Осколки твоих глаз

Как говорил ещё один какой-то там писатель, «любовь - чувство, обнажающее наши лучшие черты, заставляющее душу жить». Разумеется, он врал. Джек лучше знал, что такое любовь. И он пока не замечал обнажения лучших своих качеств. Если у него были эти качества. Что сомнительно. Интересно, какую душу любовь заставляла жить? Разве что безумную. Душу Джека она уже превратила в пекло. Потому что для него любовь - это не блядские розочки и влажные мечты о прогулках под луной и нежных записочках. Не грёбаный румянец на щеках, не ночные переписки и не конфеты в разрисованных коробках. Для Джека это чувство приравнивалось к боли. Сильной, мерзкой, выжигающий внутренности. Боли, о которой он никому не мог рассказать и не мог ничего написать про неё. Которую было не вытравить. Джек свыкся с ней, но так и нашёл средства, с помощью которого он вывел бы этоиз себя. Джек проклинал себя каждое утро, вставая с кровати и видя своё отражение в зеркале. Слабак. Идёшь на поводу, как дворовая шавка. Трус. Медлительный, как слизняк. Прошло, черт побери, столько времени, а он ничего не смог изменить. С того самого момента, как понял, что для него теперь всё иначе, он просто пустил это на самотёк. Мудак. И каждый день он продолжал повторять себе это без устали, потому что ненавидел себя, ненавидел это чувство, сжирающее его изнутри, и... И её. Её он тоже ненавидел. Ненавидел больше всего на свете. Ненавидел так же сильно, как и любил. Мерзкая-шлюха-Разенграффе. Умница-красавица. Гордость класса. Правильная, мать её, девочка. Светлые хвостики и белые блузочки. Тварь. Её не за что ненавидеть. Джек это знал, и презирал себя за эту слабость ещё больше. Каждый день, каждый блядский день он смотрел на неё, а вместо проклятий на ум лезли только эти самые словечки. Как из романа про любовь двух вампиров. Когда Джек видел Эльзу Разенграффе, он забывал про свою ненависть. Он смотрел в её чистые синие глаза и понимал, что таких глаз нет ни у кого больше. Большие, синие, как два сапфира, трогательно окаймленных светлыми ресничками. Эльза не красилась. Вообще. Не замазывала редкие веснушки тональником, не прятала оспинки и родинки под слоем пудры. И не надо. Ей и так было хорошо. Он сидел позади неё и понимал, что ему нравится смотреть на её волосы. Длинные, собранные или в два дебильных хвостика, или в косичку. Светлые, как и ресницы. Иногда, когда она невзначай взмахивала своими хвостики рядом с Джеком, он чувствовал, как от них пахнет. Пахло ягодами или фруктами. Эльзе нравились натуральные запахи. Она худая, как палка, тощая до охуения. На шее, из выреза всегда-слишком-белой-и-обтягивающей-блузки выступают тонкие вены. Джек думает о них. Проклинает их и думает. Думает о том, как Эльза вскрикнет, если он их поцелует. Не так, как надо, а так, как хочется - грубо, жёстко, остервенело, оставляя укусы и кровоподтёки. Возможно, в глубине души Джек - зверь и чудовище, раз им движут такие желания. Какая разница? Она ведь не с ним. Джек ненавидел, и эта ненависть его уничтожала. Он ненавидел весь мир и её, Эльзу, больше всех. Потому что она принадлежала другому, она его целовала и ему улыбалась. Джек мечтал о том, как однажды набьёт морду её ухажерчику. И не просто набьёт, а превратит в жуткое кровавое месиво без глаз и носа. Чтобы его смазливое личико превратилось в кусок мяса. Но так нельзя, потому что Оуэн ничего не сделал. Он доброжелателен и всегда весел. А ещё Эльза с ним, и за это его стоит даже не просто убить, а долго и мучительно пытать. Знает ли Оуэн, что такое любовь? Наверное. Только она у них с Джеком разная. Оуэн пишет Эльзе среди ночи и засыпает, прижимая к себе мобильник, а Джек не спит до рассвета, меря комнату шагами и распуская вокруг табачный дым. Оуэн пишет любовные стихи, Джек рисует Эльзу каждую ночь и каждую же ночь эти рисунки сжигает. Он не хочет оставлять ни одного. Её образ въелся в его плоть и кровь, засел где-то внутри, так, что не достать и не выкорчевать. Не нужны ему эти рисуночки. Любовь. Вытрясти бы её из себя, вытащить, как пробку из бутылки. Чтобы отпустило. Чтобы больше не разбивать кулаки о стены. Чтобы не скулить тихо, как побитый пёс, в подушку, и не презирать себя потом за это. Чтобы отпустить Эльзу раз и навсегда. Но он не может. Не может перестать её любить. Не может выпустить из головы звук её переливчатого хохота и запах её ягодных духов. Не может заставить отводить взгляд от её тощих палочек-ножек, когда она ходит в короткой-мать-её-юбке, не может заставить свой мозг перестать подкидывать сны с её участием. Сны надо оставить. Во сне Эльза - его. Она стоит рядом с ним, улыбается ему, и её хвостики щекочут ему шею. Он сжимает её руки и целует её вымазанные холодным блеском губы. Она не сопротивляется, а доверчиво жмётся к нему, и она носит его куртку, и его кулаки не разбиты, и её пальцы на его щеке. Джек отдал бы всё, чтобы его любовь стала такой, о которой писали те поэты и писатели. Чтобы он мог мечтать не об убийстве Оуэна, а о новых встречах, чтобы ему хотелось творить, и чтобы бабочки в животе. А пока Джек просто ненавидит. Эльзу, Оуэна и себя больше всех. Это было неправильно. Не по-человечески. Джек знал об этом, но ничего не менял. А что он мог? Сказать обо всем ей и заставить мучаться чувством вины? С неё достаточно и его злобы. Эльза не понимает, почему Джек так к ней относится. Она думает, что чем-то когда-то его обидела. Дура. Обидела, конечно. Приворожила. Обидела так, что лучше сразу сдохнуть. Быть может, однажды он и сдохнет. «От любви». Джек знал, что это не закончится ничем хорошим. Любовные истории красивы только в сказках. На деле же никакой романтики в них нет. Сплошная проза о вечной ненависти. «Жили принц с принцессой и очень друг друга любили. Однажды принцессу похитил дракон, который тоже её любил. Но ему пришлось её отпустить, потому что он знал, что с ним принцесса будет несчастна. И дракон погиб». Чёртова принцесса Разенграффе. Чёртовы драконы и принцы. Чёртова любовь.