***
В покоях слышались чтения молитвы, долгие и мелодичные звуки долетали до дворцовой стражи. На головах женщин были платки, они подняли руки вверх, обращая свои слова к великому Аллаху, моля его о пощаде и счастье для новорождённых. Султанши, Валиде и Султан — все их слова были обращены к девушке и её сыновьям. Баязид давал имена своим сыновьям, а потом, передал одного Валиде, а другого — Зейнеп. Они возвели руки к небу и снова молились. После этого, Повелитель произнёс: — Пусть путь наших шехзаде — Мустафы и Касыма, будет наполнен счастьем и радостью, да не оставит Аллах моих сыновей на жизненной дороге. — Аминь, — произнесли Султанши. Баязид улыбнулся своей наложнице, подошёл к её кровати и поцеловал в лоб. Хорватка тепло улыбнулась, слегка склоняя голову к низу; мужчина вышел из покоев, последний раз окинув взглядом своих шехзаде. Махидевран держала на руках маленького Мустафу, а фаворитка поправляла пелёнку Касыма, смотря в его тёмные глаза. Абиде Кадын зло смотрела на девушку, надевая амулеты на две люльки, она быстро ушла, не сказав напоследок ни слова. Дефне Султан грустно улыбалась, она пожелала счастья своей сопернице и вышла из покоев, закусывая губу и еле сдерживая поток горьких слёз. — Можно посмотреть? Можно ведь? — спрашивала маленькая Айше, крутясь возле Валиде. Женщина тепло кивнула, слегка наклоняя мальчика, так, чтобы она могла видеть ребёнка. Девочка захлопала глазками, смотря на ребёночка, который забавно чмокал губами и постоянно высовывал язык, облизывая нижнюю губу. Мальчик на руках у женщины имел волосяной покров на голове, волосы у него были каштановые, коричневые, а глаза темнее ночи. Девочка любовалась малышом, а потом посмотрела на другого брата — Касыма, который спал на руках матери, прислонившись щекой к груди. Рядом с Зейнеп были старшие сёстры Айше — Михрумах и Эсмахан. — Зейнеп-хатун, они такие чудесные! Аллах да продлит года их жизни, — проговорила Эсмахан, смотря на маленькое личико братика. — Аминь, госпожа, аминь. Михрумах же держалась холодно, она поглядывала на братьев и лишь слегка улыбалась: её больше волновали родные братья — Орхан, Осман, Абдулла и Махмуд, её кровные по обоим родителям братья беспокоили девушку куда сильнее, чем сыновья новой фаворитки отца. Оно и ясно, ведь после смерти матери она сама превратилась в их мать, хоть и была младше Орхана на четыре года, а Османа на два года. Пятнадцатилетняя девушка поклонилась Валиде, взяла за руку Айше и головой кивнула Эсмахан на выход — три Султанши растворились за дверью, оставляя после себя лёгкий шлейф духов. Зейнеп тяжело выдохнула, кладя свою руку на голову сына, и с непониманием посмотрела на Махидевран, та сдержанно кивнула, передавая маленького мальчика на руки Мерьем. — Дай Аллах, ты сейчас ни в чём не нуждаешься, дочка? Я отдам приказ, чтобы тебе выделили больше слуг, и прикажу увеличить твоё жалование — с этих пор, ты не рабыня и не наложница — Султанша этой Империи, мать двух шехзаде и любимица нашего Падишаха. Как я и говорила, ты сумела возвыситься, Зейнеп, теперь никто не смеет сомневаться в истинности твоего статуса, титула, но помни — взлет иногда кажется трудным, но на самом деле трудность заключается в балансе на высоте, а не в полете вверх. Ты поймала порыв ветра, но надолго ли? — Я поняла, госпожа. Я приложу все свои усилия, чтобы не разочаровать вас в дальнейшем. — Я не сомневаюсь в этом, Зейнеп. Оставлю тебя — отдохни, если дети тебя утомят — прикажи служанкам отнести их к кормилице. Махидевран Султан поправила дорогое парчовое платье, уходящее в тёмно-фиолетовый цвет, и вышла из комнаты, придерживая подол. Её строгие черты лица с мягкой улыбкой, морщинки вокруг глаз, седеющие волосы и старческие мешки — всё это создавало образ матери, бабушки; она была тем человеком, на которого можно положиться, кому можно довериться. Поэтому Зейнеп ощущала себя с ней защищено и свободно, как с мамой. — Как Мунише? — аккуратно спросила девушка, передавая сына Ольге-хатун. — Всё хорошо, она пришла в себя ночью и передавала тебе свои поздравления. Она рада, что ты родила двух сыновей, но чувствует себя неудобно из-за того, что не сумела присутствовать при их рождении. Хорватка слегка улыбнулась, смотря на маленького Мустафу, который широко разинул рот, зевая. Крохотные мальчики сумели принести огромный сундук радости девушке, да так, что теперь она глаз с них не спустит. Они станут её надеждой, её опорой и самым ценным подарком в мире — её дети, продолжение её рода и продолжение рода Османов. Теперь, кто бы чего не говорил они — наследники, сыновья Султана, шехзаде, надежда Династии. — Пусть кормилица придёт сюда — я не спущу со своих детей глаз, как и вы, понятно?! Берегите их как зеницу ока, как собственных детей, словно они и ваши сыновья, ясно? Кормилица пусть сюда приходит, пусть здесь их кормит. Дежурьте у их кроваток посменно. Если Султан или Валиде захотят видеть детей, где бы я ни была, я должна об этом знать! Мустафа и Касым не дети — золото, моё золото, самое дорогое и ценное, теперь они и ваше золото. Если с ними что-то случится, помилуй нас Аллах, я не посмотрю на вашу преданность, не взгляну на всё добро — прикажу казнить. Я пойду на эти меры, потому что мои дети — неприкасаемы с этих пор! Она была настроена жёстко и сердито, как хищница. Эти меры были оправданы, потому что теперь врагов у неё больше, они серьёзные и настроены враждебно: она не может позволить, чтобы с голов её детей слетел хотя бы один волосок. Она девушка, женщина, любимица Падишаха и мать, теперь нет граней между «до» и «после», есть только сейчас — как сейчас люди проявят себя, как теперь будут вести себя — всё это имеет вес. Служанки кивнули, но нисколько не засомневались в своей госпоже: они бы вели себя так же, зная обо всех проделках соперниц, и их попытках отравить друг друга и как-то насолить. Ни одна служанка не задрожала и не испугалась — они твёрдо кивнули, говоря тем, что их жизни теперь ничто: они будут защищать детей, и они положат свои жизни ради их жизней. — Вы теперь не простые рабыни какой-то наложницы-фаворитки, вы теперь мои верные и приближённые слуги. С появлением новых рабынь, вы будите моими доверенными, вы станете моими верными — они не осмелятся вас ослушаться, вы станете перед ними госпожами. Если кто-то из вас захочет уйти — я отдам ту замуж за уважаемого бея, я позабочусь о вашем благосостоянии и сумею обеспечить вас золотом так, что вашим внукам хватит. Вы знаете — я держу свои обещания. Именно поэтому сейчас, я увеличиваю ваше жалование, дабы подчеркнуть ваш статус на фоне новых рабынь. — Благодарим, госпожа, — отозвалась за служанок Мерьем, склоняя головы с другими рабынями. Зейнеп улыбнулась, облегчённо выдыхая. Она ощутила себя не просто женщиной Султана, она ощутила себя матерью Османов, она ощутила полёт, будто за спиной выросли два белоснежных крыла — Мустафа и Касым — и подняли её вверх, под облака. Эти крылья она сбережёт, сделает всё, чтобы уберечь их от сглаза, порчи и травм. Она отдаст душу за жизни шехзаде, положит голову на отсечение, но заставит всех понять одно — её дети не уличные щенята, они не дети рабыни и они заслуживают своё место под солнцем. Она может мёрзнуть от холода, но её дети обязательно согреются под лучами тёплого обелиска на голубом небосводе.Свободный полёт
24 февраля 2018 г. в 21:51
Во дворце всё гудело, жило и копошилось, словно насекомые в апреле. Рабыни, недавно прибывшие из Австрии, потихоньку обживались во дворце и начали обучаться различным наукам. Слуги статусом повыше успели привыкнуть к новым девушкам во дворце и даже сдружились с ними, хотя, не все австрийки были так милы гарему Султана. Фаворитки-наложницы лишь струнили пугливых рабынь, и расхаживали по ташлыку, распушив хвост с зоркими глазами. Женщины статусом повыше: пейк, хазнедар и прочие приближённые были озабочены делами гарема и учётом бюджета, а также делами своих Султанш и вышестоящей власти. Женщины же с верхушки власти были озабочены лишь своим положением и делами государства, которые стремительно менялись.
В гареме было небольшое количество девушек, которые жили более в тени и не желали влезать в дела, которые пока их не касались. Так поступали редкие рабыни, наложницы и икбал Султана, которые не желали быть втянутыми в дела гарема и государства по объективным причинам. Несомненно, они понимали, что всё это может коснуться их в определённое время, но пока это обходило их стороной — они могли вздохнуть спокойно.
В покоях с высокими потолками копошилась светловолосая Ольга с красивыми зелёными глазами. Девушка меняла постельное белье, натирала крахмалом шторы и намыливала полы. Ей помогала красавица Мария, чьи лазурные глаза переливались на свету серым и светло-голубым цветами, а вьющиеся волосы, рыжеватого цвета, слегка растрепались, отчего редкие пряди падали на плечи. Волосы держались на затылке за счёт ювелирных украшений переходящих в лёгкий головной убор, под которым находился плиссированный платок. Красавица Мунише смотрела за наложницами своими пронзительными голубыми глазами, наблюдая за их работой, и изредка сама убирала вещи в комнате. Её волосы были заплетены в косу, которую она перекинула через одно плечо. Мерьем же аккуратно складывала одежду в сундук, попутно убирая смолянистые пряди назад. Её зелёные глаза скользили по другим рабыням, а потом утыкались в сундук, складывая туда изящные, дорогие ткани.
На тахте, выпрямив спину, сидела фаворитка-наложница Султана. Она смотрела в окно, изредка перекладывая голову с одной стороны на другую. Она практически не смотрела на служанок: всю её поглотили думы о предстоящих родах и скором разрешении этих долгих дней. У неё сильно болела спина, опухали ноги и руки, появлялись отеки и растяжки на животе; кожа неприятно растягивалась на животе, натягивалась. Грудь у неё стала больше и на ней неприятно проступали вены, такие вздутые и натянутые, — голубые сети.
Зейнеп разглаживала подол платья, а потом вновь смотрела в окно, изредка дотрагиваясь до живота, который вздулся до неимоверных размеров. Она помнила, что у сестры живот во время беременности и до самых родов был небольшой, аккуратный и достаточно симпатичный, не такой раздутый, как у неё. Зейнеп сильно волновало, что в последнее время ребёнок притих: она знала, что такое случается у девушек незадолго до рождения. Мать рассказывала, что сама Теодора притихла за день до родов и не подавала никаких признаков жизни, а потом — родилась. Девушка догадывалась о том, что может произойти, но было слишком рано. Ей до родов ходить около месяца, даже чуть больше. Сейчас конец мая, она не может родить так рано! Это могло привести к чему-то нехорошему.
— Зейнеп, ты чем-то обеспокоена? На тебе лица нет, словно в воду опущенная ходишь. Или ты расстроена тем, что наша Кадын наконец-то встала с постели?! — Мунише обеспокоено взглянула на госпожу.
— Конечно, этот месяц пролетел слишком быстро, да и маленькая Ханзаде быстро подросла, хоть и родилась крохотной. Но не о фаворитке нашего Падишаха мои волнения, — она опустила руки на живот, — он совсем не двигается. И, кажется, мой живот начал потихоньку опускаться вниз — это признаки того, что малыш скоро появится на свет. Ты же знаешь, для него ещё слишком рано…
— Да, но твой живот такой огромный. Думаю, как раз во время. Может, ты ошиблась в вычислениях? Ты уверена в сроках?
Доверенная икбал с надеждой смотрела на понурую госпожу, которая слегка помотала головой. Зейнеп тяжело сглотнула, выдохнула, прикрыла глаза и потёрла переносицу. Она оглядела занятых служанок, которые не обращали внимания на свою госпожу и служанку, которые о чём-то шептались за их спинами.
— Я была на хальвете с нашим Падишахом один раз — я не путаю сроки, моя любимая Мунише.
Девушка не могла стерпеть удручённое состояние госпожи, которая с трудом сносила эти тяжкие мысли, возникающие в её голове и утопающие в море других несчастных и грустных мыслей. Мерьем посмотрела на Мунише, закусила губу и возвела глаза к небу — молилась о здоровье и благополучии икбал и её ребёнка. Она переживала за них, желала чем-то помочь, но не могла. В конце концов, она не бог, всего лишь слуга своей госпожи.
— Прекрати! Выкинь эти дурные мысли из своей головы — встань и сходи в гарем, прогуляйся в дворцовом саду или навести Айше Султан. Если будешь об этом думать, то непременно всё случится так, как ты мыслишь. Давай, вставай!
Зейнеп легко улыбнулась и кивнула, вставая с тахты. Она выдохнула, поправила шёлковый алый платок и подошла к своему шкафу, в котором лежали ароматные травы, духи и разные платки с диадемами. Она достала небольшую бархатную шкатулку с полки, подошла к тахте. Мунише непонимающе взглянула на девушку, смотря на неё удивлённо, сдвинув свои брови вместе; Зейнеп открыла шкатулку и взглянула на служанок.
— Вы прислуживаете мне так долго, вы верой и правдой помогали мне, а я так и не сумела отблагодарить вас за преданность.
Служанки подошли к госпоже, которая обвела их своим взглядом. Она посмотрела на свою кровать, которая стояла у стены, справа от двери. Выдохнув, девушка открыла крышку шкатулки и с улыбкой обвела всех взглядом. Она достала красивую брошь в виде бабочки и вручила её Ольге, кольцо с голубым топазом досталось красавице Марии, переливистое ожерелье из жемчуга оказалось в руках Мерьем, а чудные серьги с рубинами достались Мунише.
— Госпожа, — прошептала Ольга, смотря на красивые переливы изумрудов в украшении.
— Где ты достала эти украшения? — спросила Мерьем, надевая жемчужное ожерелье на шею.
— Мерт-ага ходил на рынок к ювелиру — он купил их, а я дала ему немного денег. Я хотела, чтобы вы поняли, что мои слова не пусты — я озолочу вас, если вы будете и далее помогать мне и содействовать в моём пути. Вы единственные, на кого я могу положиться в этом дворце, помимо нашей Валиде, разумеется.
Служанки переглянулись, а потом с улыбкой взглянули на девушку и опустили головы. Зейнеп слегка хохотнула, а потом вышла из комнаты, оставив коробочку в шкафу. Её сопровождала Мунише, которая за это время приблизилась к икбал, стала доверенным лицом и заполучила ранг калфы в гареме. Несомненно, старшей калфой так и оставалась Гюльшен, но Мунише заимела статус. Продвинулась по лестнице вперёд. Не зря её выбрала Махидевран — она порвёт любого за свою госпожу, она и рвала на самом деле.
В ташлыке было весьма тихо. Рабыни были на уроках, служанки убирали комнаты или же находились со своими господами. Несколько девушек всё же сидело в гареме, рядом с женщиной, которая восседала на стуле, обитом мягкой и дорогой тканью. Наложницы-фаворитки, её служанки, рядовые служанки из гарема и сама Абиде Кадын с дочкой. Зейнеп склонила голову и слегка присела в поклоне. Маленькая Ханзаде была на руках какой-то хатун — спала.
— Зейнеп-хатун, что ты здесь делаешь? Пока меня не было в гареме, воздух почувствовала? Забудь! Я вернулась, пора бы тебе немного угомонить свой порыв свободы и снова закрыться в комнатке, — высокомерно проговорила женщина.
Зейнеп закусила губу, а потом слегка улыбнулась, вознамериваясь покинуть гарем. Ей совершенно не хотелось слышать эти реплики в свою сторону: она порядком устала от постоянных колкостей и ненужных оскорблений, словно она заслужила всё это. Она положила руку на живот, ощущая небольшую боль в области таза, но не предала этому значения. Тем более, эти боли у неё начались ещё утром — ничего страшного, это ведь нормально для её состояния?
— Куда ты идёшь? Ты что, игнорируешь свою госпожу?!
Женщина встала со стула, подобрала подол синего платья и словно фурия подлетела к наложнице. Она схватила её за запястье, дёргая в свою сторону силком. Фаворитка с испугом взглянула на неё, стараясь освободить свою руку из этой сильной хватки. На веранде стояла Агнешка и плотоядно улыбалась; Зейнеп перевела взгляд с одной девушки на другую и насупилась. Она снова попыталась вырвать руку, но та впилась ногтями в нежную кожу.
— Абиде Кадын, госпожа, отпустите мою госпожу, прошу вас. Иначе, мне придётся доложить Валиде об этом инциденте, — проговорила Мунише.
Служанка подняла голову и смотрела на женщину, на мать Султанши, на любимицу Султана. Она не смела, не могла поступать так дерзко: её поступок расценивался как неуважение, но ради своей госпожи, ради её ребёнка персиянка должна была. И внимание тёмных глаз сразу же переключилось на брюнетку, которая не смела даже слово против неё сказать, не то, что упрекать её хоть в чём-то. Абиде отпустила руку икбал, та сразу же схватила запястье в свободную руку и осторожно растирала, с боязнью смотря на свою служанку.
— Да как ты смеешь, хатун? Кто ты такая, чтобы указывать мне?! А?! Ты госпожа, Султанша, может быть, ты дочь Падишаха или нашей Валиде?! Я тебя за такую дерзость могу фалакой наказать, слышишь? Никчёмная рабыня, дурная служанка!
Абиде одарила девушку звонкой пощёчиной, но служанка не упала, она держалась на ногах. Тогда, недовольная и разъярённая женщина огрела девушкой кулаком, отчего та пошатнулась и рухнула на ковёр. Зейнеп распахнула глаза, она пыталась осознать, что сейчас происходит, но как бы ни старалась — не могла. Сознание настойчиво кричало о том, что нужно остановить эту женщину, но руки не слушались. Она должна, но не могла; Абиде неприкасаемая теперь, мать Султанши, а не простая рабыня.
Не успела она опомниться, как брюнетка налетела на её служанку и начала наносить удар за ударом. Кажется, весь гнев, скопившийся в Абиде за этот год, она выплёскивала на служанке Зейнеп. Ведь какую бы должность та не занимала, Зейнеп всё ещё остаётся икбал Султана и трогать её — запрещено, строгое табу стоит на ударах. Зейнеп всплеснула руками, быстро подошла к Абиде, которая села на живот Мунише и постаралась оттащить ту, но Кадын отмахивалась, а потом и вовсе толкнула стоящую позади девушку, да так, что та рухнула на пол и вскрикнула, хватаясь за живот.
Женщина испуганно посмотрела на стонущую девушку и с ужасом осознала, что она только что наделала. Слуги в гареме закопошились, быстро встали с места и подбежали к Зейнеп. Две рабыни взяли её под руки и хотели отнести в лазарет, но та запротестовала, кричала, приказывала, чтобы они помогли её служанке.
Абиде уже стояла подле своей верной рабыни, на руках у которой была её дочь. Она хотела быстрее скрыться от глаз дворцовых сплетниц, но было уже поздно: скоро весть о скандале дойдет до ушей Валиде, а потом и до самого Султана. Женщина быстро ушла из гарема, чтобы не попадаться на глаза Султаншам и калфам. А Зейнеп всё кричала о том, чтобы они помогли её рабыне. Агнешка метала молнии, смотря с веранды на рабынь, а потом скрылась за дверями своей комнаты.
— Не видите? — завывала она, — Ей плохо! Быстро, немедля отведите её в лазарет! Я сказала, чтобы вы отвели её к лекарям! Я и сама дойду до своих покоев! Уберите руки! Лекаря, быстрее.! Мунише, держись, слышишь? Тебе помогут, тебе обязательно помогут!
Зейнеп высвободила руки из цепких хваток рабынь, она держалась за низ живота и ощущала сырость на своём подоле — воды отошли. Она знала, что её ребёнок скоро появится на свет, но бросить подругу не могла! Да, она служит Династии, но разве сейчас это имеет хоть какое-то значение? Её верная калфа может умереть, а она не хочет видеть очередную смерть.
Платье Мунише было порвано на плечах, нос был разбит, губа тоже, у глаз были царапины от женских ногтей, а на шее красовались пятна крови. Рабыни послушались госпожу и принялись поднимать служанку, чтобы отнести ту к эскулапам. Зейнеп, держась за спину, направилась в сторону своих покоев. Она шла медленно, словно раненный зверёк, прикусила щёки и дышала глубоко носом, чтобы было легче. Путь от гарема до комнаты казался вечностью, но она сумела его преодолеть.
— Госпожа, что с вами? — обеспокоилась Ольга.
— Где Мунише? Зейнеп, что случилось? — спросила Мерьем.
— Я рожаю! — воскликнула девушка, — Зовите лекарей!
Она села на кровать и сморщила лицо, утыкая подбородок в ключицу. Мария выбежала из покоев, чтобы позвать врачей; а в это время, служанки сняли с девушки платье и платок. Они надели на неё белую ночную рубаху и уложили на кровать так, чтобы госпоже было удобно. Зейнеп тяжело дышала. Потом долго ходила по комнате из одной стороны в другую, держась за спину и живот. Лекари постоянно были рядом и помогали девушке устоять на полу. Рядом с ней постоянно были две служанки; она отослала Ольгу, чтобы та сидела подле Мунише.
Её покои насквозь впитали запах пота, они пропитались её стонами и криками, они словно стали воплощением её боли и страданий; они же станут и зрителями появления на свет её дитя. Они словно тешились, наблюдая за её криками, словно пылали нежными чувствами к этим беспрестанным мольбам о помиловании. Боль, которая пронзала её тело, боль от слишком болезненных потягиваний внизу живота и боль от указов лекарей.
— Вы сообщили Султану и Валиде?
— Да, не волнуйся, они осведомлены о твоих родах и ожидают вестей в главных покоях дворца, — ответила Мерьем, наблюдая за хождениями госпожи.
— Почему нет вестей о Мунише? — сквозь зубы спросила девушка, упираясь о косяк двери, схватившись за живот и глубоко вздыхая.
— Не волнуйся о ней — лекари позаботятся о нашей Мунише, лучше сосредоточься на родах. Давай, мы поможем тебе лечь? Совсем скоро твой ребёночек родится.
Служанки усадили девушку на расстеленное на полу одеяло, та положила голову на подушку, которую бросила Мерьем. Лекари задрали подол её платья, постелили на ноги одеяло. Женщина растворилась под навесом ткани. Зейнеп схватила колени под ладони и поддалась вперёд, когда голова её малыша начала показываться. Неимоверная боль, словно тебя всю перекраивают или же ломают изнутри, словно кто-то разрывает твоё нутро.
— Госпожа, вот, совсем чуть-чуть. Ваш малыш уже выходит, — говорила женщина под подолом.
Все жилки на шее девушки проступили сквозь её натянутую, бледную кожу; живчик блуждал по шее, когда она издала затяжной вздох, и младенец вышел из её чрева. Он громко завопил и неприятно сморщился на руках повитухи. Но девушка и не думала отпускать свои колени, словно её кто-то ещё атаковал. Слуги думали, что это отходит плацента или ещё что-то, но когда молоденькая девушка — помощница повитухи — заглянула под подол, то увидела, что показывается ещё одна головка младенца.
Пока одна повитуха омывала новорождённого в тазу; другая принимала роды у девушки. Зейнеп тяжело дышала, хватала воздух ртом, тужилась и упирала колени в груди: боль её была немыслимой и невыносимой, она не смолкала и раздавалась спазмами во всём теле. Через пару мгновений комната наполнилась криками ещё одного малыша. Два сморщенных тельца, измазанных в водах, крови и белом веществе. Младенцев быстро омыли в тазах, а потом укутали в шёлковые пелёнки белого цвета, надевая на них красивые рубашечки. Повитуха заканчивала с девушкой, а другая перевязала пуповину.
— Госпожа, дай Аллах, ваш путь и путь ваших детей будет светел! — взмолилась повитуха.
— Кто родился, хатун? — спросила Ольга.
Зейнеп уже переняла два свёртка в руки, разглядывая своих маленьких, сморщенных детишек, которые громко кричали. Девушка отдала один свёрток своей служанке, а другого принялась кормить. Малыш сразу смолк, хватая мамину грудь. Зейнеп улыбалась детишкам, смотря на то, как жадно ест один ребёнок и как зевает второй. Её, кажется, совершенно не волновало, кто родился — главное, что родился, да и не один!
— Наша госпожа, продли Аллах её годы, родила двух замечательных шехзаде.
Девушка улыбнулась, выдыхая ком воздуха, образовавшийся в глотке, и провела рукой по головке маленького мальчика. Родничок у него шевелился, когда тот причмокивал губами, девушка поцеловала сына в лобик и передала его Мерьем, которая стояла рядом. Хорватка принялась кормить второго сына, который с большей охотой принялся за её грудь. Он зацепил прядь её волос, случайно, машинально и провёл пальчиками сквозь эту прядку. За окном был уже вечер, луна заняла небо и красовалась на тёмно-синем небосводе.
Лекари вышли из покоев, чтобы сообщить благую весть Султану и Махидевран Султан. А госпожа улыбалась своим шехзаде, своим расчудесным маленьким львятам. Она благодарила Аллаха за это чудо, её всю переполняли эмоции; и ни боль, ни обида, ни что не могло отнять у неё этих радостных, светлых чувств материнства. Словно всё вмиг перевернулось, встало с ног на голову и подарило ей весь мир.
Служанки помогли девушке переместиться на кровать, Зейнеп сразу же рухнула на пуховый матрац и улыбнулась, уставши, но искренне; её мальчики легли на другую сторону кровати. Эти сопящие детки в её опочивальне, эти мальчики, которые лежали рядом с ней, верные служанки и небо над головой — всё дарило ей удовлетворение, всё причиняло ей радость и счастье. Она взяла их на руки, прижимая к сердцу.
— Моя госпожа, моя луноликая Султанша, свет моих очей. Ты осчастливила меня в этот вечер, ты подарила мне самое чудесное созвездие, ты осыпала меня самым дорогим золотом, ты сотворила самый дорогой камень для меня. Госпожа моей души, Султанша моего сердца. Аллах да не оставит нас одних, да продлит он наше счастье на годы вперёд.
Султан подошёл к своей госпоже и сел подле неё, смотря на спящих сыновей. Он провёл рукой по голове одного мальчика, а потом взял крохотную ручку другого мальчика. Его уста озарила светлая улыбка, а очи загорелись огнём светлее, чем у самого солнца. Мальчики забавно поморщились, а потом один открыл глаза — он посмотрел на отца.
— О Аллах, ты забрал жизни двух моих нерождённых детей в прошлом году и даровал три жизни в этом. Воистину, ты осчастливил меня в этом году. Ты даровал мне дочь и двух сыновей; ты даровал мне мою Зейнеп, мускат моей души, усладу моих глаз. Мою душу, моё сердце, мой воздух и солнце с луной.
Баязид провёл рукой по её щеке, умещая свои пальцы на её шее. Девушка тепло улыбнулась, она была вымотана, но смотрела на Султана как смотрит ребёнок на сладость. Мужчина не отрывал взгляда от детей на руках девушки, наблюдая за их спящими лицами и не обременёнными, расслабленными выражениями. А она не отрывала своего взгляда от его улыбающегося лица.
— Зейнеп-хатун, хвала Аллаху, ты подарила Династии двух шехзаде. Да вознаградит тебя Аллах за эту милость, да будут их жизни угодны Аллаху, светлы, пусть они принесут счастье дворцу, пусть приумножат богатство наших земель и продолжат славный путь своих предков, — проговорила Валиде.
— Аминь, госпожа, — улыбнулась Зейнеп, переводя взгляд на маленьких сыновей.
— Завтра утром я нареку наших детей именами — Валиде, пусть все соберутся в покоях моей Султанши утром.
Зейнеп счастливо взглянула на женщину. После поздравлений и долгих речей Династии, девушка осталась в комнате со своими служанками. Она сумела выдохнуть спокойно, кладя своих сыновей на противоположную сторону кровати, у стены. Госпожа улеглась на край кровати, а детей она уложила так, чтобы они не упали во сне. Мальчики быстро сомкнули глаза и засопели, а девушка ещё долго наблюдала за ними. Свет свечей падал на их тела, обрамляя их своими тёмными тенями…
Примечания:
Нашли ошибку? ПБ открыта для вас.