— Не знаю я, что с ним, — наконец, вздохнув, признал лекарь.
Вместе с ним вздохнули все набившиеся в спальню: матушка с батюшкой княжича, ключница немолодая, два друга батюшки княжича, восемь слуг, из коих четверо женского полу, две собачонки домашние матушки княжича, под постелью скребущиеся, один дворецкий — лицо назначения и чина невнятного — и она. Впрочем, Адрианне почудилось, что и за ней вздох прозвучал, но сие должно быть исключительно от воображения молодого да ретивого.
— Как это — не знает? — ломким от слез голосом вопросила княгиня. — Это что же: пятый лекарь приходит, берет деньги и говорит «не знаю»?
— Это лучше, нежели небылицы рассказывать примутся, — успокаивающе гладит княгиню по плечам князь. Несчастный лекарь, о коем говорят, будто его уже нет, нервно пакует свою суму, подозрительно оглядывая рослых слуг: а ну как недовольная княгиня сей же чай повелит дюжим молодцам за ноги выкинуть незадачливого ученого мужа в окно?
Выкидывать никто никого не собирался. Обронила еще пару слезинок княгиня, поглядел спокойно на недвижное тело сына князь, прошаркала к выходу ключница, придержал ей дверь аккуратненько дворецкий. Следом просеменили перешептывающиеся служанки, слуги, те самые дюжие молодцы, вытащили из-под постели больного рычащих собачонок и ушли искать им новое местообитание, из коего не смогут они цапать за пятки неосторожно приблизившегося домочадца. Убрели глазеть в окно и распивать валашский хмель друзья князя. Сам князь вывел княгиню, напоследок неодобрительно покосившись на стоящую у выхода Адрианну. Будто виноватая она, что путь к усадьбе летошней княжеской лежит через поле непаханое, а ночью дождь прошел добрый. Все одно видок у нее лучше, чем у Рэя. Бледный, ажно веснушки проступили, лицо усталое-преусталое, не знай она, что что он лежмя лежит эдак третий день, подумала бы, что выспаться решил княжич, махнув на родню и опыты свои рукой. Брови густые насуплены утомленно, так и говорят: «Да оставьте вы меня в покое, надоели вы мне все!»
— Ну нет, не дождешься, Рэй, — пробормотала Адрианна, из сумы принесенной доставая книжку записную, вручную сшитую, в кою все опыты свои заносит княжич, да бутылек, в книжке этой описанный подробненько.
— Три капли раствора процеженного с водой развести и выпить, — попробовала на слух девушка рецепту.
Кувшин с водой в самый раз у постели стоял. Без чашек и мисок рядом отчего-то. Не то лекарь с перепугу унес, не то кувшин сей стоял декору ради, не то служанка не шибкого разумения его сюда принесла. Задумалась Адрианна. В кувшине разводить — а как потом вливать в Рэя его содержимое до дна прикажете? Захлебнется еще. С другой стороны… Девушка подошла к окну, распахнула его, поглядела вниз. Розовые кусты равнодушно отнеслись к постороннему вниманию. Недолго думая, Адрианна вылила его содержимое вниз. Заглянула внутрь. На донышке осталось в самый раз на три заветные капли. Капли были светло-желтые, зело подозрительные, зато не пахучие, канули они в жерло кувшина с тихим всхлипом.
Процедура вливания целительного напитка встретила неожиданное затруднение в виде размеров постели: дотянуться до лица Рэя, не взгромоздившись на простыни, было возможно лишь в прыжке. Плюнув на приличия, Адрианна, девица отменного воспитания, жестокими обстоятельствами принуждена была с заткнутыми за пояс юбками взлезть на постель и, приоткрыв губы спящему, приподнимать кувшин до тех пор, пока он всей широкой горловиной не разместился на лице пациента, влив в рот последние капли. За дверью послышались шаги. Азарт кончился вместе с содержимым кувшина, Адрианна заполошно огляделась и задом начала сползать с постели. Притопнув пару раз на месте у дверей, шаги последовали дальше, девушка почти выдохнула, как за спиной раздался низкий утробный звук, каким в балаганах озвучивают всяких чудовищ и упырей. Адрианна, девушка современного воспитания, обернулась и похолодела: зрелище княжича, начавшего приходить в себя и звуки издававшего печальные, тронуло бы сердце девушки поболе нежной, нежели Адрианна, доносись они не из-под злосчастного кувшина, все еще возвышавшегося на лице больного и не думавшего падать в какую ни на есть сторону. Звуки становились все требовательнее, а кувшин наотрез отказывался отлипляться от своего хозяина.
— Рэй, ты только не переживай… — как могла беспечно начала Адрианна.
— Я спокоен, Адри, — прогудел кувшин в ответ, — и стану еще спокойнее, когда задохнусь винными парами.
— Ну, знаешь ли, — пропыхтела в ответ девушка, перекинув одну ногу через грудь кувшиноглавого княжича и тяня изо всех сил гончарное изделие вверх и немного вперед, — что намешал в своем противоядии, то и расхлебываешь. Помочь мне ты не собираешься?
— Руки не шевелятся… — ответил едва слышно, да медлительно так, будто губами не двигая.
Повод для паники был на диво близок, если бы княжич не отвлекся на слова соседки.
— Я намешал? Не мог я такого намешать и…
— Ииии… — тоненьким взвизгом ответствовала ему кувшинная изнанка, осветившаяся на миг светом и вновь канувшая в тьму вместе с не удержавшимся в сидячем положении девичьим телом.
Расплетшись спустя пару мгновений, обнаружили они единовременно что:
кувшин определенно до исторического момента пробуждения княжича был вместилищем винных напитков, причем неотмытым, оттого с горлом липким;
руки мало-помалу двигаться начали, и очнись княжич в одиночестве, за эти несколько минут бездвижности бы поседел;
нос княжича от столкновения со спасительницей не пострадал, равно как и остальные части тела;
и хорошо, что отплевываться от волос ему пришлось долго, иначе бы Адрианна услышала о себе многое.
Вместо этого услышала она лишь тихое:
— Спасибо. Ты не сказала…
— Твоим родичам о яде змеином? Нет.
— Спасибо, — повторил Рэй. И пальцы ее ладонью, едва от немоты отошедшей, дрожащей еще, чуть сжал.
***
— И внове криво выходит! — морщинистый палец ткнулся в вышивку, едва не выбив пяльцы из уставших рук.
Адрианна глядела на творение свое с отвращением плохо скрываемым. После взгляд на окно переводила и успокаивалась — солнце с зенита сдвинулось, скоро покинет окна ее комнаты, а значит, скоро можно будет с чистой совестью отложить вышивку, ибо маменька запрещает в сумерках рукодельничать. Глаза сие портит.
— Не гляди, не гляди на солнце, — усмехнулась Ядвига. — У нас завтра есть, и послезавтра…
— Не могу завтра, — споро отперлась Адрианна. — Визит у меня.
— Да какож визит, когда хозяева сами отбывают? Слабы уловки твои для меня, деточка, — сухенько усмехнулась нянька.
— Как отбывают?
Так и отбывали, ни слова не сказамши. Слуги-от быстрехонько про все разузнают, и обидно сие: узнавать о друге не от самого друга, а от слуг.
— А смысл был говорить? — Рэй тоже холоден и недоволен, губы поджимает.
— Чтобы знала, вестимо! — Адрианне хочется, чтобы голос прозвучал как можно холоднее, ан обида так в кажном слове сквозит, юна она, чтобы такое скрыть. И он на нее смотрит до обидного снисходительно, даром что на ногу не опирается, а выше ее на голову.
Она не спрашивает больше, просто смотрит. Открыто, прямо в глаза. Глаза у Рэя обыкновенно светло-карие, с лучиками золотистыми. Ныне только темными глядятся, недовольными.
— Отец вызывает в замок, — уступает он, неохотно отвечает. — Не знаю зачем, но вещей просил забрать на весь год, в имении тоже только пара слуг остается.
Неловкое молчание. Слышно как шмели гудят на поле, деловито так. Адрианна почти взрослая, об этом ей кажный день маменька с няней твердят. Отец токмо поглядывает одобрительно, как с кажным платьем новым у дочери талия все туже в корсет пакуется, все взрослее личико делается, а волосы — темнее. Адрианна сурьезно смотрит на юношу, тоже почти мужчину перед нею, кивает этикетно и разворачивается. Это ничего, что по полю этикеты дамам не советуют ходить, она и не вполне дама еще…
— Адри, постой!
Она побежала.
Тем же вечером он вернется, одетый по-дорожному, со слугами и запряжными лошадьми за спиной. И венком из луговых цветов в руках. Благочинно попросит у ее отца попрощаться наедине. Адрианну, недовольную и злую, повертев у дверей и поправив ленту на платье, выставят на крыльцо.
— Знаешь, как мои поместные тебя зовут после Купалы? — он говорит как ни в чем не бывало, почти весело, только глаза грустят. Пройдет всего пара лет, и он научится мастерски прятать взгляд. — Царевной. Как ты в том венке зверобойном появилась…
Он смутился немного, но все-таки проделал этот шаг и надел на белокурые ее волосы венок. Какая-то травинка щекотала ухо, Адрианна качнула головой.
— Не нравится?
— Нравится, Рэй, — только смотреть в твои глаза не получается.
— Пора, Раймир! — окликают княжича из сопровождения.
Он лишь досадливо пожимает плечами.
— Ты будешь ждать меня, Царевна? — и шутливо вроде спрашивает, а глаза серьезные. И тянет по-детски ответить «Нет», а Адрианна знает, что не след. Она уже взрослая для детских обид.
— Возвернешься — узнаешь.
Тот самый цветок, ухо немилосердно коловший, выдернула и в руку Рэю вложила. Тот будто и повеселел, улыбнулся задорно.
— Обязательно возвернусь.
***
В ту ночь, впервые бессонную, Адрианна повзрослела разом на пару лет. Когда год спустя Раймир, княжич валашский, отряда посольского часть, перешагнет внове порог дома, уверенный и немного язвительный, зашедший к ней ране, нежели в собственный дом, он скажет свою, непременно заготовленную, фразу:
— Ты так и ждала меня, Царевна?
И поймет миг спустя, что со словами опоздал, ибо встречала его не царевна вовсе, но — Царица. Статная, зеленоглазая, золотовласая, она улыбнется взрослее, чем прежняя Адри, взглянет смелее. С того мига оба поймут одно. Они пропали.
