Скорбящие журавли

      Молодая девушка расхаживала по своим покоям, подол её свободного платья струился по полы и раздувался в такт её плавным движениям. На её руках пищал маленький сынок; он совершенно не хотел смолкать, потому кричал, чтобы мама не отпускала его и держала на руках. Он поднимал руки к верху и пинался маленькими ножками, а девушка всё качала его, крепче прижимая к груди и целуя его маленькие ручки. Хорватка подошла к люльке, где мирно спал второй мальчик и улыбнулась.       В покоях были две девушки, её верные Мерьем и Мунише: одна вышивала, сидя на тахте; другая же укачивала маленького мальчика в люльке. Мунише улыбнулась мальчику, она с любопытством разглядывала вышитые буквы на пелёнке, но прочесть не могла — это не персидский и не арабский, так что она даже язык не могла определить. Служанка держала ручку колыбели в руках и с интересом посмотрела на госпожу, которая подошла к окну, показывая сыну блёклое летнее солнце. Сегодня его закрыли облака, и оно не могло показаться из-за этих туч. — Что здесь написано, Зейнеп? Ты что-то вышивала целую неделю, после родов, я думала, что ты занимаешься подарком, чтобы преподнести что-то Султану, но как вижу, это оказались слова на пелёнках твоих детей. Что это? — Это?! — девушка обернулась, смотря на служанку, — Имена моих львят. Кормилица вышивала подобные на наших одеялах в младенчестве. На той пелёнке Касым написано, на хорватском языке, а на этой — Мустафа. Да, сынок? Чтобы никто не путал моих расчудесных львят, чтобы никто не спутал моих шехзаде, правда, сыночек мой?! — улыбалась девушка, покачивая малыша на руках. — Почему Мустафа плачет? Он же недавно был у кормилицы, а теперь не может уснуть. Может, он всё ещё голоден? — спросила Мерьем, Зейнеп рассмеялась. — Нет, у маленьких часто животики болят, вот он и плачет. Касым у нас вчера тоже долго успокоиться не мог, вот теперь Мустафа плачет. Не волнуйся, пару месяцев — и всё пройдет. Мы же можем потерпеть редкие крики?!       Служанки переглянулись, слегка улыбнулись и принялись за свои дела.       За окнами начинался летний дождик. Капли редели, градинами падали на сухую землю, давая влагу земле. Плодородные земли Османской Империи оживились: деревья проснулись, подняли свою листву вверх и раскачивались на легком ветерке; цветочки раскрыли свои бутоны, приветливо улыбались дворцовой страже и позировали кистям художников. Дворец и сам преобразился, стал более дружелюбным, — так казалось Зейнеп.       В комнате раздался стук, а потом дверь открылась. Красивая служанка быстро прошмыгнула в покои, подходя к госпоже. Хорватка улыбнулась, а рабыня поклонилась и посмотрела на мать наследников, которая укачивала крикливого мальчонку. Девушка прижала сына к себе сильнее, обхватывая его маленькое тельце. Ей стало страшно, и она немного испугалась из-за столь неожиданного появления служанки в покоях. — Госпожа, Повелитель желает отобедать с вами. Он скоро навестит вас, возможно, с Айше Султан.       Зейнеп улыбнулась, закусывая губу; её карий взгляд упал на маленького сына на руках. К ней подошла Мунише и переняла мальчика в свои руки, тот с неохотой оторвался от матери и стал кричать громче, а потом стих. Он хоть и был беспокойным ребёнком, всё равно получал огромное количество любви, как и его братик. Их мать всю неделю была с ними, практически не покидала покоев, находясь рядом с маленькими мальчиками, которые стали центром её внимания. Они были центром её притяжения, и потерять их, значило бы потерять равновесие, орбиту.       Шатенка подошла к большому зеркалу, обрамлённому янтарём, поправляя тёмно синее платье с кружевными выточками на рукавах и кружевом поверх подола. Платок, уходящий в лазурный цвет, был под цвет её серёжек и лазурной подвески, которую ей подарила Валиде. Улыбнувшись своему отражению, она посмотрела на служанок. Мерьем убрала вышивку, встала с тахты и отправилась на кухню — повара должны были приготовить обед для Султанской семьи.       После родов Зейнеп получила ещё большую благосклонность Султана и Валиде. Махидевран Султан каждый день заходила к девушке, чтобы навестить маленьких шехзаде. Большее внимание она уделяла маленькому Мустафе, она говорила, что он очень похож на её сына и потому питала к нему особую любовь; а вот Касым был слишком похож на Баязида, такой же, как и отец в младенчестве. Султан навещал свою наложницу пару раз, но долго не задерживался — дела государства были куда важнее: сначала он Султан, а уж потом отец. Хотя, несомненно, он очень полюбил своих сыновей и с особым трепетом отцовской любви относился к ним, как к самым дорогим алмазам в своей коллекции.       Зейнеп всё это устраивало: любовь Султана, благосклонность Валиде и преданность служанок. Она уже ощущала себя чем-то большим, нежели просто рабыней; на самом деле, она понимала это разумом, но всё ещё сердце её воротилось от статуса выше. Многие в гареме Султана по прежнему звали её «хатун», не особо обращая внимания на то, что она даровала Династии двух шехзаде. Султанши так же смотрели на неё свысока; наложницы с завистью, высовывая наружу ядовитые языки; зато рабыни любили Зейнеп за щедрость и доброту, которую она проявляла во время беременности и сейчас. Эта неделя лишь укрепляла её позиции: Валиде не отходила от девушки, сестры Султана приезжали, поздравляли его и её, — весь гарем гудел о том, что девушка была послана воистину богом, что она была поцелована ангелами. Конечно, все считали божьим благословлением рождение двух мальчиков, ещё бы! Не один, а целых два сына, которые укрепили её статус и даровали больше привилегий. Сама Султанша мало об этом думала, но понимала, что это очень для неё значимо.       Дверь в покои распахнулась, и в комнату вошёл Султан с Айше и Махмудом. Девушка присела в поклоне и улыбнулась брату и сестре, которые засияли в этот момент. Султан поцеловал девушку в лоб и улыбнулся; она засияла как самая яркая звезда на ночном небе. В покои уже внесли яства и большие подушки, потому семья Султана села за стол. — Как ты, Зейнеп? Всё хорошо с тобой и детьми? — спросил мужчина. — Я вас увидела, и всё сразу же хорошо стало, Повелитель. Касым и Мустафа иногда капризничают, но особых хлопот не доставляют. Сыновья очень спокойные, так что не волнуйтесь. Они недавно поели.       Зейнеп улыбнулась Султану и перевела взгляд на две люльки, которые служанки, к приходу Султана, перенесли в покои девушки. Два свёртка мирно лежали в постели: Касым уснул, а Мустафа оглядывал всю комнату и уголки его губ слегка дрогнули, когда он услышал мамин голос. Они ещё не улыбались, но это иногда происходило, обычно во время пения мамы или её разговора с ними. — Дай Аллах, у них всё будет хорошо, Султанша моя. Тебе всего хватает? — Кончено, Повелитель. У меня всё есть, даже в избытке.       Султан посмеялся, когда услышал слова своей наложницы; он провёл рукой по её щеке, отчего щёки у неё заалели. И в этот момент всё ушло на второй план — Борис, родители, Мелек и боль. Кажется, её сердце затрепыхалось в этот момент и больно ударило по грудной клетке, врезаясь в белую кость, насаживаясь на острые рёбра. — Можно, мы посидим возле братьев? — спросил Махмуд, на что девушка кивнула.       Айше и её старший брат уселись у люлек и начали осторожно их покачивать, разглядывая белокожих мальчишек, которые смешно разевали рот и тихо сопели. Они сравнивали их с Мехметом и Хандан, что позабавило Зейнеп, которая улыбаясь, смотрела на детей; Султан безотрывно наблюдал за столь близким его сердцу силуэтом, за этим прекрасным созданием. Он видел в этой девушке уже не Хуриджихан — нет! — не смотря на все сходства с его женой, он уже успел разглядеть в ней Зейнеп. Девушка, которая подарила ему двух сыновей, не действовала сгоряча, не плела интриг и вела себя очень мудро и стойко: она не влезала в конфликты — старалась их обойти, она не устраивала публичных ссор и наказаний — думала о репутации; она была совершенно лишена жестокости и злобы. Хорватка знала своё место и держалась его, не пытаясь навредить окружающим. — Зейнеп, кажется, я решил пойти против всех правил, традиций и устоев дворца, — прошептал мужчина ей на ухо.       Султанша озадачено взглянула на Падишаха, изогнув брови. Она поддалась к нему чуть ближе и с волнение взглянула на него, даже не замечая, как положила свою руку на его ладонь, слегка сжимая. Это понравилось Султану, потому он наклонился к ней, наблюдая за детьми, которым не было дела ни до чего, кроме братьев. — Однажды мой отец пошёл против правил и женился на моей матери, ты знаешь? Девушка кивнула. — К чему вы ведёте? — Ты посчитаешь меня сумасбродным, но я хочу, чтобы моей законной женой стала ты. Я хочу, заключить с тобой никях… Девушка встрепыхнулась, выпрямилась в спине и покосилась на мужчину, словно на умалишенного. Выгнула брови, а потом поддалась к Султану и жёстко, но негромко заговорила: — Повелитель, но как же ваши дети, Дефне Султан и подданные? Ваш отец сделала это спустя годы своего правления и жизни с Хасеки Хюррем Султан. К тому же, в гареме поднимется настоящий бунт, как и среди простого народа. Я же всего лишь рабыня, а моим детям нет и месяца, к тому же, я не мать главного престолонаследника…       Девушка с запалом говорила это, с каким-то недовольством и упрёком, выдвигая тысячи «против» и ни одного «за». Баязид недовольно на неё покосился, призывая к молчанию: ему не нравилось, что девушка так много думает, совершенно забывая о чувствах и его намерениях. Он же не глуп — всё понимал, но он больше думал о своей Султанше, о детях и их безопасности. — Моя милая, мой летний весенний цветок, моя драгоценная Султанша, отрада моей души. Я делаю это, чтобы поднять твой статус среди гарема и дать понять всем, что ты моя женщина, а не бродячая кошка. Мои наложницы и Султанши всё ещё не приняли тебя, невзирая на малый срок, я чётко дал понять, что к тебе должно быть проявлено уважение такое же, какое проявляется к Дефне Султан — не меньше. Но я не был услышан. Теперь же, хоть ты и не столь долго в моём гареме, как Агнешка-хатун, но ты всё же даровала мне Мустафу и Касыма — я отплачу тебе статусом Хасеки, которого не было ни у Раны, ни у Дефне. Ты станешь моей законной женой и сможешь получить куда больше полномочий, я так же дарую тебе свободу. Возможно, я тороплюсь и поступаю не верно, но моё сердце велит мне так делать. Так или иначе, я размышлял над этим около месяца и был поглощён этими думами, так что теперь моё решение не обсуждается. — Благодарю вас Повелитель, для меня нет большей радости, чем стать вашей женой. Я лишь беспокоюсь за ваш статус и статус вашего гарема, прошу меня извинить, если я посмела себе грубость и сболтнула что-то неприемлемое для вас. Надеюсь, вы мной не обижены.       Мужчина твёрдо кивнул, проводя ладонью по её лицу. Они вместе не столь долго, но он прекрасно видел глубокие раны на сердце девушки, он видел её истерзанную в кровь душу и разящую дыру в душе — эту пробоину не скрыть. Баязид видел и некую холодность со стороны девушки, но этот лёд потихоньку сходил, таял и тёк по её бледной коже. В глубине он всё же надеялся, что она растает окончательно и будет с ним, останется рядом и разделит с ним не только ложе, но и любовь. Она уже начала смотреть на него влюблёнными глазами, она уже дышала с ним одним воздухом и начала проявлять свою заботу, трепетность и беспокойство в отношении него.       Она тоже понимала, что её сердце таяло и в сердце уже зародилось это невинное, трепетное и тёплое чувство влюблённости, такое нежное и невинное, словно первый цветок по весне. Она чаще вздыхала, больше смотрела в окно, постоянно читала о любви и начала писать письма пропитанные благоуханием цветов. Она была молчаливой, но так нежно пела; она с радостью встречала Баязида и могла говорить лишь о нём, то и дело, интересуясь о его делах и решениях, новых походах, о его здоровье. У неё даже начали просыпаться зачатки ревности, что не проскальзывало от зорких глаз служанок и евнуха — Мерта. — Но, могу я узнать, когда в таком случае совершиться обряд? Я же не спросила что-то лишнее, верно? — смущаясь, спросила девушка. — Нет, не лишнее, — он запустил пальцы в бороду, — Думаю, что наш никях произойдет в конце месяца, чтобы ты полностью оправилась после родов. Махидевран Султана, наша Валиде, дала своё согласие на наш брак, так что проблем не возникнет. Ты рада? — Рядом с вами вся моя жизнь — океан, выстланный розами и благоговениями, если бы не вы, я бы потеряла всякий смысл к своему бренному существованию. Вы даровали мне свою милость, подарили двух сыновей, вы желаете сделать меня своей законной женой. Вы свет в окне, вы моя надежда и любовь, вы отце моих детей и будущий муж — могу ли я быть рада ещё больше? Даже Валиде, ставшая для меня матерью, а для моих детей бабушкой, проявила к нам милость. Султан, все мои молитвы будут направлены к вам; все мои слова к Аллаху будут лишь о вас и ваших детях, о вашей семье; вы даровали мне всё — я отдам всю себя вам, лишь бы отплатить за эту радость. — Нет для меня большей радости, чем твоя любовь и здоровье моих детей.       Девушка твёрдо кивнула и вновь обратила взор своих глаз на малышей, ощущая на своей ладони тёплую руку мужчины.       Они немного поели, после чего Султан немного побыл с детьми и своей фавориткой: они говорили немного, больше она стыдливо посматривала ему в глаза, а он улыбался от вида этих беглых и смущающихся глаз, от этого румянца на её щеках и от завитушек волос, которые спадали на закрытую грудь. Её глубокие глаза превращались в бездонные глубины, во впадины в которых тонули моряки во время бедствий. Её пунцовые губки резко контрастировали с бледнотой лица, хотя, несомненно, это очень нравилось Повелителю.       Айше сидела рядом с молодой матерью; Зейнеп обняла девчушку, прижимая ту к себе спиной, скрепляя пальцы на её животе, а та в свою очередь играла с её пальцами, перебирая в своих руках. Махмуд рассказывал что-то отцу, сидя подле него; он говорил о своих рекордах в стрельбе и о том, как держится в седле, рассказывал о том, что он учит Мехмета испанскому и о том, что сам уже освоил его. Мальчонка выглядел счастливым каждый раз, когда отец гладил его по голове и понимающе кивал, хвалил и обещал что-нибудь сделать. Султан упомянул, что обязательно возьмет сыновей на охоту и не обделит их вниманием, даже после рождения близнецов и маленькой Султанши.       А потом они ушли. Они неожиданно появились на пороге её покоев, немного поиграли бликами своего сияния на её лице и растворились за громоздкими створчатыми дверями, оставляя слабое и безвольно создание в запертой золотой клетке с двумя детьми и свитой. Хорватка хотела бы поговорить с Повелителем о многом, она бы хотела расспросить и рассказать многое, но время не в её руках — оно целиком и полностью в руках жизни, которая сулит любимицам Султанов и Королей мало хорошего в жизни…