***
Чжухону кажется это забавным, потому что Мин, его пассивность, сглаженная неделями, вдруг надел фартук и на кухне устроил целый бунт. — Мне надоел рамен, — заявляет он авторитетно, — время здоровой пищи. Нож в его руке сидит уверенно настолько, что Чжухону даже немного страшно. Не то чтобы он беспокоился, но это единственное их жилье — вряд ли получится съехать куда-то. Ничего страшного, благо, не происходит, зато на столе появляются традиционные закуски, пахнет все пряно. — Если ты умеешь готовить, то почему мы ели рамен все это время? — интересуется он, обнимая со спины — тепла в этом жесте еще более, чем прежде. — Было интересно, когда ты начнешь жаловаться, — фыркает он, улыбка появляется на его лице. Чжухон улыбается в ответ: — Оу, я многое упустил. Они не обсуждают важное, просто наслаждаясь временем, что у них есть. Проходит весна, эта самая весна отпечатывается в сознании вишневым цветом, сладким запахом и посиделками с гитарой. Шону, приходящий время от времени, смотрит на них с мягкой улыбкой. Его взгляд говорит: «Пожалуйста, не разбейтесь в этот раз». — Меня взяли в компанию, — заявляет как-то он, когда апрель в самом расцвете, гортензии распускаются в углу парка голубыми цветочками, а каждый куст похож на огромную сладкую вату. — Все-таки пошел? — Чжухон переплетает пальцы с Мином, слегка улыбаясь, — Я рад. Уверен, ты скоро сможешь достичь своей мечты. — А вы? — Шону заглядывает в их лица, и меж ними воображаемая стена вырисовывается, — Не хотите попробовать? — Я пока что завязал. Возможно.. в следующем году, — Чжухон пожимает плечами. — По правде сказать, — начинает Мин, рассматривая переплетенные пальцы, — это была мечта брата. Не хочу, чтобы он даже после ухода думал, что я отбираю у него что-либо. Шону треплет ему волосы по-доброму, говоря этим жестом: «Не сдавайся». Чжухон кусает щеку изнутри, и у него такое глупое выражение лица, что они втроем начинают громко смеяться. Беззаботные часы продолжают утекать в никуда как всегда несправедливо быстро, но даже так — это счастье не забудется, не сотрется со временем, останется в памяти хотя бы одного.***
Кан качает головой, недовольно морщится, превращаясь в слишком правильного парня: — Ну, ты только представь, — начинает он, усаживаясь в кресло, Сону взгляд на него поднимает, — они перенесли весь архив в другой округ. Зачем, спрашивается, добавлять себе работы, нет, надо ж было до такого додуматься! Официальный запрос одобрят только через неделю. Придется ждать. — Будь благодарен, что они вообще согласились отдать тебе то дело, говорят, оно так и осталось нераскрытым. Странно, что в газетах об этом не писали, раз была такая интрига... — он пролистывает старые газеты, неспешно рассматривая заголовки, а Кан смотрит на его спокойное лицо и улыбается. Минуты тянутся, спокойно текут, оставляя приятную ностальгию где-то на задворках сознания. — О… — Что, что? — Даниэль даже подсаживается к нему ближе, пытаясь высмотреть, что тот нашел. Сону хитро улыбается и показывает на заголовок: «Из зоопарка сбежала обезьяна». Кан смотрит где-то полсекунды внимательно, даже заинтересованно, но когда смысл слов доходит до него, он поднимает взгляд, зло зыркает, легким движением вышвыривая газету в конец комнаты, и та разлетается страницами. Сону смеется — эта реакция его любимая. Иногда ему нравится подшучивать над напарником. В прошлый раз, правда, выгребать пришлось по полной — тогда Даниэль разбросал по всей комнате статистические данные за год, а Он заново сортировал их до утра. — Ты слишком напряжен из-за этого дела, — улыбнувшись, констатирует факт и наваливается на него сверху в кресле. — Продолжишь в том же духе и не сможешь конструктивно мыслить. Даниэль вжимается в кресло, их носы соприкасаются — неловко, но он не намерен сбегать, не в этот раз. Эта игра между ними тоже не впервые. Кан касается его щеки ласково, улыбается нежно: — Ты сегодня много шутишь, — он смотрит ему в глаза, и эта атмосфера между ними ломает все рациональные рамки. — Я не шучу, — серьезно отвечает Сону, — ты мне нравишься. Даниэль привык к таким выходкам, поэтому хватает его за ухо, оттягивает, Сону мычит: — Пощади, пощади, я понял! — он встает, обиженно трет ухо. Утраченное детство играет в нем до сих пор мелодию из музыкальной шкатулки, притягательную и грустную. Из угла комнаты начинает звучать сирена, Кан встает, улыбается победоносно и направляется к ноутбуку. — Ты что-то разузнал? — Сону приподнимает бровь. — Да, хакнул полицейскую систему, чтобы разузнать, не попадал ли в то время кто-либо в детдом, — он принимается стучать по клавиатуре, — и список сужается. У нас всего 8 имен. Можем проверить все, пока ждем отчет по делу. — Нет уж. У меня неделя выходного, — Он забирается в кровать, залезает под одеяло, — нужно нормально поспать. Даниэль смотрит на имена, потом на Сону, потом вновь на имена, вновь на кровать и в конце концов забирается под одеяло тоже. — Давай начнем завтра, — бормочет он, надув щеки. — Хорошо, так и сделаем. Они засыпают и под одеялом прячут руки, сплетенные в замок. Ночь носит тайны всегда уверенно под плащом.***
Чангюн приходит к дому не один раз и не два. Это перерастает в привычку — приходить и наблюдать со стороны. Он твердит себе: — Это чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Но на деле все приходит к тому, что он бесится всякий раз, когда видит рядом с ним Чжухона. Эта злость беспочвенная, неясная, вызывает у него паранойю, с которой приходится справляться самому. Он говорит себе, убеждает себя: — Мин улыбается, значит, все наконец наладилос. — Но радар, оценивающий обстоятельства, объективно сбит с верного направления. Ай Эму мерещится дома в темноте как Минхёк приходит, кладет голову на его колени, ему воспоминания подбрасывают родинку знакомую за ухом, он гладит волосы и вслух читает книгу. В этот раз у него «Алиса в стране чудес». На самом деле книг у него не так много, они валяются то тут, то там, он перечитывает их снова и снова — старая привычка. Чангюн забыл, когда начал читать, да и образу его это совершенно не подходит. Он отрывается от букв, сложенных в слова, чтобы взглянуть на Мина, но его там нет. Это не пугает, скорее привычно щекочет нервы. Чангюн кивает, точно осознавая странное обстоятельство, и признает, что скучает. Солнце заполняет комнату красным, медленно падает к закату. Он выходит из дома, как обычно собираясь сыграть в прятки. И на мгновение ему становится интересно, как далеко в этот раз зайдет игра. В углу комнаты, в большой коробке, лежат фотографии, отсеянные по непригодности. На них Чжухон целует Мина, обнимает со спины, держит за руку, много улыбается. Где-то он перечеркнут, где-то выцарапан, где-то вырезан, где-то вовсе оторван. Ай Эм надевает маску.***
Чжухон тащит его в кафе, потому что выходной да и у них, вероятно, стадия обмена подарками. Так называемая крохотная годовщина. Месяц совместного спокойствия и счастья без сожалений. Они располагаются в самом углу, в неприметном месте, зато атмосфера приятная. Заказывают чизкейк и кофе. — Нравится? — спрашивает он, видя, как Мин разглядывает внимательно резьбу на столе. — Да, приятная на ощупь. Надо будет сделать что-то подобное с нашим шкафом, — он улыбается, в нем нежность топится, растекается и заполняет все. Когда-то она прольется и, возможно, кого-то ранит. — Решил заделаться мастером по дереву? — Пора начинать искать себя, — заявляет он, нос гордо задирает. Чжухон смеётся в кулак. — Твой голос я люблю, — начинает, смотрит неожиданно серьезно, — если решишь все же пойти в агентство, то, ты же знаешь, я последую за тобой и буду поддерживать. Не нужно думать так, будто отбираешь что-то, на самом деле это не так. Уверен, Кихён сказал бы так же. Минхёк улыбается, накрывает его ладонь своей, но взгляд отводит — его мучает чувство вины. «Если бы знал мою тайну, был бы так добр ко мне? — спрашивает он себя в который раз, — Заслужил ли я это счастье? Хотя бы сейчас могу ли забыть обо всем?». Ответ приходит неожиданно быстро. Чангюн затаскивает его в туалетную кабинку, палец прижимает к губам. На нем все та же маска. Мин смотрит ему в глаза, и эта предательская преданность всплывает в сознании и не отпускает. — Как поживаешь? — шепчет Ай Эм, и у него от этой близости внезапно садится голос, злость, накопленная в течение многих часов исчезает, песком сквозь пальцы осыпается и уносится ветром. — Спокойно, — бормочет Мин, взгляд оторвать не может, но где-то подсознательно хочет сбежать. Эта крохотная кабинка стоять спокойно рядом не дает, и возможность сбежать улетучивается сама по себе. — Я скучал, — отвечает Чангюн, маску опускает, и что-то недоброе есть в этом жесте. Мин прижимается к стене. — Я тоже, — полуправда-полуложь. Он не уверен, потому что все это время усиленно пытался забыть. — Врешь, — бросает в сторону, словно не хочет признавать свои же слова и за шиворот притягивает к себе. Лица в нескольких миллиметрах. Минхёк сглатывает страх, накрывает его руку своей, пытаясь ослабить чужую хватку. Чангюн целует, вновь первый, вновь берет ответственность за все происходящее на себя, хотя, по сути, только делает вид, что берет. Мин податливый, плавится от прикосновения этих губ, противостоять чувствам не может, но выбирать такую жизнь почему-то не может. На губах появляется металлический привкус, перед глазами не одна загубленная жизнь, и он пытается избавиться от этого видения, но чем дольше его целует Чангюн, тем ярче оно становится. Кровавый поцелуй несбывшихся надежд. Минхёк отталкивает его с такой силой, что слышит, как парень ударяется затылком о стену: — Пожалуйста, хватит, не появляйся, не приходи, я не хочу тебя знать, мне вполне хорошо с ним!.. — выпаливает он слишком громко и выбегает с кабинки прочь. Он натыкается на Чжухона в коридоре, ведущему к туалету, а взгляд его перепуганный, пытается взять себя в руки — дышать все еще сложно. — Ты в порядке? — Чжухон обеспокоенно берет его за руки, те дрожат предательски. — Да, померещилось, — Мин не оглядывается на туалет, но чувствует на своей спине пристальный взгляд. — Пойдем, нужно доесть чизкейк, — он старательно улыбается, чувствуя, что сердце понемногу отпускает. — Да, пошли, — он бросает взгляд на туалет, там, кажется, действительно больше никого нет, и ему становится спокойно. Пока он видит Минхёка перед собой, пока может улыбнуться ему и сказать что-то приятное, пока готов проводить с ним дни напролет, он готов многое не замечать. Чжухон догадывается, что где-то под призрачным столбом его любви кроется страшная тайна, но, кажется, готов прощать и ждать, пока она не покажется самостоятельно.***
Ай Эм — видит Бог, а он точно наблюдает за этой совершенно неправильной и сломанной вселенной, — не хочет поступать так. Но вот он, Мин, опять приходит к нему, опять кладет голову на колени, его Минхёк не предает его и не сбегает. Его Мин сбегает вместе с ним, стоит только предложить. — Если он исчезнет, ты же вернешься ко мне? — Чангюн скалится пришедшей мысли и почему-то чувствует прилив сил, — Тогда ты будешь улыбаться только мне? Ревность, пришедшая в его дом, разрушительно улыбается, потирает костлявые руки и нашептывает грязное представление о их любви. \ — Они просто спят друг с другом \ — Ты мог бы быть на его месте \ — Если он исчезнет, станет намного лучше \ … Его ревность давно перестала быть простой ревностью как таковой, она посовещалась с его паранойей, посоветовалась с его желанием убивать, вышла на охоту до того, как он успел это осознать. Он звонит из таксофона в слепой зоне на углу, гудок, второй, и ему везет, потому что Минхёк берет трубку: — Алло? — Давай сбежим, — шепчет Чангюн и, видит Бог, пытается решить все мирно. Бог глумится над его жалкими попытками жить порядочно. На фоне Чжухон интересуется, мол, кто это, а Мин отвечает, что номером ошиблись, кладет трубку. Он осматривает пистолет, проверяет фишку в кармане и улыбается в маску. Время охотиться на львов.***
Чжухон чувствует кровь во рту, пытается открыть глаза, но от боли только жмурится сильнее. Кажется, они вышли в магазин вместе. Глаза все же удается открыть от испуга — если Мин тоже здесь, он не сможет простить себя. Над ним восседает на стуле незнакомец, закинув ногу на ногу, на нем совершенно старые кеды, напоминающие что-то из прошлого. — Очухался? Я перестарался, видимо, ты уж прости, — Чангюн рассматривает пистолет, вертит его в руках, пытаясь набраться уверенности, которой ему в этот раз не достает. — Чангюн? — сипло спрашивает Чжухон, даже не ощущая удивления — он догадывался, знал, что однажды все придет к этому. Ай Эм вздрагивает, услышав свое имя, потом заинтересованно заглядывает ему лицо: — Неужто, помнишь меня? — Не забывал, мы поступили отвратительно. [ — Давайте просто не поедем? — спрашивает Хёнвон, Вонхо сжимает его руку одобрительно. — Почему? — Чжухон оглядывается на Шону, тот пожимает плечами — Тогда давайте проголосуем, — предлагает Кихён, его намерение съездить в детдом совсем не радует. — Кто против того, что бы съездить к Чангюну, поднимите руку, — провозглашает Шону, потому что лидер, остальные руки медленно поднимают. Чжухон не верит своим глаза, ведь его друзья один за другим предают другого так запросто. — Тогда мнением большинства решено, что в детдом к нему мы ездить не будем. Чжухон неодобрительно качает головой, в конце концов соглашаясь с остальными. ] Чангюн бьет его в живот, озверело улыбаясь, со всей силы: — Слишком спокойно ты это говоришь, — смех выходит слишком истерическим, он не планировал выходить из себя. [ Чжухон подходит к туалету, потому что Мин задерживается слишком, в одной из кабинок возня тихая: — Я скучал. — Я тоже. Он рад бы решить, что ему померещилось, но память — странная вещь, он точно помнит этот голос из прошлого. Нужно сбежать, — стучит в его голове, но рассудительность и рационализм преобладают. Сбежать они могли раньше, приняв неверное решение, в этот раз стоит поступить правильно, и Чжухон не знает, как же так вышло, что Мин с ним знаком, но не собирается обвинять. Если это такая тайна, он готов ее принять. Если это то, что хочет защитить Минхёк, он согласен это защищать. ] Он откашливает кровь, боль невыносимая, хрипит: — Пожалуйста, позаботься о Мине, не оставляй его одного, — в глазах его темнеет. Чангюн не знает, в чем его секрет, но говорить о заботе, когда тебя вот-вот убьют, для него — дикость. Эта несостыковка бьет по его самолюбию, заставляет внутренних демонов бунтовать. «Голову с плеч» — вопит красная королева в его голове, он приставляет пистолет к сердцу. — Последние слова я услышал, — выстрел звучит в этот раз непривычно глухо. Он закрывает остекленевшие глаза и впервые ясно осознает, что убил. От этой мысли улыбка широкая появляется на лице, ему это чувство нравится. Телефон вибрирует около тела: Входящий вызов — Мин.