15 ноября
С тех пор, как город был захвачен Бэйном, прошло уже больше двух месяцев. Ноябрь в Готэме выдался на редкость холодным: ночами температура опускалась до девятнадцати градусов по Фаренгейту*, а днём едва достигала тридцати двух**. Замерзая в своих неотапливаемых квартирах, жители Готэма окончательно потеряли надежду. Никто не думал о том, чтобы сопротивляться режиму, установленному Бэйном. Оставалась лишь одна, самая важная задача — выжить, всё остальное утратило смысл. Костры, разведённые прямо посреди улиц, и люди, готовящие на них еду, стали вполне обычным зрелищем. Занятия в школах, колледжах и университете не отменяли, учебный год начался в срок, но, в связи с действием комендантского часа и тем, что общественный транспорт в городе больше не ходил, количество учеников и студентов резко сократилось — многие просто не могли добраться на другой конец города. Ситуация с гуманитарной помощью с наступлением холодов нисколько не улучшилась — многочасовые очереди за скудными продуктовыми пайками, которые были и способом обмена обрывочными новостями, и местом встреч, только разрастались, и часто случалось так, что кто-то вынужден был уйти ни с чем. Тогда, как правило, в дело включались соседи, которым в этот раз повезло больше. Отсыпать горсть крупы от своего пайка, отрезать небольшой кусок хлеба и поделиться консервами не так уж и сложно, но для кого-то этот незатейливый набор становился бесценным даром жизни, дающим надежду дотянуть до следующего дня, когда удача обязательно окажется на его стороне. Люди, одинаково бедствующие, страдающие от недостатка пищи, от холода, проявляли поразительную сплочённость. За одинокими стариками присматривали, делились продуктами и следили за тем, чтобы никто не замерзал; с лекарствами, конечно же, дело обстояло гораздо сложнее, хотя кое-что всё-таки удавалось достать в больнице. Но, несмотря на все усилия, смертей было катастрофически много. Дети умирали от банальных инфекций, стариков косила пневмония. Инфаркт или инсульт, серьёзные повреждения внутренних органов в результате падения с высоты или огнестрельное ранение в большинстве случаев заканчивались смертельным исходом — из-за отсутствия топлива и неработающих телефонов скорая помощь не выезжала, и пострадавших не успевали вовремя доставить в больницу. Везло только тем, кто жил недалеко от госпиталя; их шансы на выживание увеличивались, но даже факт попадания в приёмное отделение Gotham Central Hospital не означал, что врачи смогут помочь — если в этот момент в больнице не было электроэнергии, надежды на чудо не оставалось. В свои тридцать восемь Джейн Сандерс, заведующая хирургическим отделением и исполняющая обязанности главного врача Gotham Central Hospital, видевшая за последние два с половиной месяца больше смертей, чем за предыдущие несколько лет, полностью поседела. Как бы она ни старалась, не принимать близко к сердцу то, что происходило в больнице, Джейн не могла. У врача должна быть холодная голова, чистый, лишённый эмоций разум, и в те минуты, когда ей предстояло действовать, доктор Сандерс блокировала все чувства, быстро и решительно принимая решения, от которых зависела жизнь пациента. Но после, в тишине своего кабинета, Джейн сбрасывала с себя маску отстранённости и, сидя на полу, обнимая руками колени, вспоминала лица тех, кто не пережил этот день. Подросток с черепно-мозговой травмой. Его могла бы спасти простая операция, каких она делала сотни. Молодая женщина, умершая в родах вместе с младенцем — её привезли слишком поздно. Старик с раком желудка в терминальной стадии. Ему хотя бы повезло умереть во сне, не мучаясь от боли. Джейн знала, лица этих людей, которых она не смогла спасти, будут преследовать её до конца жизни. Не важно, долгой или короткой. Она почти сломалась. Почти. И лишь одно не давало сломаться окончательно: да, ей плохо, страшно, больно, но людям вокруг неё ещё хуже. Для пациентов она стала последней надеждой; они смотрят на неё как на божество, они доверяют ей. Нельзя обмануть их, нельзя показывать свой страх, свою слабость. Погоревав в одиночестве, Джейн Сандерс снова возвращалась к своим обязанностям. И в тяжёлые времена кто-то должен сохранять ясность ума, невзирая на все трудности и лишения. Придёт ещё время оплакивать мёртвых, но это будет позже. Сейчас нужно сделать всё, чтобы выжить.***
Джон Блэйк возвращался домой после очередной вылазки в город. На этот раз ему повезло не нарваться на патрули, и Джон сумел добыть немного еды для себя и комиссара, зашёл к капитану Фоули и через решётку водостока обменялся записками с Барбарой. Пару недель назад его, на первый взгляд, вполне безобидная прогулка за продуктами закончилась погоней, и Джон несколько дней скрывался, запутывал следы, чтобы не привести «хвост» в их с комиссаром Гордоном временное жильё. После того случая Блэйк стал ещё осторожнее передвигаться по улицам Готэма; он каждый день кардинально менял стиль в одежде, обзавёлся несколькими парами очков, бейсболками, шляпами и шерстяными вязаными шапками. Конспирация была крайне важна — Джон тайком вёл переговоры с полицейскими, запертыми в тоннелях, и теми, кто в тот день не был на дежурстве и остался на свободе. Дело, которое они с Гордоном задумали, требовало максимальной скрытности и сосредоточенности. — Ну что? — с порога начал расспрашивать Блэйка комиссар. — Как там Барбара? — С ней всё в порядке, насколько это вообще возможно в нынешней ситуации, — усмехнулся Джон, снимая спортивную куртку и бейсболку. — Ты объяснил им план? — Да, они готовы. — Видел Фоули? — Видел. Он у себя дома, и слышать ничего не хочет о том, чтобы начать действовать. Сказал, что у него есть семья, и он не станет подвергать их опасности. — Проклятый трус! — вспылил Гордон. — У каждого из нас есть семьи, но мы не прячемся по подвалам в надежде, что нас не найдут. Готов спорить, он зарыл свой полицейский значок в клумбе на заднем дворе. — Вообще-то, комиссар, мы тоже скрываемся, — с мягкой улыбкой возразил ему Джон. — Это другое. Мы каждый день ищем способ прекратить всё это, а он, чёрт бы его побрал, сидит дома! — не унимался тот. — Чёрт скоро поберёт нас всех, если мы не обезвредим эту бомбу. Обойдёмся без Фоули, комиссар. Их план состоял в том, чтобы незаметно для террористов начать небольшими группами вытаскивать полицейских из-под земли. Джон днём и ночью продолжал изучать карты коллекторов под Готэмом и, казалось, выучил наизусть расположение каждого люка и всех ответвлений. Несколько недель назад он обнаружил на карте заброшенный боковой тоннель, соединяющий между собой действующую сеть готэмской канализации. Через этот тоннель можно было добраться до того места, где сейчас ждали спасения полторы тысячи полицейских. Этим утром Блэйк узнал, что парни начали разбирать завалы в той стороне, которая вела к старому тоннелю. — Так, Джон, давай ещё раз всё проверим. — Гордон развернул на журнальном столике в гостиной ту самую карту, которую они вдвоём изучали в день захвата города. — По моим расчётам они должны выйти на поверхность вот здесь. — Блэйк ткнул пальцем в точку на карте. — Действовать надо быстро. Они должны будут мгновенно рассредоточиться, чтобы не попадаться на глаза этим гадам. Выводить ребят будем по ночам. Если всё пойдёт по плану, через месяц мы вытащим почти всех. Пару дней нужно понаблюдать за той улицей, чтобы понять, есть ли у них какой-то определённый график патрулирования. — Я этим займусь, комиссар. — Нет, поручи Родригесу. Мы с тобой займёмся отслеживанием перемещений бомбы. Ядро реактора перевозили в прицепе одного из трёх грузовиков, непрерывно курсировавших по городу. Автомобили постоянно меняли маршруты; отследить, в каком именно фургоне находится бомба, было невозможно из-за свинцового кожуха на прицепах, не пропускающего радиационное излучение. — Как мы поймём, какой грузовик перевозит бомбу? — Будем наблюдать, Джон. Другого способа нет.***
Просыпаясь по утрам, Селина больше не удивлялась синякам и ссадинам, возникающим, казалось, без всякой причины, и нестерпимо ноющим мышцам, будто бы накануне она до седьмого пота пахала в тренажёрном зале. Зализав раны, она направлялась к Джейн, чтобы в очередной раз узнать, что отсутствовала три дня, неделю или десять дней. Своеобразным рекордом, до сих пор не побитым, было её трехнедельное беспамятство в самом начале. Это утро не стало исключением и, едва придя в себя, она уже знала, что ещё несколько дней выпали из её памяти. Селину преследовало отвратительное ощущение утраты контроля над собственной жизнью; она больше не знала, где правда, а где ложь. Предательское подсознание подкидывало ей всё новые и новые воспоминания и сны, и Селине казалось, что она тихо сходит с ума. Откинув тяжёлые одеяла, она поднялась с постели и, поёжившись от холода, выглянула в окно. Подобные пуху, крупные снежные хлопья кружились в воздухе, устилая асфальт невесомым белым покровом. Небо заволокло сплошной пеленой, и Селина с трудом различала очертания жилого дома напротив. Нежданная и преждевременная, зима пришла в Готэм, принеся с собой сильные морозы, порывы ледяного ветра со стороны океана, а значит и смерть. Ещё больше смертей от холода и болезней. Вспомнив о Джейн и её самоотверженной работе, Селина тяжело вздохнула и побрела на кухню. Её новая соседка не отличалась чистоплотностью и грязная посуда, явно скопившаяся не за один день, уже заполнила всю раковину. Ох, детка, как же ты меня достала. Есть не хотелось, но Селина из чистого любопытства открыла холодильник. Интересно, что она добыла на этот раз? Пара яблок, апельсин, три яйца, несколько банок мясных консервов и пакет молока — вот и всё, что она обнаружила на полках. Негусто. У нас перебои с поставками? В кухонных шкафчиках Селина нашла молотый кофе, сахар, макароны, галеты и горький шоколад. С голоду мы точно не умрём. Она взяла холщовую сумку, висевшую на спинке стула, и принялась наполнять её продуктами из шкафа и холодильника. Большую часть еды Селина каждый раз отдавала Джейн, оставляя себе лишь минимальное количество, зная, что её запасы снова пополнятся. Правда открылась ещё в октябре, когда Селина пришла к Джейн за ответом на единственный интересовавший её вопрос. — Сколько дней меня не было? Увидев Селину, Джейн без лишних слов взяла её под руку и повела в свой кабинет. Эта комната стала для доктора Сандерс домом — она всё равно не могла позволить себе отлучаться надолго. Да и зачем? В холодной квартире её никто не ждал. Спала она здесь же на диване, перенесённом из холла. — Сегодня вторник, двенадцатое число, — закрывая дверь кабинета на ключ, наконец начала разговор Джейн. — Значит, три дня. — Селина со вздохом опустилась в кресло. — Вы были здесь вчера рано утром, — ровным, лишённым эмоций голосом ответила Джейн. — Я этого не помню. — Селина подняла растерянный взгляд на начальницу, всё ещё стоящую возле двери. — Не знаю, как вам объяснить, — Джейн села, встревожено глядя на Селину. — Это были вы и не вы одновременно. На вас был чёрный кожаный костюм, туфли на шпильке. Вы не узнали меня. Точнее, сказали что-то вроде: «Ах, это та самая докторша», а потом скрылись в переулке. У служебного входа я нашла несколько коробок с лекарствами. Джейн Сандерс уже давно подозревала, что медикаменты в больницу приносит именно Селина Кайл, но разумного объяснения тому, как эта хрупкая и безобидная девушка проникает на склады с гуманитарной помощью, днём и ночью охраняющиеся вооружёнными бандитами Бэйна, найти не могла. Накануне всё встало на свои места. Та, другая, которую Селина не помнила, была сильнее, увереннее. Её взгляд, походка, манера речи и голос были совершенно не похожи на Селину Кайл, которую Джейн знала больше года. — Вы уверены в том, что это была я? — с надеждой в голосе спросила Селина. — Абсолютно. — Незамедлительный ответ Джейн не оставлял ей никаких шансов. — Господи, — глядя на начальницу, прошептала Селина. За прошедшее с того дня, когда Селина впервые пришла к доктору Сандерс после трёхнедельного отсутствия, время женщины много раз обсуждали возможные причины провалов в памяти доктора Кайл. Физически она была здорова — все обследования, на которых настояла Джейн, они провели. — Впервые это случилось, когда на вас напали в то утро, это мы уже выяснили. Возможно, вы пережили что-то подобное раньше? — Нет, это исключено. Я бы запомнила. — Селина, человеческая психика — сложная система. Вы могли подсознательно вычеркнуть травмирующее событие из памяти. — К чему вы клоните? — За короткий промежуток времени вы два раза подверглись опасности, оба раза теряли сознание и не помните, что происходило после. Я думаю, что именно те нападения стали катализатором вашего… — Джейн замялась. — Расстройства, — договорила за неё Селина. — Думаете, я сошла с ума? — Нет, я думаю, это какой-то защитный механизм, реакция вашей психики на определённые события. Возможно, это произошло очень давно, например, в детстве, и вы об этом забыли. — У меня было счастливое детство, Джейн, — продолжала настаивать Селина. — Родители обожали друг друга, любили меня. — Она мечтательно улыбнулась, погрузившись в воспоминания, представив маму и отца, воскресные обеды в их большом доме в пригороде Чикаго, весёлые праздники и атмосферу безграничной любви, витавшую в воздухе. — Меня никогда не обижали, никто не… — Внезапно какая-то неуловимая тень мелькнула и тут же ускользнула, заставив Селину замереть. — Селина? Вы что-то вспомнили? — На секунду мне показалось… — Что? Говорите. — Я не помню. Ерунда, не обращайте на меня внимания. — Она махнула рукой. В груди что-то предательски кольнуло, Селину бросило в жар. В одно мгновение её мир рухнул. В который раз. Гибель родителей, смерть Стивена, такое недолгое счастье с Брюсом и снова потеря, и в довершение всех бед — проблемы с головой. Как жить дальше, зная, что не можешь контролировать собственное тело? И как не сойти с ума окончательно? — Всё будет хорошо. Я вам помогу. — Голос Джейн вывел Селину из оцепенения. — Как? — выдохнула та. — Закроете меня в комнате с мягкими стенами? — Нет, вы не сумасшедшая. Перестаньте говорить ерунду, — строго отчитала Селину Джейн. — Вам нужен врач. — Психиатр? — горько усмехнувшись, продолжала иронизировать она. — Хватит, — прикрикнула доктор Сандерс. — Психотерапевт для начала. Селина, вы не единственный человек, кому сейчас тяжело, поверьте. Ваши проблемы решаемы. Прекратите себя жалеть и тратить моё время! — Простите, Джейн. Вы правы. — Искренне стыдясь своего поведения, Селина дала себе слово хотя бы попытаться что-то изменить. С тех пор доктор Сандерс ещё несколько раз видела другую Селину Кайл у дверей Gotham Central Hospital с упаковками лекарств и расходных материалов. Попытки завести разговор заканчивались ничем — кошка ускользала раньше, чем Джейн успевала подойти к ней. С психотерапевтом не складывалось. Доктор Сандерс нашла врача, который согласился взяться за работу, назначил встречу, но Селина не появилась. Это повторялось из раза в раз — она приходила в себя лишь через несколько дней, когда очередная дата приёма у доктора уже прошла. Селина так и не смирилась с тем, что её тело и разум теперь принадлежат двум совершенно не похожим друг на друга женщинам. Она часто видела ту вторую в своих снах. Проснувшись, Селина забывала почти всё, припоминая лишь обрывки, неясные образы. Но одно она знала точно: эта другая ей не нравилась.***
— Нет, я сам! Не трогай меня, — оттолкнув Пьера, пытавшегося его поддержать, Брюс, словно малое дитя, делал свои первые неуверенные шаги после травмы. Цепляясь за стену, он медленно двигался в сторону окна. Наслаждение вновь обретённой самостоятельностью длилось недолго — мышцы спины свело болезненной судорогой, ноги вдруг стали ватными и больше не слушались. Брюс остановился, со лба градом лился пот, всё тело протестовало против такой нагрузки после нескольких месяцев почти полной неподвижности. Он привалился к стене и закрыл глаза, пытаясь отдышаться. Брюсу удалось убедить Пьера больше не давать ему опиум, и теперь все дни он проводил в сознании, погрузившись в тягостные раздумья, или за разговорами с бесконечно мудрым, как оказалось, человеком, который всю свою жизнь был узником, утратившим веру и надежду однажды обрести свободу. За эти несколько месяцев они постепенно сблизились: Брюс, чувствуя в своём случайном соседе искреннюю доброту и сердечность, ценил Пьера и его заботу, а Пьер впервые в жизни ощущал себя по-настоящему полезным, и, всей душой привязавшись к Брюсу, стремился помочь ему поскорее встать на ноги. — Ну всё, на сегодня хватит, — Пьер бережно подхватил его под руки и повёл к койке, ворча на своего упрямого подопечного. — Нет, пожалуйста, ещё несколько минут, — слабо запротестовал Брюс. — Ни секунды больше. Пошли. — Строгая у меня нянька. — Он улыбнулся. Сил почти не осталось, Брюс с трудом переставлял дрожащие ноги, тяжело опираясь на руку своего опекуна. — Уж лучше я буду строгой нянькой, чем ты окажешься на полу, — продолжал брюзжать Пьер. — Шагай, я не могу тащить тебя, ты стал слишком тяжёлым. — Сам виноват. Не надо было откармливать, — с лёгкой усмешкой заявил Брюс. — На твои кости было страшно смотреть. Ты был такой худой, как будто собрался умирать. — Вот и не жалуйся теперь. — Уже огрызаешься, — с довольным видом заключил Пьер. — Полегчало, что ли? Тогда топай к кровати сам. — Он убрал руки и отошёл в сторону. — И пойду! — Сгоряча Брюс даже сделал пару шагов, потом потерял равновесие — ещё секунда и он рухнул бы на пол, но Пьер вовремя оказался рядом и, обхватив за талию, помог ему удержаться на ногах. — Спасибо. — Куда ты так спешишь? Твои мышцы ослаблены. Если будешь продолжать в том же духе, только ещё больше навредишь себе, — снова принялся ворчать Пьер, подводя Брюса к койке. — Мне нужно в Готэм, — ответил он, осторожно присаживаясь на постель и морщась от боли в позвоночнике. — Успеешь ещё. Неужели тебе так хочется поскорее умереть? — глядя на Брюса, Пьер разочарованно покачал головой. — В таком состоянии ты не сможешь сражаться с Бэйном. — Я должен. Бомба скоро взорвётся. Там остались мои друзья, — начал объяснять Брюс. — Бэйн говорил о какой-то женщине. Её должны были привести сюда. Это о ней ты беспокоишься? — В том числе, — кивнул Брюс. — Видимо, она сумела скрыться от них. Но, боюсь, когда взорвали мосты, она была в городе. — Сейчас ты ничем ей не поможешь. — Знаю, поэтому и хочу поскорее вернуться в форму. — Ладно, только не переусердствуй. Давай, ложись. — Хорошо, — улыбнулся Брюс. — Посмотри в окно, — краем глаза он заметил первые белые хлопья, падающие с неба, — какая красота. Пьер, словно заворожённый, глядел на снежинки, вихрями кружащиеся в воздухе и плавно оседающие на землю; в океане бушевали пенистые волны, обрушивая тонны ледяной воды на острые скалы, на вершине которых стоял старый маяк. Вьюга постепенно усиливалась, и вот уже очертания Готэма скрылись за сплошной белой пеленой. — Снег, — изумлённо шептал Пьер. — Настоящий снег. — Настоящий, — глядя в окно, согласился Брюс. — В этом году он выпал слишком рано, сейчас ведь только ноябрь. — Я никогда не видел снега. Здесь всегда так? — обернувшись, спросил Пьер. — Да, почти каждый год. Город в такие дни особенно прекрасен: деревья и кусты покрыты пушистыми снежными шапками, всюду сугробы. Сразу же ощущается приближение Рождества. — Перед глазами Брюса проносились приятные воспоминания из детства: украшенный разноцветными огнями Уэйн Мэнор, пышная ёлка в гостиной, подарки, счастливый смех. — Я видел снег там, откуда ты родом. Это волшебное зрелище, гораздо красивее, чем в городе. Здесь снег уже на следующий день превращается в грязную жижу, а в горах он белоснежный, искрящийся от солнечного света. — И ты был там? — Пьер с искренним любопытством слушал Брюса. — Очень давно, но воспоминания о тех путешествиях навсегда останутся в моей памяти. — Хотел бы я посмотреть, — задумавшись, откликнулся Пьер. — Ты посмотришь, — заверил его Брюс. — Я завидую тебе, впервые увидевшему мир незамутнённым, свободным от предрассудков взглядом ребёнка, — грустно улыбаясь, продолжил он. — Тебе открыты все дороги. Ты ещё можешь быть счастлив. — Ты тоже сможешь. — Возможно. Но для начала я должен закончить то, что начал. Я был одним из тех, кто создал эту бомбу, Пьер. Это моя вина. Их нужно остановить, во что бы то ни стало. — Даже если тебе самому придётся умереть? — Даже если так, — кивнул Брюс. — Тебе ведь не обязательно делать это. — Я не могу поступить иначе. — Ты слишком много на себя берёшь. Не может жизнь целого города зависеть от одного человека, Брюс. — Знаю. Теперь я уверен в этом, как никогда. Но Готэм я не брошу. Миллионы его жителей не виноваты в безумии Бэйна и Талии. — Значит, снова пойдёшь с ним сражаться? — Да, как только встану на ноги. — Что ж, наверное, такова твоя судьба.