***
Брюс стоял под душем, ладонями уперевшись в гладкую, покрытую каплями плитку, наклонив голову и позволяя горячей воде бесцеремонно заливаться в уши, стекать по волосам на лицо, унося с собой все переживания этого тяжёлого, наполненного страхом и ужасом, но в то же время такого счастливого дня. Этот день — Брюс не сомневался в этом — он запомнит в мельчайших подробностях и ещё долго будет вздрагивать, снова и снова прокручивая в голове момент, пополнивший сегодня его копилку страшных воспоминаний. Он опять чуть было не умер сам и подставил под удар Селину. Конечно, это была всего лишь случайность, Брюс не мог не признать, что машину на льду всё равно бы занесло, даже если бы он ехал медленнее, но проклятое чувство вины за то, какие потрясения ей раз за разом приходилось переживать из-за него, не давало покоя. И всё-таки она оставалась с ним, что бы ни случилось, а теперь Селина — его жена. Брюс улыбнулся, вспомнив, как всего несколько часов назад почти что бежал по одной из центральных улиц Брансуика и тянул за руку еле поспевавшую за ним Селину, полный решимости пожениться немедленно, не откладывая ни на день, ни на минуту. И его желание исполнилось. Буквально на бегу купив обручальные кольца, они предстали перед местным судьёй, в промокшей одежде, растрёпанные, уставшие. Брюс ни на секунду не выпускал холодную, дрожащую ладонь Селины из своей, словно боялся, что она исчезнет, растворится в воздухе, ускользнёт от него. Но она не исчезла. Брюс знал, что сейчас она там, в комнате, сидит на кровати и обдумывает, так же, как и он, всё то, что произошло с ней за этот долгий день. Возможно, её терзают мысли о том, какое будущее их ждёт. Но она не жалеет, Брюс знал точно. Он видел это в её глазах в ту минуту, когда она тихо повторяла слова клятвы, обещая любить и беречь его, и когда они наконец оказались наедине, в гостинице, оба выдохнули, расслабились и избавились от мокрой одежды. Пар окутал ванную, вода с оглушающим шумом стекала вниз, согревая, расслабляя ноющее тело. Брюс выпрямился, одной рукой продолжая опираться о стену, зачесал назад пропитанные водой волосы, закрыл кран. Потянувшись за полотенцем, он охнул — почти затянувшаяся рана на боку из-за удара подушки безопасности опять причиняла боль. Дышать не мешала, что Брюс расценил как добрый знак, но вот двигаться свободно было невозможно. Утром, сразу после аварии, и ещё в течение нескольких часов он совсем не чувствовал боли, видимо, сказывался шок от пережитого, мозг усиленно работал, и совсем не было времени на то, чтобы прислушиваться к физическим ощущениям. Сейчас, когда тело наконец расслабилось, мысли потоками хлынули, смешались причудливым образом, а контроль разума ослаб, боль снова напомнила о себе: в колено и позвоночник будто вкручивали шурупы, всё тело ныло, голова налилась тяжестью. Он вылез из душа и, очистив запотевшее зеркало от влаги, принялся оценивать ущерб: на боку, там, где нож Талии вошёл под ребро, красовался багровый синяк, но почти зажившая рана не воспалилась — шов выглядел хорошо. Над правой бровью виднелись стежки новых швов, скула потемнела и опухла, а вот нос каким-то чудом не пострадал. Брюс приоткрыл рот, ощупал скулу, челюстной сустав, саму челюсть, поморщился от боли, и вдруг его внимание привлекло сверкнувшее под лампочкой над зеркалом кольцо на безымянном пальце левой руки. Он словно увидел его впервые, опустил взгляд на свою ладонь, покрутил кольцо на пальце. «Да, мне ещё предстоит к этому привыкнуть», — хмыкнув, подумал Брюс и снова взял полотенце.***
— Долгий был день, — произнёс Брюс, заставив Селину, задумчиво глядевшую в окно, вздрогнуть и повернуться к нему. Он стоял на пороге комнаты, прислонившись к дверному косяку. На нём были только спортивные брюки, а по его обнажённой груди и плечам стекали капли воды. Брюс держал в руках мокрое полотенце, и Селина, улыбнувшись, соскользнула с кровати, направилась к двери, ведущей в ванную, и решительным жестом забрала его у Брюса. — Повернись, — сказала она. Брюс послушно повернулся к ней спиной. Селина принялась осторожно вытирать его, нежно и почти невесомо проводя махровым полотенцем по спине и плечам. — Теперь обратно, — прошептала она ему на ухо, и Брюс снова сделал то, о чём Селина просила. Она подняла глаза, встретившись с ним взглядом, и снова улыбнулась, немного растерянно, не размыкая губ, и, опустив взгляд на свои руки, принялась так же медленно и осторожно обтирать его грудь и живот. — Да, мне кажется, что прошло несколько дней с того момента, как мы утром выехали из дома, — выдохнула Селина. — Столько всего произошло всего-то за несколько часов, — едва слышно добавила она, не отрывая взгляда от своих рук. — Эй. — Одной рукой Брюс взял Селину за запястье, а другой приподнял её подбородок и с беспокойством заглянул ей в глаза. — Всё хорошо? — Да, — кивнула она. — Всё нормально, правда, — бодрым голосом произнесла Селина. — Не волнуйся за меня, это просто… — Она тряхнула головой, одной рукой прижала к груди мокрое полотенце, а другой обняла себя за талию. — Шок, — закончил за неё Брюс. — Именно, — ответила Селина. — Мне понадобится какое-то время, чтобы осмыслить всё, что произошло сегодня. Брюс молчал, внимательно вглядываясь в лицо Селины, и она поспешила добавить: — Не думай, что я жалею о том, что согласилась стать твой женой, — затараторила она, бросила полотенце на стоявшее рядом кресло и осторожно положила ладони на его лицо. — Ты — лучшее, что случилось в моей жизни не знаю уже за сколько лет, я давно перестала считать. Ты и есть теперь моя жизнь, — горячо убеждала Брюса Селина, глядя ему в глаза. — Тише-тише. — Брюс взял её холодные руки в свои, улыбнулся, а затем притянул к себе и сжал в объятиях. — Всё хорошо, я знаю, что ты не жалеешь, — тихо шептал Селине на ухо Брюс. — Я тоже не жалею и хочу, чтобы ты была со мной. Я люблю тебя, как никого не любил, никогда. — Он отстранился, снова посмотрел Селине в глаза. — Это правда, — добавил он. — Ты веришь мне? — Конечно верю, — поспешила ответить Селина. — И я люблю тебя, Брюс, — прошептала она, а затем смахнула подступившие слёзы. — Ты должна знать, что это не прихоть, не сиюминутный каприз, — с нажимом произнёс он, сжимая её предплечья. — Я знаю, — уверенным тоном ответила Селина, одновременно кивнув. — Ну вот, — улыбнулся Брюс. — Одной недомолвкой меньше. Я был не слишком многословен в последнее время, прости. — Да уж, — прыснула Селина. — Иногда мне казалось, что ты никогда больше не заговоришь. — Я исправлюсь, обещаю, — с виноватым видом вздохнул он. — Надеюсь, мистер Уэйн, — звонко и беззаботно расхохоталась Селина и потянула его к кровати и, когда Брюс вопросительно посмотрел на неё, добавила: — Мы молодожёны или как?***
В комнате было тепло и уютно, постельное бельё, пахнущее свежестью и кондиционером, невесомым облаком окутывало обнажённые тела, а мягкий свет ночников на прикроватных тумбочках дарил ощущение спокойствия и умиротворения среди непроглядной тьмы, невесомой вуалью опустившейся на засыпающий после долгого дня Брансуик. Брюс сжимал в объятиях спящую на его плече Селину и, рассеянно поглаживая её волосы, глядел на причудливые тени на потолке, думая о том, что судьба наконец смилостивилась над ним и подарила то, чего он страстно желал столько лет, но боялся признаться даже самому себе, хоть на секунду допустить мысль, что он заслужил. Тихое счастье. Покой. Надежду. Свободу. Теперь Брюс ощущал твёрдую почву под ногами и уверенность в завтрашнем дне. Они выжили в осаждённом Готэме, несчётное количество раз побывав на пороге смерти, выжили и сегодня, хоть по всем законам физики должны были погибнуть в зажатой с двух сторон искорёженной машине. Но ему снова улыбнулась удача, а значит, он не упустит этот шанс, этот подарок судьбы. Он не станет больше горевать обо всех выпавших на его долю потерях и разочарованиях, жить прошлым, сожалеть о том, что сделал или не сделал, отпустит всё то, что мешало ему открыть своё сердце для радости и счастья. Он войдёт в новую жизнь, не оглядываясь назад, но сохранив где-то глубоко в душе воспоминания о том, какой ценой досталась ему эта возможность просто жить, без груза ответственности за миллионы людей, без чувства вины и тоски по безвозвратно ушедшим счастливым дням, когда маленький Брюс Уэйн ещё не знал, как жесток и несправедлив мир, когда были живы родители. Женщина, которую он поклялся любить и беречь, сейчас мирно спала в его объятиях, тихо посапывая ему в плечо и лозой обвиваясь вокруг него. Жар её кожи согревал Брюса, голова приятной тяжестью покоилась на его плече, её нежные пальцы во сне скользили по его шее, щекоча и лаская, ногой она обвила его бедро. Ощущение близости Селины было всеобъемлющим, ему казалось, что весь мир вокруг перестал существовать, что она — и есть весь его мир. Брюс никогда не видел себя в роли мужа, главы семьи, и сейчас ещё не до конца поверил в то, что Селина — его жена. Но кольцо на пальце и слова обещания, данного перед судьёй, были свидетельством того, что эта перемена в его жизни свершилась, живым напоминанием о том, как сильны его чувства, как долго он ждал это своё драгоценное счастье и как старательно он должен беречь хрупкий цветок, который расцвёл на его глазах. Женщина, спящая рядом с ним — единственное, что для Брюса имело смысл сейчас, в этот час откровения и надежды. Ради неё он выдержит любые испытания, любую боль, но не допустит, чтоб хоть один волос упал с её головы. Вдруг воспоминание о Рейчел молнией ударило в самое сердце, перед ним как наяву предстало её лицо в тот последний вечер, а потом разрушенное взрывом здание, похоронившее под обломками её тело, и Брюс инстинктивно ещё крепче сжал Селину в объятиях. Она засопела, потянулась и, открыв глаза, подняла голову и пристально взглянула на него. «Чёрт, разбудил, вот идиот», — подумал Брюс и, вздохнув, протянул руку и погладил её по волосам. — Почему не спишь? — чуть охрипшим, сонным голосом спросила Селина, инстинктивно потянувшись за его ладонью и на мгновение прикрыв глаза. — Болит? — Она сдвинула брови и, разомкнув объятия, приподнялась на постели. — Всё нормально, — попытался отмахнуться Брюс, — просто не спится. Она нависла над ним, локтем упираясь в матрас, кончики её волос касались его плеча и груди, Брюс чувствовал себя неуютно, глядя на Селину снизу вверх и, хоть шевелиться и не хотелось — он знал, какая боль тут же пронзит спину и колено, — понимал, что сейчас самый подходящий момент рассказать Селине обо всём, что она ещё не знает, стереть ту незримую черту недосказанности, которая ещё разделяла их. Именно сейчас, пока решимость не покинула его. Говорить, лёжа бревном в кровати, Брюс не хотел — ощущение уязвимости, невозможности отвести взгляд или сменить позу на подсознательном уровне пугало его, он тут же вспоминал те несколько полных боли и страданий месяцев, которые провёл на старом маяке, прикованный к жёсткой койке. Тело тогда совсем его не слушалось, позвоночник пронзало болью от каждого вдоха, а единственный доступный ему вид из окна на захваченный Бэйном Готэм день изо дня терзал измученное сердце. Брюс вдохнул поглубже, согнул правую ногу и медленно и осторожно приподнялся на локтях, затем ладонями уперся в матрас и подтянулся к изголовью кровати, изо всех сил пытаясь игнорировать боль, от которой перехватывало дыхание и которая яркими вспышками прожигала позвоночник и левую ногу. Селина в это время стремительно села на постели, поджав под себя ноги, схватила свою подушку, подложила её Брюсу под спину, и он со стоном облегчения утонул в этом мягком облаке, прикрыл глаза и замер, пытаясь совладать с новой волной боли, накрывшей его с головой.***
Оглушительная тишина заполнила комнату. Брюс не шевелился и почти не дышал. Он лежал неподвижно, его глаза были закрыты, а губы — плотно сжаты. Селина терпеливо ждала, не решаясь тревожить его сейчас, она лишь осторожно взяла его ладонь, сжатую в кулак, в свои руки и принялась мягко и нежно, едва прикасаясь, ласкать, массировать его напряжённые пальцы, на ходу подмечая, что кожа у Брюса плотная и шероховатая, а рука сильная, но совсем не грубая. Её сердце рвалось на части от того, что ему причиняло боль любое неудачное или требующее усилия движение, Селине так хотелось забрать хотя бы часть этой боли, облегчить его страдания. Но это было невозможно. Впереди их ждала надежда на лучшее, и Брюс наконец-то сам хотел пойти в это будущее, да только вот Селина знала, что лечение будет долгим и не менее болезненным, а процесс выздоровления наверняка окажется непростым для Брюса. Снова подумав об этом, Селина вздохнула и вытерла увлажнившиеся против воли глаза. Ему будет трудно и больно, но она всегда будет рядом, поддержит его словом и делом. Она будет тем стимулом, о котором говорил ей Альфред. — Всё нормально, пожалуйста, не плачь, — тихо, всё так же не двигаясь и не открывая глаз, вдруг произнёс Брюс, и Селина вздрогнула от неожиданности. — Может, примешь лекарство? — спросила она. — Не нужно, — покачал головой Брюс. — Я хочу тебе кое-что рассказать. — Он повернул голову и наконец открыл глаза, пристально посмотрел на Селину, сдвинув брови. — Однажды, очень давно, в моей жизни была женщина. Тогда всё было не так, как сейчас. Я думал, что весь мир у моих ног, считал себя всесильным. Бэтмен был для меня смыслом жить дальше. Я долго искал этот смысл и, когда наконец нашёл, почувствовал себя на своём месте. Я верил в то, что могу покончить с мафией, продажными полицейскими, спасти город от преступности. Мне казалось тогда, что это действительно возможно, я считал, что ещё немного, и Готэм будет в безопасности, а я смогу спокойно уйти. Я не хотел быть Бэтменом вечно. Рейчел — так её звали — знала обо всём. — Брюс говорил ровным тоном, спокойно и сдержанно, не сбиваясь, но в его голосе Селина ощущала затаённую скорбь, а во взгляде — бесконечную бездну сожалений. — Я просил её подождать, и я искренне верил в это. Но я заигрался, Селина, переступил черту. — Он замер на мгновение, вздохнул. — Её убили. Джокер. Я обезумел. Готов был растерзать всех, кто стоял на моём пути. Мне казалось, что гнев облегчает боль, но это не так. Я потерял всё, во что верил, и это только моя вина. Смерть прокурора Харви Дента — тоже моя вина, — выдохнул Брюс. Селина замерла, приоткрыв рот, она боялась пошевелиться, даже, казалось, перестала дышать. «Вот оно, то, что мучило его долгие годы», — подумала она и, всё так же не двигаясь, продолжила слушать, широко открыв глаза. — Я убил его, когда он, узнав о смерти Рейчел, начал мстить всем, кто, по его мнению, был виновен в том, что она погибла. И вот спустя восемь лет Альфред рассказал мне о том, что Рейчел выбрала его, Харви, они собирались пожениться. А мои надежды были напрасны, — тихо произнёс Брюс. — С тех пор, как я встретил тебя, всё изменилось, — поспешил добавить он, протянул руку, погладил Селину по щеке, и она, закрыв глаза, потянулась за его ладонью. — Ты теперь вся моя жизнь, весь мой мир, — вспомнив слова, которые Селина сказала ему несколько часов назад, повторил за ней Брюс. — Я обещаю, что буду беречь тебя как самое ценное сокровище. Всегда. Сердце Селины переполнилось. Его молчание, длившееся долгие недели, терзало её, но всё, что он говорил сейчас, заставляло её трепетать, из глаз снова брызнули предательские слёзы, Селина поднялась на колени и, подавшись вперёд, обвила Брюса за шею и носом уткнулась в его плечо. — Всё в прошлом, — шептала она, лаская его обнажённую грудь. — Я люблю тебя, — выдохнула Селина, скользнув ладонью ниже, к паху, заставив Брюса застонать. Она тут же отпрянула, испугавшись, что сделала ему больно. — Поосторожнее, миссис Уэйн, — усмехнулся Брюс. — Я всё-таки не железный. — Да ну? — подняла бровь Селина, а потом, запоздало спохватившись, вдруг почувствовала, как в районе солнечного сплетения что-то сжалось. — Как ты меня назвал? — потрясённо прошептала она. — Миссис Уэйн, — ответил Брюс, с беспокойством взглянув на Селину. — Повтори ещё раз, мне так нравится, — закрыв глаза и мечтательно улыбнувшись, произнесла она.***
27 февраля
Сбросив с плеч этот тяжёлый груз недосказанности, Брюс почувствовал, что освободился, почти физически ощутил, как оставшиеся барьеры, разделявшие его и Селину, окончательно рухнули. Теперь она знала о нём всё. И счёт сравнялся. Брюса до сих пор мучило чувство вины за то, что он так бесцеремонно влез в жизнь Селины, узнал всю её биографию, прочитав досье, которое собрал на неё Альфред. Он пожалел об этом практически в тот же миг, когда увидел её на пороге гостиной Уэйн Мэнор, но было уже поздно — привычка знать всё о своих врагах и союзниках сыграла с Брюсом злую шутку. Теперь всё в прошлом. Рейчел и Харви мертвы, но они навсегда останутся в его памяти немым напоминанием о том, как жестоко он ошибался и как беспечен был тогда, много лет назад. Жизнь — это бесконечный урок мироздания, бесценный опыт, и Брюс наконец принял всё то, что почти сломало его на этом долгом пути, смирился с тем, что ничего уже не исправит в прошлом, но может создать своё новое будущее вместе с женщиной, которая сидела сейчас рядом с ним и заворожённо смотрела в иллюминатор, крепко сжимая его ладонь. Самолет летел над океаном, среди облаков, унося Брюса и Селину туда, где совсем скоро начнётся новая глава их жизни. Туда, где их ждёт старый друг её отца и долгие месяцы на пути к исцелению, но оно того стоило, Брюс был уверен и совсем не пугался того, что ждало его за океаном.***
3 марта
В который раз нетерпеливо пнув входную дверь Уэйн Мэнор, комиссар Гордон бросил окурок в снег возле крыльца и, подняв повыше воротник своего пальто, поёжился от обдувавшего его со всех сторон пронизывающего ветра. Новости, которые он собирался сообщить Альфреду, были ошеломляющими. Сперва он не поверил и подумал было, что это просто совпадение, но не успокоился и принялся копать дальше. Результаты незатейливого расследования снова привели Гордона этим ранним февральским утром в Уэйн Мэнор. Наконец за дверью послышались шаги, щёлкнул замок. Дверь распахнулась широко и резко, и комиссар увидел перед собой Альфреда Пенниуорта в домашнем халате поверх белоснежной рубашки. — Доброе утро комиссар, чем могу быть полезен? — приветливо и с вежливой улыбкой обратился он к Гордону. — У меня есть сведения, — начал тот, — вы только не волнуйтесь. Комиссар так хотел скорее рассказать обо всём, что узнал, но опасался реакции Альфреда — сердечный приступ ему явно был ни к чему, — поэтому хотел как-то подготовить, сделать хоть что-то, чтобы его слова не прозвучали как гром среди ясного неба. Гордон переминался с ноги на ногу, искал в карманах пальто какие-то несуществующие вещи, чтобы занять руки — в этот момент он проклял себя за то, что успел выбросить сигарету, — но никак не мог сосредоточиться. — Проходите, комиссар. Могу я предложить вам завтрак? — Альфред с неизменной успокаивающей вежливостью и улыбкой отступил от двери, впустил Гордона внутрь. Комиссар выдохнул с облегчением, про себя поблагодарив Альфреда за то, что спас положение. — Я бы выпил крепкого кофе, благодарю, — наконец откликнулся он и принялся стаскивать пальто. Стёкла его очков запотели, рукава пальто никак не желали соскальзывать, Гордон цедил сквозь зубы ругательства и, подпрыгивая на месте, продолжал бороться с ненавистной одеждой. — Позвольте, я помогу. Альфред снова вовремя пришёл на помощь, без усилий стянул пальто и, всё так же улыбаясь, жестом пригласил Гордона пройти в гостиную. Гордон же чувствовал себя полным идиотом. На фоне спокойного и рассудительного Альфреда он выглядел нервным подростком, который никак не мог решиться начать серьёзный разговор с родителями. — Располагайтесь в гостиной, сэр, я принесу вам травяной чай и лёгкий завтрак. Кофе вашей нервной системе сейчас явно противопоказан, — ровным тоном сообщил Альфред и, развернувшись, собирался направиться вглубь холла, но Гордон, не в состоянии больше ждать ни минуты, окликнул его. — Я пойду с вами на кухню, — выпалил он. — Комиссар, принимать гостей в кухне невежливо, — обернувшись, покачал головой Альфред. — Считайте меня членом семьи, — отрезал Гордон и, не дожидаясь реакции, протиснулся вперёд и добавил: — Ведите, Альфред.***
Приятный аромат трав, из которых Гордон различал мелиссу и, кажется, мяту, вился из чайной чашки и наполнял огромную кухню поместья. Комиссар сидел за большим деревянным столом, грея руки о чашку с горячим напитком и не решаясь взглянуть на мистера Пенниуорта. Перед ним стояла тарелка с яичницей, поджаренные тосты, большое блюдо с фруктами, но Гордона начинало тошнить от одного вида еды. Альфред же излучал неизменное спокойствие и приветливость и неторопливо пил чай, сидя напротив комиссара. — У вас усталый вид, сэр, — заметил Альфред. — Я почти не сплю, — покачал головой Гордон, снял очки, потёр лицо. — В городе хаос, мы пашем день и ночь, но пока ещё проблем слишком много. — Вам стоит больше отдыхать, комиссар. — Знаю. Как только всё немного успокоится, возьму отпуск и уеду куда-нибудь рыбачить в тишине. — Хороший выбор, сэр. — Он жив, Альфред, — устав от хождения вокруг да около, выпалил Гордон, взглянув Альфреду прямо в глаза. — У меня есть доказательства. Он ожидал какой угодно реакции от старика, был готов к тому, что придётся срочно тащить его в машину и везти в больницу, но улыбка Альфреда, излучающая доброту и спокойствие, поразила его неожиданной догадкой. Он знал. Всё это время он знал. — Идиот, — процедил Гордон после небольшой паузы. — Конечно же он вам сообщил. — В душе вскипела непонятная злость на Уэйна, Альфреда, на самого себя за то, что не подумал об этом, но Гордон сделал глубокий вдох, сжал кулаки и постарался взять себя в руки. — Строго говоря, комиссар, это была мисс Селина, — ответил Альфред. — Я не разговаривал с мистером Брюсом с того дня, как он вернулся в Готэм, в декабре, — закончил он с едва уловимой грустью в голосе. — Почему вы не сказали? — только и смог выдавить Гордон. — В прошлый раз, когда вы приезжали и привезли тот блокнот, я ещё ничего не знал, комиссар, — спокойно ответил Альфред. — А потом у меня не было возможности связаться с вами, ведь не все телефонные линии ещё починили. А ехать ради этого в Готэм я не хотел. К тому же мистер Уэйн имеет право на частую жизнь, комиссар, — продолжил он. — Он имеет право на покой. Это то, что ему нужно сейчас. — Да, конечно, вы правы, Альфред, — согласился Гордон. — Простите меня за несдержанность. Я просто думал, — развёл руками он. — Боялся вашей реакции, пытался подбирать слова. А вы, оказывается, знаете, — улыбнулся Гордон. — Надеюсь, с ним и мисс Кайл всё в порядке. — С мистером и миссис Уэйн всё хорошо, комиссар, — улыбнулся Альфред. — Вот как? — поднял бровь Гордон. — Что ж, пожелаем им счастья. Они оба заслужили. — Как никто другой, сэр, — согласился Альфред.