Silent night, holy night All is calm, all is bright Round yon Virgin Mother and Child Holy infant so tender and mild Sleep in heavenly peace Sleep in heavenly peace Silent night, holy night Shepherds quake at the sight Glories stream from the heaven afar Heavenly hosts sing Hallelujah Christ, the Savior is born Christ, the Savior is born Silent night, holy night Son of God, love’s pure light Radiant beams from Thy holy face With the dawn of redeeming grace Jesus, Lord, at Thy birth Jesus, Lord, at Thy birth Silent night, holy night All is calm, all is bright Round yon Virgin Mother and Child Holy infant so tender and mild Sleep in heavenly peace Sleep in heavenly peace
«Silent night», Рождественская песня
24 декабря
Про приготовления к празднованию Рождества, обычно начинавшиеся в Готэме ещё в октябре, в этом году даже не думали и, когда наступил сочельник, в городе почти ничего не напоминало о грядущем событии. Разноцветные гирлянды так и не заняли свои места на фасадах домов; пышные венки из остролиста и омелы, украшенные атласными лентами, не появились на входных дверях. Впервые за долгие годы центральная площадь, сиротливо освещённая лишь несколькими фонарями, выглядела мрачной и унылой без традиционной живой ёлки — самой большой в городе. Шумные рождественские ярмарки, где можно было согреться обжигающим чаем, кофе или пряным глинтвейном, манящие сладкими ароматами свежей выпечки и специй, сверкающие яркими огнями, не наполнили людские сердца ожиданием удивительного чуда и вновь свершающегося волшебства. Барбара Гордон стояла у окна, согревая озябшие ладони о кружку с кипятком. После каждого глотка горячей жидкости приятное тепло распространялось по телу, обволакивало её, ослабляло напряжение, накопившееся за этот ужасный день. Это тепло не могло растопить ледяной ком страха, засевший где-то глубоко в груди, усмирить панический ужас, мешающий дышать. С самого утра Барбара искала Джона, обошла все известные ей места, где он мог бы скрываться, но всё было тщетно. Никаких следов. Джон Блэйк словно испарился. В конце концов, окончательно замёрзшая и вымотанная до предела, Барбара вернулась домой. Она хотела немного передохнуть, а потом снова отправиться на поиски, но, после стольких часов, проведённых на холоде, оказавшись в тёплом помещении, чувствовала, как горит лицо, как наливаются тяжестью руки и ноги, тянет прилечь на диван и, завернувшись в одеяло, закрыть глаза. Безучастно глядя на людей, идущих на праздничную службу в церковь, острые шпили которой были видны из гостиной, Барбара уловила звуки органа, торжественное многоголосье церковного хора, разливающееся под высокими сводами храма, и знакомые мелодии рождественских гимнов, доносящиеся до её уха даже сквозь закрытое окно. Чтобы чуть охладить пылающее лицо, она лбом прислонилась к стеклу. На мгновение её горячее дыхание оставило на окне влажное белое пятно, которое тут же исчезло. Комиссар подошёл к дочери, накинул ей на плечи шерстяную кофту, бережно обнял. Барбара прижалась к отцу и уткнулась носом ему в грудь. Не проронив ни слова, они так и стояли вдвоём, глядя на улицу, заполненную идущими на службу жителями Готэма. — Так много людей, — прервала молчание Барбара. — Неужели все они верующие? — Все мы верим во что-то в той или иной степени, милая, — ответил Гордон. — А в такие тяжёлые времена, как сейчас, когда, кажется, уже никто не поможет, и не осталось никакой надежды, людям нужна вера. В завтрашний день или в жизнь после жизни, в возвращение Бэтмена, неважно. Вера — вот что не даёт им окончательно сдаться. А уж искренние молитвы о чудесном избавлении от Бэйна и его шайки точно лишними не будут, — улыбнулся комиссар. — Мне так страшно, папа, — на выдохе прошептала Барбара. — Что, если Джона убили? — Я уверен, с ним всё в порядке, — живо отозвался Гордон. — Наверняка почуял слежку и решил не возвращаться домой. Он умный парень, дочка. Вот увидишь, скоро твой Джон будет здесь. — Надеюсь, что так и будет. — Желая успокоить отца, Барбара согласилась с ним, но щемящее чувство тревоги за любимого так никуда и не исчезло.***
— Мне определённо нравится ваша подружка, мистер Уэйн, — Люциус Фокс с восхищением разглядывал праздничный стол, уставленный тарелками с мясом, закусками и фруктами. Такого изобилия он не видел уже несколько месяцев. — Ему со мной повезло, — промурлыкала Кошка, расставляя бокалы. — Откуда ты всё это взяла? — всё больше раздражаясь, прорычал Брюс. Он уже битых полчаса пытался выяснить у этой невыносимой женщины хоть что-нибудь, но она лишь загадочно улыбалась в ответ. Брюс пробовал убеждать её в том, что опасно шляться ночью неизвестно где, рискуя нарваться на патрули, взывал к благоразумию, даже угрожал закрыть дверь и спрятать ключи, но каждый раз Селина уходила из дома под покровом темноты и возвращалась рано утром. Дрожа от холода, она выскальзывала из своего кожаного костюма и заползала под одеяло, крепко прижимаясь к горячему телу Брюса. «Чтоб её», — думал в такие минуты он, обнимая Селину и согревая её своим теплом. — Избавьте меня от нравоучений, мистер Уэйн. — Она закатила глаза, всем своим видом показывая, что эти разговоры её утомили. — Закройте рот и съешьте что-нибудь. — Кошка протянула ему блюдо с фруктами. — Как же я буду есть, мисс Кайл, если вы приказываете мне закрыть рот? — ехидно заметил Брюс, подцепив с тарелки ломтик апельсина. — Будь любезен, сообщай, в каком месте нужно смеяться, — небрежно бросила Селина. — Я плохо понимаю твои глупые шутки. — Последнюю фразу Кошка произнесла, выходя из гостиной. «Да, эта тоже остра на язык. Явно их общая черта», подумал про себя Брюс, но так ничего и не ответил. Тихо посмеиваясь, Фокс с явным удовольствием наблюдал за этой перепалкой, не думая о том, что может стать объектом праведного гнева мистера Уэйна. — Шампанского? — Селина вернулась с бутылкой, которую только что достала из холодильника. — Я не пью, — покачал головой Брюс. — Какой же ты скучный, — вздохнула Кошка. — Меня тошнит от твоего благочестия! Что ещё ты не делаешь? Не куришь? Дал обет целомудрия? — Она повысила голос, и Брюс почувствовал, что ещё немного, и всё её раздражение выплеснется на него. — Не курю, — как можно мягче ответил он на первую часть вопроса, проигнорировав вторую. — Не пользуюсь огнестрельным оружием, не убиваю преступников. Не спорю с разъярёнными женщинами, — улыбнувшись, закончил Брюс. — Боже, — язвительно протянула Селина. — Святой мистер Уэйн. — Вовсе нет. Это просто привычка. Предложи шампанское нашему гостю, — Брюс обернулся, но Фокса в комнате не оказалось. — Он не выдержал твоего занудства и сбежал на кухню, — прыснула Кошка. — Ты слишком много болтаешь. — Брюс из последних сил пытался сохранить серьёзный вид, но всё-таки не сумел скрыть невольно появившуюся на лице улыбку.***
Поворот ключа в замке, скрип изношенных петель входной двери, звуки шагов в тёмной прихожей. Погрузившись в раздумья, Барбара и комиссар не заметили Джона, пока он не известил их о своём присутствии вежливым покашливанием. От неожиданности Барбара отпрянула от отца и, повернувшись на звук, споткнулась о край ковра, чуть было не рухнув на пол. Джон бросился к ней и подхватил за талию, на долю секунды опередив Гордона. — Ты… Я. Ох, Джонни, — заикаясь, говорила Барбара. — Я думала, тебя убили. — Невыплаканные слёзы хлынули непрерывным потоком. Громко всхлипывая, она цеплялась за жениха, будто не верила в то, что он действительно жив и вернулся к ней. Весь тот ужас неизвестности, что ей пришлось пережить за прошедшие сутки, вдруг отступил, освободил Барбару от невыносимой тяжести на сердце. С осознанием тут же пришла смертельная усталость. Девушка расслабилась и, обмякнув в сильных руках Джона, наслаждалась теплом его тела. — Всё хорошо, — успокаивал её тот, крепко сжимая в объятиях и нежно поглаживая по голове. — Всё уже позади. Я здесь, рядом. — Почему не вернулся домой прошлой ночью? За тобой следили? — Комиссар первым пришёл в себя и приступил к расспросам. — Хуже, — отозвался Блэйк, глядя на Гордона поверх головы Барбары. Она всё ещё боялась поверить своему счастью и, стоя с закрытыми глазами, продолжала крепко обнимать Джона за талию, прижимаясь к нему всем телом. — Я уже почти добрался до дома, когда меня заметили. Ночь и весь день пришлось провести в каталажке, — усмехнулся он. — За нарушение предписания о комендантском часе. Грозили упрятать в Блэкгейт, если снова попадусь патрулям. — Они не поняли, кто ты? — продолжал допытываться комиссар. — Уверен, что нет. Я прикинулся дурачком. По-моему, они мне поверили. — Это у тебя хорошо получается. — На что вы намекаете, комиссар? — прищурившись, спросил Джон. — Я про твои фокусы с переодеваниями, — с самым серьёзным выражением лица ответил Гордон. — У тебя талант, мальчик мой! А теперь будем праздновать, всё-таки сегодня сочельник. Барбара, милая, — ласково обратился он к дочери, — как насчёт ужина? — Конечно, папа, — вмиг просияла Барбара. — Сейчас что-нибудь придумаю.***
Праздничный ужин при свечах — электричество снова отключили — проходил в атмосфере абсолютного спокойствия и уюта. Все беды и трудности были забыты до утра. Ни Брюс, ни мистер Фокс не упоминали о нависшей над многомиллионным городом смертельной угрозе и, на несколько часов забывшись, словно в сладком сне, с удовольствием делились воспоминаниями о временах, когда ещё были живы Томас и Марта Уэйн. Конечно, Брюс помнил не так много — в те годы он был слишком мал и сейчас с удивлением слушал рассказы старого друга отца о целой эпохе, ушедшей с его смертью. Фокс обмолвился о роскошных рождественских приёмах, которые Марта Уэйн каждый год устраивала в Мэноре, и Брюс тут же окунулся в давно забытые, спрятанные в самых потаённых уголках своей памяти образы, запахи, звуки. Вот отец, сидя за столом в своём кабинете, ободряюще кивает маленькому Брюсу, когда тот стоит, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь задать какой-то ужасно важный для шестилетнего мальчика вопрос. Вот мама треплет его по волосам, ласково прижимая к себе, и с искренним восхищением рассматривает самодельную открытку, нарисованную неуверенной ещё детской ручкой — подарок к Рождеству от сына. Вот Брюс, едва дождавшись наступления утра, в одной пижаме и босиком несётся по лестнице вниз, с нетерпением глядя на пушистую живую ёлку в холле. Неповторимый свежий аромат хвои окутывает весь первый этаж, смешиваясь с аппетитным запахом ванили и сладкого теста, доносящимся с кухни. Брюс развязывает шёлковые ленты, рвёт яркую упаковку и с неподдельным восторгом глядит на свой рождественский подарок — железную дорогу, заветную мечту последних месяцев. Сколько счастья было в том доме, сколько радости и любви видели его стены... Внезапно Брюс вновь затосковал по родителям. Что-то сжалось внутри, незримые цепи стянули грудь, к горлу подступил ком. Столько лет он старательно избегал воспоминаний. Столько лет обходил стороной небольшое семейное кладбище в своём парке, где под старым дубом покоились отец и мать. Казалось, он давно отгоревал и смирился с их смертью. Похоронив родителей, вместе с ними Брюс похоронил и боль утраты, подменив её выжигающим сердце гневом и неутихающим чувством вины. Но сейчас, словно наяву увидев перед собой такие реальные сцены из своего детства, он чувствовал себя маленьким мальчиком, одиноким и потерянным. Как же мне вас не хватает. Услужливая память подкидывала всё новые и новые образы, напоминающие о том, как счастлив был маленький сын Томаса Уэйна и как много он потерял. Стремительно погружаясь в водоворот самых страшных кошмаров, Брюс постепенно терял связь с действительностью, но звонкий смех Селины заставил его вздрогнуть и вынырнуть на поверхность. Глядя на неё, Брюс не сразу поверил в реальность происходящего. Она всё та же, но снова другая. Мягкие интонации в голосе, искренняя улыбка, тёплый взгляд карих глаз. Она будто бы светится изнутри. Застыв с вилкой в руке, он неотрывно смотрел на неё, а она о чём-то оживлённо рассказывала Фоксу. «Папа всегда требовал к праздничному столу гуся… В Германии не принято готовить индейку... Мама каждый раз… но всё было бесполезно. В итоге...», доносились до него обрывки фраз. Фокс с удивлением глядел на переменившуюся мисс Кайл, но продолжал внимательно слушать. Она отвлеклась на секунду, и пожилой мужчина повернулся к Брюсу. В его глазах словно застыл немой вопрос. «Молчите», Брюс едва заметно покачал головой, беззвучно умоляя Фокса. — Что это с вами, мальчики? Почему такие скорбные лица? Кто-то умер? — Вальяжный, тягучий голос другой Селины Кайл нарушил тишину. — Всё в порядке, — тут же отозвался Брюс, глядя на Селину. — Продолжай. — На чём я остановилась? Ах, да. Я говорила о том, что не помню, чтобы мы праздновали дома Рождество. Моя матушка жила в каком-то своём мире, а отцу было на всё наплевать, — горько усмехнулась Кошка. — У тебя было не слишком счастливое детство. — Какое уж было, — пожала плечами она, задумчиво глядя на догорающую свечу. Она вернулась. Снова. Дала немного времени его Селине, а потом снова захватила контроль. В такие минуты он ненавидел эту женщину, так бесстыдно ворвавшуюся в чужой разум, но понемногу успокаивался, напоминая себе о том, что это всё же она, та самая Селина Кайл, которую Брюс встретил несколько месяцев назад. Эта другая — лишь часть души его Селины, отголосок прошлого, какого-то события, произошедшего так давно, что она ничего не помнила об этом.***
Мистер Фокс, за годы отсутствия Бэтмена отвыкший от жёсткого рабочего графика, когда порой не удавалось отдохнуть по несколько суток, и ночных вызовов, вскоре после полуночи начал клевать носом прямо за столом. Брюс и Селина вышли из гостиной, решив дать ему возможность спокойно поспать, и переместились на кухню. — Чаю, мистер Уэйн? — Нет, спасибо, мисс Кайл. — Как знаешь, — пожала плечами Кошка, открыла дверцу подвесного шкафчика, достала небольшой свёрток прямоугольной формы в ярко-красной упаковочной бумаге, перевязанный золотистой лентой. — Это тебе. Рождественский подарок. — Что это? — Брюс с недоверием взял коробку, повертел в руках, пытаясь по весу определить, что может быть внутри. — Ну же, открывай. — Селина взобралась на подоконник и, закинув ногу на ногу, с явным интересом наблюдала за тем, как Брюс развязывает ленты и разворачивает бумагу. — Мобильник? Зачем? — Чёрный смартфон с большим экраном в качестве подарка вызвал у него лёгкое недоумение. — Ты ведь в курсе, что мобильная связь не работает? — Фотографии в альбоме, — томным голосом ответила Кошка. — Посмотри их. Я уверена, тебе понравится. Опустив взгляд, Брюс вернулся к изучению телефона. Он отыскал нужный пункт в меню и, едва первое фото появилось на экране, Брюс сразу всё понял. Пластиковые ящики с колбами с жидкостью ядовито-зелёного цвета, точно такими же, что и в плюшевом мишке, рядами стояли на открытых стеллажах. — Лаборатория Крейна. Ты была там? Когда? — Он похолодел от одной лишь мысли о том, что она снова безрассудно рисковала. — Тебя могли убить. — Я была там прошлой ночью, — невозмутимо продолжала Селина. — Листай дальше, тебя ждёт ещё много интересного. Брюс думал о том, что в прежние времена Крейн уже через час сидел бы в участке, а потом Гордон снова упрятал бы его в Аркхем. Но теперь, когда больше нет ни закона, ни порядка, и город пал под натиском обезумевшего фанатика Бэйна, а единственный закон, который действует в Готэме — его слово, десятки и сотни таких же сумасшедших как Крейн, могут творить всё, что пожелают, и никто их не остановит. Времена изменились. Брюс никогда особо не верил в дурную славу Готэма, проклятого, обречённого на гибель города, сколько бы Ра’с аль Гул и многие другие не убеждали его в этом. Для него Готэм прежде всего был местом, связанным с родителями. Разве можно позволить кому-то уничтожить память о них, стереть с лица земли всё их наследие? Нет, этого он не допустит. И люди, миллионы ни в чём не повинных душ. Они не должны умереть только потому, что кто-то решил, что волен распоряжаться судьбами человечества. Неотрывно глядя на экран телефона, Брюс придвинул к себе стул и сел, продолжая перелистывать файлы. Комната с огромным количеством самого разнообразного оборудования была погружена в полумрак, поэтому снимки получились не слишком чёткими, но основные детали были хорошо видны. Селина спрыгнула с подоконника и подошла к нему сзади, облокотилась о его плечи. Её дыхание обжигало, щекотало шею. Вес её тела приятной тяжестью давил на Брюса, заставляя сердце биться чаще. На мгновение он почти забыл обо всём, кроме сводящего с ума сладкого аромата духов Селины. — Где находится эта лаборатория? — На острове Нероуз, в Аркхеме. — Сумасшедшая, — тяжело вздохнул Брюс. — Ты хоть представляешь себе, насколько это опасно? — Я хочу, чтобы всё это поскорее закончилось. — Селина выпрямилась, обошла стул, на котором сидел Брюс, и снова забралась на подоконник. — Мне порядком надоела такая жизнь, милый. От полиции бегать гораздо проще, а эти все сплошь маньяки. Так что чем скорее ты и твой приятель разберётесь с бомбами, ядом и остальным, тем лучше для меня. — Ладно. — Брюс снова вернулся к фотографиям. Он не верил в то, что Селина думает только о себе. Слишком много она делала того, что для неё лично не имело никакого смысла и не приносило выгоды. Спорить с ней Брюс не стал, потому что знал, что любому своему поступку Кошка сумеет найти объяснение, никак не связанное с благородными порывами, которые приписывал ей он. На одном из кадров внимание Брюса привлекли листы бумаги на столе, исписанные аккуратным округлым почерком и нарисованными от руки схемами. Он открыл следующее фото и обомлел. — Знаешь, что это? — Брюс повернул экран телефона к Селине. — Понятия не имею. Я решила, что это может быть важно, поэтому сфотографировала. — Ты угадала, это действительно важно, — подтвердил Брюс. — Здесь информация о принципах работы того, что находится в гостиной: химические формулы, схемы. Судя по записям, Крейн собирается его модифицировать и использовать для чего-то ещё. Спасибо, ты очень помогла. — Наслаждайся. Может быть, дело пойдёт быстрее, и ты наконец-то начнёшь спать по ночам, вместо того, чтобы сидеть в обнимку с этой штуковиной. — Заботишься обо мне? — Брюс улыбнулся. — Сколько милосердия, дорогая. Ещё немного, и ты побежишь записываться в Армию Спасения. — Не дождёшься, милый. — Селина соскочила с подоконника, подошла к Брюсу. Несколько секунд, показавшихся ему вечностью, она смотрела ему в глаза, а потом сделала то, чего он никак от неё не ожидал. Кошка наклонилась, обвила его за шею и поцеловала, нежно и страстно, и почти мгновенно отпрянула, не оставив ему шанса ответить ей или оттолкнуть. — С Рождеством, Брюс. — С Рождеством, — опомнившись, с трудом выговорил он. — Сбрей уже свою щетину, на тебя смотреть страшно. К тому же, ты колючий. — У меня нет на это времени, — машинально потирая подбородок, ответил Брюс. — Сделаю вид, что верю тебе. Ладно, я иду спать. Как и всегда, дверь в спальню не заперта, — уже на выходе добавила Селина. — Я скоро приду, — рассеянно пробормотал он. Нужно будет выяснить, что она имела в виду.***
Рождественская ночь опустилась на Готэм, укрыв его дома и улицы лёгким белым покрывалом из вновь выпавшего снега. Праздничная служба давно закончилась, прихожане покинули церковь. Умолк орган. Всё вокруг затихло. Спящая безмятежным сном Барбара Гордон крепко обнимала Джона Блэйка, словно даже сейчас, когда он лежал рядом с ней, она боялась снова его потерять. Селина Кайл тесно прижималась к Брюсу Уэйну, согревая его теплом своего тела. Комиссар Гордон, лёжа в холодной постели, вспоминал своих детей, мысленно желая им счастья. В кабинете главного врача Gotham Central Hospital Джейн Сандерс в полном одиночестве сидела за своим столом, мелкими глотками попивая красное вино, найденное накануне в очередной коробке с лекарствами. В этот раз Селина добавила к посылке открытку, написав на ней: «Счастливого Рождества, доктор», а вместо подписи чёрной ручкой нарисовала кошачью мордочку. Исполненные веры и надежды на лучшее, счастливые и умиротворённые, жители Готэма засыпали, чтобы завтра встретить новый день.