28 января
Селине хотелось кричать. Зажать ладонями уши, чтобы не слышать собственного крика и зажмуриться. Сбежать, спрятаться и больше никогда не видеть бледное, вмиг постаревшее лицо Стивена, истекающего кровью у неё на руках. «Его нет, почти три года прошло. Он умер», повторяла про себя Селина, потерянно глядя на стоящего перед ней Брюса. — Ты тоже умер, — едва слышно прошептала она, вцепившись взглядом в кровавое пятно на выглядывающей из-под распахнутой куртки футболке. — Дважды. Нож Талии скользнул под ребро и вошёл в печень, я помню это. Я всё видела. — Селина вздрогнула. Перед глазами снова стояло лицо Стивена, а под пальцами пульсировала горячая липкая кровь, вытекающая из смертельной раны. — Ты ошибаешься, — вполголоса ответил Брюс. — Талия, — начал было он, но, оборвав фразу на полуслове, сделал судорожный вдох, шумно выдохнул и, помедлив, через несколько мгновений продолжил, — она промахнулась на несколько дюймов. — Потом ты снова умер, — тихо продолжала Селина, будто не слышала того, что говорил ей он, невидящим взглядом уставившись на окровавленную футболку Брюса. — Бэтплан взорвался над океаном. — Меня там не было, — мягко продолжал убеждать её он, всё так же стоя на пороге гостиной, прислонившись к дверному косяку, не двигаясь и не отрывая сосредоточенного взгляда от Селины. — Я активировал автопилот и катапультировался. — Ты говорил, на бэтплане нет автопилота. — Она нахмурила брови, рассеянно провела рукой по лбу и, поправив спадающие на лицо волосы, закрыла глаза и попыталась восстановить в памяти всю цепочку событий сегодняшнего утра. Селина помнила многое, но, словно чужак, скрывающийся за углом, улавливала лишь обрывки фраз, тонущие в окутавшем всё вокруг плотном тумане. Оставаясь гостем в собственном теле, она будто бы со стороны наблюдала за тем, как вместе с последними словами умирающей в разбитом грузовике Талии аль Гул тает надежда вернуть ядро в реактор. Она слышала, как Бэтмен связывается с Фоксом и срывающимся голосом кричит в микрофон, чтобы тот скорее поднимался наверх, потому что Талия активировала аварийное затопление, а затем, не медля ни секунды, привязывает стальной трос к бэтплану, а Кошка прикрепляет его другой конец к бомбе. Она умоляет Бэтмена запрограммировать «эту штуковину» на автономный полёт, но Тёмный рыцарь лишь рычит: «Нет автопилота». Селина чувствует её отчаяние, её тревогу за него, и ощущает поцелуй с привкусом соли и металла на холодных губах. Ты тоже его любишь. Не отпускай! Не отпускай его, слышишь?! Селина бьётся в молчаливой истерике, скованная невидимыми цепями. Но всё тщетно. Бэтплан взмывает в небо, а Кошка взбирается на эстакаду, чтобы в последний раз взглянуть на удаляющийся в сторону океана силуэт бэтплана. Пять. Я так и не успела ему сказать. Четыре. Его жизнь не должна была закончиться вот так. Три. Чтоб ты сдох, моралист хренов! Два. Пожалуйста, вернись. Один. Я люблю тебя, Брюс. Взрыв. Нет, Брюс. Нет… Боже мой, Брюс. — Нет автопилота, — безжизненным голосом выговорила Селина, открыв глаза и снова уставившись в пустоту. — Я хотел, чтобы Гордон и все остальные так думали. — Снова шумный вдох, пауза. — Теперь Бэтмен мёртв, Брюса Уэйна рано или поздно тоже официально признают погибшим, а я свободен, — то и дело замолкая и с видимым усилием втягивая воздух в лёгкие, продолжал объяснять Брюс.— Мы оба свободны, Селина. — Свободны, — тихо повторила она. — Да что с тобой такое? — с трудом скрывая раздражение в голосе, бросил Брюс. Он решительно подошёл к сидящей на полу Селине, опустился перед ней на колени, придерживая кровоточащую рану на правом боку и постанывая сквозь зубы и, осторожно прикоснувшись ладонями к её лицу, спокойно и медленно, тщательно выговаривая каждое слово, произнёс: — Всё хорошо. Я здесь. Я больше никуда не уйду. Обещаю. Слышишь? Селина сделала резкий вдох, закрыла глаза и с наслаждением прильнула к тёплой руке Брюса, размазывая его кровь по своей щеке. — Брюс, — выдохнула она и наконец встретилась с ним взглядом. — Ты здесь. Ты жив. Это не сон. Все навязчивые видения и призрачные иллюзии вмиг рассеялись. В голове прояснилось. Крепко сжимая его запястье правой рукой, Селина неотрывно смотрела на Брюса и не могла перестать любоваться им. Живой. Невероятно. Он здесь. Другой рукой она несмело, будто боялась, что он исчезнет, стоит ей только дотронуться, прикоснулась к его мерно вздымающейся груди, давно не стриженным волосам, спадающим на лоб, сжала плечо, а затем осторожно запустила пальцы под куртку. Когда её ладонь, хаотично блуждающая по его торсу, легла на рану, Брюс вздрогнул, зашипел и побледнел ещё сильнее. Почувствовав горячую липкую кровь, оставшуюся на кончиках пальцев, Селина ахнула и окончательно очнулась. — Ох, чёрт, — тряхнула головой она, отгоняя остатки наваждения. — Сейчас, Брюс, потерпи немного. — Селина подхватила его под руки и, стараясь не причинять боли, двигаясь медленно и плавно, помогла встать на ноги. — Наконец-то, мисс Кайл, — задыхаясь, прохрипел Брюс. — Я уж думал, что истеку кровью на твоём ковре. — И не мечтайте, мистер Уэйн, — парировала она. — На этот раз я не позволю тебе умереть.***
Смыть кровь, обработать края раны, продезинфицировать. Промокнуть, удалить сгустки крови, провести тщательный осмотр раневого канала. Полностью отдавшись процессу, отточенными за годы практики движениями Селина быстро и осторожно делала привычную работу. Мельком взглянув на разомлевшего от тепла и усталости Брюса, сидящего в кресле возле окна, она невольно отметила, что дышит он тяжело и часто, на лбу у него выступила испарина, а губы посинели. Селина выпрямилась и, стянув латексные перчатки, дотронулась до лица своего пациента, кончиками пальцев смахнула капельки пота, одновременно проверяя, не поднялась ли у него температура. Не размыкая век, Брюс прильнул к руке Селины, поморщился, застонал и снова затих, а Селина улыбнулась внезапно нахлынувшим воспоминаниям о той ночи, когда старый добрый Альфред Пенниуорт впервые привёз её в Уэйн Мэнор. В ту ночь она, так же, как и сегодня, обрабатывала раны мистера Уэйна, касалась его лба, беспокоясь о том, нет ли у него жара, и беззастенчиво разглядывала лицо одинокого, утратившего веру и надежду человека, жизнь которого была окутана ореолом таинственности, пока тот крепко спал. Казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Следы долгих зимних ночей, проведённых без сна за размышлениями и расчётами, тёмными кругами и морщинками возле глаз, ставшей ещё более заметной складкой между бровей, не исчезавшей даже во сне, очертили бледное, усталое лицо Брюса Уэйна. Его голова склонилась на бок, а по нахмуренному лбу скатилась ещё одна не на шутку взволновавшая Селину капелька пота. Наложив на оказавшуюся довольно глубокой рану стерильную повязку, Селина вдруг почувствовала пульсирующую боль, сжимавшую голову и шею. Она задержала дыхание, пытаясь справиться с подступающей тошнотой и с трудом припоминая, как Талия приложила её затылком о каменный пол. Втайне надеясь, что те несколько ударов и последовавшая за ними темнота не причинили серьёзного вреда, Селина резко вытолкнула воздух из лёгких. Она закрыла глаза и замерла, чтобы унять головокружение и отогнать всплывающие в сознании образы умирающего Стивена и навязчивую мысль: если бы нож вошёл на пару дюймов ниже, Брюс тоже был бы мёртв. Ему повезло — Талия промахнулась, или, уверовав в свою неуязвимость, решила причинить как можно больше боли, сделать его мучения невыносимыми, но оставить в живых до самого момента взрыва. Селина подумала, что опытный боец Талия аль Гул не могла совершить столь досадной ошибки; она хотела, чтобы Брюс страдал, хотела видеть его сломленным, наслаждаться этим зрелищем и торжествовать. Но теперь всё позади. Талия была мертва, а Брюс мирно дремал, сидя в кресле, ослабленный усталостью и потерей крови, и даже звуки пробуждающегося после вынужденной спячки большого города, доносящиеся с улицы, не тревожили его сон. Селина, будто бы всё ещё не до конца поверив в то, что это происходит наяву, и Брюс действительно здесь, рядом с ней, вновь взглянула на него. То, о чём они боялись даже думать, наконец сбылось. Мы живы. Готэм жив. Мы свободны. Его рана серьёзна, но не смертельна. Всё будет хорошо.***
Споры с обеими мисс Кайл Брюс уже давно признал самостоятельным и к тому весьма азартным видом спорта. Успев за эти месяцы довольно близко познакомиться с упрямством и несговорчивостью Селины Кайл во всём, что касалось медицинских вопросов, тем более, когда речь шла о его жизни и здоровье, Брюс был немало удивлён тому, как быстро — всего через несколько минут оживлённой перепалки — она сдалась на этот раз. — Тебе нужно в больницу. Думаю, в плевральной полости воздух. И нужно проверить, не повреждены ли внутренние органы. — Никаких больниц. Мы уезжаем из Готэма. Чем скорее, тем лучше. К тому же, ты сама говорила, что рана неопасная. — При условии своевременного обращения к врачу. — У меня уже есть врач — ты. Больше мне никто не нужен. — Дома пневмоторакс не лечат, Брюс. Неужели ты не понимаешь? — Несколько часов ничего не решат. Там, куда мы поедем, есть всё необходимое оборудование. — Ты говоришь об Уэйн Мэнор? — Нет. У меня есть надёжное укрытие примерно в трёхстах милях к северу от Готэма. Там нас никто не найдёт. Медблок тебе понравится, я уверен. Если поторопимся, будем на месте через три часа. — Ладно, убедил. О том, что истинной причиной такой необычной для неё уступчивости стала ужасная головная боль из-за очередной травмы, а не его доведённый почти до совершенства дар убеждения, Брюс узнал позже, но в тот момент он, довольный достигнутым успехом, неспеша упаковывал в небольшую спортивную сумку самые необходимые вещи, то и дело прерываясь, чтобы немного отдышаться, пока Селина в сотый раз обходила комнаты, пытаясь понять, что ещё им может понадобиться в этом странном незапланированном путешествии.***
Снова доверившись ему, ни о чём не думая и ничему не удивляясь, Селина следовала за Брюсом туда, куда он вёл её и, спустя полчаса сидя в кабине второго бэтплана, заботливо им припрятанного на крыше двадцатиэтажного офисного здания в трёх кварталах от дома Селины ещё до того, как Бэйн напал на Готэм, лбом прислонившись к стеклу, сквозь полуопущенные веки смотрела на стремительно удаляющийся город, всё ещё погружённый во тьму, озаряемый лишь мимолётными всполохами мигалок экстренных служб красного и синего цвета и ярко-белыми пятнами от установленных кое-где прожекторов взамен неработающего уличного освещения. Селина провожала взглядом ставший для неё родным Готэм, город, вместе с которым она пережила эти страшные пять месяцев, город, куда она сбежала от разрушивших её счастливую прежнюю жизнь ужасных потерь, и где вновь почувствовала, что всё ещё жива. С надеждой глядя в будущее, мысленно Селина желала Готэму и его жителям покоя и мира, мужества и стойкости. Она знала, что этот город снова восстанет из пепла и будет жить ещё долго. Готэм возродится, он станет ещё сильнее, ещё красивее. А все эти люди, пережившие долгую зиму, будут помнить о том, как хрупко равновесие в мире, как легко его нарушить, и тогда бездна вновь разверзнется под ногами. Они будут помнить того, кто пожертвовал собой ради них. Того, кто отдал им всё, что мог. Они будут помнить, какой ценой досталась им жизнь и свобода.Они будут помнить.
***
Оставив Готэм далеко позади, Брюс вывел бэтплан к изрезанному многочисленными заливами и острыми скалами побережью Новой Англии. Уже давно стемнело. Бушующий океан безжалостно трепал небольшое воздушное судно, обрушивая на него тонны ледяной воды, но Брюс не решался ни подняться выше, ни приблизиться к берегу, желая свести к нулю вероятность быть замеченным. Мёртвой хваткой вцепившись в штурвал, он, невзирая на разыгравшуюся метель, бьющий в правый борт порывистый ветер и волны, то целиком накрывающие бэтплан, то едва заметно подталкивающие его кверху, из последних сил старался держать машину ровно. Изредка поднимая взгляд на непрерывно заливаемое водой и забрасываемое хлопьями снега лобовое стекло, Брюс вновь со вздохом возвращался к экрану — идти по приборам было тяжело. За этот казавшийся бесконечно длинным день он смертельно устал, израненное тело ныло и настойчиво требовало отдыха, глаза слипались, а мозг отказывался работать, отчего сосредоточиться было невероятно трудно. Вспоминая свой визит в Wayne Enterprises и Фокса, с гордостью демонстрировавшего очередное детище, Брюс действительно пожалел о том, что успел починить автопилот лишь на одном бэтплане, и именно его обломки теперь лежали на дне океана. Автопилот. Брюс уже отвёл бэтплан на достаточное расстояние от города. До взрыва оставались считанные секунды. Он накрыл указательным пальцем правой руки неприметную кнопку на штурвале, нужно было лишь слегка надавить на неё и отправить парящую над водной гладью стальную птицу с ядерной бомбой на прицепе в последний полёт. Он ждал так долго, и вот этот миг настал. Пять. Внимание! До точки невозврата триста футов. Четыре. Я так устал. Три. Внимание! До точки невозврата сто футов. Два. Еще несколько секунд, и всё закончится. Я шагну туда, где нет ни боли, ни страха. Один. Внимание! Катапультируйтесь! Внимание! Катапультируйтесь! Ноль. Нет, я не могу. Не сегодня. Не сейчас. Засомневавшись в последний момент, Брюс всё-таки выбрал жизнь. Новую жизнь, свободную от призраков прошлого. Жизнь с Селиной, которая сейчас крепко спала рядом с ним, на соседнем сидении, свернувшись калачиком, и никак не реагировала на нещадную тряску и завывания бури. Сосредоточившись на управлении, Брюс не сразу заметил, что она затихла и уснула. Вспоминая обо всём, что им пришлось пережить за последние часы, он не решался тревожить её сон. До места назначения оставалось несколько миль; Брюс с помощью бортового компьютера активировал автономную систему электроснабжения своего тайного убежища, свернул к берегу и поднялся чуть выше над водой. Впереди показались очертания со всех сторон окружённой отвесными скалами и густым лесом посадочной площадки и мягкий свет, льющийся из огромного прямоугольного окна, вырубленного прямо в скале и скрытого от посторонних глаз. Мы добрались. Мы дома. Наконец-то.***
Как и говорил Брюс, медблок, да и вообще весь этот странный дом в скале, на первый взгляд показавшийся Селине бесконечно огромным, действительно произвели ошеломляющее впечатление, и она, в то время как Брюс в комнате управления — Селина и бровью не повела, когда он сообщил ей, куда идёт — настраивал температуру, подачу воды, воздуха и остальные одному ему известные параметры, бесшумно бродила по белоснежной гостиной, босыми ногами утопая в длинном ворсе невероятно мягкого белого ковролина. Белые стены, белый диван, белый журнальный столик, белые полки и белые кресла, белая кухня и столовая позади на фоне зияющего чернотой ничем не занавешенного окна во всю стену напоминали футуристические картинки мира будущего и, ослепляя своей белизной, заставляли Селину прищуриваться и снова вспоминать о тупых отголосках боли, сдавливающей затылок, несмотря на то, что ещё в Готэме она приняла двойную дозу сильнодействующих лекарств. — Нравится? — тихо спросил Брюс, заставив Селину вздрогнуть и обернуться на звук его голоса. — Пока не поняла, — пожала плечами она. — Странное место. — Селина задумчивым взглядом обвела огромную гостиную. — Нам не обязательно оставаться здесь надолго. — Брюс расстегнул молнию и, прижимая локоть правой руки к рёбрам, тряхнул левым плечом, с шипением и стонами стянул с себя сначала один рукав, затем второй. — Чёрт. — Ловко справившись с курткой, он перекинул её через плечо и шагнул к Селине. — Передохнём немного и уедем куда захочешь. — Давай уже займёмся твоей раной, — тяжело вздохнула она и, чуть склонив голову, принялась пальцами обеих рук надавливать на пульсирующие болью виски. — Твоей головой мы тоже займёмся, — кивнул Брюс. — Ерунда, пройдёт. — Я совсем забыл, как крепко тебе досталось сегодня. Прости, — прошептал он, привлекая Селину к себе. — Ничего. Тебе досталось не меньше, — замерев в сильных объятиях Брюса, ответила она. — Ты права, мы оба сейчас не в лучшей форме. Пора это исправить, — усмехнулся Брюс. Отступив на шаг, он взял Селину за руку и повёл её к скрытой за книжным шкафом двери, ведущей в медблок.***
Спустя ещё два часа они наконец добрались до спальни. Уютная постель, застеленная свежим мягким бельём из хлопка, напоминала Брюсу и Селине невесомое облако, кусочек рая на земле, в котором хотелось раствориться без остатка. Говорить и двигаться не было сил. Селина всем телом прижалась к Брюсу, обвила его за шею и, не проронив ни слова, уткнулась носом ему в плечо. Брюс крепко обнял Селину и щекой прильнул к её волосам. Длившееся целую вечность путешествие подошло к концу. Измученные болью и усталостью, опустошённые, впервые за много месяцев они засыпали, зная, что завтрашний день непременно настанет. Свободны. Они оба свободны. Они оба живы. И Готэм жив.***
1 февраля
Прошло уже четыре дня, а Готэм всё ещё находился на военном положении. Блокпосты по обеим сторонам Браун-бридж, тщательный осмотр автомобилей, проверка личных документов, разрешения на выезд из города и прочая бумажная волокита и, как следствие, многочасовые пробки на контрольно-пропускных пунктах, отбивали охоту пересечь залив даже у тех немногочисленных счастливчиков, кого включили в особые списки. Из-за непогоды транспортным вертолётам не давали разрешения на взлёт уже вторые сутки, поэтому единственным способом доставить в Готэм всё необходимое оставался мост. Очередь из автомобилей спецслужб, военной техники, грузовиков, которые привезли в город рабочих и инженеров, бойцов Национальной гвардии, продукты, медикаменты и многое другое, а теперь возвращались на материк, чтобы взять новую порцию грузов, на подъезде к единственному уцелевшему мосту за полчаса не сдвинулась ни на фут. Разыгравшаяся метель и белое облако выхлопных газов, клубящееся над застывшими в вынужденном плену автомобилями и техникой, почти скрыли из виду очертания начинавшегося за следующим перекрёстком Браун-бридж. Заглушив двигатель и заставив, наконец, умолкнуть скрипящие резиной о лобовое стекло дворники и оглушающую воющим шумом печку, гонявшую по салону потоки сухого горячего воздуха, бьющего в лицо, Гордон со вздохом откинулся на спинку сидения старенького, чудом добытого патрульного Ford Crown Victoria, снял очки с толстыми линзами в старомодной оправе и, закрыв глаза, медленно, сосредоточенно принялся потирать лоб. За четыре дня у комиссара полиции почти не находилось времени на сон — в Готэме всё ещё было неспокойно. Наёмники Бэйна маленькими группами несколько раз пытались прорваться на материк, некоторые террористы затаились в жилых домах, притворившись мирными жителями, и затевали перестрелки, стоило только полиции или бойцам Национальной гвардии обнаружить чужаков. Их обезвреживали быстро, чётко, не создавая излишней суеты, но даже с помощью направленного в Готэм правительством США подкрепления и рвущихся в бой полицейских, которых пестрящие практически одинаковыми заголовками газеты по всей стране уже успели окрестить народными героями наравне с Бэтменом, на то, чтобы окончательно очистить город от преступников, по самым скромным подсчётам должно было уйти не меньше трёх недель. Ликвидировать все последствия оккупации власти обещали за полгода. Всех тех полицейских, кто не пережил день, когда Готэм снова стал свободным, в том числе и капитана Фоули, погибшего на площади перед городской ратушей, похоронили на центральном кладбище, хоть и поспешно, но с должными почестями. Стоя у братской могилы своих друзей и сослуживцев, комиссар Гордон говорил об офицерской чести, долге, справедливости, а сам никак не мог отделаться от мысли о том, что даже преступники — Бэйн и Талия аль Гул, разбившаяся вместе с грузовиком, перевозившим бомбу, — нашли своё последнее пристанище на скромном клочке земли в самом дальнем уголке старого готэмского кладбища, а всё, что осталось от Брюса Уэйна, унесли с собой океанские воды. Его прах поглотила бездна, и не было во всём мире места, куда Гордон мог бы прийти и постоять в тишине, безмолвно оплакивая человека, пожертвовавшего собственной жизнью ради того, чтобы могли жить те, кто ещё несколько месяцев назад считали Тёмного рыцаря воплощением вселенского зла, а теперь не переставали восхвалять его мужество и отвагу. Открыв глаза, комиссар не сразу понял, где находится — глядя на город сквозь запотевшие линзы очков и лобовое стекло автомобиля, он словно среди густого тумана оказался отрезанным от остального мира. Гордон повернул ключ зажигания. Ожил двигатель, успевшая надоесть за время, проведённое в пробке, надсадно гудящая печка. Беспокойно покосившись на небольшой свёрток, лежащий на пассажирском сидении, комиссар привычным жестом потянулся к внутреннему карману куртки, достал сигарету, прикурил и, открыв окно, с наслаждением вдохнул терпкий табачный дым. Не успев начаться, и без того обещавшая быть нелёгкой поездка успела лишить его хрупкого душевного равновесия, но поступить иначе Гордон не мог. Чувство долга и не покидающее вот уже четыре дня ощущение, что, не покончив с этим, он не сможет успокоиться, было сильнее. Мысль воспользоваться служебным положением, показать значок и протиснуться к блокпосту перед стоящим у ворот из металлической сетки с угрожающего вида надписью «заглушить двигатель, покинуть транспортное средство и предъявить документы» фургоном Gotham Electric Power, становилась всё навязчивее. Вполголоса проклиная погоду, нерасторопных военных у ворот, Бэйна и всех, кого только мог припомнить, комиссар небрежно выкинул тлеющую сигарету на проезжую часть, в грязно-серую жижу из выпавшего снега, поднял стекло, покрутив скрипучую пластиковую ручку стеклоподъёмника, на ходу думая о том, что эта машина наверняка поступила на службу в готэмской полиции раньше его самого. Уже начав было выруливать на встречную полосу, Гордон заметил, что к фургону энергетической компании подходят двое бойцов Национальной гвардии с автоматами наперевес и, быстро осмотрев кузов и проверив документы у водителя, открывают ворота. Не чувствуя облегчения от того, что в ближайшие несколько минут окажется по ту сторону моста, комиссар засуетился и слишком резко отпустил педаль сцепления, Ford дёрнулся и заглох. Выругавшись сквозь зубы, Гордон повернул ключ в замке зажигания, плавно тронулся с места, подъехал вплотную к воротам блокпоста, остановился и, подняв повыше воротник куртки, вышел из машины.***
Когда за поворотом показалась подъездная аллея, ведущая к Уэйн Мэнор, у комиссара Гордона предательски защемило сердце. В сгущающихся сумерках сквозь сплошную стену продолжавших сыпаться с небес крупных хлопьев снега, среди деревьев, голые ветви которых гнулись от хлеставшего их порывистого ветра, очертания каменного особняка впереди были едва различимы. Гордон свернул на обочину и, ещё раз мельком взглянув на свёрток, лежащий на пассажирском сидении, вздохнул и медленно двинулся по аллее, оставляя на девственно чистом белоснежном ковре следы шин, которые тут же снова заметало снегом. Остановив Ford возле самого крыльца, Гордон неуверенно поднялся по ступенькам и позвонил в дверь. Снежинки, оседающие на стёклах очков, на волосах и одежде, засыпающиеся за воротник, немедленно таяли, вынуждая комиссара поёживаться и крепче сжимать бумажный пакет, ради которого он проделал весь этот путь. Пропитанная влагой упаковка, словно раскалённые угли, обжигала пальцы, напоминая о предстоящем ему тяжёлом разговоре, одна лишь мысль о котором разрывала сердце Гордона на куски. Он снова надавил на кнопку звонка и прислушался. Всё вокруг было тихо и безмолвно; величественный особняк казался давно покинутым. Подождав ещё несколько минут, комиссар вернулся к машине, забросил пакет на заднее сидение и, в последний раз окинув взглядом зияющие чернотой окна и фасад дома, открыл дверь. И вдруг позади Гордон услышал какой-то шум, а затем мужской голос: — Простите, сэр, чем могу быть полезен?***
Хрусталь, слоновая кость, бархат, шёлк, мрамор. Сидя на диване в гостиной Уэйн Мэнор возле ярко пылающего камина, Гордон не мог припомнить, доводилось ли ему раньше бывать в таких роскошных домах. Сиротливо вжавшись в подлокотник, он смотрел на сидящего напротив старика в безупречном чёрном костюме с галстуком и, стараясь сделать вид, что не замечает лужицу из растаявшего снега под ботинками, вцепился в насквозь промокший бумажный пакет. Нужно было что-то сказать, но все заранее заготовленные фразы вдруг выветрились из памяти, оставив лишь невыносимую горечь. — Простите, мистер Пенниуорт, я не знаю вашего имени, — начал издалека Гордон. — Альфред, комиссар. Меня зовут Альфред. — Старик грустно улыбнулся и, будто бы подбадривая собеседника, едва заметно кивнул и придвинулся ближе к краю кресла. В комнате вновь повисла неловкая пауза. Пытаясь собраться с духом, Гордон сделал глубокий вдох, положил пакет на диван рядом с собой, снял очки и принялся вытирать стёкла о край свитера. Альфред, всем своим видом демонстрируя спокойствие и сдержанность, застыл на месте и продолжал тепло улыбаться Гордону. Наконец комиссар решился. — Мне так жаль, Альфред, — тяжело вздохнул он и потянулся к свёртку. — Я приготовил целую речь, но всё это — лишь пустые слова. — Голос комиссара дрогнул. Он подошёл к старику и, глядя в глаза, протянул ему пакет. — Я нашёл только это. Больше ничего не осталось. Простите меня. Альфред молча принял из рук комиссара свёрток, положил его на колени, развернул упаковку дрожащими пальцами. Открыл находящийся внутри блокнот, издал короткое «ох» и принялся перелистывать страницы, исписанные убористым почерком или заполненные нарисованными от руки схемами. Одинокая слеза скатилась по щеке Альфреда и упала на один из листов. Он осторожно стёр солёную каплю кончиком указательного пальца, подул на бумагу, закрыл блокнот, поднял голову. Взгляд старика, полный печали и скорби, откликнулся в сердце Гордона приступом тупой ноющей боли, не проходящей вот уже несколько дней. — Это не всё, комиссар, — покачал головой Альфред. — Мистер Брюс оставил после себя гораздо больше, чем записки в блокноте. И он не умер, нет. — Кусая губы и нахмуривая брови, старик из последних сил сдерживал подступающие слёзы. — Пока живы все те люди, которых он спас, пока жива в них память о нём, он тоже жив. — Брюс Уэйн теперь тоже герой, как и Бэтмен. Это слабое утешение, но, — запнулся Гордон. Ему отчаянно хотелось хоть немного облегчить горе старика и, запрятав подальше собственные чувства, комиссар продолжил: — Они знают, сколько Брюс сделал для освобождения города. Истории об этом передают из уст в уста, и я тоже расскажу всё, что видел своими глазами. Его имя станет легендой. — Спасибо, — всхлипнул Альфред, прижимая к груди блокнот. — Мистер Брюс никогда не стремился к тому, чтобы люди узнали, какой он на самом деле. Он даже боялся этого. Знали только самые близкие. Я рад, что вы, комиссар, в их числе. — Я хотел бы присутствовать на панихиде, — срывающимся голосом произнёс Гордон. — И, думаю, сотни моих сослуживцев тоже захотят почтить память Брюса Уэйна. — Конечно, комиссар. Я сообщу вам, когда всё будет готово. — Что ж, Альфред, мне пора ехать. Дороги замело, неизвестно, сколько времени уйдёт на обратный путь. — Я провожу вас, сэр, — старик проворно поднялся со своего места и повёл гостя к выходу.***
— Вы случайно не знаете мисс Кайл? — передавая Гордону его успевшую высохнуть куртку, спросил Альфред. — Она была другом… Мисс Кайл была другом мистера Брюса. — Я знаю её, — подтвердил комиссар. — В последний раз я видел Селину в то утро, когда… Она исчезла, просто растворилась. Простите, Альфред, мне нечем вас порадовать. — Я понимаю, — улыбнувшись, кивнул старик. — Всего доброго, комиссар. Будьте осторожны на дороге. — Его смерть не была напрасной, — стоя спиной к Альфреду и уже взявшись за ручку двери, сказал Гордон. — Да сэр, это правда. Только вот я больше никогда не увижу своего мальчика, — задыхаясь от слёз, прошептал он и, развернувшись, медленно побрёл вглубь холла. — Прошу прощения, комиссар. До свидания. — До свидания, Альфред, — глухо отозвался Гордон, настежь распахнул тяжёлую дверь, впуская в помещение пронизывающий ветер, и, не оглядываясь назад, шагнул на занесённое снегом крыльцо.***
На протяжении долгого времени Альфред не решался спуститься в пещеру — слишком многое там напоминало о мистере Брюсе, слишком тяжело было вспоминать, глядя на те вещи, которые принадлежали его единственному родному человеку. Даже блокнот, принесённый Гордоном, Альфред спрятал в нижнем ящике прикроватной тумбочки, но по вечерам, когда тоска и одиночество заставляли тревожно биться измученное сердце, он садился в кресло и с благоговейным трепетом перелистывал исписанные знакомым почерком страницы. В один из таких вечеров Альфред бесцельно бродил по комнатам, размышляя о том, как могла бы сложиться жизнь мистера Уэйна в других обстоятельствах. Предаваясь мечтам, старик сам не заметил, как очутился перед книжным шкафом, за которым находилась потайная дверь и лифт, ведущий в пещеру. Несколько секунд постояв в нерешительности, он всё-таки отодвинул дверцу шкафа и, на ощупь продвигаясь в полной темноте, добрался до открытой кабинки и спустился вниз. Оказавшись в пещере, Альфред вдруг почувствовал, как удивительным образом его обволакивает спокойствие и умиротворение. Боль никуда не исчезла, лишь немного притупилась. Сырое подземелье, где его мистер Брюс проводил так много времени, мерное журчание водопада и вся окружающая обстановка возвращали Альфреда к тем драгоценным мгновениям жизни, теперь обратившимся в прах. Память. Он всегда будет жить в моей памяти. Взгляд Альфреда привлёк мигающий монитор компьютера, который мистер Брюс использовал для всего, что было связано с деятельностью Бэтмена. Он подошёл ближе. Когда Альфред трижды прочитал системное уведомление на чёрном фоне, робкая надежда переросла в уверенность. Активирован протокол «Чистый лист» Установить связь? Да/Нет Улыбнувшись своим мыслям, Альфред нажал «нет», выключил компьютер и вернулся в дом.