Скорбящие журавли

      Семь дней пролетели совершенно незаметно, монотонная жизнь рабынь мучительно долго тянулась, а подготовка к скорому приезду семьи Султана подошли к концу; Топ Капы встретил своих любимых с распростертыми объятиями…       В гареме танцевали девушки, играла музыка, и был слышен заливающийся смех Султанш. Красивые занавески, развивающиеся под силами ветра, прекрасные гурии и ослепительные наряды — Топ Капы искрился торжественными красками и цвёл. Вкусно пахло шербетом, горячей халвой и каштанами. Напитки, что наполняли кубки, переливались под светом свечей. Тени мазками ложились на лица Султанш и рабынь, создавая свою, особенную атмосферу уединения. — Эта Дефне, она постоянно пытается насолить мне! Как Баязид может так относиться к этой подлой змее?! Я буду не собой, если не сумею найти другую девушку в гареме.       Разие Султан гневалась, тихо шептала на ухо своей матери недовольные роптания, которые с течением времени становились громче и громче. Она с упоением смотрела на свою племянницу Ниргизшах, которая отвела своих детей в детскую комнату. Там шло представление для юных потомков династии; с ненавистью она глядела на Дефне, которая расположилась подле Махидевран. Лейла Султан — жена Джихангира, сидела подле Ниргизшах, смотря на танцующих рабынь: двое её детей тоже были в детской. — Разие, милая моя роза, прекрати эти ссоры с наложницей своего брата. Мне не нравится, что ты так остро на это реагируешь, в конце концов, он Султан — сам разберётся со своим гаремом.       Махидевран считала, что дела гарема — не её забота. Тем более, это не должно тревожить ей дочурку. Она давно поняла, что гарем кишит ядовитыми змеями, которые готовы тебя обвить и задушить, предварительно пустив яд по венам. Она знала, что не стоит лезть в этот клубок змеиных хвостов.       Взор Разие привлекла одна из рабынь, что сидела на подушке, положив голову на плечо к другой девушке. Её карие, тёмные глаза смыкались, а чёрные ресницы то и дело содрогались, ловя тени свечей. Волосы средней длины змейками спадали на плечи, не доходили до уровня груди. Зелёный платок, который закрывал половину лица, не мешал ей рассмотреть форму лица и столь знакомые глаза. Что-то далёкое, совсем бесшумное отзывалось в дали. В этих глазах и в этом силуэте были знакомые, совершенно свежие черты: начиная от молочной кожи и заканчивая трепыханием ресниц.       Жесты её были ей незнакомы. Но этот лоб, эти волосы, глаза и силуэт остро ударил в печень, заставил скукожиться и напрячь память. Она видела это раньше, она знала это раньше. Как давно не вспомнит, но знала!       Девушка, на плече которой лежала голова рабыни, представляла собой красивую девушку с живыми глазами, чуть загорелой кожей и светлыми длинными волосами, которые закручивались в мягкие, пышные локоны. Она обнимала девушку, поглаживая ту по спине и плечам. Светловолосая откинула локоны и поцеловала в лоб подругу, которая, кажется, уснула.       Султанша встала со своего места, предупредив свою валиде. Она прошла в сторону дверей и остановилась у окна с решётками, где были аги. — Локман-ага, подойди сюда.       Ага склонился, опустил взор и мельтеша ногами, подскочил к султанше. Он навострил уши, смотря на ноги Разие, не поднимая своего взора на её лицо. — Султанша, слушаю вас. — Локман, ты здесь целый год, наверняка знаешь всех рабынь. Расскажи-ка мне о тех двух, что напротив танцовщиц сидят, позади.       Локман подошёл поближе к решётке, разглядывая двух рабынь, что делили подушку. Он присмотрелся и напряг мозг, сощурил лоб и забавно сморщил нос. Голова вдруг прояснилась, и он кивнул своим мыслям, снова посмотрел на подол платья своей Султанши. Мужчина развёл руками и снова сложил их на поясе. — Эти хатун родом из Хорватии — Мелек и Зейнеп. Та, что шатенка, травмирована — лицо её испорчено шрамом; а светловолосая весьма хороша собой и достаточно умна. Они обе в гареме три года — хорошие служанки и весьма показательные ученицы.       Разие Султан призадумалась, слегка склонив голову набок, пытаясь что-то сопоставить в голове. Она прикусила губу и перевела взгляд на Михримах, снова взглянула на рабынь и глянула на свою мать. В голове что-то щелкнуло, осенило и осветилось. Госпожа боялась ошибиться с выбором: ей было непозволительно ошибаться. Нужно что-то делать со своим положением, как-то выкарабкиваться из низины и зацепить мать. — Сегодня вечером отправь светловолосую в покои Повелителя, а ко мне в покои пришли шатенку. Скажи Султану, что это подарок от сестры — он не посмеет отказаться. Быстро, ага! Дефне Султан не должна догадаться, если узнаю, что ты ей доложил — голову с плеч, понял меня? — Да моя султанша.       Разие ушла в свои покои. А ага не мог понять, как выудить рабынь из ташлыка, чтобы об этом не догадалась Дефне Султан. Слава Аллаху, девушки сами направились на выход, потому что калфа отправила их в покои к маленькой Айше. Та не хотела спать, не услышав продолжение истории Зейнеп. А Мелек должна была встать у дверей. — Девушки, ну-ка подойдите сюда. — Чего тебе Локман Ага? Ходишь тут, рабынь мне отвлекаешь от их непосредственных обязанностей. — Фахрие Калфа, их наша госпожа — Разие Султан к себе просит. Иди отсюда, скоро пришлю обратно.       Фахрие фыркнула, направляясь в сторону покоев своей маленькой Султанши. Она, покачивая бёдрами, быстро скрылась за поворотом, направилась в сторону лестницы. Девушки удивленно посмотрели на агу, который подзывал их рукой, уводя в сторону — подальше от гарема. — Мелек Хатун, сегодня ты идёшь в покои нашего Падишаха. Вай, счастливый день сегодня для тебя. Сейчас Гюльфем Калфа тебя приготовит; а ты — за мной.       Зейнеп боязливо взглянула на агу, ловя на себе удивлённый и восторженный взгляд подруги. Девушка быстро последовала за агой, пробегая несколько поворотов. Она сцепила руки в замок, пряча их в складках подола, который выглядывал из-под кафтана. Дойдя до комнаты, дверь открыли слуги. Сначала вошёл ага, а за ним проскользнула рабыня. — Госпожа моя, вот эта девушка. Зейнеп хатун пришла, та наложница из ташлыка.       Зейнеп встала перед Султаншей, приклонилась, а потом выпрямила спину, глядя себе под ноги. Разие сидела на тахте, тяжело выдохнула и отложила книгу, она разглаживала складки своего сиреневого платья и, задрав подбородок, взглянула на девушку. — Посмотри на меня!       Девушка приподняла голову, взглянула в беспристрастные и угрожающие глаза госпожи и снова посмотрела в пол. Ещё пару раз, проделав это действие, она наконец-то сумела не отводить взгляда от её лица. — Сними свой платок. — Как я смею… — Хатун, делай что говорят! — прикрикнул ага.       Длинные пальцы девушки потянулись к платку, цепляясь за уголок, который был зацеплен у ушей. Девушка дрожащими пальцами отцепила платок, осторожно начала отводить его от лица. Она посмотрела в пол, не желая показывать свой уродливый шрам у уха, на скуле. Он не был большим, но очень глубоким. Рубец давно затянулся и уже не алел багровым цветом, но эта сросшаяся кожа выглядела не так презентабельно. Распусти она волосы, они бы легко укрыли его, но каштановые локоны покоились за спиной, открывая вид на её рубец.       Но Разие поразило не это. Она даже прикрыла рукой рот, настолько невообразима была схожесть этой хатун с Хуриджихан Султан: лицо, глаза, нос, губы — всё было идентичным. Словно она восстала из мёртвых, возродилась или вовсе не умирала; такая живая и молодая, словно сошла с картины из дворца Султанзаде Османа. Кажется, она и запах источала такой же, как и дочка Великого Визиря и любимой сестры Падишаха Сулеймана. — Хуриджихан…       Девушка прикрыла глаза, прислонив пальцы ко лбу в районе переносицы, а потом резко взглянула на девушку. Она поняла, что действовать нужно быстро и действовать не так, как она поступала с другими. Погрузившись в мысли, выстраивая в голове цепь того, как она обустроит жизнь свою и этой хатун, она кивнула. — Ага, отправь её в покои к моей племяннице, а потом возвращайся.       Кивнув, хранитель покоев направился к двери. Девушка поклонилась и ушла за агой.       Она была жалкой, такой ничтожной, словно букашка под ногами великанов. Она знала это — знала и принимала как должное. Как могла дворянка из рода Зринских приклониться перед османами? Её отец — брат Николая Зринского — выступал против турков, он воевал с ними; а она позор своей семьи. Но она также одна из немногих кто остался в живых из её рода. И она покорилась. Отец же всегда говорил: «Лучше умереть с честью, чем жить нечестивым». Но она, увы, не смогла жить по завету отца. По его наставлениям. Увидь её мать Софья, братья и сёстры, наверняка бы порицали, обвинили в неверности и надолго заключили бы под стражу в комнату.       Она совершенно не была похожа на других славянок из её селения: чернобровая, тёмноглазая с тёмными волосами и белой кожей. Она не была родной дочерью своим родителям, говорили, будто её подбросили много лет назад, да, на хорватку она не была похожа; сравнительно выше славянок и слишком горделивая, даже, несколько высокомерная. Но весь её запал, вся гордость испарилась в тот самый момент, когда её продали персам.       Наверное, жизнь её была предначертана где-то на небесах. Османы, хоть и напали на её деревню и продали, в конце концов, перекупили к себе. Она должна была оказаться в этом дворце по воле всевышнего, но почему? Кому нужно было отправлять её в это место? Какому ангелу или архангелу? — Турна, — девочка звонко закричала, подбегая к служанке, обхватывая её талию своими ручонками. — Госпожа моя.       Голос у неё стал немного сиплым и сухим, как при кашле. Только вот её голос стал таким не из-за хвори, а из-за тяжёлых воспоминаний и ужасающих картин прошлого. Когда она вошла в усадьбу, картина поразила её до глубины души: жестокость османов навсегда запечатлелась в голове. И вспоминая тот день, прокручивая в голове тот вечер, она сама губила ту человеческую часть в себе, ту светлую и хорошую составляющую себя. Она убивала её, душила на корню и заставляла гнить внутри.       Зейнеп положила ручки на плечи госпоже и погладила ту. Она отстранила Айше и присела напротив, хватая её ручки в свои и целуя пальчики маленькой госпожи. Та улыбнулась, прислоняя свою руку к её щеке, поглаживая нежную кожу. Зейнеп прикрыла глаза, а после посмотрела на девочку. — Моя маленькая госпожа, калфы говорят, что вы не хотите засыпать без моих историй. — Они злые, говорят, что ты не можешь быть постоянно со мной, и когда-нибудь тебе придётся меня покинуть. Почему они говорят такие ужасные вещи? Ты же не уйдешь? Останешься рядом со мной? — Как я смею, моя султанша? Пусть лучше мне отрубят мою голову, чем я покину вас…       Это было правдой. В этом дворце, в этом мире её держали две вещи: Айше Султан и подруга Мелек. Надежда на то, что она когда-нибудь увидит своих родных, затерялась в уголках погибающей души. Но улыбающаяся госпожа и счастливые лица наложниц, кричащая и бурная радость Мелек. Только это и могло спасти её от ужасных мыслей.       Она считает себя потерянной для этого мира. Считает, что нужно нацепить на неё рясу и отдать в монастырь, — там она бы посвятила свою жизнь богу и, возможно, отвлеклась от жестокости этого мира. Прежнее благоговение, с которым она смотрела на небо, пропало, прежняя плавность и нежность отступила, оставляя на своём месте робость и страх. Порой она даже вздохнуть лишний раз трусила, лишний раз поднять свой взгляд на кого-то боялась. Но чего она боялась? Смерти ли или чего-то иного?       Зейнеп уже сидела на кровати, прижимая к груди укутанную в одеяло Айше. Она рассказывала о белых журавлях, что парят в небе и бороздят воздушные просторы. Отчасти, она жила этими рассказами о свободе и прекрасных далях: глубокие океаны, тёмные и хмурые леса, долгая дорога — всё это манило её и одновременно с этим пугало. От этой безысходности нельзя было спрятаться или скрыться, но сидеть и ждать конца она с трудом могла. И всё это продолжалось на протяжении нескольких лет и всё это сводило с ума. — Расскажи мне, как кончилась история Азенет и Тота… — Конечно, моя султанша. — девушка выгнулась и начала повествовать, — Египетские пустыни заволакивали песком все закоулки и улицы огромнейшей Империи, погружая весь город в долгосрочную спячку…