Свобода выбора

      Сперва мне показалось, что я ослеп.       Мир вокруг выцвел в серый — серой была земля, серым было тусклое солнце на таком же тусклом небе. Я видел разбросанные вдалеке серебряные огоньки, но кроме них не было ничего. Здесь жил туман, один туман; настолько плотный, что я едва мог различить что-либо на расстоянии нескольких шагов.       Страх разросся в груди тяжелым комом, я отшатнулся назад, судорожно пытаясь вспомнить, как это — видеть цвет. Черная рама зеркала-элувиана за моей спиной, я помнил, с другой стороны была инкрустирована золотом, и сейчас даже этого было бы достаточно, одного-единственного блика…       Но ровная амальгама под моими пальцами оказалась мутной и холодной. И такой же невзрачно-серой, как и все вокруг.       Я стоял один в мертвом мире, в котором не было ничего, кроме тумана. И дверь не собиралась выпускать меня обратно.       Зажмурившись, я обратился к последнему, что осталось.       …взываю, Старший…       Песня и воля во мне отозвались сразу, прогремели внутри торжествующим гимном силы. Задохнувшись, я запрокинул голову, жадно глотая каждую ноту. Судорожно втянул воздух, полную грудь, ощущая, как неохотно отпускают невидимые жгуты.       Цвет так и не вернулся, но серый обрел контрастность, и тени как будто стали глубже. Не тот мир, к которому я привык, но, по крайней мере, я больше не ощущал себя выброшенной на берег рыбой.       Есть определенные и весьма веские причины, почему обычным людям не стоит связываться с магией. Обычно это все имеет крайне нехорошие последствия.       Каменная тропа под ногами выглядела странно. Не удержавшись, я наклонился, потер один из мелких булыжников пальцами — ощущения были такие, словно это был не камень, а застывшая смола. Сорвал росшую из трещин травинку — та как будто хрустнула, ломаясь. И зазвенела мелодично и тонко.       Где-то в тот самый момент я очень отчетливо вспомнил предупреждения Садовника о волках.       Ох.       Я торопливо распрямился, на всякий случай еще раз оглянулся на потускневшее зеркало и осторожно шагнул вперед, в туман, ориентируясь на слабый блик света. Вряд ли волки, если они действительно здесь водятся, ощущают себя так же дерьмово. Если я хоть что-то понял из слов Имшаэля, я влез без приглашения на чужую территорию, и учитывая то, что я теперь знал о Фенрире, меня вряд ли мог ждать хороший прием.       Мне нужна была другая дверь. Дверь, которая вывела бы меня к Редклифу.       Оставалось придумать, как ее найти.       Туман был настолько плотным, что казалось, будто бредешь по горло в воде. Я шел, стиснув зубы и сосредоточившись на счете — шаг, еще шаг, еще. Пятьдесят шагов — и я дойду до другого зеркала; я уже мог различить выступавшие над пеленой очертания рамы. Исходящее от него свечение внушало слабую надежду на то, что магия элувиана еще жива. И если мне очень сильно повезет, это окажется та самая дверь, что мне нужна. И она согласится меня пропустить.       Что делать, если мне не повезет, я не знал.       Серебряный блеск был уже совсем близко. Решив, что, в случае чего, упредить удар мне все равно не удастся, я пошел быстрее, разгребая туман руками. И, наконец-то выбравшись из сизой пелены, с облегчением отряхнул ладони.       Это новое зеркало выглядело почти так же, как и то, через которое я прошел сюда, лишь поверхность его была словно затянута льдом. Лед стекал на землю, и изморозь искусным узором покрывала плиты. Но я, стоя на расстоянии двух шагов, не чувствовал холода.       Ну что же.       На всякий случай я еще раз без особой надежды огляделся по сторонам в поисках какой-нибудь очевидной подсказки. И, ожидаемо ничего не увидев, набрал в грудь воздуха и шагнул вперед, приложив ладонь к зеркальной поверхности.       Лед обжег кожу невыносимым холодом, жадно вгрызся в плоть. От неожиданности и резкой боли я отшатнулся прочь, едва удержавшись от вскрика, торопливо выдернул из ножен кинжал. На серебре остался кровавый отпечаток — казалось, кровь разъедает лед.       И к нему потянулась рука, тонкая, с длинными изящными пальцами.       Потянулась с другой стороны.       — Фен’Харел допустил человека на Перекресток?       Я отступил еще на шаг, замер, готовый броситься, ударить и убить.       То, что отражалось в зеркале, не было мной. Лед пошел мелкими трещинами там, где осталась кровь, выцвел, и поверхность прояснилась, позволяя разглядеть невысокого худого мужчину со светлыми волосами до плеч. На первый взгляд ему было около сорока, серые глаза смотрели требовательно и остро.       Он был мне незнаком, но он был одет в одежды тевинтерского магистра, и плащ на его плече был заколот фибулой в виде алого дракона. Я узнал ее сразу, знак первой ложи венатори.       — Я Серый Страж, милорд, — глухо сказал я.       Он едва заметно вздрогнул и шагнул ближе, почти вплотную, прижавшись к стеклу обеими ладонями.       — Старший послал тебя?       Я кивнул. Он торопливо вскинул руку.       — Не говори мне о своей задаче, Страж — у Фен’Харела слишком много ушей. Но раз ты здесь, значит, Старший все еще сражается… хорошо. Значит, у этого мира еще есть надежда.       Зеркало вновь понемногу начало мутнеть; лед отвоевывал себе свое. Мгновение поколебавшись, я протянул руку вновь, сжал зубы — ощущения были такие, словно я держал раскаленные угли. Но в Вейсхаупте учили переносить боль; вестовых не хранила воля Старшего, а орлейские дознаватели знали о пытках не меньше тевинтерских и были не менее упорны. Нельзя было допустить, чтобы сведения попали к врагу, и свой порог я знал хорошо.       К счастью, сейчас я мог отделаться малой кровью.       — Ты теряешь время, Страж, — негромко сказал магистр. — Мне все равно не уйти отсюда, пока жив Фен’Харел.       Он мог лгать, конечно же.       Он мог быть таким же предателем, как и Павус, и разве у меня было право верить — особенно здесь, где сам мир был врагом? Я действительно терял время; мне надо было развернуться и спешить дальше, к следующему блику, надеясь на то, что, может, там откроется проход.       Но песня и воля во мне молчали.       И он тоже не отводил взгляда и не отнимал руки — нас разделяла лишь тонкая полоска льдистого стекла.       — Кто ты, милорд? — спросил я.       — Фейнриэль, — ответил он; торопливо, словно до конца не доверяя собственной памяти. — Фейнриэль, из первой ложи венатори. Мы искали способ перехватить контроль над Перекрестком из Тени, но во снах волк всегда сильнее человека. Он опечатал элувианы, и я больше не могу покинуть это место… впрочем, другим повезло намного меньше.       Он замолчал на мгновение, потом встряхнул головой.       — Но ты не сновидец… кто открыл тебе проход сюда?       Я сощурился, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за его спиной, но безуспешно. Туман серой пеленой плыл и там; создавалось впечатление, что ему одному не помеха ни раскаленный лед, ни зеркальная амальгама.       — Садовник по-прежнему служит Старшему, — ответил я. Голос все же сорвался, было очень больно.       Фейнриэль дернул плечом.       — Имшаэль никому не служит, и у него всегда свои цели. Доверять ему так же опасно, как доверять самой Тени. Старший всего лишь удобен ему; удобнее, чем Фен’Харел, в чьем мире ему не будет места, и удобнее, чем свободные народы, потому что они сейчас не более чем досадная помеха. Если Старший падет, Фен’Харел раздавит их как мошкару.       — Тогда почему они сражаются с нами? — хрипло спросил я. — Если ты говоришь правду…       — Правда проста, — с едва ощутимым раздражением фыркнул Фейнриэль. — Они отрекались от магии сотни лет, оставили от нее лишь слово, и даже этого слова они боятся как огня. Что они могут противопоставить тому, кто способен изменить само строение мира? Даже вся сила Магистерия — лишь детские забавы по сравнению с тем, что может Фен’Харел.       Я на мгновение прикрыл глаза, пытаясь уложить в голове новые знания. В отчаянном упорстве Ферелдена и Орлея мог быть лишь один смысл — надежда на то, что их враги измотают себя в сражении, и они смогут как-нибудь добить победителя, пусть даже ударив со спины. Впрочем, имеет ли смысл говорить о чести, если речь идет о будущем мира?       Ради этого призрачного шанса они отказались встать под знамена Старшего… и кто знает, может, это могло бы стать перевесом.       Впрочем, вряд ли войска свободных народов знали, против кого именно они сражаются. Это только Красный Генерал мог открыто позвать за собой на бой без надежды на победу.       И надежда, и победа пришли следом за ним.       — Хорошо, что здесь нет времени, — неожиданно тихо сказал Фейнриэль. — Или я уже потерял ему счет?.. Неважно. Страж, ты должен уходить, здесь тебе не справиться с Фен’Харелом и его людьми.       Багровые капли стекали из-под моей ладони, выжигали во льду дорожки и замерзали, так и не достигнув земли.       — Я могу помочь тебе? — прямо спросил я. — Если нужно больше крови…       Я не знал, что я могу сделать для него. Я не был магом, и песня Старшего во мне молчала — а без нее я был слеп и глух во всем, что не касалось обычного клинка. Но просто бросить его здесь было слишком… неправильно.       Фейнриэль первым отступил на шаг. Медленно отнял руку.       — Уходи. Помоги Старшему, на него единственная надежда. Каким бы ни был наш мир, по крайней мере, он все еще существует.       Я тоже шагнул назад, заставляя себя пока что не смотреть на левую ладонь — там, наверное, все прожгло до мяса и костей. Кровавый отпечаток на стекле снова блек и зарастал льдом. Блек слишком быстро; я едва подавил в себе инстинктивное желание все же попробовать разбить проклятое зеркало — неужели с ним не справятся камень или сталь?       Пустое. Что я мог сделать там, где был бессилен старший магистр венатори?       — Manaveris, — искренне сказал я. — Прощай.       Он не успел ответить, замер, отчего-то вдруг насторожившись и вслушиваясь. И мне показалось, что земля едва ощутимо вздрогнула.       Я почти перестал дышать.       Нет, не показалось; мерная дрожь расходилась кругами, как вода на озере от брошенного камня. И неумолимо приближалась; я уже чувствовал, как под ногами гулко гудит земля, словно от тяжелых ударов молота — хотя я не мог даже вообразить молот таких размеров.       Или это была поступь огромных лап?       — Беги! — отчаянно крикнул Фейнриэль. — Уходи отсюда.       Я уже едва мог разглядеть его лицо за пеленой льда, но мне показалось, что в глазах его был неподдельный страх.       — Как мне попасть в Редклиф? — торопливо спросил я.       Плевать, я больше не мог осторожничать. Даже если он предатель, мне все равно было не спастись самому. Я не знал законов магии и не знал законов этого мира, и вслепую я мог бродить здесь всю вечность. Или, скорее, до тех пор, пока за мной не придет Фенрир.       Фейнриэль отвернулся на миг, словно пытаясь разглядеть что-то за своей спиной. Серая изморозь почти целиком скрыла его фигуру.       — Нет, — резко сказал он, когда я вновь, стиснув зубы, протянул ладонь. — Не надо, волк чует кровь. Но Редклиф защитит тебя, да, Фен’Харел не посмеет последовать туда, где красный лириум. Иди за его песней, Страж.       Он тяжело выдохнул, словно собираясь с силами.       — Я… помогу.       Земля под ногами вздрагивала все ощутимей, тяжелый гул поднялся в воздух, назойливо забивался в уши. Зверь подбирался все ближе, а я по прежнему ничего не мог разглядеть в проклятом тумане. На самом деле я не увидел бы волка, даже если бы он стоял в нескольких шагах от меня.       Но магистр был прав, оставаться здесь означало верную гибель.       Я развернулся и нырнул в туман, ориентируясь на следующий серебряный блик. Фейнриэль говорил про песню лириума, но я не слышал ничего; гул превратился в рокот, и он заглушал все звуки, ворочался комом где-то в грудной клетке. Я бежал вперед, наугад и не различая дороги — и если под ногами образовалась бы пропасть, я шагнул бы в нее как слепой щенок.       Вдруг мне показалось, я услышал в рокоте отдельные слова, но не смог их разобрать: язык, по звучанию немного напоминавший старый тевен, был мне незнаком. Но я был готов поклясться, что это был голос Фейнриэля — только высокий и едва заметно дрожащий от напряжения.       Я даже не успел удивиться тому, что отчего-то слышу его с другой стороны.       Потому что туман вокруг меня вдруг поредел и растаял — не до конца, но достаточно, чтобы можно было без труда вдохнуть полной грудью. И наконец-то увидеть все, что скрывалось под сизой пеленой.       Наверное, если бы слепой прозрел, он чувствовал бы себя так же.       Я торопливо крутанулся, готовый к удару, хоть и не особо представляя себе, как и чем смогу защититься. На самом деле я почти ожидал, что волк окажется прямо за моей спиной.       Но вокруг были лишь зеркала.       Здесь были десятки этих зеркал, может, даже сотни. Те, что светились серебром в тумане, оказались лишь малой частью — остальных я просто не заметил. От каждого шла каменная тропа, они скрещивались и причудливо переплетались друг с другом. На первый взгляд узор был абсолютно бессмысленным, но у меня почти сразу же заныло в висках, едва я попробовал вглядеться пристальней. Если там и жила магия, она явно была настроена враждебно к чужакам.       Но все это почти сразу же перестало иметь значение, потому что еще вместе с туманом исчез и назойливый гул. И я наконец услышал песню.       Она звучала приглушенно, словно из-под воды, едва различимо — но это без всякого сомнения был красный лириум. Теперь, когда моя кровь смешалась со скверной, я слышал его намного чище и ярче. Стоило лишь сосредоточиться на зове, и я практически видел багрово-алые кристаллы перед своими глазами — они пели о старой крепости, щербатых каменных стенах и выполненных клятвах.       Редклиф.       Я еще не видел нужное мне зеркало, но знал, что оно недалеко. Песня помогла с направлением; как оказалось, я все же бежал в нужную сторону. Прекрасно, мне должно хватить нескольких минут…       Тут землю под ногами ощутимо встряхнуло, и я, на мгновение оглохнув и ослепнув, вновь потерял ориентир.       — Милорд! — торопливо крикнул я.       Мутное отражение в ближайшем ко мне зеркале шевельнулось, оживая не мной, и раскрыло ладонь. И в другой его руке едва заметно блеснуло узкое лезвие ритуального ножа.       — Быстрее, — прошептал голос Фейнриэля. — Я не смогу… долго…       Развернувшись, я побежал.       По памяти, отчаянно надеясь, что снова накрывший все душным покрывалом туман и тропы не поведут меня по кругу. Но уже через несколько шагов лириумная песня вновь пробилась сквозь пелену, менее отчетливая, но все же достаточно различимая, чтобы идти на ее зов.       Я бежал так быстро, как только мог. Вслушивался в песню и в далекий хриплый голос Фейнриэля, выкашливающий резкие непонятные слова, и мысленно умолял магистра продержаться еще несколько мгновений.       Еще один рывок. Еще один. Еще. Земля дрожала не переставая, и мне казалось, я спиной чувствую раскаленное дыхание зверя. Но оглядываться значило потерять бесценные секунды, и я усилием воли заставил себя сосредоточиться на беге. Дверь была совсем близко, я должен был успеть.       В одном из промелькнувших мимо зеркал я вновь увидел Фейнриэля — он стоял на коленях, изможденно опираясь рукой на стекло. Из его рассеченной ладони не останавливаясь текла кровь, глаза магистра были закрыты, и лишь губы едва заметно шевелились, снова и снова повторяя слова заклятья. За его спиной яростно метались темные тени, и в одной из них мне почудилась оскаленная пасть зверя.       У него было шесть раскаленных, как угли, глаз — я поймал его взгляд и был готов поклясться, что зверь узнал меня.       И прыгнул.       В то же мгновение лопнула невидимая струна силы, и проклятый туман вновь обрел плотность, наваливаясь, словно могильная плита. Но опоздал, на несколько секунд опоздал.       Я уже стоял перед своей дверью.       Это зеркало почти ничем не отличалось от других зеркал. Рама его была такой же серой, а поверхность такой же мутной, как и у остальных. Но изнутри, там где серый становился алым, не умолкая, звала песня. И сила и воля во мне отозвались ей холодным торжеством.       — Я сделал выбор, — сказал я.       Прижал окровавленную ладонь к стремительно чернеющему стеклу и вошел в круговорот бездны.