Игра 3
Хёнвон помнит каждую мелочь, каждый взгляд, каждый жест после осознания. Он хранит это в своей памяти, бережно стряхивая пыль, когда приходят грустные времена: — Знаешь, два года назад я признался ему, — начинает Хёнвон, затем молчит долгое время. Минхёк тоже молчит, почти не дышит, боясь испортить создавшуюся атмосферу. Доверие, цена которому — их недавно начавшаяся дружба. [ Солнечные лучи рассекают воздух, по ощущениям особенно сухой. Хёнвон смотрит на колесо обозрения, и ему немного непривычно. — Действительно хочешь этого? — Вонхо приподнимает бровь, даже на шаг назад отступает. — Против? Боишься? — Хёнвон улыбается, ступает шаг на встречу. Игра, в которой не будет проигравших. — Нет, нет, конечно, просто разве так не делают парочки? — Значит друзья не могут? — он опускает руки, разочаровано заводит их за спину. Вонхо ненавидит, когда он так делает. Хосок улыбается хватая его за плечи: — Чего встал ? Пошли, сам же пригласил, —он даже дожидается момента, когда спрятанные руки расслабят, прежде чем сделать шаг в сторону колеса. Хёнвон улыбается, про себя ликует. По сути, его ожидание подходящего момента давно достигло предела ещё в шестнадцать. В памяти то и дело всплывают вывески и банеры с витрин, он уже тогда готов был позвонить и: «Кажется, у нас проблемы. Я влюблен в тебя. Что прикажешь мне делать?» Ответ нашелся сам по себе. Так же, как и Вонхо решил промолчать об агентстве, Хёнвон решил промолчать о чувствах. В кабине душно. Вохно чувствует, как капелька пота стекает за ухом, вниз по шее, но вытирать не торопится: — Пригласил меня, что бы молча пялиться? — на его губах проскальзывает что-то вроде ухмылки. Хёнвон дёргается от неожиданности, отрывая взгляд от злосчастной капли: — Против? — он потирает запястье, отводя его. — Нет, такого красавчика как я ещё поискать нужно. Так что смотри, наслаждайся, — Хосок знает, что перегибает палку. Знает, но удержаться не может. В нем смесь привязанности и детского любопытства, мол, как далеко все может зайти, бурлит нескончаемым ключом. Вот почему он не сразу замечает серьезный взгляд, направленный на себя. Хёнвон наклоняется к нему быстрее, чем успевает осознать. Просто хочется стереть эту улыбку, слишком довольную и понимающую. Чувства плывут перед глазами солнечными бликами, он не целует, но находится так близко, что есть желание задохнуться: — Я люблю тебя, что прикажешь мне делать? Вонхо вздрагивает от этого напора, даже вжимается в сиденье, смотрит в глаза. Больше не улыбается, но и сбегать причин не видит: — Тогда, — он почему-то переходит на шепот, ему так жарко и так холодно одновременно, — продолжай любить меня. Хёнвон отстраняется, вздыхает, точно на грудь глыбу опустили, и она давит беспощадно, дышать нечем. Он смотрит в окно. Город открывается перед глазами, просторный, яркий и совершенно пустой для него сейчас. Так хочется плакать. У этих чувств нет оснований, их можно было бы разложить внутри себя на частицы и попытаться забыть. Просто здесь и сейчас, в этой душной и теперь тесной кабине, наверное, стоило промолчать. Не поддаваться на провокацию. Кабина достигает найвысшей точки, начинает спускаться вниз. Молчание заполняет пространство, слова, застрявшие в горле розовыми лепестками, продолжат там собираться, ещё немного — и подавиться можно. Несказанные слова отдают горьким привкусом на языке. Вонхо пытается словить его взгляд, но не выходит. Словно между ними в кабине стекло. Толстое, пуленепробиваемое. Такое ставят, когда уровень безопасности должен быть высшим. Защитные реакции трещат по швам. Ему вдруг становится жаль, сожаление течет по крови, достигает до сердца, оно сжимается болезненно, и другого выхода не остаётся. Летним днём, когда жаркий и сухой воздух ощущался ярче всего, когда колесо опускало их вниз, оба чувствовали, что достигают дна этим летним днём, Хосок поцеловал Хёнвона в лоб со словами: — Чтобы я мог любить тебя. Эта капля нежности, пролитая невзначай, красное вино на белоснежную скатерть. Хёнвон ничего не видел из-за слез, но так многое хотел сказать: — Разве ты сможешь? — Просто давай оставим всё как есть. Я не буду считать это странным. Для меня ты все ещё друг. Даже если мы видим эту дружбу по-разному. Если однажды мои чувства изменятся, я скажу тебе. Двери открываются. Хёнвон не видит ничего, просто идёт, чтобы куда-нибудь идти. Ноги не гнутся. Он слышит, и ему кажется, что Хосок идёт за ним, но стоит ему оглянуться, страх набрасывается голодным зверем, рвет кожу — Вонхо нигде нет. Хёнвон смотрит по сторонам точно ребенок, потерявший родителей, и не может сдвинуться с места. Люди ходят вокруг. Кто-то берет его за руку, он вздрагивает: — Это мое обещание тебе, — Вонхо смотрит ему в глаза, подвязывая браслет на руку, — я никуда не исчезну. Буду рядом столько, сколько захочешь. Буду ценить, когда ты приходишь поиграть со мной в игры или посмотреть кино. Буду радоваться, если ты будешь засыпать в моей кровати как раньше. Это мое обещание, но я не могу изменить себя. Хёнвон наблюдает за его руками, точно зачарован. Потому что браслетов два. Потому что один ему, а второй Хосоку. Потому что это лучше, чем молчать. И ему впервые за долгое время спокойно. ] Минхёк смотрит, и ему кажется, что перед ним человек, полный воспоминаний. Хёнвон беспокойно оглядывается: — Кажется, что-то случилось, давай вернёмся. Мин кивает, улыбнувшись, и они так и не говорят о важном. Но даже так он чувствует, что стал ближе к нему. Море шумит, волны накатывают — у Хёнвона беспокойство тоже накатывает. Они не находят Вонхо дома. — Я поищу его, — говорит Хёнвон, взгляд у него мечется от места к месту. — Тогда я позову остальных, — Минхёк кивает ему, и они расходятся. Его взгляд цепляется за соседний дом. Ощущение, будто кто-то следит, закрадывается. Он подходит к двери, ради интереса жмёт на звонок, и тот пищит неприятно, но никто не выходит. Стоит ещё несколько секунд так и, когда собирается уходить, дверь за ним открывается. Мина втаскивают в дом, прижимают к закрытой двери. На мгновение ему становится страшно, всего на мгновение. Он смотрит в глаза напротив. Взгляд дикого загнанного зверя. Такой знакомый. Маска вновь на лице. Он не успевает ничего свазать, потому что Чангюн целует его. И хотя их разделяет маска, Мин чувствует это тепло на своих губах, и ему совсем не страшно. Он поднимает руки, снимает маску, она падает на пол и после, совсем неумело, боясь спугнуть человека напротив, целует совсем невесомо вновь. Чангюн вздрагивает, ненадолго он беспомощно опускает руки, осознание бьётся внутри, ускоряя его сердечный ритм. Его мучает жажда, потому он отвечает на поцелуй. — Я... — шепчет Мин, — скучал. Мир рушится. Ай Эм вспоминает, как кровь вытекала из ран. Он закрывает Минхёку глаза инстинктивно. Словно тот может увидеть что-то лишнее. — Тебе нужно уйти, скорее зови друзей, ваш друг... — Мин слушает доверчиво, ловит каждое слово, беду не чует. Беда нависает над ним куполом. Чангюн выталкивает его за дверь. Это непостоянство пугает. Он даже не успевает попрощаться. Телефон звонит в его кармане, в трубке молчит Хёнвон, слышны только всхлипы. Они находят его через двадцать минут, находят, и Чжухон оттягивает Мина сразу же — защитные рефлексы. — Не смотри... Минхёк смотрит и не может понять одно. За что?***
Солнечные лучи заполняют комнату, рассекают пространство, пылинки парят в воздухе. Легкий ветерок колышет занавески. Даниэль кутается в одеяло, открывая один глаз и сонно оглядываясь. Его взгляд цепляется за силуэт на балконе, фокусируется на нем. Мысли ползут размеренно, словно облака по небу, так спокойно. [ Даниэль ворочается, сдерживая всхлипы, и почти кричит во сне. — Пожалуйста, не нужно. Просто забирайте деньги и уходите, — на него направляют пистолет, в банке паника нарастает, в нем страх делает то же самое. Слышится выстрел, его друг падает. Кошмар продолжает сниться снова и снова. Теплую ладонь прижимают легонько к его лбу, он дрожит, испуганно открывая глаза.. — Прости, — шепчет Сону ему, — я разбудил тебя. Ты в порядке? Духота стояла невыносимая, но пот казался отвратительно холодным. Июнь был на исходе. Зелень яркими красками заполняла мир, солнце светило будто в последний раз, и Кану так хотелось жить, так хотелось защитить хоть кого-то однажды. Он пытался сдержаться, но слезы уже текли, впитываясь в чужую футболку. Тогда, впервые после инцидента, он уснул спокойно. И Сону гладил его по спине ещё долгое время, защищая от неприятных снов. ] Даниэль поднимает руку, словно тянется к чужой спине, а после безвольно опускает, и кошмары больше не беспокоят его сны. Сону оглядывается, потягиваясь: — Долго работал прошлой ночью? Будешь спать ещё? Даниэль улыбается, словно кот, стоит ещё погладить, и мурлыкать начнет: — Тебе не нравится, когда я долго сплю, так что буду вставать. И вся эта картина слишком привычная, естественно вписывается в мир. Побережье за окном, залитое солнцем, как обычно ловит волны у своих берегов, стирает границы залива и моря. В конечном итоге, все это — лишь вода. Так же, как соленная вода зовется морем, их чувства носят название. Смешанные, такие непростые и простые одновременно. Нет граней между дружбой и чем-то большим. Нет необходимости искать название отношениям, потому что вот оно, утро. Зная привычки друг друга, они отлично ладят. Чувствуя настроения друг друга, они понимают, когда отступить или когда идти до конца. Эта идеальная картина, сотканная временем, тоже имеет свои изъяны, но каждый из них готов принять их. Сону заваливается в кровать, ему совсем не хочется спать, но так хочется тепла. Кан обнимает его инстинктивно: — Собрался спать? — удивлённо интересуется он. — Да, раз уж устроили отпуск, давай оторвемся по полной, — Сону прячет улыбку в одеяле, прячет радость в глазах, прячет тепло в своем сердце. Глубже, сильнее, чтобы въелось в память и осталось там навсегда, на случай, если однажды придется проснуться в холодной постели. И пока он думает об этом, Даниэль начинает тихо сопеть рядом. В день отъезда, когда сумки были вновь собраны, а сувениры аккуратно запакованы, у Сону звонит рабочий телефон. Они переглядываются друг с другом, Кан пожимает плечами: — Я вас слушаю. — Нам нужна ваша помощь. — Место? — Пусан.***
Хёнвон помнит, как-то летом Вонхо пропал на недели две. Тогда он места себе не находил, ожидая хоть каких-то вестей от друга. А когда нашёл его, тот был в больнице. Оказалось, Хосок подхватил воспаление лёгких и никому не сказал. Хёнвон злился тогда безумно, но в конце концов был рад, что с ним все в порядке. Около недели, каждый день, тайком от остальных он ходил в больницу и проводил свободные часи за чтением в палате. Несмотря на то, что Вонхо постоянно пытался от него избавиться. Разные попытки выгнать его из палаты достигли свой абсурдности на третий день. [ — Может, мне тебя заразить, чтобы ты перестал слоняться тут без дела и дал мне отдохнуть? — Вонхо хмурит брови и выглядит словно обиженный ребенок. — Вряд ли это как-либо передается, — улыбается Хёнвон, отрывая взгляд от книги. Он сидит на стуле рядом с кроватью, это неудобно, но зато между ними расстояние всего метр. — Думаешь? — Хосок улыбается хитро, наклоняется вперёд. Хёнвону приходится задержать дыхание, расстояние, сокращённое слишком быстро, расстояние, которого между ними давно нет. Хёнвон прикрывает глаза, пуская ситуацию на самотёк. Хосок целует его. А после... Они делают вид, будто ничего не произошло. ] Хёнвон помнит месяцы флирта. Прикосновения невзначай с разным подтекстом. Иногда от них мурашки по коже бежали, так много улыбок, взглядов неоднозначных. Хёнвон помнит: однажды за просмотром очередного кино Вонхо рисовал в его ладони всего одно слово, тогда он чувствовал себя счастливым и спокойным. И ему хотелось, чтобы момент замер. Хёнвон помнит, как они подрались очень сильно из-за какого-то пустяка, после было невыносимо грустно. Он плакал тогда, бубня про себя оправдания. Хосок пришел и утешил его. Хёнвон помнит, что однажды в этой теплой и уютной картине появилась небольшая трещина, брешь из недопониманий и недосказанности. Они оба закрывали на это глаза так старательно, что это стало привычкой. Теряя время в ожидании, наверное, Хёнвон все же хотел совсем немного изменить его. Вонхо улыбался, и эта улыбка перестала быть той, в которою он мог верить. Даже так он продолжал любить его. Из всех воспоминаний, что сохранены у него в памяти, есть то, которое он отрицает до сих пор. Черный костюм, тело, осыпанное розами, такая бледная кожа. Они прощались, проливая слезы. Несли гроб к машине, челки падали всем на глаза, и было так невыносимо горько. Было столько вопросов, которые нужно было задать. Было столько ответов, которые хотелось услышать. — Любил ли меня? — Помнил ли обо мне? — Почему оставил одного? — Ты же обещал... Хёнвон не помнит, как нашел друга на утесе. Хёнвон хотел бы забыть все.***
— В этот раз все произошло по-другому, да? — Сону смотрит выжидающе на Даниэля, тот тщательно осматривает тело. — Похоже на то. В этот раз он действовал лаконично. Но это все ещё похоже на месть, — ощупывая карманы, Кан находит новую фишку, — в этот раз «О». Думаешь, в этом есть какой-то смысл? — Видимо, он составляет слово. Скоро будут другие. Он начинает действовать опрометчиво, поддаваясь эмоциям, — Сону вглядывается в парней, которых допрашивает полиция, и не может понять, что его беспокоит. Взгляд цепляется за Минхёка, тот смотрит трусливо, пятится немного, словно хочет сбежать, но не может из-за друзей. Даниэль запаковывает фишку в пакет и поднимает вопросительный взгляд на Сону: — Что-то не так? — Думаю, показалось, — он прячет руки в карманы, — кстати, откуда ты узнал? Кан приподнимает бровь вопросительно: — О чем ты? — То, что мы оказались в Пусане в одно время — совпадение? Даниэль улыбается по-детски широко и пожимает плечами: — В этот раз — да, — и он смеётся недолго, поглядывая на удивлённое лицо Сону.