Расчёт

      В больнице ей настолько херово, что Шерил кажется, будто снова сходит с ума и подыхает, как от наркотического передоза. Она не встаёт с койки, всё лежит под капельницами и чешет швы под бинтами на правом боку — там три пули застряли, которые врачам пришлось доставать два часа.       Палата белая, тихая и пустая, еда отвратительная, нет алкоголя, а молодые медсёстры смотрят на неё с такой жалостью, что Блоссом не выдерживает и орёт на одну из них, пугает. Из-за этого ей три дня подряд вкалывают какое-то безумное количество успокоительного, от которого выносит не хуже, чем с нью-йоркских наркотиков, а на четвёртый она орёт уже на своего лечащего врача, и он, ей кажется, с радостью избавляется от неё. Бумаги о том, что она отказывается от госпитализации, Шерил подписывает дрожащими руками, но с улыбкой на лице, и вечером этого же дня, еле стоя на ногах, с сильным обезболивающим, которое она выпросила, жалуясь на безумную боль, уходит из больницы. Дышать становится легче.       Швы ей до сих пор не сняли, сказали прийти через неделю. Она думает, что обязательно приползёт к своему доктору, если только ещё жива будет.       Забинтованные раны горят и чешутся; у Шерил огромное желание расчесать эти будущие шрамы до крови, потому что больно, неприятно, некрасиво.       Она идёт медленно и долго; после долбаных разборок Джонса ходить не может почти совсем. Из больницы за каким-то непонятным хером тащится в Саутсайд. В бар, где, надеется, что по-прежнему нальют и, может быть, пожалеют. Там Тони охреневает от того, что Шерил, каким-то чудом ещё живая, припёрлась выпить. Не наливает; говорит, что в её состоянии с теми таблетками, которые она пьёт, точно откинется, если хоть капля алкоголя попадёт в организм. У Блоссом нет сил даже, чтобы злиться. Ни за отказ налить, ни за то, что вместо Топаз три пули своим бедным телом словила.       Тони подаёт только стакан апельсинового сока, говорит, что это — всё, что может предложить, и извиняется. За что — не поясняет, но Блоссом всё равно понимает, и ей как-то плевать на эти извинения, на то, что в неё стреляли и даже на то, что стреляли по ошибке. Она забывает, что злилась на Топаз, и готова спасибо ей сказать, потому что она единственная, кто за эти три дня не смотрел на неё с жалостью. Шерил вообще кажется, что у Тони чувство жалости отсутствует, но отчего-то решает именно на него надавить.       — У меня нет денег, — она говорит, когда хватается за стакан, а Тони смотрит непонимающе. Блоссом думает, что ей впервые не стыдно о чём-то просить.       — Ты и так бесплатно у нас нажираешься, — Тони усмехается, поражается, словно услышала какую-то глупость. Облокачивается руками на стойку и чуть склоняет голову; глаза прищурены, она смотрит на Шерил и пытается понять, о чём она болтает.       — Завтра утром я должна освободить номер в мотеле, — она крутит полный стакан с соком, смотрит на него и говорит тихо. Думает о том, что месяц в Ривердейле прошёл слишком быстро, слишком бесполезно, абсолютно в никуда. Дешёвый мотель был оплачен на этот месяц; последнюю неделю она провела на больничной койке — три дня без сознания и три в сознании, в состоянии истерики. Теперь идти некуда.       — Ну, я тебе ничем не помогу, — Топаз говорит очевидную вещь, Шерил даже не удивляется, и чуть отходит, начинает перебирать бокалы и бутылки. У неё на лице написано полнейшее безразличие и незаинтересованность, но она продолжает говорить: — Поговори с Джагхедом. Уверена, он тебе не откажет, — она смотрит на Блоссом, чуть приподнимает брови и говорит с явным намёком, который Шерил понимать не хочет. Тони быстро снова отворачивается от неё и возвращается к бутылкам, делая вид, что занята. Блоссом пялится на неё и не понимает, что за херню она устраивает.       — Что между вами? — Шерил не говорит — то ли шепчет, то ли хрипит — голос её совсем не слушается. Она подпирает рукой подбородок и нахмурившись смотрит на Тони, старается выглядеть не слишком заинтересованной, но получается плохо. В какой момент отношения этих двоих стали волновать её, она не знает.       — Понятия не имею, — Топаз пожимает плечами и слишком старательно не смотрит на неё. Шерил не понимает, Тони действительно плевать или она просто хорошо притворяется. — Кажется, он меня бросил.       — Вы же не встречались, — она говорит это спустя минуту, когда умудряется как-то вспомнить эту информацию. Тони сама говорила, что не встречаются, так что Шерил не понимает, почему она сейчас строит из себя брошенку.       — Да пофиг, — Тони отмахивается, наливает себе в рюмку что-то из бутылки без этикетки и выпивает залпом, Шерил смотрит на неё и хочет тоже. — У него походу новое увлечение.       Она практически не обращает внимания на последние слова, ей плевать, с кем Джонс спит. Блоссом прикидывает в голове варианты и понимает, что он может помочь. Хотя бы из-за того, что по его вине её чуть не прикончили, и плевать, что сама сдохнуть хотела.       — Где он? — спрашивает, когда Топаз вливает в себя третью рюмку. Она кивает головой в сторону, Шерил в тусклом свете бара различает там дверь и, насколько может, быстро двигается к ней.       Не стучится, просто резко распахивает эту хлипкую дверь и удивляется, что не заперто. Стоит на пороге, не шевелится, видит Джонса, который орёт на кого-то по телефону. Как замечает её, сразу сбрасывает, но Шерил успевает услышать: «Скажи спасибо, что она жива осталась», а потом: «Перезвоню». Думает, что лучше бы ей было подохнуть.       — Охренеть! — он говорит так громко, что Блоссом кажется, будто по её голове треснули чем-то тяжелым, и теперь в ушах звенит. Джагхед смотрит на неё удивлённо и словно не веря, а она не двигается и думает, хорошая это идея или всё-таки нет — прийти к нему. — Я бы поинтересовался, нормальная ли ты, ведь припёрлась в бар после больницы, но знаешь, не буду. Я уже знаю ответ на этот вопрос.       Шерил хмурится на его дебильную шутку и делает шаг вперёд, закрывает за собой дверь, громко хлопнув. Джонс складывает руки на груди и садится на край стола, смотрит на неё чуть прищурившись. Она хочет сесть, нет сил, чтобы так долго стоять; в раненом боку начинает колоть, и ей снова хочется начать чесать дурацкие швы, которые покоя не дают.       — Из-за тебя в меня стреляли, — она решает начать с обвинений, потому что гордость не позволяет что-то просить именно у Джагхеда. Шерил вспоминает жизнь в Нью-Йорке и понимает, что гордости давно лишилась, но, видимо, её остатки решили дать о себе знать. Так не вовремя, думает она.       — За этим пришла? — он спрашивает после того, как она почти расплавляется под его слишком заинтересованным взглядом. В ней никакой уверенности не остаётся, потому что Джонс тянет время, а у неё силы совсем иссякают. Шерил на секунду зажмуривается и сжимает губы, ноги чуть подкашиваются. В этот момент она видит, как Джагхед еле заметно дёргается, но почти не сдвигается с места. Она смотрит на него зло, сама не знает, почему, и не спрашивая разрешения садится на диванчик, который явно пережил много чего.       Ей кажется, она может уснуть в любую секунду и думает, что не надо было переться в этот гадюшник, где даже наливать перестали. У неё ни физических, ни моральных сил; Шерил устала так существовать и знает, что сдохнуть — лучший вариант, но почему-то желание отдохнуть в гробу стремительно покидает её мысли.       — Мне нужна помощь, — она шепчет тихо, будто боится произносить вслух эти слова, и прикрывает глаза. Не видит Джонса, но думает, что у него сейчас точно шок от услышанного. Ей и самой не верится, что сказала это.       — Да... это... Я в курсе, — он запинается на словах, но последнее говорит, усмехаясь. Шерил смотрит на его чуть весёлое лицо и хочет уебать. — Алкогольная зависимость, депрессия, судя по всему, и попытка суицида. Тут без помощи не обойтись.       Она даже не смотрит на него, прикрывает лицо рукой и часто дышит. Блоссом плевать, откуда он это всё знает, она думает, что догадался — на неё посмотри и сразу поймёшь, что в жизни пиздец. Её больше волнует, что он говорит всё не то. Она не за лечением к нему припёрлась, как самая последняя дура. Проблема в том, что ей ещё немного пожить захотелось, но жить негде.       — Ты настолько перестала себя любить, что решила тело исполосовать шрамами? — спрашивает Джагхед, и именно этот вопрос заставляет её посмотреть на него, потому что откуда он, блять, знает. Джонс под её шокированным взглядом, пожимая плечами, отвечает: — Увидел, пока ты в больнице в отключке была.       Шерил хватается за левую руку, там, где старые шрамы уже не горят, но всё ещё светятся бледными неаккуратными полосами. Два года назад она была жуткой идиоткой, а нож просто валялся рядом. После этого она себя только таблетками убивала.       — Что за херня с тобой случилась? — Джонс снова задаёт вопрос, а Шерил очухивается, перестаёт пялиться на раненную руку.       — Расскажу, если дашь пожить где-нибудь.

***

      Он всё также живёт в трейлере. Там удивительный порядок, но парочка женских шмоток валяется — Шерил уверена, что вещи Тони. Джонс забрасывает их куда-то в угол и говорит располагаться. Она видит перед собой только заправленную кровать и сразу садится на неё и хватается за бок, чёртова боль в котором никак не прекращается.       Между ними тишина — Шерил хочет перестать чувствовать боль и спать, а Джагхед смотрит на неё и никак не задаст свои вопросы. Он только говорит, что почти не появляется здесь, так что её не побеспокоит и уходит. Оставляет одну удивляться, почему не докопался, не стал спрашивать, ведь она обещала рассказать, как ей там, в Нью-Йорке жилось.       Шерил хуёво, она вместо одной таблетки обезболивающего берёт две и запивает водой из-под крана. Валится на кровать Джонса, которая на удивление мягкая и приятно пахнет. Лежит, поджав колени, и не может уснуть впервые за долгие годы.       Она встаёт, когда уже не чувствует боли, а за окном темно. Шатается по трейлеру, не зная, чем себя занять. Обычно она пьёт или спит, а сейчас ни того, ни другого, и Шерил злится, нервничает, психует, потому что рядом нет хотя бы Топаз, которая единственная, кто ей нравится. Она думает, что Джонс убежал к ней, а слова про то, что они расстались — полная чушь.       В тумбе у кровати у Джагхеда какая-то наркота запихана в два маленьких пакетика. Блоссом удивляется, тут же закрывает тумбу и думает, что это точно не его. Отходит подальше от этой тумбочки и старается не думать о таблетках. У неё силы воли никакой — она после психушки, где алкоголя шесть месяцев не видела, сразу бутылку виски выжрала, а после недели в больнице направилась в бар. Шерил старается не думать о таблетках, она ведь давно завязала, но тянет руки к наркотику.       Одна таблетка, вторая. Третья в пятом часу утра и четвёртая около десяти. Шерил одновременно и плохо и хорошо, и она не знает, как так вышло. Вслух матерится на Джонса, который этого не услышит, говорит, что не надо было по углам прятать наркоту там, где живёшь, и её приводить в это место.       Она вспоминает, каково это — находиться в наркотическом экстазе/бреду/трипе, и начинает ненавидеть себя за это.       Шерил не спит больше суток, ближе к обеду начинает отходить, рыдает как ненормальная и хрипит сорванным голосом, называя себя дурой. Просит прощения у Джейсона.       Джагхед находит её валяющуюся на полу. Долбаная Блоссом не шевелится и почти не дышит; он думает, что сдохла. Но она, чёрт возьми, дышит, Джонс выдыхает с облегчением, перекладывает её на кровать и не удивляется. Шерил — неубиваемая; из всех них на тот свет попадёт последней, как бы ни желала поскорее туда отправиться.       Он снова сидит с ней, как три дня в больнице. На этот раз каждые двадцать минут проверяет, дышит ли ещё, потому что находит пустой пакетик из-под наркотиков, которые заныкал в тумбочке, а она, зараза, нашла. Ему теперь платить за то, что Блоссом то ли повеселиться, то ли скопытиться решила. Джагхед решает, что пока эта ненормальная здесь, рядом, он на хранение ничего больше брать не будет.       К вечеру её начинает трясти. Шерил просыпается, резко садится и начинает задыхаться, кричит, хватается за правый бок. У неё напуганные глаза, полные ужаса. Джонс появляется рядом из ниоткуда, пугает её, и она почти ударяет его по лицу.       — Успокойся ты! — он хватает её за руки, с удивлением подмечая, что даже не нужно прикладывать слишком много усилий, чтобы удержать её — у Шерил сил нет совсем. Она дёргается несколько секунд, а потом останавливает на нём свой расфокусированный взгляд. Смотрит напугано и дышит тяжело. — Тихо. Я не сделаю тебе больно, а ты просто под наркотой.       Она успокаивается, больше не брыкается, но тело до сих пор пробивает дрожь. Шерил плохо: от нехуёвой дозы наркотиков, от недавнего огнестрела, от операции. У неё всё тело — болевая точка, на которую давят, давят и давят, а она не знает, когда это прекратится.       — Я не хотела, — она шепчет очень тихо, опускает голову; Джонс еле разбирает, что она говорит, а тонкие запястья до сих пор держит в своих ладонях. Шерил выглядит так паршиво, что ему почти противно на неё смотреть, но он смотрит.       — Ты чёртова долбаная проблема, — Джагхед отпускает её руки и встаёт с кровати, смотрит на Блоссом снизу вверх. Она смотреть на него отказывается, сидит, поджав под себя ноги, трясётся и выглядит так, что пожалеть хочется. Ему, почему-то, её не жалко, хотя таскается с ней и почти похож на заботливую мамочку.       Шерил знает, что она не просто проблема, а самая настоящая катастрофа.       Что она делает здесь и почему Джагхед рядом, не понимает и думает, что до сих пор под кайфом. Такое может только мерещиться, у неё ведь уже давно не жизнь, а существование без смысла, без чувств, без людей, которых бы волновало.       — Ну ты и дура, — Джонс проводит ладонью по лицу и снова смотрит на неё. Не веря мотает головой, потому что поражён, что Блоссом оказалась такой ебанутой.       Она не слышит, забирается под одеяло, на котором до этого лежала, натягивает его до подбородка и закрывает глаза. Не хочет ничего: ни выпить, ни каких-либо таблеток. Просто надеется, что снова уснёт и проспит без ужасов и боли. Джагхед смотрит на неё и тяжело вздыхает. Шерил не знает, но ему не плевать; он видит, насколько ей хуёво, и не уверен, что хочет знать, где она побывала за эти шесть лет.       Он возвращается на кресло напротив кровати, садится и опять смотрит на Шерил. Она делает вид, что уже уснула, но ресницы подрагивают. По-настоящему засыпает через полчаса, и тогда её дыхание становится легче и ровнее. Ещё через полчаса Тони присылает смс.       «Она там умерла или вы просто подружились?»       Джагхед отвечает ей, что не придёт. Остаётся на этом кресле на всю ночь, не спит и периодически проверяет, дышит ли Шерил ещё.