Бывали дни, когда отец был слишком добрым — Кихён замечал это и списывал на то, что рос без матери. Но даже так, кроме слабого здоровья, у него не было значительных проблем. И жизнь была налаженной, правильной. В свои семнадцать, замечая дни, когда отец вел себя странно, Кихён просто играл по правилам этой игры, потому что ему ни в чем не отказывали. Так игровая приставка новейшей модели радовала его друзей вечером в пустом доме. Он не задал вопросы по поводу работы или времяпровождения отца, а просто безучастно был его сыном. Вот почему усердно учился, занимался танцами вместо спорта, был дружелюбен со сверстниками и друзьями, создавал образ хорошего сына как только мог. Иногда, когда играть роль надоедало, Кихён вдруг ощущал усталость, навалившуюся из ниоткуда. В такие дни поднималась температура, и отец менял ему влажные полотенца, всегда уходя на работу по расписанию. Возможно, именно безучастность, которую они оба принимали за данность, стала первым разломом в их семье. Ю не ждал от старшего ничего, только отцовской заботы и любви, но однажды столкнулся с ним взглядом на центральной улице. Вечером, когда все вокруг мерцало яркими огоньками, среди шума людей, суетливо идущих домой, Кихён замер на мгновение, увидев отца и женщину, держащую его под руку. Они прошли мимо друг друга, будто незнакомы. В тот вечер эмоции, копившееся все это время, скрываемые так тщательно, вырвались наружу. Он громко кричал, разбивая все подарки, а после забился в угол и долго плакал. Время, когда он был слабым, не хотелось вспоминать.
Они так и не поговорили откровенно, просто спустя месяц к ним в дом приехала женщина с высоким пареньком. Кихён бросал на него оценивающий взгляд и ухмылялся.
— Я — Минхёк, — будто на автомате проговорил, запинаясь, — Приятно познакомиться, — он протягивал руку, доверчиво и совсем по-детски улыбался. Словно и правда был рад этой встрече. Довольно высокий и слишком худощавый — такой вывод делал для себя Кихён и злился на это выражение лица. Поэтому игнорировал протянутую руку.
— Кихён. — ни тени улыбки или желания говорить дальше. В момент, когда парень напротив переступил порог, его комната перестала принадлежать ему. Мин чесал затылок неловко, но не упрекал. Жизнь, ставшая для одного отрадой, для другого превратилась в ад.
Минхёк с детства был слабым, вот почему слушаться маму и следовать за ней — все, что входило в его обязанности как сына. Однажды очередной новый отчим решил, что избивать новоиспечённую жену — это нормально, тогда Мин прикрыл маму своим телом и долго тихо терпел. А на следующий день свалился в школе от температуры. Воспалённые сломанные ребра дали о себе знать. Мать написала заявление, а Минхёк пролежал в больнице несколько недель. К нему не приходили друзья, он не подружился с кем-то там по счастливой случайности, был одинок. Констатация факта, не более. Поэтому, когда мама заявила, что у него будет младший брат, он с радостью в глазах дрожащие руки завел за спину и скрестил пальцы. Наверное, уже тогда предчувствовал, что все пройдет не слишком хорошо. Опасения подтвердились: Кихён — миловидное лицо, злая ухмылка, будто на подсознательном уровне чувствовал, что перед ним слабак.
Время идет, каждый выживает как может. Минхёку двадцать, он больше не одинок (если повторять ложь снова и снова, в нее можно поверить), у него теперь полная семья, счастливая мать, брат и заботливый отчим. Только вот идеальная картинка рушится, стоит взрослым выйти из дома. Минуты тепла, собранные им по крупинкам, в ледяной омут бросают словами. Но даже у постоянных словесных оскорблений (и не только) есть хорошая сторона. У Кихёна орава друзей, спрятанные улыбки под маской и вопросы, которые они не задавали. Мин даже не пытался влиться в их компанию, просто однажды осознал, что Хёнвон болтает с ним уже полчаса, а Чжухон, оценивший его шутку, пересказывает ее Шону. День или два — после затишье и молчание с их стороны.
— Минхёк, приходи сегодня на станцию, мы планируем показать крутое шоу, — голос Вонхо по телефону, мягкие отзвуки шума в магазине.
— Я точно не буду мешать? — Мину немного страшно, потому что Кихён уходил слишком счастливым.
— Конечно нет, что за глупости? — врывается Шону в разговор, а затем громко говорит, — О, Кихён пришел. — Мин неосознанно дёргается, Хёнвон на той стороне провода смеется где-то рядом, — приходи скорее.
Оборванные гудки. Ответа не ждут.
И он приходит. Украдкой наблюдает за ними из толпы и восхищённо сжимает края куртки. Там, с ними, он мог бы прекрасно петь. Баттл между Шону и Хёнвоном, танцевальные движение в такт музыке. Лучших нет. Они выросли, они могут вот так привлечь внимание публики около станции, заставить их участвовать в шоу. Они больше не соревнуются парочками, знают, как вести себя, когда их видят все, знают, что могут позволить себе, когда их никто не видит. Выглядит всё прекрасно и почти гармонично, только брешь, созданная старыми воспоминания, все же иногда виднеется между их позициями. Место, которое должен занимать еще один человек. Место, что они забыли слишком быстро.
Кихён смотрит, взгляд прожигает насквозь, одними губами вопрос: «Что ты здесь забыл?» Вопрос, не требующий ответа. Просто хищник внутри уже вышел на охоту за травоядным зверем. Мин смотрит ему в глаза, восхищение в крови, и не замечает тревожных огоньков. Он жмёт руки каждому, даже Ю хватает за руку и трясет, поведение детское.
— Так понравилось? — всего на секунду Кихён оттаивает.
— Брат, это было невероятно, — и все рушится как карточный домик, потому что второй стряхивает руку плавно и незаметно, ухмылка легкая поджимает губы, и отходит поговорить с кем-то. Ему не нужны свидетели.
Хёнвон подходит, заглядывает в лицо Минхёку и улыбается так открыто и искренне:
— Присоединяйся к нам, одного не хватает, — он серьезно кивает, а затем бросает быстрый взгляд на Шону. — Думаю, лидер будет не против, — нарочито громко произносит, привлекая внимание.
— Конечно, я не против, не забудь спросить остальных, — Шону кивает, показывая очередную связку Чжухону, тот весь во внимании, потому что танцевать сейчас не его конек.
Вонхо забрасывает руку на плечо Мина и притягивает к себе, в шутку треплет по волосам:
— Ну что, паршивец, умеешь хоть что-то?
— Хён, — Мин запинается, — мне нужно сначала посоветоваться с братом.
— Без проблем, — он улыбается, и они расходятся по домам.
Ждать беды не приходится долго. Когда они переступают порог, Минхёк закрывает дверь, а Кихён успевает убедиться, что в доме никого нет, прежде чем намотать на руку платок и ударить меж ребер старшему так, что у него дыхание будет сводить потом еще час. Один точный и расчётливый удар. Подарок в честь вступления в группу. Мин падает на колени, скручивается беззвучно, его за волосы тянут наверх.
— Ну давай же, взгляни мне в глаза, — Кихён прошит своим безумием и ревностью насквозь. — Семьи мало было? Надо было еще и группу забрать?
— Хён, я… — Мин хрипит, ни слова больше выдавить не может и просто смотрит. Это его брат, та его сторона, которую видеть может только он. Другим не позволено. Для других он добрый и заботливый, для Минхёка — персональный демон.
— Слова не давали, — он отталкивает его ногой, наступает на живот, медленно вдавливая в землю. — Будешь тренироваться усердно, братец. — Слова, точно яд змеиный, что вводят внутривенно большой дозой.
Кихён уходит из дома сразу же. Просто взбегает по лестнице наверх, берет рюкзак и направляется в зал. Он улыбается легко и беззаботно, проходя мимо человеческого комка в прихожей, даже не смотрит в ту сторону. Минхёк лежит там еще минут двадцать, находя в себе силы встать, пытаясь не издать ни звука. А когда он добирается до кровати, проходит еще час. Он едва успевает сбросить одежду, нанести замораживающий спрей на синяк и укутаться в одеяло, потому что мать врывается в комнату счастливая, собираясь сообщить хорошие новости, но когда видит спящего сына с испариной на лбу, тут же уходит. Она не проверяет его температуру, не заботится о его самочувствии, потому что давно уже взрослый мальчик, позаботься о себе сам. И ему горько и обидно, поэтому он прячется под одеялом, когда за ней закрывается дверь, и позволяет слезам катиться по щекам. Когда-нибудь он сорвётся и будет долго плакать навзрыд, проклиная весь мир. А пока в комнате горит свет, не слышно ни одного всхлипа, и только слезы впитываются в подушку. Все так, как должно быть, если сильно хотеть в это поверить
***
У Чангюна мрачный, но в то же время неприметный вид. Кепка черная, натянутая максимально низко, капюшон поверх, кожаная куртка, черные джинсы и ботинки, стандартная черная маска (хотя, если вывернуть, можно увидеть «Х»). Он долго всматривался в своё отражение перед выходом, ища взглядом приметные детали, которые стоит исключить. Сейчас довольно холодно, люди редко смотрят по сторонам. Впрочем, площадь у станции — исключение, там словно весна никогда не заканчивается, потому что люди толпятся, пытливо всматриваясь в группу выступающих. Он тоже смотрел внимательно.
В первый раз (если не считать их совместного детства) Ай Эм увидел их выступление, когда их было пятеро. Они выступали совсем иначе, намного лучше, чем в его испорченных воспоминаниях. В тот день он даже задержался, чтобы понаблюдать за ними после шоу. И совсем не сожалел о принятом решении, потому что парень, которого окружили, ему даже приглянулся. Чангюн не хотел ничего предпринимать, просто наблюдал за несбыточной мечтой своего детства издалека. Он представлял себе, что подойдёт к ним, будет много улыбаться и шутить, вернётся назад, как будто ничего и не было. Встряхнув головой, всматривается в лица друзей — они смеются. Эти образы можно вырезать покадрово и вставлять в дорамы о молодости или клипы о дружбе. Чангюн даже в этой прекрасной картине видит трещины, будто мир, окружающий их, соткан из иллюзий. И когда они расходятся, он цепляется взглядом за Кихёна — тот выглядит иначе, взгляд у него совсем не добрый, а парня рядом с ним ему даже жаль подсознательно. Следит за ними до дома, в окнах наблюдает все, что не хотел бы видеть, и даже улыбается под конец по-своему безумно. Потому что его Кихён такой добрый и правильный, так хорошо вписывается в группу, так заботится о всех, ноль изъянов — одна чистота. Ведь в воспоминаниях он слишком понимающий и всегда поддерживающий. Сейчас, глядя на него, Чангюн подтирает ластиком воспоминания и ставит этого второго Кихёна на первый план. Да, таким он и был тогда. Убеждения способны разрушить то, что другой строил годами — вот почему они опаснее оружия в руках.
После Чангюн никуда не торопился. Он исследовал город, узнал его со всех сторон, разузнал время патрулей и местонахождения камер, особенно в людных местах, научился их избегать. Несколько раз даже намеренно сталкивался со своими друзьями, но никто так и не понял, что это он. Тогда, будучи загнанным этим разочарованием, впервые за долгое время выбираясь из комнаты, он твердо был настроен кое с кем поговорить.
Синяя потертая джинсовая курточка, порванные на коленях джинсы, кепка вновь низко посажена, уже привычная маска. Чангюн наблюдает из толпы как всегда неприметно и замечает, что новенький фальшивит, даже так вливаясь в команду естественно и легко. Он замечает, как Кихён смотрит на него косо, улыбается своим догадкам, думает, что должен стащить этого парня до… И умудряется это сделать, потому что Мин сбегает после выступления поспешно, осознавая свою ошибку слишком ярко. Парням так нравился его голос, когда они впервые услышали его. Но несколько дней назад Кихёну не понравилась его хореография, а он ясно выражает свои мысли, когда недоволен. Доставая наушники, Минхёк морщится от боли в ребрах — спрей перестал действовать несколько часов назад. Все пошло не по плану, ведь они перенесли выступление. Он готов был притвориться, что стало плохо, но Кихён схватил его за запястье и улыбнулся хитро. Так первое выступление в группе провалилось еще до начала.
Кто-то хватает его за руку, прижимает к стене в улочке между домов и закрывает ладонью рот. Минхёк смотрит удивленно, давит в себе желание вскрикнуть и пытается разглядеть лицо (кепка и маска мешают). Парень оборачивается, следя взглядом за теми, кто должен пройти по улице, держит слабо. Мимо проходят друзья, обсуждают громко их выступление. Мин улавливает:
— Кажется, он сегодня переволновался, — Шону пожимает плечами, слушая Чжухона, — надо будет в следующий раз его поддержать.
Когда они скрываются из вида, парень, держащий его, отпускает и отступает на пару шагов, стоит молча, не двигаясь. Минхёк рассматривает с интересом, не уходит. Неловко потирает запястье, ищет в себе силы заговорить, потому что, кажется, благодарен за это похищение.
— Я… — он запинается, затем слегка кланяется. — Спасибо. Не знаю, почему ты это сделал, но я благодарен.
Чангюн рушится изнутри, он думал поговорить, надеялся сдружится, но не может найти в себе силы для этого. Потому что напротив глаза честные, поклон слишком низкий для человека старше его, а еще руки подрагивают. Он поднимает голову, долгим взглядом исследуя лицо Мина, и затем делает то, чего давно не делал. Пальцем опускает маску, демонстрируя улыбку. Разворачивается и уходит, не проронив ни слова.
Минхёк цепенеет, потому что у парня напротив не улыбка, а оскал загнанного зверя, но искренности в ней столько, что ему даже жаль этих слишком коротких миллисекунд. Он делает шаг вслед за уходящим силуэтом:
— Хотя бы имя… — вскрикивает он.
Незнакомец оборачивается:
— Ай Эм.
***
Какое-то время Минхёку не снятся кошмары. Он теперь танцует лучше, поет увереннее, и даже Кихён не находит причин придраться. Словно семья, которая никогда не была настоящей, вдруг в полной мере свыклась с ролью образцовости. Но хорошие времена не длятся долго, Мин это знает, но верить не хочет своим ушам.
— Мы уезжаем ненадолго, — говорит мама, ее лицо лучится искренним восторгом.
— Куда? — Мин запинается, ковыряет вилкой в тарелке, аппетит пропал.
— Мы решили, что вы достаточно взрослые, чтобы прожить несколько месяцев самостоятельно, — последнее слово она раскладывает на слоги, проговаривая медленно, смакуя его на вкус. Кихён смотрит на отца и выжидает продолжения.
— В общем, — у того голос ниже, чем обычно, это настораживает, — мы решили отправиться в небольшое круизное путешествие, а дом оставить на вас. Не беспокойтесь — мы покроем все ваши расходы. Просто хотим отдохнуть.
— Хорошей дороги, — Минхёк давит улыбку, задыхается эмоциями внутри, душит в себе страх и встает из-за стола, — я пройдусь немного после ужина. Вы не против?
— О нет, конечно, — мама улыбается, совсем не понимает такую реакцию, даже не хочет.
На улице листья опадают, все желтое горит в свете фонарей. Осенний пожар сейчас и внутри Минхёка. Он думал, будет хороший день, наполненный вниманием и заботой, но, кажется, родители забыли о чем-то важном. Мин открывает календарь в телефоне — там отмечен его день рождения, и не понимает. Он сталкивается с прохожим, поднимает глаза, чтобы взглянуть, но не видит из-за слез. Мобильник выпадает из рук, его ловят в нескольких сантиметрах от земли. Минхек приседает на корточки и не может больше держать себя в руках. Ему все равно, кто подобрал его телефон, все равно, что подумает человек перед ним.
Чангюн выскочил из дома за раменом, голод неумолим, настигает, даже если его игнорировать. А после решил пройтись по изученным улицам в надежде отыскать знакомых. Замечая парня впереди, он даже замер ненадолго, ведь тот пошатывался слегка. «Неужели пьян?» — мысль промелькнула и тут же исчезла, потому что Мин, наткнувшийся на него, точно был не в себе по другой причине. Держа в руке чужой телефон, Ай Эм топтался на месте, не зная, что предпринять. Он не плакал слишком давно, забыл каково это. Даже заглянул в телефон, чтобы разузнать причину, но там открытый календарь, отмеченный день рождения и больше ничего. Догадка посещает голову, мысли роятся, ища выход из ситуации. Он достает из пакета сосиску в тесте, запакованную в вакуум, приседает на корточки и выговаривает слишком быстро, чтобы можно было понять:
— С днм рождня.
Мин застывает, наконец поднимает голову: парень перед ним такой знакомый. И вот оно — лучшее лекарство от истерики перед ним. Любопытство уже бурлит внутри, заинтересованность так и пляшет в глазах, он вытирает щеки рукавами и пытается заглянуть в глаза, человеку с сосиской:
— Ай Эм?
Чангюн вручает ему «подарок» и телефон, поспешно встает на ноги и уходит. Минхёк следует за ним по пятам.
