X - привет из прошлого.

Чангюн целует Мина в шею. Время — нечто эфемерное и тягучее — поглощает и растворяет эти чувства. Подавляющая нежность. Мин гладит его спину, гладит, чтобы не цепляться в нее от страха, заложенного где-то внутри, податливо прогибаясь под мягкими прикосновениями. — Ты слишком похудел, — жалуется Ай Эм и берет его за руку, переплетая пальцы. Он заглядывает ему в глаза, и эта любовь ядом распространяется по телу. Не любовь — абсолютная зависимость. Её можно ощутить только так, в темноте, когда нет правил и нет ограничений. Когда оскал может казаться доброй улыбкой, если смотреть достаточно внимательно. — Ты же знаешь, — шепчет Минхёк, дыхание у него сдавленное и сбитое. Это подсознательное ощущение опасности — его тело совсем не привыкло к настолько добрым прикосновениям. Молчание затягивается, и Мин не придумывает ничего другого, кроме как целовать Чангюна, и ощущается это совсем иначе. Разговор телами, неловкими тёплыми движениями.  Прикосновения — пастельные штрихи, ещё немного, и они бы могли нарисовать прекрасную картину их любви. Правда в том, что эти сплетённые пальцы оставляют ледяные ожоги на коже. — Знаю, — отвечает Чангюн, когда доходит поцелуями до ребер и жаль становится постепенно сильнее. Память мурашками по коже подбрасывает чувство от последнего раза, он выдыхает возбуждённо. Его Мин сейчас рядом, не исчезнет и не уйдет. И мир начинает отражаться в его глазах окончательно неправильно. Минхёк замечает эту перемену, потому что ему мерещится кровь в каждом месте, где его кожи касались чужие губы. И хотя в этой темноте он не может ее рассмотреть, липкое ощущение не даёт покоя. Он судорожно выдыхает, утраченное тепло разливается где-то внизу живота. — Пообещай мне, — шепчет Мин на вдохе, смелости не хватает сказать прямо, поэтому он отводит взгляд в окно — темные занавески скрывают за собой мир и их от мира. — Что? — Ай Эм нависает над ним, пытаясь заглянуть в глаза, мир сжимается до этой маленькой комнаты, и ему становится тревожно. — Когда закончишь со своей местью, убей и меня тоже, — произносит он одними губами, слишком тихий шепот, чтобы расслышать. Чангюн читает, замирает и на мгновение совсем по-детски испугано смотрит на него. Так обычно пугаются, когда родители знают о вине и просят нести ремень, умышленно приближая неизбежное наказание. Мин смотрит на него, улыбается, в этой улыбке суицидальных наклонностей больше, чем во взгляде. Ею можно здесь и сейчас вскрыться. — Я больше не буду, — шепчет Ай Эм, слёзы наворачиваются на его глаза, и он сжимает простынь у головы Минхёка, не зная, как поступить. Мин гладит его по щеке, притягивает к себе, обнимает. Пальцы нежно путаются в волосах Чангюна, и жест этот — самый естественный в мире. — Я ... — начинает Мин, его губы касаются уха, — могу любить тебя, если ты позволишь. Минхёк готов эту любовь нести за двоих, если это поможет хоть на мгновение, готов закрывать глаза на всё и дальше. Ай Эм плачет в его руках, все недолюбленное, все болючее надрывается в нем и исчезает с утренними лучами. В комнате, все ещё темной, у него все это время был свет. Когда он перестал его замечать?

***

Шону приходится поговорить немного с местными, чтобы хоть как-то воссоздать картину: — Да, был у нас такой. Хоть и перестал говорить об этом на второй год, но, кажется, до последнего ждал приезда друзей, — отвечает женщина, заправляя волосы за ухо — тех уже коснулась седина, а морщинки собрались лучиками у ее глаз. Кажется, она много улыбалась. — Каким он был? — он рассматривает фотографию на стенде и совсем не может сопоставить этого парня с фото с тем, который был вместе с ним в группе. — Следователей нынче развелось много, — ворчливо отвечает она. Шону смотрит вопросительно: — А? Кто-то ещё приходил? — Да приходили недавно двое, говорили, что ищут серийного убийцу. Страшные времена нынче наступили, — женщина сглаживает складку на юбке, слегка поджимает губы. — О, — он машет руками отрицательно, — Чангюн мой друг. В детстве случилось кое-что, и мы так и не смогли его навестить. Теперь остался только я. Хотел узнать, все ли с ним в порядке. — Несчастное дитя, — причитает воспитательница, — его и здесь не обошла жестокая судьба. Такая трагедия. И она рассказывает историю о несбывшихся мечтах и ожиданиях, о девочке, не успевшей увидеть мир, и о его попытках кого-то защитить. — Чангюн не был жестоким, он просто хотел любви, как хочет любой ребенок. В нем преданности было больше, чем в ком-либо. Вы бы видели, как он плакал на ее похоронах. Шону кивает — их разговор бессвязное целое вносит представление о том, что пришлось пережить другому. Он даже не подозревал, что жизнь бывает такой. На берегу озера из срезанного дерева — новые ростки, их отношения — как это дерево. Давно увяли, но продолжают пытаться вырваться в свет. Шону обращает внимание на двоих и даже с  противоположного берега может узнать их. — Здравствуйте, — он кланяется, когда подходит. Они сидят рядом с друг другом, перешептываются, видимо, о чем-то важно, пальцы переплетены.  Кан поднимает голову, отрываясь от разговора с Сону, и удивлённо улыбается. — Здравствуйте, — им обоим приходится встать, чтобы не выглядеть неловко. — Слышал, вы ищете подозреваемого? Сону оглядывает его с ног до головы и улыбается широко. Даниэль знает этот взгляд: — А вам есть что нам сообщить? — Наш друг, — говорит Шону, скрывать ничего не намерен, — ранее был помещен в этот приют. Сейчас о нем нет вестей. — Мы знаем, — Он кивает, Кан хватает его за руку, отрицательно качая головой.  — Думаете, он сделал что-то плохое? — спрашивает Шону, отрицая очевидное предположение. — Узнаем, когда найдем его, — Даниэль улыбается ободряюще. — Возвращайтесь домой. Вам следует больше отдыхать. Искренняя обеспокоенность. Они расходятся — ничего однозначного. Кан уводит напарника подальше, мол, хватит пытаться вытянуть из людей то, чего нет. Шону остаётся на берегу, садится и долго размышляет о прошлом. Воспоминания одно за другим всплывают и на самом деле, и если бы спросили сейчас, он сказал бы: — Это была моя вина.

***

— Ты много молчишь, — заявляет Шону как лидер, присаживаясь около Чангюна. Тот присоединился к ним около месяца назад и все ещё мало говорил, но стоило начать читать рэп, и в разговорах пропадала необходимость. Шону — вокалист, он привык все выражать голосом, вот почему признает такой способ выражать мысли, хоть и не согласен с ним полностью. — Я просто не знаю, что мне сказать. Тут все такие общительные, не уверен, что вписываюсь в картину, — голос у него хоть и уверенный, но тихий. Шону ободряюще сжимает его плечо: — Ты отлично справляешься. Уверен, со временем привыкнешь. — Правда? — в нем детского больше, чем кажется на первый взгляд. Шону улыбается на этот вопрос. — Конечно. Если не справишься, можешь забрать мою жизнь. — Я заберу, — хихикает Чангюн, и они пожимают друг другу руки. Эта шутка, брошенная невзначай, очевидно откладывается на время, оставляя свой неизгладимый след в будущем. Чангюн начинает больше говорить спустя какое-то время, и все слова забываются, стираются из памяти, зовя за собой тишину. Тишина, как известно, способна свести с ума.

***

— Нам остаётся его найти, да? — они садятся на автобус в родной город, и Кан устало смотрит по сторонам. — Это, конечно, верно, но не станет ли он нам препятствовать? — Сону поправляет подлокотник, по привычке осматривая людей в салоне. Женщина с ребенком, две подруги, офицер, парень в костюме офисного сотрудника, пожилая женщина и водитель. Не так уж и людно, учитывая время. — С чего бы ему? — спрашивает Даниэль, опуская тяжёлую голову на соседнее плечо — голова немного кружится, — Этот Шону — бывший лидер группы, но как не посмотри, они все бросили его в одиночестве. Он целует его в лоб, недовольно цокает языком: — У тебя жар. Когда ты успел подхватить простуду? Кан улыбается, бормоча: — Не целуй меня на людях, это смущает, — усталость даёт о себе знать, потому что говорить подобные вещи совсем не в их стиле. Сону гладит его по голове: — Просто спи, мы продолжим завтра. А когда закончим, я буду тебя смущать где-нибудь в Японии. Даниэль приподнимает голову, его губы касаются подбородка, он выдыхает: — Тогда позаботься обо мне, — шепчет Кан, засыпая. И путь кажется не таким уж далёким. Сону не будит его, а взваливает на свою спину и несёт до офиса. Заставляет выпить лекарство, обтирает влажными полотенцами, и этой заботы хватит, чтобы потом какое-то время поступать как вздумается. Этой заботы хватит, чтобы выразить чувства без слов. Они до сих пор не обсудили, но, кажется, понимают все без слов. Это негласное согласие обоим нравится.

***

Шону заезжает к Мину без предупреждения, потому что нервничает. Хотел бы он объяснить все так, чтобы было ясно. Он проходит в комнату, видит на кровати сбитые простыни и подушки — полный беспорядок. Занавески темные угнетают. — Ты один? — спрашивает он, заметив на тумбочки две чашки чая. Минхёк мнется в дверном проёме, но все же проходит и садится на кровать: — Да, один, — это даже при всех его усилиях звучит как ложь. Дверь с громким хлопком закрывается, и Мин вздрагивает, переводит взгляд на Шону, закусывая губы. — Кто это? — спрашивает тот, вставая со своего места, — Друг? Его имя случайно не.. Минхёк смотрит на занавески, выдыхает тихо и шепчет: — Чангюн, — сообщает он, и его взгляд бегает по комнате в поисках спокойствия, — он мой друг. Шону это уже не слышит. Он вылетает из квартиры, пролет за пролётом спускается по ступенькам вниз, нужно догнать, нужно узнать за что, чтобы после понять и простить. Ай Эм к такому не привык. Это он обычно преследует, он наблюдает со стороны, он играет в игру, в которой сам устанавливает правила. Сегодня, даже несмотря на обстоятельства, атрибуты у него с собой, но он же обещал. Чангюн слышит, как кто-то его нагоняет, и готов взвыть бессильно, ощущая себя загнанным зверем. Он не станет сдаваться, в этот раз он станет. — Постой, — окликает его Шону, и, когда они поворачивают в переулок, Ай Эм вздрагивает, потому что впереди его ждёт тупик. Он просчитался, на секунду забылся и просчитался с поворотом. Маска прикрывает лицо, но ему все же приходится обернуться. Их взгляды встречаются. Чангюн выжидающе смотрит, сжимая пистолет в кармане. В этот раз не готов. — Ты же Ай Эм, да? — Шону не уверен, но взгляд ему кажется знакомым. Маску приходится снять. Он сует ее в карман, вынимает руку — она дрожит почему то, — вместе с рукавом выпадает фишка, и она катится к ногам Шону. «T» прописная бросается тому в глаза. Он медленно поднимает голову, когда Чангюн уже направил на него пистолет: — Прости, — говорит он и почти плачет, — Я обещал этого больше не делать. Но у меня нет выбора. Шону отступает на два шага: — Мы могли бы поговорить, — напряжено шепчет он, капелька пота стекает по его щеке. — Нам не о чем говорить, ведь ты дал мне обещание, — Чангюн чешет дулом пистолета свой висок, — я только вспомнил. Ты сказал, если я не справлюсь, отдашь мне свою жизнь, — почти кричит, истерия разливается по сознанию, потому он вновь направляет пистолет на Шону. — Твое последнее слово. Загнанность, страшнее помутнений рассудка. А если это собрано в одной голове, беды не миновать. У Чангюна, очевидно, и то и другое, вот почему Шону не знает, что сказать, чтобы успокоить его. Он поднимает руки в надежде, что этот жест хоть немного разрядит обстановку. Звучит выстрел. Ай Эм испуганно смотрит на свои руки, на грудь Шону, из которой начинает идти кровь. Тот оседает, сжимая окровавленное место, и Чангюн идёт на попятную, впервые не уходит спокойно, а сбегает. Шону закрывает глаза и на мгновение хочет верить, что отдал жизнь не зря.

***

— «Пожалуйста, защитите Минхёка, скорее всего, они вместе проводят время. Шону» — зачитывает Сону сообщение вслух, методично поправляя одеяло Кану. Он пытается набрать номер, с которого пришло смс, но на той стороне лишь затяжные гудки. И в нем зарождается небольшое беспокойство, что они опоздали вновь.