26 февраля
Узкая заснеженная дорога петляла среди бескрайних лесов штата Мэн. Под размеренное урчание двигателя Селина почти засыпала; она лениво поглядывала из-под полуопущенных ресниц на проносящиеся с невероятной скоростью засыпанные толстым слоем пушистого снега ели, затем переводила взгляд на приборную панель и абсолютно безэмоционально фиксировала скорость на спидометре. Сто двадцать миль в час, ещё недавно казавшиеся ей чем-то вроде хождения по канату под куполом цирка без страховки, теперь не вызывали ни капли страха. Селина пыталась отыскать где-то в глубине души хотя бы намёк на беспокойство или подступающую панику, но с удивлением отмечала, что скорость больше не вызывает у неё неконтролируемого желания заткнуть уши, зажмуриться и не открывать глаза до тех пор, пока машина не остановится. Наоборот, когда Lamborghini начинала реветь, набирая скорость, чтобы преодолеть очередной подъём, а затем, словно взлетая с края обрыва, резко шла вниз, на спуск, сердце Селины замирало, где-то в районе солнечного сплетения что-то с силой сжималось и потягивало, и ощущение свободного полёта на доли секунды охватывало её. Селина взглянула на сосредоточенного на дороге Брюса и залюбовалась его резко очерченным на фоне восходящего солнца, проглядывающего сквозь деревья, профилем. Она почти не видела его лица, различая только линию подбородка и плотно сжатые губы. Ей хотелось протянуть руку, ощутить под пальцами шёлк его зачёсанных назад волос, которые давно уже не мешало бы подстричь, но Селина отчего-то медлила, словно что-то мешало ей, не давая двигаться. От Брюса так и веяло напряжением. Он полностью отдался процессу, крепко сжимая руль, и Селине казалось, что его мысли где-то далеко сейчас, не в этом месте и не с ней. Она была почти уверена в том, что он не откликнется, если она его позовёт. Где-то там, за стеной заснеженного леса, начинался новый день, там бурлил океан, просыпались жители прибрежных городков и посёлков. Там была жизнь. Цивилизация. А Брюса и Селину впереди ждала неизвестность. Она продолжала посматривать на него украдкой, словно боялась, что он вдруг обратит на неё полный гнева или равнодушия взгляд, и с улыбкой думала о том, как идут Брюсу эти стильные брюки, начищенные до блеска кожаные ботинки и рубашка бледно-голубого цвета, выглядывающая из-под расстёгнутого шерстяного пальто. Селина давно не видела его таким, по правде говоря, всего лишь пару раз — в тот вечер, когда он пришёл к ней в больницу и выпрыгнул из окна её кабинета, чтобы, оставшись незамеченным, встретиться в Гордоном, и ещё раз, в его собственном доме, когда Брюс вернулся с совещания в Wayne Enterprises после налёта на здание. Нежность переполняла её сердце, когда она вспоминала те первые дни их знакомства, нерешительность и осторожность, с которой они узнавали друг друга, а затем в один миг отбросили все предрассудки и воспоминания о прошлом и с головой погрузились в счастливые мгновения настоящего. Селина и сама отвыкла от одежды, которую, казалось, носила когда-то очень давно, чуть ли не в прошлой жизни — белое шерстяное платье с горлом приятно согревало, высокие кожаные сапоги повторяли все изгибы её стройных ног, а лёгкое пуховое полупальто невесомым облаком окутывало фигуру. Бросая взгляд на боковое зеркало, Селина каждый раз удивлялась, видя в нём своё такое чужое отражение. Гораздо привычнее за прошедшие месяцы жизни в захваченном городе ей стали мешковатые бесформенные куртки с капюшонами, чтобы скрывать лицо и защищаться от снега и беспощадного ледяного ветра, вязаные шапки и тяжёлые армейские ботинки. Селина с улыбкой вспоминала их с Брюсом холодные зимние дни и долгие, тёмные ночи, когда в Готэме стояли свирепые морозы. Чтобы согреться, им приходилось разводить огонь в камине и надевать на себя все тёплые вещи, какие были в доме, особо не рассчитывая на еле живые батареи в её квартире. Оба они выглядели до ужаса смешно и нелепо в толстых свитерах, надетых поверх толстовок, шерстяных шапках и шарфах. Спать им приходилось там же, в гостиной, возле камина на полу, в ворохе одеял и пледов, и Селина помнила, какими тяжёлыми были те ночи для Брюса — он почти не спал, силясь найти удобное положение на жёстком полу, вставал задолго до рассвета и принимался за работу. Самую важную работу в его жизни — поиски противоядия и способов обезвредить бомбу, которую сам же создал. Селина помнила одетого в домашние брюки и футболку Брюса сидящим на диване над бесконечными заметками и чертежами. Он не позволял себе ни минуты отдыха, даже небольшой передышки, мужественно сражался с болью и смертельной усталостью, продолжая день за днём делать всё, чтобы спасти Готэм. Она помнила его среди людей Гордона, таких же уставших и осунувшихся, как и сам Брюс, видела, как они слушали его с воодушевлением, как верили ему и надеялись, что завтрашний день принесёт Готэму свободу. А вот Брюса в костюме Бэтмена Селина почти не помнила — лишь неясные образы в те моменты, когда её сознанием не владела Кошка, всплывали в памяти. Но даже эти многочисленные пробелы в воспоминаниях не играли никакой роли — Селина видела своими глазами всё, что делал Брюс, слышала, что он говорил, и восхищение его мужеством, силой его духа, любовь к нему и бесконечная нежность наполняли её сердце. «Он такой красивый сейчас», — думала про себя Селина, глядя на безмолвного Брюса, сосредоточенного на дороге. Её дыхание участилось, мягкая улыбка застыла на губах. В груди что-то предательски заныло, скрутило в тугой узел живот, на глаза навернулись слёзы. Ей показалось, что он вдруг обмяк, расслабился и с облегчением выдохнул, словно какие-то тяжёлые мысли в один момент перестали его терзать. Селина вытянула руку, намереваясь коснуться волос Брюса, волной лежащих над его ухом. Lamborghini начала плавно входить в поворот. Брюс лишь слегка поворачивал руль, казалось, машина сама, будто по рельсам, скользит по заснеженной дороге. Селина дотронулась до его волос, и вдруг её резко бросило вправо, к двери, всё вокруг закружилось, Брюс коротко крикнул: «Держись крепче», и тут Селина увидела стремительно приближающийся к ним лесовоз, доверху гружёный бревном. Lamborghini виляла и кружилась на скользкой дороге. Брюс остервенело выкручивал руль, а Селина, широко распахнутыми глазами глядя вперёд, на радиаторную решётку грузовика, расстояние до которого неумолимо сокращалось, будто бы со стороны слышала свой рвущийся из горла крик, а перед глазами проносились картинки их последних дней, проведённых в тайном убежище Брюса, таких мирных, наполненных счастьем, надеждой и радостью. «Неужели всё закончится вот так?» — успела подумать Селина перед тем, как Lamborghini вдруг застыла посреди дороги, подставив правый бок под удар.***
20 февраля
Вихрем влетая в гостиную, Селина ни секунды не сомневалась в том, что ей нужно делать. Она не потрудилась закрыть за собой дверь и впустила в помещение ледяной ветер, на ходу сняла и скинула на пол парку Брюса и тяжёлые ботинки, с которых на коврик осыпался рыхлый снег, и, схватив с журнального столика ноутбук, бросилась к обеденному столу, с грохотом отодвинула стул, села, включила компьютер. Нетерпеливо постукивая кончиками пальцев по столешнице и кусая губы, Селина гипнотизировала экран загрузки браузера, мысленно считая секунды и шепча: «Ну давай же, давай». Наконец страница загрузилась, и Селина, издав вздох облегчения, быстро застучала по клавишам. Найти профессора, доктора медицины Эрвина Вернера, давнего друга отца, было несложно — первая же ссылка привела её на сайт Университетской клиники города Бонн в Германии. По диагонали пробежавшись взглядом по биографии заведующего отделением травматологии и ортопедии доктора Вернера, автора многочисленных научных работ и новейших методик лечения, Селина кликнула по иконке фотографии и, снова увидев лицо такого близкого когда-то человека, расплылась в улыбке и прошептала: «Дядя Эрвин». В последний раз они виделись на похоронах её родителей. Убитый горем профессор Вернер то и дело снимал очки с толстыми стёклами и носовым платком стирал слёзы, которые стекали по щекам и тонули в его аккуратно подстриженной бороде, пронизанной ранней сединой. Ему было лет сорок семь тогда, и Селина силилась вспомнить, сколько же времени прошло с тех пор. Фотография на сайте клиники явно была свежей. Эрвин Вернер почти не изменился, только в густой шевелюре прибавилось седых волос, да морщинки возле глаз стали чуть глубже и заметнее. И взгляд остался прежним: тёплым, добрым, всё понимающим; даже через экран монитора казалось, что этот взгляд излучает спокойствие и уверенность. Селина помнила, как отец говорил, что Эрвин Вернер начинает лечить своих пациентов с первого взгляда, сразу же вселяя надежду на исцеление. Таким врачом она сама всегда хотела стать и часто жалела о том, что отношения с этим человеком после похорон родителей постепенно сошли на нет — Вернер был причиняющим боль напоминанием о том, как счастливы они все были и как несчастны стали в день, когда отец и мать Селины погибли в той аварии. Первое время Вернер приезжал к Селине, они пили чай и подолгу молчали или говорили ни о чём, стараясь не касаться свежих ран, заполняя неловкие паузы вздохами и звоном чайных чашек о блюдца. Спустя полгода он вдруг решил вернуться в Германию, словно бежал от чего-то, и единственной связывавшей их ниточкой остался телефон. Из-за разницы в часовых поясах Вернер и Селина созванивались редко и разговаривали недолго. Профессор интересовался учёбой Селины, она отвечала коротко и не вдаваясь в подробности, и со временем звонки прекратились. Хрупкая нить оборвалась. Тогда она испытывала облегчение, но сейчас, по прошествии лет, понимала, как глупо поступила, вырвав из сердца близкого друга отца, единственного человека, который помнил его и мог поделиться с ней этими бесценными воспоминаниями. Боль со временем утихла, Селина могла без слёз говорить об отце, о маме, рассказать, какими они были. Но разделить эту память ей было не с кем. Они жили только в её душе. Сердце Селины сжалось, стоило ей вновь подумать о том, что из-за собственного эгоизма она потеряла часть себя и наверняка причинила боль дяде Эрвину. Он знал её с самого рождения, любил как дочь, а она вычеркнула его из своей жизни, стремясь избавиться от боли, которая всё равно не прошла. В конечном счёте помогло Селине только время, но тогда она этого не понимала. Взглянув на индикатор часов на панели задач, Селина начала лихорадочно высчитывать, сколько сейчас времени в Бонне, и думать о том, не рано ли звонить профессору Вернеру в клинику. В Мэне была глубокая ночь, до рассвета оставалось ещё около трёх часов, и поверить в то, что, позвонив, она услышит его голос, было трудно. Селина потянулась за мобильником, но вдруг волна стыда и сомнений накрыла её. Что она скажет ему после стольких лет? Узнает ли он её, захочет ли говорить? Вдруг дядя Эрвин, так же, как и она, вырвал Селину из сердца и памяти и не пожелает вспоминать? Сердце заколотилось в груди, стало трудно дышать, её кинуло в жар. Закрыв глаза и сделав несколько глубоких вдохов, Селина приняла решение. Ошибки нужно исправлять. Пусть прошло много лет, а воспоминания почти растворились в дымке. Пусть дядя Эрвин не захочет её слушать. Она хотя бы попытается попросить прощения, попытается рассказать, как жалеет о том, что оттолкнула его тогда. Она попытается. Отбросив сомнения, Селина взяла мобильник и набрала номер.***
Брюс закрыл входную дверь, пнул валявшиеся на пороге ботинки к стене и, сделав вид, что не заметил лежавшую там же куртку, поковылял в гостиную. Селина умчалась в дом так стремительно, её глаза вдруг засветились жизнью, радостью. И что для этого было нужно? Всего лишь согласиться лечь в больницу. Знал бы Брюс, уже давно сказал бы ей об этом. Лишь бы прежняя Селина вернулась, лишь бы тот огонь, который он видел в её глазах прежде, разгорелся вновь. Как же он скучал по той энергии, которая исходила от неё сейчас. Он всё на свете отдал бы, чтобы его Селина всегда была такой счастливой и полной сил. Брюс увидел Селину в столовой, отделённой от гостиной широкой аркой. Сидя на стуле, поджав одну ногу под себя, она напряжённо вглядывалась в экран ноутбука, двигая пальцем по тачпаду, хмурила брови и кусала губы. Полностью сосредоточившись на своём занятии, Селина не замечала того, как Брюс подошёл ближе и, плечом прислонившись к проёму, принялся наблюдать за ней. Выражение её лица сменилось радостью, губы расплылись в улыбке, и она что-то едва слышно прошептала себе под нос, затем вдруг помрачнела, отвела взгляд от монитора и, уставившись в одну точку, погрузилась в задумчивость. Брюс со смесью настороженности и необъяснимой тревоги продолжал смотреть на Селину, оставаясь для неё незамеченным. Он думал о том, как красива она сейчас в этой лёгкой ночной сорочке на тонких бретельках. Её пышные волосы рассыпались по плечам и спине, а щёки пылали румянцем, то ли от того, что она много времени провела на холоде, а теперь оказалась в тёплом помещении, то ли от лихорадочных мыслей, которые владели ею. Брюс любовался Селиной, подмечая малейшие изменения на её прекрасном лице. Задумчивость сменилась печалью, по щеке скатилась одинокая слеза, которую Селина, казалось, даже не заметила. О чём она думает сейчас, о чём грустит? Брюс хотел подойти, утешить её, успокоить, развеять все печали, чтобы снова увидеть Селину такой же счастливой и полной жизни, какой она была всего несколько минут назад. Он уже собирался окликнуть её, как вдруг Селина схватила лежавший на столе мобильник, потом отбросила его, словно раскалённый уголь, закрыла глаза, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Она явно боролась с собой, пыталась принять какое-то решение. Но вот сомнения, кажется, рассеялись. Селина снова взяла в руки мобильник и, поглядывая на ноутбук, быстро набрала какой-то номер. Спустя несколько секунд она заговорила по-немецки, и у Брюса перехватило дыхание, когда он услышал, как из её уст плавно, легко и непринуждённо льются слова на языке, который он сам изучал когда-то давно, странствуя по миру. — Guten morgen. Kann ich mit professor Werner sprechen? * На другом конце провода ей что-то возразили, видимо, тот самый профессор Вернер был занят или его не было на месте. Селина нахмурилась, но, не теряя решительности, с нажимом продолжила: — Sagen sie ihm, dass Selina anruft. Bitte. — И после небольшой паузы тихо добавила: — Danke.** Брюс видел, что она явно нервничает, ожидая, когда человек, которому она звонит, возьмёт трубку. Правой рукой сжимая мобильник, Селина положила локти на стол, склонила голову, отчего волосы почти полностью скрыли её лицо, и принялась потирать лоб. Через несколько мгновений она вдруг встрепенулась и быстро-быстро затараторила по-немецки. Брюс понимал её речь через слово, но суть была ясна и так: Селина звонила человеку, который был ей близок когда-то, но потом что-то случилось, из-за чего она вычеркнула его из своей жизни. Брюс понимал: Селина винит себя, даже спустя много лет она не может отпустить это чувство и просит прощения у этого самого профессора Вернера. Но почему она именно сейчас решила ему позвонить? Они ведь говорили о больнице, и Селина сказала, что у неё есть идея. Ответ напрашивался сам собой: этот Вернер — врач, и Селина решила, что обратиться к нему будет безопасно. Дальнейший разговор подтвердил догадки Брюса: Селина, всхлипывая, говорила о том, как жалеет, что вела себя так глупо, а её собеседник, кажется убеждал её в том, что она ни в чём не виновата. Селина горячо протестовала, продолжая извиняться. В какой-то момент Брюс почувствовал себя неуютно из-за того, что, оставаясь незаметным для Селины, слышит весь её разговор. Он оттолкнулся от проёма, намереваясь уйти, и тут она подняла на него заплаканные глаза. Брюс замер, одними губами произнёс: «Прости». Он дал ей понять знаками, что сейчас уйдёт, но Селина замотала головой и тоже беззвучно произнесла: «Останься». Брюс кивнул и поковылял к ней, взял стул, поставил возле стула, на котором сидела Селина, и сел с ней рядом. Он чувствовал, что этот разговор её порядком измотал. Брюс притянул дрожащую и всхлипывающую Селину к себе, она положила голову ему на плечо и, обняв за талию, выдохнула в трубку: — Дядя Эрвин, я так рада, что вы не держите зла. Правда, это не избавит меня от угрызений совести, — тихо добавила она. — Мне было тяжело видеть вас, и я думала, это поможет, спасёт от боли. Это всё ужасно глупо, — вздохнула Селина. — Простите меня. Брюс крепче прижал её к себе, уткнулся носом в пахнущие шампунем волосы. Он слишком хорошо понимал, о чём она говорит и что чувствует. Слишком хорошо помнил эти ощущения, когда каждая мелочь напоминает о тех, кого больше нет рядом. Что он мог сделать для неё сейчас? Только прижимать к себе и не выпускать из объятий, ждать, когда схлынет эта волна, и надеяться, что она не утянет Селину на дно. В конечном итоге разговор, как и предполагал Брюс, перешёл к тому, ради чего Селина и позвонила Вернеру. Она мягко высвободилась из объятий, поднялась со своего места и принялась расхаживать по комнате. Брюс, откинувшись на спинку стула, продолжал наблюдать за тем, как она кусает губы, накручивает на палец свои волосы и, рассеянно блуждая взглядом, ни на чём не задерживается дольше пары секунд. — Дядя, — наконец решилась начать она, — можно мне приехать? Моему, — Селина запнулась, — другу нужна помощь, то есть… Он мог бы обратиться в любую клинику, просто… Он не хочет, чтобы кто-то узнал, где он находится. Повисла долгая пауза. Брюс инстинктивно подался вперёд, настороженно наблюдая за реакцией Селины на слова, доносящиеся из телефонной трубки. Она застыла, свободной рукой обхватив себя за талию, потом вдруг встрепенулась, замотала головой и, вновь принявшись расхаживать по комнате, заговорила: — Нет-нет, что вы, всё в порядке, дядя Эрвин, я ни во что не вляпалась. «Ну, почти», — усмехнулся про себя Брюс, когда перед глазами у него вмиг пронеслись воспоминания обо всех событиях, произошедших за последние месяцы. — Всё хорошо, правда. Этот человек просто не хочет огласки. Он не сделал ничего незаконного. «Почти ничего», — снова добавил про себя Брюс. А впрочем, даже если бы власти США вдруг предъявили ему лично или Wayne Enterprises какие-то обвинения, стайка жутко дорогих адвокатов провернула бы всё так, чтобы дело даже до суда не дошло. Жаль, что подобным образом нельзя договориться со своей совестью и чувством вины, которое всё ещё продолжало преследовать Брюса. От этой мысли он вновь едва заметно усмехнулся, встал со своего места, медленно, опираясь на спинки стульев, подошёл к Селине, стоявшей прямо, как натянутая струна, заглянул в её бездонные заплаканные глаза. — Я недолго, — одними губами прошептала она Брюсу, а затем проговорила в трубку: — Спасибо. Он взял её руку, крепко сжатую в кулак, с усилием разжал пальцы и принялся растирать тыльную сторону влажной ладони Селины. Спустя несколько мгновений она расслабилась, опустила плечи, вздохнула и прижалась к Брюсу, уткнувшись носом ему в шею и обжигая кожу своим горячим дыханием. — Дядя Эрвин, — тихо произнесла Селина, — если бы не обстоятельства, наверное, я никогда бы не решилась позвонить. — Значит, нам нужно благодарить эти обстоятельства, — заслышал Брюс бархатный, смеющийся голос профессора Вернера в телефонной трубке. — Приезжай, Селина, я буду тебя ждать. — Мне ужасно стыдно за всё, что было. И стыдно за то, что не выходила на связь столько лет, а теперь вдруг объявилась, ещё и с такой странной просьбой. Голос Селины наполнился едва сдерживаемыми слезами, и Брюс снова прижал её к себе, чтобы успокоить, дать ей знать, что она не одна, что он рядом. — Ты была почти ещё ребёнком, тебе не за что винить себя, — вновь прозвучал голос Вернера. — А я уж тем более тебя не виню. Ну а твоего друга, — с нажимом произнёс профессор, — поблагодарю при встрече за то, что вернул мне тебя, — добавил он срывающимся голосом. — А мне вас, — всхлипнула Селина. — Ну всё, не плачь. Мы скоро увидимся, — с нежностью, будто бы успокаивая ребёнка, сказал профессор. — Я буду ждать. — И я буду ждать, — сквозь слёзы улыбнулась Селина. — Значит, я друг? — попытавшись вложить в свой тон максимум сарказма, спросил Брюс, когда она положила трубку. — Ну, в общем, наверное, да, — смутившись и отступив на шаг, ответила Селина, взглянув на Брюса растерянно и настороженно. — Я бы поспорил с этим утверждением, мисс Кайл, — вновь притянув к себе, прошептал ей на ухо Брюс, втайне радуясь, что сумел сбить её с толку и отвлечь от мрачных мыслей. — Обещайте, что подумаете над этим на досуге. — Обещаю, мистер Уэйн, — обнимая его в ответ, выдохнула Селина. — А теперь расскажи мне, какой у нас план.***
26 февраля
Встречные автомобили притормаживали, едва завидев невероятное чудо на здешних богом забытых дорогах. Элегантная чёрная Lamborghini мчалась по заснеженной трассе со скоростью, пугающей сонных жителей прибрежных городков и посёлков, которые ранним субботним утром отправились по своим делам. Их уютные домики на берегу залива Брюс то и дело краем глаза замечал за стеной леса, временами становившейся совсем редкой, почти прозрачной. Признаки неумолимо приближающейся цивилизации появлялись всё чаще. Совсем скоро они доберутся до аэропорта Бостона, и тогда жизнь Брюса и Селины снова изменится. Они уже почти перевернули её очередную страницу, оставалось проехать около ста пятидесяти миль, и, чем ближе маячили на горизонте признаки того мира, который они какое-то время назад покинули, тем мрачнее и задумчивее становился Брюс. Мысли о том, что будет там, за океаном, с Селиной, а вернее, с Кошкой, не давали ему покоя. Он крепче, так, что белели костяшки пальцев, сжимал руль, словно искал что-то, за что можно было зацепиться среди надвигающегося урагана, который грозил — Брюс не мог избавиться от этого ощущения — навсегда разлучить его с Селиной. Он представлял себе совершенно ясно, как Кошка выскальзывает из его объятий, улыбаясь ласково и одновременно лукаво, и грациозной походкой, виляя бёдрами, выпархивает за дверь, чтобы больше не вернуться. От одной только мысли о том, что она уйдёт, Брюса бросало в жар, а сердце начинало колотиться, грозясь выскочить из груди. Он ещё крепче вгрызался в руль, сжимал зубы и нажимал на газ, заставляя двигатель взреветь, распугивая проезжающие мимо автомобили. Брюс знал, что ничего не сможет сделать. Не сможет остановить её, заставить передумать. Она уйдёт и заберёт с собой всё, что пока ещё держит его на плаву. Она уйдёт, и тогда единственный смысл, который заставляет его просыпаться по утрам, растворится вместе со звуком закрывающейся двери. В последние их дни в убежище Кошка объявлялась всего пару раз и исчезала так же стремительно, как и появлялась. Брюс всё это время пристально наблюдал за Селиной, не выпускал её из поля зрения, ловил каждый полутон её настроения и выдыхал с облегчением, когда очередное его подозрение не оправдывалось. Она просто была счастлива. Просто радовалась предстоящей поездке, возможности вырваться из замкнутого пространства, отгороженного от внешнего мира непроходимой стеной леса и отвесными скалами, у подножия которых бушевали ледяные океанские волны. Просто радовалась тому, что Брюс наконец-то решил вспомнить и о себе. В те дни он позволил себе надеяться, что всё будет хорошо. Но сейчас, на пути в Бостон, к тому самому внешнему миру, в который им поневоле приходилось возвращаться, смутная тревога сжимала горло, утягивала Брюса всё дальше и дальше от реальности. «Ты будешь гоняться за ней по всей Европе, а может, и не только, а она всё время будет ускользать от тебя, как песок сквозь пальцы», — нашёптывало услужливое подсознание. «Селина будет приходить к тебе внезапно и так же внезапно исчезать, как только Кошка снова захватит над ней власть. А однажды она завладеет её разумом окончательно. Тогда ты потеряешь Селину. Она больше не придёт». Эта пытка продолжалась бесконечно. Брюс всё сильнее сжимался, давил на газ и стискивал руль, казалось, ещё немного, и прочный пластик сомнётся под его побелевшими пальцами. Двигатель ревел, Lamborghini плавно скользила по узкой, пустынной дороге, по которой им навстречу уже давно не проезжала ни одна машина. «Как удержать её? Как сделать так, чтобы она не хотела уходить? — лихорадочно думал Брюс. — Что сказать ей, боже, как убедить?» И тут его осенило. Он вдруг ясно понял, о чём ему нужно спросить Селину. В одно мгновение всё изменилось, будто камень свалился у Брюса с души. От внутреннего напряжения не осталось и следа, он расслабился и почти выпустил руль из рук, выдохнув с облегчением. Lamborghini начала плавно входить в поворот. Брюс лишь слегка поворачивал руль, казалось, машина сама, будто по рельсам, скользит по заснеженной дороге. Брюс краем глаза заметил, что Селина тянет руку к его лицу, почувствовал лёгкое прикосновение к волосам, и тут машину резко повело вправо. Селина мгновенно отлетела к пассажирской дверце, а Брюс, коротко крикнув ей: «Держись крепче!», механически, ни о чём не задумываясь ни на секунду, принялся выкручивать руль, одновременно плавно нажимая на педаль газа. Lamborghini виляла и кружилась на скользкой дороге, Брюс никак не мог заставить машину остановиться и прекратить это неконтролируемое вращение. «Давай же, давай», — сквозь сжатые зубы рычал Брюс, сильнее нажимая на газ. Из-за поворота на них надвигался лесовоз, доверху гружёный бревном. Брюс будто откуда-то издалека услышал, как закричала Селина. Грузовик с каждой секундой всё приближался, и Брюс уже мог разглядеть лицо водителя, глаза которого были широко раскрыты от ужаса. Он даже не пытался тормозить — на скользкой дороге гружёный до отвала лесовоз просто не успел бы уйти от удара. Вдруг Брюс поймал руль, и Lamborghini послушно застыла посреди дороги, подставив правый бок под удар. — Быстро из машины, — оглушительно заревел он, обернувшись к Селине, и тут с левой стороны попутная машина, выскочившая из-за поворота, врезалась в водительскую дверь Lamborghini. Последним, что Брюс увидел перед тем, как потерять сознание, были полные ужаса глаза Селины и радиаторная решетка лесовоза, беззвучно впечатывающая внутрь переднюю пассажирскую дверь.***
— В рубашке родились, мистер, — офицер полиции перевёл взгляд на водительское удостоверение Брюса в своей руке, — Уэйн. Не знаю, что вас спасло, но на моей памяти такое впервые. — Он покачал головой, отдал сидящему на снегу Брюсу документы, закурил, выпуская изо рта струйку ароматного дыма. Брюс молча кивнул, механически протянул руку за карточкой, рассеянно сунул её во внутренний карман пальто. Селина, примостившаяся рядом, стоя на коленях и обнимая Брюса сзади, положила голову ему на плечо и беззвучно вздрагивала, стуча зубами. Узкая заснеженная дорога посреди леса была переполнена машинами экстренных служб, автомобилями тех, кто не мог проехать из-за перегородившего трассу лесовоза, с которого от удара выпало несколько брёвен, и праздными зеваками из ближайшего посёлка. Яркое зимнее солнце слепило глаза, мигалки скорой помощи и полицейских машин едва различимо вспыхивали на фоне белоснежного ковра, устилающего дорогу и обочину. От Lamborghini осталась лишь груда покорёженного металла. На Брюсе и Селине не было ни царапины — только несколько ссадин на лице и теле от удара подушек безопасности. Развороченную спортивную машину и внедорожник, который в неё врезался слева, уже погрузили на эвакуаторы, тягач оттаскивал лесовоз на обочину. Вокруг суетились люди, пытаясь перекричать рёв двигателей, из глушителей валил дым, поднимаясь кверху и окутывая место аварии.***
Когда до смерти перепуганный Джек Харрис, водитель лесовоза, выскочил на дорогу и подбежал к искорёженной Lamborghini, с двух сторон зажатой его грузовиком и огромной Chevrolet Tahoe, он было подумал, что в шикарной спортивной машине вряд ли кто-то выжил — лязг металла о металл и сила удара были настолько устрашающими, что надеяться на чудо не приходилось. За тридцать лет за рулём Джек много чего насмотрелся и, казалось, тут только и оставалось что вызывать коронеров да молиться за души погибших по нелепой случайности людей. Но, когда Джек протиснулся к водительской двери, мужчина, сидевший за рулём, вдруг закашлял и, откинувшись на спинку сидения, открыл глаза. — Господи Иисусе, — прошептал Джек, снимая кепку и проводя пятернёй по покрытой липким потом коротко стриженой голове. — Эй, мистер, вы живы? Всё нормально? — зачем-то добавил он и принялся похлопывать по многочисленным карманам жилетки и брюк в поисках мобильника. — Я в порядке. Вытащите девушку, — простонал водитель, и Джек, на ходу набирая номер службы спасения, перебежал к правому борту Lamborghini. — У нас тут авария, двое, — он через разбитое окно просунул руку внутрь, откинул волосы девушки и приложил пальцы к её шее, — оба живы, — прокричал он. — Девушка без сознания, водитель вроде нормально. Но там чёрт его знает. Быстрее, пожалуйста. Джек продиктовал оператору координаты, а сам бросился к водителю Tahoe — молодому парню лет тридцати, — который как раз выбрался из своей машины и, задумчиво потирая подбородок, разглядывал изрядно вмятый капот. — Вы как, мистер? — Джек тряхнул парня за плечо, тот обернулся и, уставившись на него остекленевшим взглядом, произнёс: — А? Что? — Я говорю, ты как, нормально? — прокричал Джек в ухо водителю Tahoe. — Да-да, — рассеянно закивал головой тот. — Тачку жалко, представляешь, две недели назад купил. — Ничего, всё будет путём, главное, сам живой, — бросил Джек и потрусил обратно к водителю Lamborghini.***
Осознание накрыло Брюса позже, когда Селина уже пришла в себя и успокоилась. Они всё так же сидели на снегу в промокшей насквозь одежде, обнявшись и безучастно наблюдая за тем, как Lamborghini загружают на эвакуатор, а лесовоз, намертво парализовавший движение в обе стороны, оттаскивает на обочину тягач. Их обоих уже осмотрели медики и, не скрывая удивления, сообщили, что и с Брюсом, и с Селиной всё в порядке, не считая пары ссадин. Нога Брюса не в счёт — тут ему вряд ли бы кто-то помог. «Мы чуть не умерли сегодня. Снова, — подумал Брюс, и его вдруг бросило в жар. — Всё, хватит ждать, прямо сейчас». — Селина, я… — Он отстранился и, взяв её за плечи, заглянул в глаза, а затем на одном выдохе произнёс: — Выйдешь за меня? Брови Селины поползли вверх, она приоткрыла рот, ахнула и прошептала едва слышно: — Ты должно быть шутишь. — Я серьёзен как никогда, — твёрдым тоном ответил Брюс. — То есть, как и всегда. — Слушай, я не хочу гоняться за ней… за тобой по всей Европе, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля. Прости, я выбрал самый удачный момент из всех возможных, — усмехнулся Брюс. — Но лучше сейчас, чем никогда. Она всё равно появляется. Не так часто, как раньше, но всё равно появляется, понимаешь? — Почему ты молчал? — потрясённо прошептала Селина, в её глазах застыли слёзы. — Не хотел тебя расстраивать. Ты была такой, — он пожал плечами, — счастливой в последнее время. Я не хотел причинять тебе боль. Прости. Брюс взял её лицо в свои ладони, большими пальцами стёр слезы, покатившиеся по щекам. Селина вздохнула и прильнула к его руке, закрыв глаза. — Отпустить тебя… и её… я уже не смогу, — продолжал Брюс. — Она может завладеть твоим разумом, захотеть уйти. И сколько бы я ни пытался убедить себя в том, что это неизбежно, и что мне достаточно того, что здесь и сейчас ты со мной, а что будет завтра — неважно, я не могу, — покачал головой он. — Ты нужна мне. Без тебя я уже не представляю своей жизни. Если тебя не будет, для меня всё это потеряет смысл. Я не боюсь, нет. Хотя, — усмехнулся Брюс, — кого к чёрту я обманываю. Я боюсь, что снова придётся жить так, как я жил все эти восемь лет. Без цели, без надежды. Просто… Зачем тогда всё это? Зачем мы встретились, столько всего прошли вместе? Должен же быть хоть какой-то смысл, — с жаром говорил он. — С тобой я будто родился заново, и я знаю, что уже не смогу жить без тебя. Селина смотрела на Брюса, а по её щекам катились слёзы. Она словно застыла, не в силах произнести ни звука. Молчание затягивалось. «Нужно что-то делать, — подумал он. — Я слишком надавил на неё, молчал столько времени и вдруг выдал такую тираду. Она просто не знает, чего от меня ждать. Она, кажется, в шоке». — К тому же, подумай сама, Селина. Ты собираешься уложить меня в больницу, и, как я предполагаю, не на пару дней. — Брюс решил сменить тему. — Вдруг что-то пойдёт не так, кто будет принимать за меня решения? — Ты можешь сделать меня своим законным представителем на случай непредвиденных ситуаций. — Селина отмерла, зашмыгала носом и даже изобразила подобие улыбки. — Я сделаю и это, — кивнул Брюс. — Но согласись, говорить: «Позовите мою жену, я хочу её видеть» гораздо приятнее, чем: «Где мой законный представитель? Я соскучился». Снова повисла неловкая пауза, Брюс не выдержал и прыснул со смеху, вслед за ним звонко рассмеялась и Селина. — Ладно, убедил, — пытаясь справиться с хохотом, хриплым от всего пережитого голосом ответила она. — Я согласна. В тот же день Брюс и Селина, добравшись до ближайшего населённого пункта и переодевшись в чистую и сухую одежду, заключили брак в присутствии двух свидетелей из числа работников местной ратуши. Брюс настоял на том, что нужны кольца, а Селина была согласна пожениться и без колец, ведь её предыдущий брак не уберегла ни пышная церемония, ни дорогое кольцо с бриллиантом. Стивен умер, а Брюс здесь, рядом. И она сделает всё, чтобы он был счастлив. Всегда.