Скорбящие журавли

      Хорватка с трудом разомкнула тяжёлые веки. Солнце только показало свои лучи из-за горизонта; воздух отдавал приятной утренней свежестью с оседающей росой. Девушка приподнялась на локтях, осмотрелась. В постели никого не было, она сначала не поняла что происходит, но когда вспомнила, немедля залилась краской и вдохнула.       На бледных плечах красовались алеющие пятна, которые медленно переходили в фиолетовый цвет. У неё болела шея, запястья, сводило ноги и больно ныло внизу живота, словно её опустошили, скрутив все органы внутри. Молодая девушка вновь рухнула на подушку, натягивая одеяло до груди. Нужно было вставать и идти, — идти в баню, а потом в ташлык. Она уже видела взгляды рабынь; она будто слышала их ядовитые шептания, шуршания их платьев и усмешки, летящие в её сторону.       Девушка откинула одеяло, оголяя ноги, руками придерживала шёлковую простыню на груди, свесила ноги и встала, не желая более находиться в стенах этой комнаты. На месте где она лежала, осталось кровавое пятно и белые лепестки засыхающих роз — напоминание вчерашней ночи. Девушка мотнула головой и быстро надела платье, откидывая одеяло обратно. Зейнеп схватила плащ, но её остановило нервное покашливание за спиной. Развернувшись, рабыня склонила голову и слегка присела. — Повелитель.       Тихо, почти шёпотом проговорила она, надрывистым голосом. Мужчина был одет в новую одежду, видимо, слуги успели побывать здесь. Он взял свой кафтан, который был на нём вчера, и подошёл к девушке. Заведя руки с кафтаном за её спину, Падишах накинул его на её плечи. Хорватка поклонилась, она знала, что этот жест означает благосклонность султана к ней и желание видеть ту снова.       Зейнеп, с позволения Повелителя, покинула его покои, в руках у неё до сих пор был белый плащ. Хорватка, покинув обитель султана, пошла в сторону бани; слуги за ней с трудом поспевали. Даже крики и приказы калфы не сумели остановить рабыню.       Зайдя в холодный хамам, который начали растапливать за несколько минут до прихода наложницы, девушка сразу ощутила спокойствие. Кажется, что боль во всем теле она отрицала, желая избавиться от последствий его деяний, она не собиралась признавать эту ночь. Рабыня скинула с себя все вещи и уселась на мраморный выступ. Наложницы начали растирать кожу фаворитки, а потом смыли всё холодной водой. После на рабыню надели жёлтое платье, а на него кафтан Повелителя с белым платком. В гареме все должны были понять, что девушка заимела статус и получила благосклонность султана.       Наложница зашла в ташлык и на неё сразу же уставились рабыни: множество глаз смотрели на хорватку, долго разглядывали. Девушки вернулись к своим делам, недовольно перешёптываясь и бросая цепкие взгляды. Зейнеп прошла к тахте, усаживаясь на мягкую поверхность, она выдохнула. — Хатун, чего расселась? Султан приказал тебя на этаж фавориток перевести, так что вставай, — прикрикнула Гюльфем, — Мунише, иди сюда, помоги евнухам сундук с вещами Зейнеп хатун на этаж фавориток перенести. Быстрее, хатун!       Недовольно сжимая плотную ткань кафтана, девушка поднялась с места и, выпрямив спину, пошагала босыми ногами в сторону лестницы. Она оставила туфли в покоях повелителя, что вызвало смех некоторых девушек в гареме. Зейнеп подошла к своей кровати, прошмыгнула туда руками и достала крест, который сняла с тела Бориса четыре года назад в той самой церкви, где они успели обвенчаться. Дрожащими руками, она надела его на себя, пряча серебряный крестик в лифе платья. Из-под кровати она достала туфли, быстро их надела и огляделась вокруг.       Она ощущала себя полностью опустошенной, вымотанной, измотанной и истощённой. Отойдя от кровати и отмахнув полупрозрачную голубую занавеску, она наткнулась на Фахрие. Женщина выглядела расслабленно и весьма весело, настроение у неё было приподнятое, словно это она получила благосклонность Падишаха, а не её подопечная рабыня. — Хатун, смотрю, ты собираешься в новые покои? Я-то думала, что всю жизнь в служанках проходишь, хотела тебя во Дворец слёз отправить, чтобы ты там служила; а смотри-ка, стала фавориткой Падишаха. Везучая ты, однако.       Зейнеп безэмоционально посмотрела на калфу, недовольно дёрнула головой и, превозмогая боль в ногах, пошла к дверям. Руки молодой хорватки полезли в карманы кафтана, там она нащупала золотые монеты. На душе стало так противно, она ощущала себя омерзительно, как падшая женщина. Её словно скот, словно беспутную девку купили; сначала лишили всего, а потом заплатили. Она хотела плакать и смеяться одновременно; нужно было забыться и как-то избавиться от всего этого. Девушка зажала монеты в руках и осторожно вытащила их из карманов, сыпля сквозь пальцы подарок султана. Золото ударялось о поверхность мраморного пола, с присущим для него шумом, создавая звонкий и надрывистый грохот. Новенькие рабыни бросились их поднимать. — Обезумевшая, что она творит? — слышался голос одной из рабынь. — Точно сумасшедшая: деньгами Падишаха так распоряжаться. — Хатун, что ты делаешь?! — вскрикнула Фахрие.       Зейнеп обернулась через плечо, нервно выдохнула и натужено улыбнулась: — Пусть помолятся за моё здоровье и здоровье Мелек, Фахрие калфа.       Девушка пошла дальше, а за ней последовала, сетуя на жизнь и на непокорных рабынь, Фахрие. Она сопроводила рабыню до её покоев, в которых совсем недавно жила Мелек. Наложница до сих пор лежала в лазарете: она потеряла ребёнка, и её состояние было нестабильным. Зейнеп навещала подругу, но та кричала, вырывалась и явно сходила с ума, не признавая соотечественницу.       Хорватка села на тахту, смотря на противоположную кровать, в которой некогда спала её подруга и госпожа. Она взглянула на калфу, та повела плечами и опустила голову; девушка вся напряглась, выгнулась в спине и с испугом взглянула на женщину. — Калфа, что-то случилось? Что-то плохое с Мелек?       Женщина закусила губу и замешкалась на месте. Она начала разглаживать подол платья, что-то бурча себе под нос, не смея поднять взгляд своих глаз на девушку. Калфа посмотрела на открытую дверь, наблюдая за тем, как рабыни и аги внизу несут сундук фаворитки, постельное бельё и новые платья. — Служанок тебе уже выделили. Махидевран Султан лично выбирала для тебя рабынь, да продлит Аллах её годы. Видимо, ты не только Султана зацепила, но и Султанше приглянулась. — Фахрие, ответь, что случилось с Мелек? — Мелек хатун вчера весьма туго пришлось, не подумай, она не умерла. Но девушка явно тронулась головой. Дефне Султан приказ отдала — сослать её в старый Дворец, чтобы та ненароком никого не травмировала. Твою бывшую госпожу сегодня высылают из дворца. — Ты мне об этом только сейчас говоришь? — выкрикнула девушка, недовольно смотря на женщину, — Пойдём со мной калфа, я хочу попрощаться с Мелек.       Фаворитка скинула со своих плеч кафтан, укладывая его на тахту, и направилась с Фахрие в лазарет. Она была весьма недовольна тем, что никто не соизволил предупредить её об отъезде подруги, но в момент она опомнилась; а кто она такая, чтобы ей докладывали о султанских распоряжениях? Жалкая рабыня, которая умудрилась заполучить всего лишь одну ночь с Султаном? Этим ли хвалиться? Тут не было чего-то особенного, тем более, если в дальнейшем она не забеременеет или не сможет более быть с Падишахом, её быстро сместят и отдадут замуж за какого-нибудь старого бея. Возможно, она сможет стать главной калфой, но Дефне Султан не держит неугодных рабынь; а она — имевшая связь с её любимым, — точно не сможет заполучить доверие Султанши.       Петляя по мраморным коридорам, минуя углы залитые светом и высокие стены с переливистыми дверьми в которые были инкрустированы камни и золото, девушка лишь вздыхала.       Фаворитка резко остановилась у дверей лазарета, утыкая руку в стену рядом. У дверей стояла девушка, — служанка Марии Хатун, которая недавно приняла мусульманство и стала Абиде. Но, что она делает здесь? Рабыня напряглась, недовольно вздёрнула подбородок, смотря на Зейнеп. — Фахрие калфа? Что вы тут делаете? — спросила рабыня. — Это что ты тут забыла, хатун?       Девушка замялась, прикусывая щеки, и опустила голову, боясь наказания калфы и свою госпожу.       Зейнеп приблизилась к двери. Здесь не было охраны и эскулапов; насторожившись, девушка толкнула дверь и вошла внутрь, а за ней проследовала калфа. За увесистыми дверями находилась Абиде со своей служанкой. Пока рабыня держала руки Мелек, Абиде била ту по лицу и громко кричала: — Ты, как и твой приплод, должна была умереть! Ты не станешь султаншей, слышишь? Мой ребёнок будет править, мой! Не ты, не твоя верная подружка Зейнеп не будете рядом с Падишахом. Я буду, не вы! Слышишь меня, слышишь?! Ты родилась рабыней и умрёшь в рабстве! А я Султаншей стану, — я! — истерично кричала девушка.       Фахрие подбежала к фаворитке, оттащила ту; её служанка сама отпустила девушку, склоняясь в поклоне. Калфа недовольно глядела то на одну, то на другую; Зейнеп подбежала к Мелек, прижимая её голову к своей груди, гладя по волосам и хватая кубок с водой со стола. Мелек схватилась за локти своей бывшей служанки и заплакала, вжимаясь в её грудь, чтобы заглушить всхлипы и вой. — Что ты себе позволяешь? Фаворитка! Ты пока только фаворитка! Роди мальчика, потом поговорим, а пока — не смей трогать гарем, не смей причинять вред тем, кого оберегаем мы, хатун! Я доложу об этом Махидевран Султан, посмотрим, что она сделает. Абиде, ты же беременна не щенком каким-то; ты носишь ребёнка Династии! Так какое право ты имеешь вести себя подобным образом?! Идите отсюда, быстро, немедля!       Девушки покинули покои, Абиде перед этим сверкнула глазами и пробурчала, что они ещё все увидят, когда та родит мальчика. Калфа шикнула, указывай ей на дверь; а Зейнеп пугливо опустила глаза, гладя по голове подругу, целуя ту в лоб. Она успокаивала и себя и её одновременно. — Что она имела в виду, когда говорила о том, что не только ребёнок Мелек хатун должен был погибнуть? — Я убью её, я убью её! Она убила моего малыша, она лишила меня ребёнка нашего Падишаха! Фахрие калфа, она меня отравила, она! Из-за неё мой малыш так и не родится, из-за неё Повелитель отвернулся от меня, из-за неё меня отсылают в старый дворец к неугодным султаншам!       Зейнеп закусила губу, смотря на калфу, она и сама догадывалась, что это сделала не Дефне Султан. Подобные методы не были в репертуаре у султанши, тем более она бы ни за что не убила ребёнка повелителя; сама терявшая не одного ребёнка, она не желала приносить подобную боль другим рабыням. Жизнь она ценила, — жизнь детей для неё превыше всего.       Зейнеп отстранилась от девушки, беря в свои руки её лицо и вглядываясь в глубокий омут её светлых глаз, желая разглядеть хоть каплю разумности. Девушка шумно выдохнула, смотря на бледную с желтоватым отливом кожу, на опухшие глаза, истерзанные губы. В комнате стоял отвратительный запах смрада, крови, настоек, испражнений и пота. — Послушай, Мелек, всё хорошо, ладно? Я вытащу тебя из того дворца, я вытащу! Кости положу, душу отдам, но вытащу. Ты душа моя, ты — моя сестра и я не собираюсь тебя оставлять одну. Я буду просить о помощи Султанш, буду просить благосклонности Падишаха… — Ты… с этих пор ты мне более не подруга, слышишь? — она скинула её руки, вырываясь и кусаясь, царапаясь своими длинными ногтями, — Ты предала меня! Я знала, что ты, госпожа веселья и шума, не сможешь быть верной всю жизнь! Ты предала не только меня, но и Бориса! Распутная девка, жалкая герцогиня без титула, позор всей семьи! Да твоя родная мать работала твоей нянькой, чтобы твой благоверный отец не вырвал тебя из её рук. Мать блудила, а дочь тем более будет блудить… — Не переходи черту, хатун! — крикнула калфа. — Не трогай мою мать, Мелек, не смей упрекать её в чём-то! Ты не ведаешь что говоришь! — Пойдём, Зейнеп, идём отсюда. Лекари уже идут.       В комнату и вправду вошли дородовые женщины, которых Фахрие строго отругала, грозя тем, что доложит обо всём Султаншам и Султану лично, если такое ещё раз повториться. Фахрие с фавориткой вышли из лазарета в расстроенных чувствах. Девушка пыталась успокоить себя, сдержать слёзы, задушить внутреннюю боль и отчаяние, образовавшуюся обиду из-за слов подруги. Набрав в лёгкие воздуха, она медленно выдохнула, поправляя белый платок на голове. Облизнув губы, она развернулась в сторону покоев господ. — Куда ты идёшь, хатун? — Я обещала, что попрошу у госпожи благосклонности и вызволю Мелек из дворца… — Хатун, не сейчас. Ты должна отдохнуть и привести себя в чувства. Пойдем в твои покои. Приведёшь себя в порядок, а потом, если Султанши будут в хорошем настроении, попросишь помощи для Мелек, лично у Валиде.       Девушка смиренно кивнула, понимая, что в подобном состоянии она вряд ли сможет вымолить у госпожи помощи. Да и слова подруги больно ранили, настолько, что даже просить за неё было обидно и больно. Она и отомстить хотела и помочь. Слова хорватки о матери были слишком громкие и задели за живое Зейнеп.       Оказавшись в новых, ещё не обжитых покоях, фаворитка ощутила груз на сердце. Огромный валун, который не позволял дышать, который не сдвинуть с места никакими путями: ни один силач не уберёт его, никто не сможет позволить ей снова дышать в полную грудь. Никто и никогда. Ей оставалось лишь смиренно ждать своей участи: новой ночи или высылки.       Зейнеп взяла кафтан со спинки тахты, сунула руку в карман и изящными пальцами выудила из него красивое ожерелье с пятью камнями. Ожерелье на цепи с пятью широкими пластидами: по бокам две средние, а в середине — большая; в каждую из них были инкрустированы пять рубинов, переливающиеся гранатом и кровью. Ещё один валун ударился о её душу, разламывая ту, словно хрустальную вазу. Девушка расслабила пальцы, и красивое украшение покатилось по подолу вниз, падая на пол. Она спрятала лицо в руках и заплакала. В комнате никого не было, так что она могла не стесняться и высвободить все чувства.       После долгих всхлипов и молитв, которые она обращала к подруге и Борису, девушка начала ходить из стороны в сторону, закусив кожу на большом пальце. Она долго думала, слоняясь по комнате, потом снова сидела и плакала. Всё это она повторяла порядка трёх раз, наказывая саму себя за все, что она когда-либо совершала. Она не была показателем: лицемерила, лгала, вела праздную жизнь и кокетничала со многими мужчинами; потом отмаливала грехи в церкви, стоя на коленях перед образами. Но выбрала одного и хотела всю себя посвятить ему. Видимо, её грехи были слишком велики, раз Бог не смиловался над её жалким существом. — Зейнеп, вставай, тебя просит к себе Махидевран Султан. Вставай быстрее!       Вздрогнув, девушка посмотрела на калфу Махидевран Султан, кивнула и направилась за Фидан. Она помнила долгий путь, высокие светлые стены дворца; длинную лестницу, которая не желала кончаться; деревянные перила на этаже фавориток, рабынь и слуг. Зейнеп так же помнила встретившегося им на пути Султанзаде Джихангира, который удивлённо повёл бровью, увидев рабыню, которая смиренно склонила голову перед ним. А потом и покои, большие, которые она видела не раз, но именно сейчас они поразили и одновременно ужаснули её. Сколько крови нужно пролить, сколько соперниц сокрушить, чтобы добиться подобных высот? Она знать не хотела. — Госпожа.       Махидевран кивнула, слегка улыбнулась и попросила сесть ту на подушку, рядом с её тахтой. Девушка покорно подчинилась приказу, усаживаясь на большую и мягкую подушку. Валиде наблюдала за ней всё это время, даря скорее улыбку матери, нежели властительницы гарема и всего дворца. — Султан Баязид выразил моей дочери благодарность. Видимо, ты очень ему приглянулась, раз он лично поблагодарил Разие. Дай Аллах, ты ещё не раз побываешь в ложе нашего султана и подаришь ему шехзаде, — выдохнула женщина, возводя глаза к небу. — Аминь.       Махидевран была на стороне девушки, потому что верила, что рабыня не предаст её и не забудет доброту и заботу её дочери, когда Зейнеп станет султаншей. Женщина почему-то была уверена, что она сможет добиться тех высот, о которых в своё время грезила сама Махидевран. О том же думала и Разие; того же боялась Михримах, ведь наложница на стороне Валиде и ей верой и правдой служить не будет, следовательно может скинуть ту с места и так шаткого. Пока что брат слушает её, но когда та завоюет не только его ложе, но и сердце с душой, а потом и разум — она не сможет оказывать давление на Баязида. Потворствовать ей она не будет; вряд ли она сумеет потворствовать хоть кому-то, кроме Валиде. — Дитя, ты должна быть более осторожной и сдержанной с этих пор. Теперь твоя цель — священная ночь. Баязид в эту ночь только свою жену — Дефне Султан зовёт, так что если добьёшься этой ночи, сможешь возвыситься. А если и забеременеть сумеешь в эту ночь, то цены тебе не будет. — Но, Валиде, это будет достаточно трудно. Султан слишком сильно любить госпожу, я не осмелюсь… — Послушай, ты теперь не просто рабыня, ты теперь — наложница Падишаха; Султан позовёт тебя снова, может, не в этот раз, но позовёт. Ты должна приложить много усилий, чтобы добиться расположения Повелителя. Роди ребёнка, стань матерью шехзаде; потом ещё вспомнишь мои слова и спасибо скажешь. Дочка, я же хочу, чтобы тебе было лучше. Покойный Султан Сулейман был очень привязан к своей Хасеки Хюррем Султан. Теперь твой черёд стать новой госпожой для Султана. Либо так, либо тебя уберут. Я буду защищать тебя, но ты должна научиться быть сильной и стоять за себя. Ты должна суметь заполучить куда более высокий статус, чем имеешь сейчас. Поняла? — Да, Султанша. — Хорошо, ступай к себе и пока не выходи из покоев. Завтра утром, я хочу с тобой прогуляться в саду. — Слушаюсь, госпожа.       Девушка встала с подушки, склоняясь, она направилась спиной в сторону двери. Смахнув с лица слезинку, она развернулась и вышла. Мелек, кажется, пока не получится вызволить, потом, конечно, она постарается. Но султанша точно попросит взамен добиться расположения султана, следовательно, Мелек должна немного потерпеть.       Наложница медленно шла в сторону покоев, пока не ощутила слабый удар о свой живот чьей-то головы. Она взглянула вниз и увидела маленькую Айше, которая звонко смеялась, пробегая мимо гарема. — Султанша, вы не ушиблись? — Турна!       Лицо маленькой госпожи озарилось светлой улыбкой, и она крепко обняла девушку за живот, вжимаясь щекой в солнечное сплетение. Девушка положила свою руку ей на голову, гладя ту по волосам. Наложница отстранила султаншу и присела на корточки, держа в своих руках её маленькие запястья. — Вы от кого-то бежали? Ваши братья вас донимают? — Нет! Я играла с папой.       Девушка улыбнулась. В коридоре появился Султан, рабыня быстро встала с корточек, сцепляя руки в замок и опустила голову в поклоне; фаворитка не осмеливалась поднять своей головы, не желая видеть лица Падишаха. Лицо её помрачнело вмиг, словно на светлом лазурном небе появились тёмные тучи. Мужчина посмотрел на фаворитку, подхватил дочь на руки и кивнул, позволяя той удалиться в свои покои.       Султан с дочерью покинули коридор, а наложница тяжело сглотнув, направилась в гарем. С этажа сыпали золотые монеты, в ташлыке играла музыка, танцевали девушки и раздавали ягодный щербет. Михрумах с Эсмахан стояли на балконе, сыпля золото, там же стояла Михримах Султан. Фаворитка прошла в сторону Кодер — рабыни из Персии, которая отличалась смиренным нравом и яркими глазами. — Кодер, что происходит? В честь чего праздник?       Девушка взглянула на наложницу, слегка улыбнулась и склонила голову набок. Она похлопала глазками и картинно вздохнула, словно она не первая кто её об этом спрашивает. — Ты не слышала? Абиде беременна — вот и раздают нам деньги, чтобы помолились за её здоровье. Смотри, как эта змея радуется, а ведь Падишах хотел её выслать, если бы эта гадюка не забеременела, … Шайтан её душу забрал, говорю тебе! Бедную Мелек выслали и, ребёночка она лишилась, а эта дьяволица… меня в дрожь от неё бросает. — А Валиде знает об устроенном празднике? Она гневаться будет, если её не предупредят; ещё и Султан явно не будет рад подобному торжеству. — Это всё Михримах Султан устроила. Она же сестра Падишаха, тем более, Абиде её любимица — прислуживала ей, да и наша султанша её подарила Падишаху. Думаю, что Махидевран Султан не в курсе и если узнает — несдобровать нам всем.       Зейнеп заметила, что служанки Махидевран здесь не было, следовательно, девушка уже побежала докладывать обо всём Валиде. Значит, сейчас будет большой скандал; а так как ещё и Повелитель здесь, то криков и недовольств не миновать. — Внимание! Валиде Махидевран Султан идёт!       Рабыни выстроились в ряд, сложили руки и склонили головы, когда на веранде показалась женщина, облачённая в чёрные полотна. На её лице играло недовольство, брезгливость и отвращение, как будто она оказалась в палате Мелек, а не в гареме. Злость и ярость промелькнула на её лице, а потом сменилась хладнокровностью и усталостью. Недовольно вздохнув, она сцепила руки на уровне солнечного сплетения. Дочери Султана поклонились ей, Михримах склонила голову, а Махидевран кивнула. — Михримах, что за торжество ты устроила? Почему играет музыка? — Султанша, наложница нашего Повелителя беременна, дай Аллах, родиться здоровенький шехзаде. Я отдала приказ об этом торжестве. — Михримах, одна из фавориток нашего Падишаха недавно потеряла ребёнка, а ты устраиваешь торжество?! Ещё и девяти дней не прошло. — Валиде, что же теперь, мы вечный траур должны носить? Дефне уже отдала приказ об отъезде той девушки, давайте, не будем начинать вечные ссоры. Лучше порадуемся за Повелителя.       Михримах взглянула на брюнетку, которая стояла рядом с другими рабынями и улыбнулась; Абиде обнимала свой плоский живот. Фаворитка кидала недовольные взгляды в сторону Зейнеп и тепло улыбалась своей госпоже, а также двум султаншам. Удивительно, но подобное поведение заставило сердце Зейнеп больно сжаться. Она вдруг осознала весь смысл слов Махидевран. Если она не сумеет изменить свой статус, то её быстро скинут с этого корабля в мутные воды Босфора. А умирать сейчас ей нельзя; только не сейчас!       Девушки разошлись, когда султанши наверху угомонились. Фаворитка быстро покинула ташлык, направилась на верхний этаж. Она захлопнула створчатые двери и опустилась на тёплую постель, которую уже успели расстелить для неё. Рабыня закусила губу и с ужасом осознала все реалии её положения: нужно пользоваться моментом, пока позволяет её статус.