***
Кан складывает фишки, слово все еще не выходит, частиц, недостающих в головоломке, с каждым разом становится все больше: — Интересно, что он пытается сказать... Кажется, он гоняется за своим прошлым. Похоже, придется поднять архивные дел, — говорит он, поднимает взгляд на Сону, а тот спит в кресле, подтянув под себя ноги. Они работали около трех дней подряд после того, как их вызвали на заброшенный склад. Даниэль улыбается, берет в руки плед и укрывает. Дело не продвигается. В этот раз никакой импульсивности не было, ошибки не были допущены, в этот раз их зацепка — слово, которое никак не сложится. Сону снится сон. Иногда такие кошмары преследуют его, даже если он отчаянно их прогоняет. Даже если он клянется себе не представлять себе это. Он стоит напротив парня, сидящего на стуле, у него в руках пистолет, и злость такая яркая, такая едкая. Он бьет его по лицу, потом следуют фразы, которые Сону не удается расслышать, бьет в солнечное сплетение, стреляет в грудь. Кровь течет, руки его тоже в крови, Он оглядывается, не заметил ли кто. Даниэль смотрит на него укоризненно, он отступает на шаг, два: — Нет, нет, это не я, это правда не я. Даниэль ухмыляется. Сону вскакивает с кресла, вскрикивая, ноги подгибаются, Кан держит его за руку, смотрит преданно снизу вверх, отпускать не собирается: — Кошмар? Ты в порядке? Он опускается обратно в кресло, мысли старается привести в порядок, но ничего не выходит, взгляд мечется по комнате от предмета к предмету. Это случается уже не впервые, комната давит темными тенями, подкрадывается к нему человеком со спины и душит воспоминанием из детства. Сону выбрал психологию, потому что хотел понять людей, но он соврал себе, потому что на самом деле хотел понять себя. Даниэль обнимает его, опускаясь рядом на колени, заключает в теплый плен: — Все в порядке. Я здесь, чтобы защищать тебя, — и звучит это на самом деле абсурдно. Потому что он сам нуждается в защите, просто сейчас это именно те слова, которые нужно сказать. Сону прижимается, по-детски утыкается в шею — эта внезапная слабость кажется милой. За окном дождливо, череда пасмурных дней никак не заканчивается, но он так устал. Пальцами сжимая футболку, шепчет: — Я опять убивал кого-то. Знаешь, чтобы представить, о чем они думают, раньше я представлял, что делаю это сам. Но мне так страшно. Убивать кого-то действительно страшно. Кан улыбается: — Я знаю, ты никого не убивал, разве это не самое важное? Сону поднимается, заглядывает ему в лицо, вид у него растерянный до невозможного: — Я, по-твоему, ребенок, что ли? — Даниэль заливается смехом, они так и сидят в обнимку. Время тянется сладким мармеладом, Сону так светло где-то внутри, так тепло снаружи, он вряд ли смог бы от этого отказаться, если бы его попросили. Если бы весна была где-то близко в календаре, то наступила она бы сегодня. До весны еще две недели, до лета еще дальше, Сону надеется, что они скоро закроют это дело и смогут узнать друг друга получше.***
Чжухон берет его за руку под столом, пальцы сплетает, и они провожают в дальний путь близких людей уже не в первый раз. Но каждый раз, как в первый, выдерживать это сложно. Шону приходит, садится напротив, с подноса на стол ставит тарелки: — Спасибо, что пришел, — говорит он, обращаясь к Мину, точно знает, что произошло. Чжухон кивает в ответ вместо него. — Сейчас, думаешь, ему легче? — обращается Минхёк вероятно к обоим, потому что взгляд его прикован к тарелке на столе. Он сжимает предложенную руку, Чжухон переплетает их пальцы, точно подает сигнал — я здесь, я рядом. Так время продолжает идти, медленно приходя в норму, оно отсчитывает бесценно утекающие минуты. Первое время Мин живет сам, но Чжухон, воплощение упорства с детства, перебирается к нему спустя неделю. Готовит, убирает и всячески пытается вернуть к обычной жизни. Они смотрят киношки по вечерам, по утрам чистят совместно зубы, и Мин, странное дело, свыкается. Доверяется, растворяется в этой атмосфере. Во сне иногда к нему еще приходит Ай Эм, приходит и жадно целует. Приходит и говорит: — Ты мой. Но стоит открыть глаза, напротив увидеть черты совершенно другие, эта тревога перед запретным проходит. Чжухон открывает глаза, когда Мин касается его щеки, взгляд у него растерянный и сонный: — Все в порядке? — он накрывает его руку своей ладонью, беспокойно пытаясь сфокусироваться на лице. — Да, — произносит Минхёк, и они лежат так какое-то время. — Пошли на свидание? — шепот рассекает создавшуюся тишину. — М, — он кивает и улыбается, — пошли. Мин не говорит: «Есть кое-что, что я хочу забыть, пожалуйста, сотри это с моей памяти» — не говорит, но это мечется в его сознании. «Есть кое-кто, кого я хочу заставить исчезнуть, пожалуйста, вытесни его, — он смотрит почти жалостливо, надеясь, что этого не видно в темноте, — спаси меня». Каждая из этих фраз так и остается несказанной, но ему кажется, что они были услышаны давным-давно. Чжухон отпускает его руку на кровать, переплетает пальцы, ему кажется, что он выиграл джекпот, оттого ему страшно: вдруг он ошибся одной цифрой, вдруг сделал недостаточно? Эта лотерея, попытка понять, прав ли он, покидает его мысли к утру, когда он засыпает. Как и было оговорено, под покровом ночи они идут на свидание. Выбирая самые скучные места для времяпровождения. Кино и кафе, до невозможности простое сочетание, вдруг оказывается не таким уж плохим. Обнаруживается это сначала к кинозале, когда на середине фильма Чжухон бесстыдно засыпает, а Мин хихикает над смешными моментами в комедии и над парнем, уснувшем на его плече, и этот просмотр кино ничем не отличается от того, что бывает у них дома. Минхёк убеждается, ему это привычно, желания отпускать это не находится. В кофе Чжухон смущенно возмущается: — Нужно было разбудить, — ворчит он, утыкаясь в меню. — Брось, мне все понравилось, а в следующий раз просто останемся дома и закажем пиццу, — Чжухон, рассматривающий пиццу, вздыхает как-то обреченно. — Со мной скучно, да? — Я бы сказал, что с тобой спокойно, — Мин заказывает пиццу у официантки, улыбаясь при этом так легко, что у Чжухона замирает сердце, — но ты очень изменился. Я думал, ты более двинутый, но, видимо, каждый из нас скрывает такие стороны дольше всего. — Я просто хочу видеть твою улыбку, — выпаливает он, и Минхёк начинает смеяться. — Я услышал тебя. Так кафе становится не таким уж плохим выбором тоже, еда кажется вкусной, день кажется свободным, воздух чистым. Мир будто бы начинает заново свой ход. Мин задумчиво рассматривает вид вокруг, когда они гуляют на обратном пути домой. Чжухон молчит, но явно хочет сказать что-то важное. Так неловко ему впервые, и он переминается с ноги на ногу, отстает на несколько шагов, наблюдать со стороны, как кто-то настолько важный идет впереди, нравится. [ — Не оборачивайся, я не выдержу, если ты обернешься сейчас. ] Он говорит это про себя, точно решает что-то важное. Весна на подходе. Цветы распускаются понемногу, собираются расцветать, опадать, дарить радость тем, кто умеет смотреть. Чжухон отвлекается на мгновение, первый распустившийся цветок уже виден на дереве. Лепесток срывается, гонимый ветром, плавно опускается на землю, мелькает на мгновение на уровне головы Мина и исчезает, потому что тот разворачивается и широко улыбается. Эта весна может стать лучшим временем года, если в этот раз повезет. — Спасибо, — произносит Мин, их подъезд так близко, что пару шагов, и они дома. Чжухон хватает его за руку, прежде чем тот решает зайти, осматривается по сторонам. Рядом никого не видно. — Прежде чем мы войдем, есть кое-что, что я хотел бы прояснить, — начинает он, отпуская руку, — не знаю, почему ты согласился. Но я должен сказать. Ты мне нравишься, — Мин кивает, прекрасно все осознавая, — поэтому, пожалуйста, дай мне свой ответ прежде, чем мы войдем. Если захочешь, мы вернем все к прежнему состоянию, так, будто этого всего не было. Чжухон точно идет на попятную, боясь, что эти хрупкие отношения разваляться от его признания, ему кажется, будто он своими рукам крошит только что приготовленный бисквит для торта, который собирались подавать слоями. Он отводит взгляд, расстояние между ними в два шага, что кажется ему таким большим. Быть отвергнутым страшно, но лучше так, чем ложные ожидания. Он набирает воздуха в легкие почти судорожно, поднимает взгляд на Мина, и нерешительность проскальзывает во взгляде: — Я все пойму, — голос подводит, предательски надламываясь, он собирается продолжить. Минхек преодолевает расстояние между ними, рушит все границы дозволенного, он твердит себе, что не станет врать такому прекрасному другу, твердит себе, что не станет его использовать, твердит и действует вразрез убеждениям. Потому целует. На улице около подъезда вместо лживых слов он отдает Чжухону поцелуй. И это, словно по шелку тупыми ножницами пройтись, вспарывает в его душе шрамы, бережно залатанные. «Не стань похожим на мать» — совесть все еще где-то на задворках пытается спасти этот крохотный уютный мир. Но сделанного не изменить. Весна пришла.***
Чангюн смотрит и не верит своим глазам. Смотрит, и чувство, незнакомое ему, сучится в дверь: здравствуй, проходи, располагайся, я тебя раньше не знал,— он сжимает кулаки и пытается дышать. Потому что его Минхек, тот, который ходит за ним по пятам, смотрит оленьими испуганными глазами, сейчас целует другого парня. Он уходит, он сбегает и обещает себе не возвращаться. Это правильно, так и должно быть. Но сердце стучит быстро, кровь вскипает, ему интересно, смогут ли они встретиться вновь однажды, но ответ, к сожалению, не приходит. Ай Эм скалится в маску, беда бродит где-то рядом, и ее будет сложно остановить. Беда преследует его с рождения, беда, которой он стал.