Царь с царицею простился...

      Третья седмица пошла, как Алесия, царевна Северская, в терему Вышнегорском поживала. Беспечальна жизнь ее была, не беспокоили хозяева ее добрые. Утром потрапезничают — да и из дому поразойдутся, кто стражу по лесу несть, кто дичи добыть, кто прииски медные проведать — в недобрый час вдруг кто покусился на добро бесхозяйное? Боярин — тот села да веси обойдет, заимки лесные, все повыведает, как люди живут, как подать царскую платят, не забижают ли тати их лесные да иноземные. Алеся тем времечком терем прибирает, от подмоги с первого дня отказавшись, о порядке во дворе заботится: подметет, кур-гусей покормит, цветы дворовые польет; токмо за конями своими кажный брат сам глядит, а ей заповедали. А как умается — то за наряд свой венчальный сядет, жемчугами, матушкой дареными, расшивать примется. Намедни котенок прибился махотный, игривый до чего. Все руки исцарапал-искогтил, ажно вода щиплет, как стирать с щелоком примется. Нескучно жилось царевне в боярском терему. Вечером хозяева добрые возвращались, так Алеся стол собирала, богатырей потчевала. Как в добром духе будут — сказку аль быль порасскажут веселую, на гуслях младший сбряцает. Самый говорливый младший был, все-то Степан царевну расспрашивал: и кто жених ея, и как с царицей-мачехой ладят, и правда ли, что мачеха та ночью в птицу оборачивается, и как в терему царском житье-бытье, и как… Царевна улыбалась лишь в ответ, наказ матушкин вспоминая. Так и подоспевало время ночное, расходились по почивальням своим до утра. Також и утром тем достопамятным проводила хозяев царевна из дому, только терем прибирать начала, слышит — в оконце стучатся. Нахмурилась Алеся. Вышнегорские, что стар, что млад, чрез дверь заходили домой всегда; молочка деревенского в крынках селяне ранехонько приносили. Поглядела в окошко царевна, охнула да на крыльцо выбежала. То служанка старая матушкина, Ядвига, пришла, как намечено было. За стол было гостью царевна усадила, напоить-накормить скоренько, — отказалася та. Не медлила Ядвига, ибо нельзя медлить было ей. Молвила: — Слушай меня, девонька, да на ус мотай. Позатого дня явился в Северск-град жених твой, Елизар. Весь терем на уши поставил, воеводу с батюшкой твоим загонял, все об тебе выспрашивал. «А також брата свово, вестимо, долго пытал», — про себя хмыкнула старушка. «Одна Адри носа из покоев своих не казала, хворой сказавшись». — Как прознал про донесения воеводины из сел-градов, в путь-дорогу собрался да с отрядом на рассвете выехал. За ним и боярин Осмомысл следом. Вышнегорские хозяева славные, да ума не шибкого — кто только тебя за дорогу вашу не перевидал. Сего дня сумерки пасть на землю не успеют, как они здесь будут. Тут самое сложное и начнется. Осмомысл-воевода не зазря хлеб свой ест, как настигнет Елизара он с тобой, мигом в столицу возвернет к батюшке да на прежнем женихе твоем и обвенчает. Не станет в дела чужие королевич ввязываться, домой ускачет на коне своем. А ты так здесь и запропадешь с супругом своим.       Глаза Алесины вовсе с плошки размером стали, губки приоткрыты, взгляд жалобит. Котенка свово с пола за шкирку подняла, на коленки усадила да поглаживает, а руки исцарапанные також и трясутся. Котенок на Ядвигу косится, шипит, — не по нраву гостья. Ядвига в ответ пальцем костлявым ему погрозила да продолжила. — Передает матушка твоя, царица, вещь толку предивного, что надобна тебе нонче же стала. Ни одной душе живой не кажи о ней, не скажешь? — грозно вопросила гостья. — Не скажу, бабушка, — вовсе лицом помертвела царевна, котенка стиснула пуще прежнего, ладонь для предметы предивной протягивая. А тот возьми да садани по ладошке ея лапою с когтями выпущенными. Вскрикнула царевна, котенка выпустила, да порез кровью наполнился. А Ядвига знай протягивает яблоко крупное, наливное, так и светится. — Дозволь, бабушка, я руку оботру… — Некогда! — рявкнула Ядвига, так в руку пораненную яблоко и сунув. Липкое яблочко оказалось, удержать в руке труднехонько, выскользнуло на пол оно, под лавку укатилося. Царевна было наклонилась поднять его, ан чует — немеет ручка болезная, да немота скоренько до плеча добралась. По груди разлилилася. Вздохнула царевна, молвить что-то восхотела, а слова нейдут. Закрылись очи ясные, пало тело на лавку да и замерло. Один котенок так и шипит из угла на Ядвигу, смирнехонько на царевну глядящую. — Ну тебя! — вдругорядь погрозила котенку пальцем Ядвига, руки полотнищем, из котомки походной вынутым, отерла да вышла из терема. Обошла его да по тропке знамой бодро зашагала. У ручейка руки по два раза омыла, полотнище под кустом, от воды подале, прикопала. Заслышала голоса мужеские от терема Вышнегорского — еще скорее пошла, покуда до полянки не дошла. Там паренек малой с городища близлежалого с телегой запряженною ждал ее, краюху пожевывая. Солнцепек, самое время трапезничать. — Что, бабушка, проведала могилку ты свою? — Тяпун на язык тебе, окаянный! — открестилась от подобной чести Ядвига. — Не мою, сынка мово, на приисках с младых лет трудился, рук не покладая, так по молодости в гору и сошел… — В третий раз одно и то же баешь, бабушка, — тоскливо проворчал отрок, краюху дожевывая да на сани вспрыгивая. Ядвига следом взгромоздилась, за борт смолистый крепенько ухватившись. — А и послухаешь в четвертый, ишь, экие вертлявые молодцы пошли! Вот в мои годы… Цыкнул коняшке отрок, шагом неспешным послал до городища родного, а сам обшарил рубаху со штанами — ба! еще одна краюха, невесть как завалялась. С краюхой родимой какие угодно речи выдюжишь, да еще добавок к прежней новую монетку золотую дадут… — А коли быстрее поедешь, малец, так и еще две монетки подброшу! — как подслушала мысли его старуха. — Деньги в годы мои — богатство невеликое, а вот корова у меня с утра не доена — это да…

***

      С третьей, а то и четвертой телегой добралась Ядвига до детинца, подходит к терему царскому, а тот в дыму весь стоит, особливо северное крыло полыхает, то самое, царице под покои отведенное. Ахнула старая служанка, что есть мочи к выходу потайному на задний двор кинулася. Бегает челядь, с ведрами-коромыслами носится, крики, топот, плач чей-то детский. А у самой ограды теремной, в тени, не приглядываться — вовсе не заметишь, привалилась фигурка невеликая. Сидит Адрианна на земле самой, бледная, ажно лица на ней нет, босая да простоволосая, платье тонкое домашнее на ней. — Живая! Деточка моя, — кинулась старушка к ней, а того быстрее тень из-за угла метнулася, полотном плетеным темным, в коем овес таскают на дворе, царицу с головой накрыла. Возмутиться хотела Ядвига этакому беспределу, как обрушилось с тихим хлопком чтой-то на голову ее седую; взмахнула руками по-птичьи старая нянька, да не улетела со двора постылого, — улеглась на землю, в слякоть снежно-гарную, да потек ручеек в свете зарева пожарного черный до самой ограды.