28 февраля
Такси медленно проползло по уютным улочкам жилых кварталов Венусберга — центрального района Бонна, — и подъехало к стеклянным дверям входа в главное здание клиники. Брюс бросил беглый взгляд через лобовое стекло на вывеску, красовавшуюся над козырьком, и тут же отвернулся к окну пассажирской дверцы, сосредоточившись на умиротворяющем виде сонного Бонна, открывавшемся впереди. С вершины холма, на котором располагалась университетская клиника, окружённая со всех сторон голыми ещё деревьями, весь Бонн был виден как на ладони. Маленькие, словно игрушечные домики с черепичными крышами, перемежавшиеся с соборами с их острыми шпилями и современными зданиями из стекла и бетона, узкие улочки, мощёные брусчаткой, величественный Рейн, стремительно несущий свои тёмные воды на юг, — вся эта красота старой Европы была знакома Брюсу, но он давно забыл о тех местах, которые посетил ещё в юности, и теперь видел их будто впервые. Серое, затянутое плотными тучами небо, готовое вот-вот пролиться холодным дождём, и висящая в густом, словно осязаемом воздухе влажность создавали ощущение вакуума. Казалось, ни один звук не мог распространиться в этой вязкой дымке холодного утра последнего дня зимы. Забросив свой нехитрый багаж в гостиницу, Брюс и Селина сразу же отправились в клинику, на встречу с профессором Вернером, давним другом отца Селины. Ещё один длинный день — теперь уже из-за трансатлантического перелёта — обещал быть насыщенным. Брюс чувствовал себя разбитым и смертельно уставшим после самолёта и всех тех усилий, которые ему нужно было предпринимать, чтобы просто двигаться — подарки Фокса пришлось оставить, поскольку на досмотре у сотрудников аэропорта точно возникли бы ненужные вопросы, — но на все уговоры Селины отложить визит в клинику до завтра Брюс не поддался, он хотел покончить с этим как можно скорее, пока решимость не покинула его, пока ещё соблазн в очередной раз махнуть на себя рукой не завладел им снова. С каждой минутой, приближавшей его к клинике, Брюс волновался всё сильнее, хоть и пытался сосредоточиться и не думать о том, что ждёт его там, в кабинете врача, которого он знал только со слов Селины. Поневоле возвращаясь мыслями к тем нечастым визитам в больницу, случавшимся за те годы, что он провёл под маской Бэтмена, Брюс ощущал всё нарастающее беспокойство, комом подступавшее к горлу и закручивавшееся в тугой узел в животе. Впустить в свою жизнь нового человека, говорить с кем-то о своём теле было для Брюса сродни тому, чтобы обнажить перед незнакомцем душу, рассказать о самом сокровенном. Он совсем не привык к тому, что можно и нужно думать не только о жизнях других людей, о тех жителях Готэма, кого он оберегал долгие годы. И совсем не привык беречь себя. Слишком долго он жил лишь благополучием Готэма. Слишком долго плевал на своё здоровье. И вот настал час расплаты. И теперь, сидя в припаркованном возле клиники такси, сжимая мокрые от пота ладони в кулаки и разглядывая крыши домов внизу, Брюс, казалось, превратился в застывшее каменное изваяние, комок напряжения и беспокойства. Физическая боль, усталость и страх перед неизвестностью заставляли его беречь силы, экономить бесценный ресурс, который ещё позволял сохранять остатки самообладания и достоинства, не выглядеть жалким и больным, не выглядеть слабым. — Нас встретят, — тихо сказала Селина, погладила сжатую в кулак руку Брюса. — Всё хорошо? — ещё тише, почти шёпотом добавила она. — Да. — С шумом вдохнув и выдохнув, Брюс встрепенулся и повернулся к ней. — Просто всё это для меня немного странно. Я отвык от путешествий и, кажется, от цивилизации тоже, — усмехнулся он. Стеклянные двери разъехались в стороны, и на пороге показался мужчина лет шестидесяти на вид, в белом халате поверх классического костюма и очках с толстыми стёклами. Его длинные седеющие волосы подхватил внезапный порыв ветра, и профессор Вернер — Брюс узнал его по фото, которое видел на сайте клиники — пятернёй зачесал их назад. Рядом с ним шёл высокий и крепкий молодой мужчина с коротко стриженными тёмными волосами, в форменных белых брюках и футболке с серебристым бейджиком на груди. Перед собой он катил пустое инвалидное кресло. В этот момент Брюс понял, что вряд ли ему в ближайшее время предоставится шанс не выглядеть слабым и жалким. Он знал, что не сумеет избежать сочувствующих взглядов, множества неприятных и даже унизительных процедур, подробных расспросов от врачей и остального персонала клиники, но необходимость принимать помощь чужих людей, тем более таких молодых и крепких, как этот мужчина, кативший кресло к такси, оказалась тем, к чему он совсем не был готов. Брюс дёрнул ручку, открыл дверцу и, стиснув зубы, выбрался из машины, стараясь двигаться уверенно и непринуждённо. Получилось, очевидно, неплохо, потому что никто не бросился ему на помощь, доктор даже не ускорил шаг. Брюс выпрямил спину, шумно выдохнул и, захлопнув дверцу, оглянулся на стук каблуков сзади — Селина следом за ним тоже выскочила из такси и, обойдя машину со стороны багажника, подошла к Брюсу и взяла его под руку. — Вы такой нетерпеливый, мистер Уэйн, — тихо произнесла она, покачав головой и сдвинув брови, а затем бросила беглый взгляд на приближавшегося к ним профессора Вернера, снова посмотрела на Брюса и с силой сжала его предплечье. — Иди к нему, — догадавшись, о чём она думает сейчас, кивнул в сторону профессора Брюс. — А я подожду транспорт, — добавил он, усмехнувшись. Селина ещё раз быстро взглянула на Вернера, потом на Брюса и, нервно улыбнувшись, кивнула в ответ и упорхнула навстречу профессору. Брюс прислонился к машине, для верности уперевшись ладонями в кузов, и с волнением принялся наблюдать за тем, как она в несколько шагов, казалось, почти не касаясь земли, легко и стремительно подбежала к Вернеру, а тот словно поймал её на лету, чуть покачнулся и заключил в объятия. Они замерли — молодая женщина и седовласый мужчина, годившийся ей в отцы — посреди подъездной дороги перед клиникой. Профессор крепко прижимал Селину к себе, а она уткнулась ему в плечо. Это было похоже на волшебство. Двое близких людей встретились после стольких лет разлуки, и Брюс был свидетелем этой встречи, радостной, волнительной и такой долгожданной; Селина, казалось, совсем потеряла покой, как только самолет приземлился к аэропорту Кёльна, и, хоть и пыталась делать вид, что совершенно не нервничает и не подгоняет время, — она даже уговаривала Брюса отложить поездку в клинику и отдохнуть в отеле, ведь их день длился уже почти сутки, — он будто кожей чувствовал, как она ждёт этой минуты. И вот этот миг настал. Наблюдая со стороны за Селиной и Вернером, Брюс уже заранее проникся уважением и симпатией к этому человеку, так бережно, но в то же время крепко обнимавшему его жену. Прошло несколько минут, к зданию подъехал чёрный Mercedes. Водитель посигналил стоявшим на его пути людям, Вернер и Селина вздрогнули, разомкнули объятия и, тепло улыбнувшись друг другу, двинулись к Брюсу. Селина взяла профессора под руку и беззаботно рассмеялась, когда её распущенные волосы подхватил очередной порыв ветра. Молодой мужчина, который всё это время терпеливо ждал профессора, стоя чуть в стороне, снова покатил кресло, следуя за Вернером и Селиной. «Ну вот и всё, отступать некуда», — вздохнув, подумал Брюс. Он оттолкнулся от кузова такси и сделал шаг навстречу испытаниям, ждавшим его впереди.***
Отключиться и не думать о том, как он выглядит со стороны в этом дурацком кресле, Брюс не сумел. Пока Алекс — так звали этого высокого молодого мужчину, оказавшегося медбратом — катил кресло через оживлённый холл со сверкающими полами из белоснежного мрамора и огромными окнами в пол, Брюсу казалось, что все смотрят на него. Но он понял, что ошибся, стоило ему только поднять наконец голову от сцепленных на коленях рук и робко посмотреть по сторонам. Мало кого интересовал мужчина в инвалидном кресле — ещё один пациент клиники. Люди были заняты своими делами: общались с администраторами на стойке ресепшн, сидели на велюровых диванчиках небесно-синего цвета, расставленных вдоль окон, спешили куда-то с папками и бумагами в руках. Почти никто не обращал внимания на Брюса, чему он был несказанно рад — ловить на себе полные сочувствия взгляды незнакомцев было бы унизительно, — как, впрочем, был рад избавиться от заинтересованных взглядов и соблазнительных улыбок сотрудницы авиакомпании на стойке регистрации в аэропорту и нарочитой внимательности бортпроводницы, преследовавшей его в течение всего полёта. Брюсу казалось, что с тех пор, как он забросил светскую жизнь и перестал появляться на различных мероприятиях в Готэме, прошло лет сто. За это время он успел отвыкнуть от ничего не значащего флирта и отношений на одну ночь с женщинами, которые жаждали ухватить хоть капельку внимания сказочно богатого и чертовски привлекательного Брюса Уэйна, искупаться в лучах его сомнительной славы, хоть на мгновение мелькнуть в светской хронике, оказаться на первых полосах утренних газет и, если повезёт, увлечь его настолько, чтобы получить максимум выгоды для себя при неизбежно последующем расставании после весьма скоротечного романа. Осознавать, что он всё ещё притягивает взгляды молодых и красивых женщин, для Брюса было странно и одновременно приятно льстило самолюбию. Но от ненужного внимания хотелось избавиться, как можно скорее разорвать любые контакты, скрыться в тишине и покое своего маленького мирка, уменьшенного до размеров спальни в его убежище на берегу океана. Брюс оглядывался по сторонам и думал о том, как чужда ему вся эта суета, именовавшаяся жизнью, как поразительно непривычно выглядит мир вокруг. Холл клиники напоминал муравейник, люди сновали туда-сюда и, пересекаясь с Селиной, улыбались ей, кто-то даже кивнул, приветствуя словно светившуюся изнутри молодую женщину, которая легко и стремительно плыла по залитому светом хрустальных люстр холлу под руку с профессором Вернером — она будто приковывала к себе взгляды. В какой-то момент Брюс, посмотрев на очередного мужчину, двигавшегося им навстречу, почувствовал, как вскипает внутри злость, — этот человек проводил Селину восхищённым взглядом, и Брюс мысленно пожелал ему свернуть шею, растянувшись на скользком полу. А она вдруг остановилась, улыбнувшись Вернеру, оставила его, подождала шедшего чуть позади Алекса, взяла Брюса за руку, словно почувствовала его настроение. Он сжал в своей ладони её подрагивающие пальцы. — Слишком много людей вокруг, — тихо произнесла она, повернув голову к Брюсу, и улыбнулась. — Скоро это закончится, обещаю. Ты в порядке? Алекс чуть замедлил шаг, чтобы Селина могла продолжать держать Брюса за руку. Они почти пересекли холл и направлялись в сторону лифтов. — Борюсь с желанием сбежать отсюда, а ещё заставить всех этих мужчин перестать пялиться на тебя, — усмехнулся он. — Ревнуете, мистер Уэйн? — игривым тоном спросила Селина. — Несомненно, миссис Уэйн, — кивнул Брюс и улыбнулся, крепче сжав её теплую и мягкую ладонь.***
— Ни медицинской карты, ни выписок, словом, вообще ничего. — Профессор Вернер, даже не пытаясь скрыть удивления, сверлил Брюса внимательным взглядом серых глаз из-под очков с толстыми стёклами. Он подался вперёд и, сложив руки на поверхности своего рабочего стола из светлого дерева, сделал паузу, предлагая собеседнику вступить в разговор. — Верно, профессор, — кивнув, спокойно ответил Брюс. — Я никогда не любил посещать врачей. Вернер продолжал пристально смотреть на него, храня молчание, и Брюс почувствовал себя как на допросе, будто профессор заранее осуждает его, не зная ничего о причинах, которые заставили Брюса вести ту жизнь, которую он вёл столько лет, но тут вдруг Вернер выдохнул, расслабился, взгляд его потеплел, и, откинувшись на спинку своего кожаного кресла, он уже более непринуждённо и бодро произнёс: — Значит, герр Уэйн, будем работать с тем, что есть. Я назначу вам все возможные обследования и анализы, мне нужно собрать как можно больше данных о состоянии вашего здоровья. Думаю, будет лучше, если вы останетесь в клинике на несколько дней. Идёт? — изогнув брови, спросил он. — Кажется, выбора у меня нет, — вздохнул Брюс, изобразив подобие улыбки. Обведя взглядом кабинет профессора, он наконец заметил, что помещение выдержано в светлых, тёплых тонах. Вернер, видимо, много времени проводил в этом кабинете — на подоконниках стояли ухоженные цветы в горшках, позади стола, в углу комнаты, так, чтобы не видно было входящим в кабинет, притаился довольно внушительных размеров диван с несколькими подушками и аккуратно сложенным пледом. На стенах красовались многочисленные сертификаты и фотографии в рамках. Перспектива остаться в больничных стенах даже на пару дней пугала. Брюс вцепился в холодные, чуть шероховатые металлические подлокотники кресла для посетителей, стоявшего напротив стола Вернера, — профессор любезно согласился с просьбой Брюса оставить коляску чуть поодаль — и молча переваривал предложение, с которым уже согласился, но ещё не успел до конца смириться. — Дядя, могу я остаться с ним? — Селина накрыла его ладонь своей, слегка сжала, словно ощутив его невысказанные тревоги, и Брюс машинально, не задумываясь ни на секунду, перевернул руку тыльной стороной ладони вверх, переплёл свои пальцы с пальцами Селины, почувствовав исходившее от неё тепло. — Конечно, Mein Schatz, — просиял профессор. — Ты можешь везде сопровождать своего мужа, я не возражаю. — А ночью? Я могу остаться с ним на ночь? — с надеждой в голосе спросила она, крепче сжав руку Брюса. — Но это… Mein Schatz, это же всего лишь одна ночь, ну, может быть, две, — растерявшись, произнёс Вернер, разводя руками. — Мы не расставались надолго в тех пор, как… — не договорила Селина. Брюс почувствовал, как подрагивают её пальцы, как тон её голоса, внезапно потеряв уверенность и решительность, становится тихим и робким. Он и сам, на секунду представив, что придётся несколько ночей провести в одиночестве, к тому же в незнакомом месте, ощутил, как быстро забилось сердце, а к горлу подступила тошнота. Но другого выхода не было, он старательно убеждал себя в этом который день подряд, постепенно свыкаясь с этой мыслью. — Если это не против правил, профессор, я хотел бы, чтобы Селина была со мной, нам обоим так будет спокойнее, — произнёс Брюс, стараясь вложить в свой тон максимум учтивости, но не демонстрировать излишней заносчивости, присущей тому мистеру Уэйну, эксцентричному миллиардеру, который всегда делал всё, что хотел, не считаясь с мнением окружающих, и которого Брюс ненавидел и изо всех сил старался вытравить из своей памяти. И всё-таки робкая надежда на то, что Селина будет рядом, а он сможет ощущать её присутствие даже во сне, затеплилась в душе, когда доктор, кивнув, потянулся к стационарному телефону и, набрав номер, заговорил с кем-то из персонала. Замерев, Брюс ловил каждое слово Вернера, на ходу пытаясь понять общий смысл, и, когда услышал фразу «с сопровождающим», опустил плечи, выдохнул, словно обмяк в кресле и, не скрывая улыбки, повернул голову к Селине, которая ответила ему с такой же искренностью и надеждой во взгляде. Им не придётся расставаться ни на день, ни на миг. Этот месяц, что они провели вдвоём, на свободе, словно единственные выжившие на всей Земле после глобальной катастрофы, наконец заставил Брюса по-новому посмотреть на свою жизнь, поверить в то, что впереди его ещё ждёт счастье и радость, стоит только протянуть руку — и вот оно, то, чего он так долго желал. Селина сейчас сидела рядом с Брюсом, держала его за руку, её мягкая улыбка и сияющий взгляд завораживали, и он был готов утонуть в её бездонных глазах, раствориться в ощущении бесконечного счастья, которое вдруг переполнило его, несмотря на все переживания этого долгого дня, несмотря на усталость и боль. Всё будет хорошо, если она рядом. Брюсу на мгновение показалось, что всё вокруг перестало существовать, что они снова остались лишь вдвоём в целой Вселенной, но лёгкое покашливание профессора Вернера вывело Брюса и Селину из оцепенения и заставило снова обратить на него внимание. — Герр Уэйн, одноместная палата с дополнительной кроватью в вашем распоряжении, — бодро отчеканил Вернер, глядя Брюсу в глаза. — Спасибо, профессор, — кивнул тот. — Не нужно этих формальностей, называйте меня Брюс. — Хорошо, — с улыбкой согласился Вернер. — Но помните, мои дорогие молодожёны, — он перевёл взгляд с Брюса на Селину, — здесь не отель, а клиника. Думаю, я понятно выразился, милая. — Ну что вы, дорогой дядя, — томно протянула Селина, и Брюс вздрогнул, так, что непроизвольно сжал её руку, впившись ногтями в кожу, а она, будто бы не заметив этого, продолжила: — Мы будем паиньками, не волнуйтесь. Снова эти интонации, он узнал их сразу же, и теперь с колотящимся в груди сердцем медленно повернул голову в её сторону, чтобы заглянуть в её чужие, холодные глаза, убедиться в том, что Кошка снова вернулась, но вместо этого встретился взглядом с испуганной Селиной, которая силилась сохранять невозмутимый вид. — Всё хорошо? — тихо спросил её Брюс. — Да, всё в порядке, — затрясла головой она. — Мне нужно кое-что уладить насчёт обследований, — поднявшись из-за стола, снова привлёк к себе внимание профессор. — Я скоро вернусь. — И с этими словами он бодрым шагом вышел из кабинета. Брюс проводил его взглядом и снова повернулся к Селине. — Ты помнишь, как здесь оказалась? — внимательно всматриваясь в её лицо, спросил он. — Да, — опять закивала Селина. — Всё нормально. — Ты меня напугала, — выдохнул Брюс. — Я и сама испугалась. Не знаю, как так вышло. Просто нечаянно вырвалось, — растерянно прошептала она, глядя на Брюса широко раскрытыми глазами. — Ты хорошо себя чувствуешь? Голова не болит? — Нет-нет, это не то, что ты думаешь, — убеждала его Селина. — Не волнуйся. Я бы почувствовала. Брюс хотел ещё что-то спросить, но в этот момент в кабинет вошёл профессор Вернер, и разговор пришлось прервать. — Брюс, вами займутся наши лучшие врачи, — с неизменной приветливостью отчеканил он. — Начнём сейчас же, чтобы как можно скорее получить все результаты.***
Следующие несколько часов, казалось, длились целую вечность. Как Брюс и думал, остатки его гордости рассыпались вдребезги в тот момент, когда он, одетый в больничную рубашку бледно-голубого цвета, чуть было не рухнул на пол, пытаясь пересесть в кресло, которое любезно подкатил Алекс, неотступно следовавший за ним по всей клинике, и только вовремя подоспевшая Селина и этот самый Алекс, ухватив Брюса почти одновременно, спасли его от позора и усадили в кресло. — Всё нормально, нормально, — выставив руки в защитном жесте, громко и твёрдо выпалил Брюс, пытаясь успокоить обступивших его со всех сторон медсестёр и врачей. — Просто голова закружилась, — добавил он уже спокойнее. — Ты устал. — Селина присела, ухватилась за подлокотник кресла, взглянула на Брюса. — Давай закончим на сегодня? Я попрошу дядю Эрвина продолжить завтра. — У меня просто закружилась голова, я пролежал в этой штуке полтора часа, к тому же там ужасный гул внутри. Всё нормально, — попытался оправдаться Брюс, хотя на самом деле почти засыпал от усталости, и даже боль ощущалась как нечто эфемерное, далёкое, фоном мелькающее где-то на задворках сознания — необходимость неподвижно лежать в томографе, концентрируясь на том, чтобы не заснуть и таким образом не испортить результаты обследования, выжала из него последние силы. — Ты устал, — уже настойчивее повторила Селина, сдвинув брови. — Я, кстати, тоже, — улыбнулась она. — Ладно, — выдохнул Брюс. — Ты права, на сегодня хватит. Я снова в своём упорстве не замечаю ничего вокруг. — Он улыбнулся ей в ответ, протянул руку, провёл кончиками пальцев по щеке Селины, а она, как и всегда, на мгновение прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, наслаждаясь его прикосновениями. — Я понимаю, ты хочешь покончить с этим как можно скорее, — с мольбой во взгляде проговорила Селина, — но, пожалуйста, наберись терпения. И доверься дяде Эрвину, он лучший из всех врачей, кого я знаю. Он сделает всё, что в его силах, чтобы ты был здоров. — Знаю, — кивнул Брюс. — Я ему верю, потому что доверяю тебе, а ты самый лучший врач из всех, кого знаю я, — сделав ударение на последнем слове, продолжил он. — И к тому же самый привлекательный, — заговорщически подмигнув ей, шёпотом добавил Брюс. — Ох, Брюс, — прыснула Селина. — Только не говори мне, что дядя Эрвин был прав, и ты собираешься… — прошипела она. — Боже, какой стыд, боюсь даже представить себе что-то подобное. — Селина покраснела и закрыла лицо руками. — Не волнуйся, сегодня позор нам точно не грозит, я и правда едва держусь, чтобы не уснуть прямо сейчас, — покачав головой, со вздохом ответил он. — Ну хорошо, — отняв руки от лица, с серьёзным видом пробормотала Селина. — В тебе столько силы духа, я не перестаю удивляться этому, — взяв её за руку, тихо произнёс Брюс, поддавшись неожиданному порыву. Сердце его переполнилось нежностью к этой невероятной женщине, которую он с гордостью назвал своей женой. — Мы не спали больше суток, разве что в самолёте немного, а ты не только держишься так, словно совсем не устала, так ещё и меня поддерживаешь. — Я обещала быть рядом, и ты мне поверил. Я знаю, как непросто тебе было решиться на всё это. Так что я не оставлю тебя ни на минуту, — сжав его ладонь в ответ, улыбнулась Селина. — Но спать действительно хочется, — рассмеялась она. — Тогда всё остальное завтра, — наконец согласился Брюс. — Выспимся и удивим персонал клиники, а заодно и профессора, — усмехнулся он. Нарушить предостережения Вернера им этим вечером действительно не удалось — Брюс уснул, едва его голова коснулась подушки, и Селина, проигнорировав приготовленную специально для неё кушетку возле окна, устроилась на краешке кровати Брюса и, обвив его за шею, тут же провалилась в сон.***
2 марта
— Герр Уэйн, Брюс, — тут же поспешил поправить себя профессор Вернер, — давайте поговорим начистоту. — Он сложил руки перед собой, на столе, и внимательно посмотрел на сидевшего напротив него Брюса, а затем перевёл взгляд на Селину. За те два дня, что Брюс провёл в клинике, он прошёл все стадии унижения, пока врачи проводили исследования, которые назначил Вернер. К концу второго дня Брюс уже был готов сбежать из клиники через окно, наплевав на всё, и только спокойная поддержка Селины, которая не отходила от него ни на шаг, заставляла его продолжать терпеть все неприятные процедуры и исследования, которые никак не заканчивались. Брюс не привык к тому, что к нему прикасаются чужие люди. Он не привык прислушиваться к ощущениям своего тела и описывать их. И совсем не привык к повышенному вниманию со стороны множества людей в белых халатах, которые подробно расспрашивали его обо всём, что он чувствует или не чувствует, и не удовлетворялись краткими и дежурными ответами, какими всегда можно было отмахнуться от Альфреда. Старый добрый Альфред. Брюс не мог вспоминать о нём, не ощущая где-то в глубине души уколов сожаления и вины за то, что так и не осмелился взять в руки телефон и позвонить человеку, который вырастил его как своего собственного сына и который как никто волновался за его жизнь и здоровье. Альфред всегда был рядом, сколько Брюс себя помнил: когда погибли родители, когда умерла Рейчел, и он чувствовал себя разбитым, потерянным и одиноким, когда весь мир ополчился против него — против Бэтмена — после смерти Харви Дента. Когда, казалось, совсем не осталось надежды, Альфред Пенниуорт незримым стражем следовал за Брюсом, оберегал его от тревог и волнений, пытался излечить его искалеченное тело и разбитое сердце и делал всё, что было в его в силах, чтобы Брюс наконец-то начал жить. И вот это время настало. Спустя долгие годы беспросветного мрака Брюс Уэйн ступил на путь возрождения, тернистый, полный боли и тревоги за будущее, но в то же время и надежды, и Альфред, хоть и не стал тому свидетелем, был бесконечно счастлив от одного только знания, что с его мистером Брюсом всё в порядке, что тени прошлого наконец отступили. Набрать номер и услышать знакомый голос было так просто и так сложно одновременно. Брюс столько раз думал о том, чтобы позвонить Альфреду, но так до сих пор и не набрался смелости. Сейчас, когда профессор Вернер без преувеличения решал его судьбу, Брюс твёрдо вознамерился сам, без привлечения в качестве посредника Селины, как это было в последнее время, поговорить с Альфредом. Перед тем, как лечь на операционный стол — а Брюс не сомневался, что дело кончится операцией, и даже не одной, — он непременно позвонит и скажет всё, что должен был сказать ещё месяц назад. — Что ж, Брюс, не знаю, чем именно вы занимались столько лет, но ваше тело вполне недвусмысленно сигнализирует о том, что пора бы вам остановиться. — Спокойный, размеренный голос Вернера привлёк внимание Брюса, заставив вынырнуть из раздумий. — Вы правы, профессор, пожалуй, я больше для этого не гожусь, — кивнул он, на секунду представив себя в костюме и мысленно усмехнувшись. — Ради праздного любопытства, может, расскажете мне, откуда у вас все эти травмы? Колено, плечевые и локтевые суставы, рубцовая ткань в почках, — перечислял Вернер, продолжая сверлить Брюса внимательным взглядом, — сохранившиеся повреждения головного мозга, многочисленные рубцы по всему вашему телу, травма позвоночника. Если не желаете отвечать, я не настаиваю. — Профессор откинулся на спинку кресла и поднял руки в примирительном жесте. — Дядя, я же говорила, что, — начала было Селина, но Брюс прервал её, накрыв её ладонь своей. Она повернулась к нему, слова повисли в воздухе. Брюс взглянул на Селину, едва заметно качнув головой и сдвинув брови. — Ты ведь не хотел, чтобы, — продолжила она, теперь уже обращаясь к Брюсу. — Всё нормально, — заверил её он, а затем повернулся к Вернеру и, словно подбирая слова, так, чтобы не сказать лишнего, заговорил медленно и размеренно: — Главным образом из-за физического воздействия со стороны других людей. — Скажем, драк или столкновений с использованием холодного и огнестрельного оружия? — поднял брови Вернер. — Верно, — кивком подтвердил Брюс. — Бывали случаи падений с высоты. — Продолжайте. — Случались и столкновения с неподвижными конструкциями. — Например, бетонными стенами, — продолжил за него профессор. — Вы, безусловно, правы, — усмехнулся Брюс. — Думаю, это всё, что я могу сказать по этому поводу, профессор. — Хорошо, герр Уэйн, вы должны знать, что всё, что вы говорите в этой комнате, останется между нами, — бодро отчеканил Вернер. — Вы можете на это рассчитывать. — Спасибо, я не сомневаюсь в этом, — вложив в свой голос максимум искренности и признательности, ответил Брюс. — Тогда обсудим стратегию лечения, — не отступая от делового тона, произнёс профессор, раскрывая успевшую всего за два дня наполниться множеством листов с результатами исследований и анализов папку. — Признаться честно, мы с коллегами долго не могли прийти к единому мнению, как лучше поступить в вашем случае. В этот момент Брюс ощутил, как внутри что-то сжалось. Его бросило в жар, сердце предательски заныло, но он усилием воли заставил себя вдохнуть поглубже и успокоиться. Селина провела ладонью вверх по его предплечью, нежно сжала плечо, едва слышно прошептала: «Всё будет хорошо, я рядом», и Брюс, сглотнув ком в горле, поймал руку Селины, крепко сжал её и ответил Вернеру: — Я готов ко всему, профессор.***
7 марта
Брюс хотел бы ходить из угла в угол палаты, чтобы скоротать минуты ожидания, но и эта простая возможность была ему недоступна — в колено при малейшем намёке на движение будто вкручивали шурупы, такой сильной была боль. Спина тоже не давала покоя ни днём, ни ночью. Брюс всю эту неделю жил от инъекции к инъекции, забываясь беспокойным сном лишь на несколько часов, пока действовали обезболивающие. Селина всё время была рядом, и за прошедшую неделю он, казалось, узнал о ней больше, чем за всё то время, что они провели вместе в осаждённом Готэме и в убежище Брюса в Новой Англии. Они говорили и говорили, Селина словно задалась целью отвлекать его от боли и однообразия больничных стен — Вернер настоял на том, чтобы Брюс до самого дня операции не покидал клинику, — делилась воспоминаниями, впуская его в свою жизнь, ещё глубже прорастая в его сердце, и Брюс отвечал ей тем же. Он много рассказывал о родителях, об Альфреде и обо всех тех путешествиях, которые привели его на порог затерянного высоко в горах храма загадочной Лиги Теней. Теперь Брюс не боялся говорить о постигших его разочарованиях и потерях, и Селина в такие моменты плотнее прижималась к нему, обнимая всем телом, словно хотела заслонить от всех невзгод, и тихо шептала на ухо: «Теперь всё в прошлом, ты больше никогда не будешь одинок». Её трепетное дыхание обжигало кожу, жаркий шёпот согревал душу, и он тонул в этих бездонных глазах, безоговорочно верил ей и наслаждался всеобъемлющей близостью, которую дарила ему Селина. Дни подготовки к операции тянулись бесконечно и одновременно проносились как одно мгновение. Это было странное чувство, и Брюс не вполне мог объяснить его даже самому себе. Он по многу раз прокручивал в голове то, что сказал ему Вернер, обсуждал это с Селиной, которая готова была в любой момент вернуться к волнующей Брюса теме — операция на позвоночнике была серьёзным риском, но другого решения профессор и его коллеги не видели. Титановый имплант, пластины и шурупы — всё это пугало Брюса, казалось чем-то ужасным, грозило ограничением подвижности, но слова Вернера о том, что без операции дело может кончиться полной неподвижностью, отрезвляли, а шутливые высказывания Селины, что теперь он точно не сможет сказать, что не железный, немного успокаивали и заставляли против воли улыбаться. За окном уже рассвело, но погружённый в серый туман Бонн у подножия холма ещё только просыпался. Брюс взглянул на настенные часы напротив больничной кровати и мысленно отсчитал оставшееся до того момента, когда за ним придёт врач, время — у него в запасе было ещё минут сорок. Он посмотрел на Селину, с беспокойством глядевшую на него. — Всё будет хорошо. — Она взяла его мокрую от пота ладонь в свою и сжала чуть сильнее, чем обычно. Брюсу показалось, что её пальцы подрагивают. — Знаю, — кивнул Брюс с улыбкой, пытаясь успокоить и её, и себя. — Операция сложная, но у них тут потрясающая команда нейрохирургов, — продолжила Селина. — Всё будет хорошо, — снова повторила она. — Я им доверяю, — спокойно ответил Брюс. — Не волнуйся за меня, пожалуйста. Всё будет хорошо, — повторил он её же слова. — Не знаю, правда, удастся ли их затея с коленом, но… — Должна. Я ведь делала тебе такую инъекцию, её хватило надолго. А сейчас нам нужно выиграть всего два месяца на восстановление после операции. Всё получится, я уверена, — убеждала его Селина. — Надеюсь, — вздохнул Брюс. — У меня есть ещё одно дело, — после паузы продолжил он: — Нужно позвонить Альфреду. — Я позвоню, не волнуйся, — начала Селина. — Нет, я сам, — твёрдо ответил Брюс. — Хорошо, — улыбнулась она, не скрывая удивления. Селина выудила свой мобильник из сумки, отдала Брюсу, поцеловала его в висок и тихо вышла из палаты, прикрыв за собой дверь.***
— Ты был прав, Альфред, — выдохнул в трубку Брюс, борясь со слезами, предательски выступившими на глазах. — Ты был прав во всём. — Я знаю, мистер Брюс, знаю, — повторял Альфред дрожащим голосом. — Вы ещё будете счастливы, вот увидите. Вы сможете. Вы уже смогли. — Смог, — подтвердил Брюс, пытаясь справиться с волнением, охватившим его от звука такого родного голоса. — Я уже счастлив. Прости меня. — За что, мистер Брюс? — с удивлением спросил Альфред. — Я так и не позвонил. Ты умирал в неведении, я знаю. А я не позвонил, — тихо произнёс Брюс. — Мисс Селина, то есть миссис Уэйн позвонила, — с теплотой, от которой у Брюса защемило сердце, ответил Альфред. — Она лучше всех. — Лучше всех, да, сэр. Берегите её. — Обязательно. Мне пора, Альфред, — после недолгого молчания проговорил Брюс. — Я желаю вам удачи, мистер Уэйн. — Она мне понадобится, — ответил Брюс. — Спасибо. Как велел анестезиолог, Брюс считал в обратном порядке от десяти до одного и был безмятежно спокоен и счастлив. Десять… Кислородная маска опустилась на лицо. Девять… По вене полилась анестезия. Восемь… Всё вокруг стало невероятно ярким. Семь… Он всё сделал правильно. Шесть… Он увидел лицо Селины, наполовину закрытое медицинской маской. Пять… Её нежные пальцы сжали его руку. Четыре… Она — лучшее, что было в его жизни. Три… Свет померк, и Брюс провалился во тьму. А в это время где-то в центре Готэма детектив Джон Блэйк готовился спрыгнуть с крыши одного из небоскрёбов, надев костюм, который для него оставил Брюс Уэйн.