай, давай не будем утопистами. Ну какой из меня муж, ты серьёзно?! — Да я ещё с десяти лет об этом мечтаю, — на глазах девушки проступили слёзы, — а у меня правило — все мои мечты становятся реальностью. — Слушай, я, конечно, понимаю… Я вот с десяти лет мечтаю прокатиться на санях с Дедом Морозом, но как-то не задалось… В жизни не все мечты сбываются, это тебе не Газпром, — Глеб тяжело вздохнул. — Сколько мне требовалось сил, чтобы выследить тебя. Я каждый день пыталась отследить твой путь домой, узнать где ты живёшь, но всё безрезультатно… И стоило мне НА ДЕНЬ расслабиться, — девушка ухмыльнулась, — как птичка попалась в клетку.       Глеб находился в лёгком ступоре. В его душе возникло неприятное ощущение от того, что он какое-то время находился на мушке у девушки с нездоровой любовью к своему кумиру. Словно косуля, которую вот-вот схватит лев. Он ощущал себя раздетым — чувство стыда и незащищённости настигло его. — Слушай, — запинаясь начал Глеб, — у меня есть своя жизнь, которая принадлежит только мне. У меня есть самое дорогое в моей жизни — сын. И, поверь, больше мне не нужно ничего. Я устал от любви. Этой любви было столько в моей жизни, что её остатки можно, как мусор, вывозить КАМАЗами. Ты думаешь ты одна такая? Были люди до тебя, будут и после. Найди себе хорошего парня, вон сколько их по улице ходит. — Мне нужен только ты! Ты — единственная моя любовь! — в зелёных глазах Вероники вспыхнули искры.       Глеб вспомнил эти глаза. Вчера они были совсем другие. Вчера в них тихо горело пламя, это были глаза статной, уверенной в себе женщины, которую хотелось разгадать. Сейчас же они были подобны молниям, от них хотелось спрятаться. Глаза девочки-подростка, живущей розовыми мечтами. — Да ё-ты-моё, ну что ты заладила? — Глеб терял спокойствие, — ну хочешь, я тебя поцелую? В щёчку?       Девушка надменно хмыкнула. — Хорошо. В губы.       Музыкант приблизился к Веронике. Сухими от жажды губами приник к уголку её губ, прихватил немного верхнюю губу и отстранился. — Ну как? Это сойдёт за поцелуй? — Глеб вопросительно вскинул бровь. — Ну… — девушка замялась, — вполне. Хах, я тут вспомнила, как в такси ты не хотел целоваться, говорил, что ты не такой. — Потому что у меня принципы: «До свадьбы — ни-ни!» — музыкант изобразил свою учительницу по математике — нахмурил брови и погрозил указательным пальцем. — Слушай, мне нужно ненадолго отлучиться, но скоро я приду и принесу шампанское. Надо отметить такое дело. Ты не против? — Вероника взмахнула чёрными ресницами. — Конечно, нет, — улыбнулся Глеб.       Он смекнул: возможно это единственный шанс дать дёру от этой сумасшедшей.