7 апреля
Селина стояла перед зеркалом в ванной гостиничного номера и рассматривала своё пылающее лицо и горящие от стыда, но в то же время и чего-то другого, похожего на вызов, глаза. Стереть румянец со щёк не получалось вот уже вторые сутки. Она уже почти закончила сушить волосы, как вдруг снова вспомнила позапрошлую ночь, вернее, поздний вечер, когда дежурная медсестра, неожиданно войдя в палату, застукала их с Брюсом. Селина на мгновение прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, вспоминая его сильные руки на своей обнажённой груди и его полный любви и желания взгляд. Всё ведь начиналось вполне невинно, и Селина даже не думала о том, что просто полежать в объятиях Брюса на узкой больничной кровати ей в этот вечер не удастся.***
5 апреля
Клиника постепенно погружалась в сон, освещение в коридоре приглушили, разошлись последние посетители и стихли разговоры медсестёр на посту. Тёплый весенний вечер опустился на Бонн, пьянящими ароматами готовой вот-вот распуститься листвы и лёгким ветерком проскальзывая в открытое окно палаты. Селина осторожно пристроилась на самом краешке кровати и, по привычке закинув ногу Брюсу на бедро, приподнялась на локте и взглянула на него. — По уровню ворчливости вы превзошли сегодня самого себя, мистер Уэйн, — прошептала она, улыбнувшись. — Я просто хочу выйти отсюда, — вздохнул он. — Но, так уж и быть, миссис Уэйн, обещаю завтра вести себя прилично. — Я запомню. — Уткнувшись ему в шею и легко прикусив чуть солоноватую кожу, отчего Брюс ойкнул и шумно вдохнул носом, Селина снова взглянула на него, возвращаясь к серьёзному тону. — Мы ведь уже обсуждали это. — Да, обсуждали, и Вернер убедил меня в том, что так будет лучше, я всё знаю, — спокойно ответил Брюс. — Что не отменяет того факта, что меня утомили больничные стены и все эти, — он ладонью прочертил в воздухе круг, — процедуры и занятия, будь они неладны. — Ты устал, я знаю, — сочувствуя ему всей душой, но не смея проявлять жалость, чтобы не ранить и без того уязвлённую гордость, произнесла она как можно ровнее. — Потерпи ещё немного. Как только врачи разрешат тебе сидеть, мы уедем из клиники, обещаю. — Как вспомню, что потом опять всё заново с ногой… — бросил Брюс расстроенным тоном. — С ногой будет проще, вот увидишь, — ответила Селина. — Не успеешь опомниться, как будешь бегать четыре по сто… в одиночку, никаких помощников и союзников, всё как ты любишь, — рассмеялась она. — Да уж, — выдохнул Брюс. — Видел я тех дедков-легкоатлетов в отделении у Вернера. Все как на подбор чемпионы по медленной ходьбе на костылях. — Эй, — Селина села на постели, чуть было не съехав на пол, но вовремя успела поймать баланс, для надёжности уцепившись за край кровати, — ты почти в два раза моложе самого молодого пациента дяди Эрвина. Откуда такая хандра, м? Вы меня расстраиваете, мистер Уэйн, — прищурившись, продолжала она отчитывать его шутливым тоном, одновременно холодея изнутри. Ей нужно было срочно вернуть того Брюса, которого она видела весь последний месяц: упёртого, настроенного на результат, не знающего пощады ни к себе, ни к окружающим, уверенно идущего вперёд. Только вот придумать, как отвлечь его от этих печальных мыслей, она почему-то не могла, как ни старалась — в голове вдруг всё смешалось. Но Брюс неожиданно сам помог Селине. — Я люблю, когда ты такая, — еле слышно выдохнул он, неотрывно глядя ей в глаза и одновременно скользнув ладонью по бедру Селины вверх, под ткань шёлковой ночной сорочки. — Я люблю тебя любую. Она замерла, сердце забилось чаще, когда его пальцы уверенно нырнули в ложбинку между бёдрами и нащупали резинку трусов. Селина привстала на коленях, подавшись навстречу его руке и открывая доступ к своему телу, которое уже предательски дрожало и сжималось в предвкушении. — Ближе, — прошептал Брюс, вытянув руку до предела и так и не сумев пробраться ниже лишённого волос лобка Селины. — Не хочу ёрзать на кровати как червяк, — будто бы чуть недовольным тоном проворчал Брюс, и она мягко улыбнулась, отмечая про себя, как всё-таки тяжело даются ему все эти запреты врачей и ограничения, придвинулась чуть ближе, уперевшись коленями Брюсу в рёбра. — Здесь не так уж и много места, мистер Уэйн, — ответила Селина с лукавой улыбкой и вдруг охнула, закусила губу и запрокинула голову, когда пальцы Брюса наконец достигли цели. Она с силой вцепилась в его предплечье обеими руками и испустила едва слышный стон, где-то на задворках сознания всё ещё храня мысли о том, что их могут услышать. — Уверен, что мы оба справимся с дефицитом площади поверхности, миссис Уэйн, — тихо произнёс Брюс, продолжая исследовать её влажное от его ласк нутро, жаждущее большего. Второй рукой он нежно провёл по ключице к плечу, стянул тонкую лямку ночной сорочки, осторожно, но уверенно сжал её грудь, затем уже затвердевший сосок, снова заставив Селину застонать и почувствовать, как внизу живота что-то сжимается, и бесконечное тепло разливается внутри. Сердце её билось быстро, частое и шумное дыхание выдавало не поддающееся контролю желание. Селина почти растворилась в тех ощущениях, которые дарили ей прикосновения Брюса, прикрыла глаза и, забыв обо всём, с мечтательной улыбкой на губах наслаждалась всё нарастающим возбуждением, грозившим перерасти в ураган, сметающий всё на своём пути. Их первая за долгое время ночь в отеле Брансуика Селине почти не запомнилась — они оба едва держались на ногах из-за усталости и нервного напряжения, и секс на грани сна и бодрствования, кажется, закончился, едва начавшись. А сейчас Брюс всё требовательнее ласкал Селину, которая, в какой-то момент словно очнувшись от сладостного забытья, перекинула одну ногу через его живот, так, что Брюс оказался полностью под ней, и, нагнувшись и уперевшись ладонями в матрас, запечатлела на его губах лёгкий поцелуй, а затем, двигаясь ниже, от горла к груди и торсу, едва заметными касаниями пересчитала все его шрамы, а её ловкие пальцы тем временем уже справились с резинкой больничных штанов и блуждали где-то под нижним бельём, заставляя Брюса вздрагивать и с шумом втягивать воздух и крепко держать её за плечи. На мгновение подняв взгляд и откинув с лица распущенные волосы, Селина обнаружила, что Брюс лежит, закрыв глаза и запрокинув голову. Его грудь часто вздымалась, он с усилием сглатывал, словно пытался избавиться от кома в горле. Селина улыбнулась, подумав о том, как бесстыдно заниматься сексом в больничной палате, и как отчего-то сейчас этот вызов ещё сильнее пробуждает в ней желание. Вдохнув поглубже, она поднялась, устроившись у Брюса между бёдрами, стараясь держаться на весу, чтобы не причинять ему боли, снова откинула назад копну распущенных волос и, когда Брюс открыл глаза и посмотрел на неё, резким движением стянула с него пижамные штаны вместе с трусами. Бороться с нарастающим напряжением становилось всё труднее — Селина горела и трепетала, внизу живота всё пылало, а между ног, казалось, стало настолько влажно, что ещё немного, и она запачкает постельное бельё и одежду. Брюс, с силой сжав её бёдра, то ли застонал, то ли выдохнул и, стиснув зубы, прорычал: — Как бы я хотел сейчас вдавить тебя в этот матрас. Сердце Селины переполнилось сочувствием — она ощущала власть, волнами исходившую от него, кожей чувствовала напряжение его искалеченного, но не потерявшего свою силу тело. И сейчас Брюс не мог управлять этой силой из-за металлических конструкций в позвоночнике — врачи не разрешали ему даже сидеть, не то что совершать какие-либо резкие движения, но Селина видела почти наяву, как он резко переворачивает её и сам оказывается сверху — придавливает своим весом, обволакивает со всех сторон, защищая от всего мира — она знала, что он хотел бы этого и сожалеет о том, что тело не даёт ему такой возможности. Но вместо того, чтобы утешать Брюса, Селина лукаво улыбнулась ему, а он продолжал хватать ртом воздух от того, как она настойчиво и с нажимом несколько раз провела ладонью по его напряжённому животу вниз, к паху, а затем, вновь склонившись над Брюсом, поймала губами его возбуждённый член, лизнула его языком, втянула в себя и, на мгновение выпустив изо рта, втянула снова. — Ох, чёрт, Селина, — простонал Брюс, сжав простынь и выгнувшись. — Не бойся, не откушу, — ответила она, нам мгновение оторвавшись от своего занятия. Терпеть больше не было сил. Селина снова поднялась, стянула ночную сорочку через голову и запустила её куда-то в угол комнаты, и, избавившись от трусов, осторожно опустилась на возбуждённый член Брюса. Он охнул и с силой сжал её бёдра. Она медленно и аккуратно двигалась вверх-вниз, крепко держась за его запястья, закрыв глаза и полностью отдавшись процессу. Внутри продолжало разливаться невероятное тепло, через тело словно проходили электрические разряды, а в голове не оставалось никаких мыслей, кроме тех, что заставляли Селину сдерживаться, чтобы не сделать Брюсу больно. Тихие стоны срывались с его губ, он пытался двигаться с ней в такт, но каждый раз она сильнее сжимала его запястья и повторяла: «Тише-тише, Брюс, тебе нельзя, позволь мне». — Чтоб тебя, — рычал Брюс, — это невозможно. — Знаю, — успокаивающе шептала она, прерываясь на тихие стоны, — будь осторожен, пожалуйста. — Клянусь богом, я с тобой ещё поквитаюсь, — стонал он в ответ. — Конечно поквитаешься, милый, — отвечала она так, как говорила с ним Кошка, но то была не она. Это всё ещё была его Селина. Напряжение возросло до предела. Селине казалось, что ещё немного, и она просто взорвётся от распирающего её вожделения. Что, если она не сможет прямо сейчас достичь оргазма, её разорвёт на части. Ускорив темп, она продолжала сжимать руки Брюса, тихие стоны срывались с губ и тонули в тишине погружённой в полумрак больничной палаты. И вдруг, почти дойдя до предела, Селина услышала, как открывается дверь, и женский голос участливо спрашивает: — Герр Уэйн, я проходила мимо и услышала какие-то звуки. Вам плохо? Ооо! — Участие сменилось удивлением, и Бренда — дежурная медсестра, грузная женщина средних лет — застыла в дверном проёме, открыв рот. Селина сгорала со стыда, сидя верхом на своём муже, обнажённая, разгорячённая и растрёпанная. Она замерла на месте, как и Брюс, повернув голову к источнику звука. — Я поняла, всё хорошо, — в одно слово выпалила Бренда и пулей вылетела из палаты, громко захлопнув за собой дверь. — Чёрт, — с досадой бросил Брюс, нарушив тишину, длившуюся, казалось, целую вечность. — Боже, какой стыд, — потрясённо прошептала Селина в ответ. Она всё ещё не двигалась и продолжала сжимать запястья Брюса, а он всё так же удерживал её за бёдра, словно без этой его поддержки она тут же свалилась бы на пол. — Бедная Бренда, — вздохнул Брюс. — Надо будет перед ней извиниться. От того, с какой силой Селина сжимала его запястья, костяшки её пальцев побелели, ладони вспотели, всё тело пребывало в напряжении, словно натянутая струна. Селина вдруг поймала себя на мысли, что делает Брюсу больно, встрепенулась, разжала пальцы, взглянула на него. — Прости, что ты сказал? Я задумалась, — нахмурила брови она. — Чёрт, какой позор. — Селина на мгновение закрыла лицо руками, затем провела ладонями по волосам, зарылась в них пальцами и, наконец, тяжело вздохнув, опустила руки. — Всё нормально, — попытался успокоить её Брюс, проведя ладонью по обнажённому бедру. — Мы поговорим с ней и извинимся, вот и всё, — спокойным тоном продолжал он. — Конечно, Бренда была шокирована нашим неподобающим поведением, — усмехнулся Брюс, — но, уверен, этот шок не оставит неизгладимого отпечатка на её психике. Ты такая красивая, Селина, твоё тело достойно кисти лучших художников, — продолжая ласкать её, говорил Брюс нежно и размеренно, и она против воли поддавалась его ласкам, нежному шёпоту, напряжение понемногу покидало её. — И тебе совершенно нечего стыдиться. — Ох, Брюс, — выдохнула Селина, борясь с готовыми пролиться от досады слезами и неприятным ощущением, сковавшим грудь. Она стремительно соскользнула с кровати, подобрала свою ночную рубашку, натянула её и так же быстро проскользнула к Брюсу под бок, обняв его всем телом и закинув ногу ему на бедро. Она уткнулась носом ему в шею и крепче прижалась к груди, спрятав пылающее лицо под рассыпавшимися волосами. — Не волнуйся, я поговорю с ней, — обняв Селину и поглаживая её по голове, тихо повторял Брюс. — И с Вернером, если понадобится. Расслабившаяся было от его ласк, нежных прикосновений и слов утешения Селина вдруг снова сжалась, внутри будто что-то оборвалось — так бывает, когда дурное предчувствие вдруг заставляет замереть, въедается под кожу, поселяется где-то в районе солнечного сплетения, не давая свободно дышать, — даже малейшая возможность того, что дядя Эрвин будет вынужден выслушать всё то, что расскажет ему кипящая праведным гневом — Селина не сомневалась, что добропорядочная и спокойная немка оскорблена до глубины души — Бренда, повергала Селину в ужас. — Зря я сказал про Вернера, — с досадой произнёс Брюс, уткнувшись носом в её пахнущие шампунем волосы, крепче прижимая к себе и не прекращая гладить по голове. — Ты теперь будешь думать об этом до самого утра. — Хотелось бы не думать, — приподнявшись на локте и встретившись с ним взглядом, тихо ответила Селина, — но, кажется, это невозможно. — Я сейчас же найду Бренду и поговорю с ней. Неотрывно глядя на Селину, Брюс погладил её по голове, затем провёл ладонью по щеке, спустился ниже, к плечу, и она снова против воли почувствовала всё нарастающий жар внизу живота и желание раствориться в его нежных прикосновениях. Селина закрыла глаза и полностью отдалась этим таким знакомым и желанным ощущениям. — Лучше завтра, — прерывающимся голосом произнесла она, не открывая глаз и продолжая наслаждаться ласками, которые дарил ей Брюс. — Думаю, — тихий стон вырвался из груди, когда он, запечатлев невесомый поцелуй на ключице, сместился к шее, — сейчас она всё ещё на нас зла. — В таком случае, сейчас я хочу получить то, что заслужил, миссис Уэйн, — понизив голос, проговорил Брюс. — Ты шутишь? — Селина от неожиданности широко распахнула глаза, застыв в недоумении, и инстинктивно отстранилась от Брюса. — Вовсе нет, миссис Уэйн, — сдвинув брови, твёрдым тоном ответил он, одновременно просунув руку под лиф ночной рубашки Селины и с силой сжав её левую грудь. — Сумасшедший, — выдохнула она, против воли расплывшись в улыбке. — Просто муж, который любит свою жену, — всё так же сохраняя серьёзное выражение лица, произнёс Брюс и вдруг охнул, когда Селина грубо сжала его уже возбуждённый член, а затем опустилась ниже и принялась ласкать его языком. — Так себе, правда, муж, — усмехнулся он, — без кольца, — шумный вдох, — и на больничной койке. — Какого кольца? — Селина оторвалась от своего занятия и уставилась на Брюса внимательным взглядом. — Я не подарил тебе кольца, когда просил стать моей женой, — покачав головой, с досадой в голосе ответил он. — Таковы традиции. Мои предки всегда поступали именно так, и я почти что наяву вижу укоризненный взгляд отца и деда. Они бы не одобрили меня. — Ох, Брюс, — прошептала Селина. Она села на постели, пододвинулась ближе к нему, хотела протянуть руку, но неожиданно промелькнувшая мысль заставила её замереть. «Да уж, так себе жених». И этот голос, она точно знала, кому он принадлежит. Усилием воли подавив липкий страх, который уже почти овладел ею, Селина нервно сглотнула, сделала вдох, улыбнулась Брюсу и спокойно произнесла, взяв его руку в свою: — Мне всё это не нужно. У меня было очень красивое кольцо. — Сделав паузу, она добавила: — Стив подарил на помолвку. Но это не уберегло его от смерти. Ты знаешь, — вздохнула она, глядя Брюсу в глаза, на что он едва заметно кивнул, сдвинув брови и изучая её внимательным взглядом. — Все эти побрякушки ничего не значат, Брюс. — Прости, — притянув её в объятия, ответил он. — Кажется, мне пора заткнуться, а то мы так и не дойдём до дела, и кто-нибудь опять войдёт. — Полностью с вами согласна, мистер Уэйн, — прикусив Брюса за сосок, рассмеялась Селина. — Но, если вы так настаиваете, я приму от вас кольцо, — добавила она игривым тоном, снова сползла вниз и принялась ласкать его член, отчего Брюс закрыл глаза и застонал. Она услышала неразборчивое и тонущее в судорожных вздохах «я куплю тебе весь мир, не только кольцо». А потом все мысли испарились, и осталось только одно бесконечное желание и чувство единения в полутьме больничной палаты, обдуваемой лёгким весенним ветерком.***
7 апреля
Селина ехала на заднем сиденье такси и снова и снова вспоминала ту ночь, без конца заливаясь краской. Ей казалось, что пожилой водитель из-под своей клетчатой кепки осуждающе поглядывает на неё в зеркало заднего вида и наверняка знает, о чём именно думает его пассажирка. Конечно, на следующее утро они поговорили с Брендой, которая, энергично жестикулируя и мотая головой, заверила их, что совершенно не держит зла на горе-супругов и «не такое я ещё видела за годы работы, герр Уэйн». У Селины отлегло от сердца, ей совсем не хотелось, чтобы добродушная Бренда изменила к ним своё отношение из-за порыва, который они с Брюсом в тот вечер не сумели сдержать. Ведь что такого в самом деле случилось? Они в конце концов молодожёны, как бы комично это слово ни звучало применительно к Брюсу и Селине, уже перешагнувшим порог зрелости. Он часто иронизировал по этому поводу, что, впрочем, совсем не задевало её, ведь заинтересованный в беседе, пестрящий шутками и стремящийся поделиться своим мнением Брюс был для Селины словно бальзам для сердца — ей было страшно вспоминать те дни, когда он неотрывно, дни напролёт смотрел в окно, сидя в том проклятом кресле, к которому, казалось, прирос намертво, и не говорил ни слова. Этот самый ужасный кошмар, повторения которого она боялась больше всего на свете, до сих пор преследовал её, и любой намёк на меланхолию в поведении Брюса заставлял Селину холодеть. Тёплый солнечный день, готовая вот-вот распуститься листва на деревьях и пьянящий запах уже полностью вступившей в свои права весны наполняли сердце Селины бесконечной радостью. Она была счастлива, прямо здесь и сейчас, умиротворение и одновременно воодушевление нарастало внутри, и, ощущая, как за спиной вырастают крылья, Селина словно выпорхнула из такси, на мгновение подставила лицо ласковому весеннему солнцу, безмятежно улыбнулась и двинулась к зданию больницы. В этот момент она точно знала, что всё будет хорошо.***
Мягкий солнечный свет заливал уютный кабинет профессора Вернера. Селина, скинув туфли, с ногами забралась на кожаный диван с кружкой ароматного кофе и с мечтательной улыбкой на губах наблюдала за дядей Эрвином, любовно ухаживавшим за своими комнатными растениями. Сама она не любила цветы — мама Селины когда-то говорила, что у неё и кактусы не выживут, настолько невнимательно она относилась к цветам в горшках, — но всегда с наслаждением наблюдала за тем, как другие колдуют над этими чахлыми отростками, которые, словно чувствуя человеческое тепло, разрастаются, крепнут и наконец зацветают, радуя своих владельцев и будто бы благодаря их за заботу. Приходить к профессору по утрам, пока Брюс занимался с физиотерапевтами, стало для Селины чем-то вроде традиции, она с нетерпением каждый день ждала этой встречи, обычно длившейся не более получаса — Вернер специально освободил в своём расписании немного времени, чтобы проводить его с Селиной, — и они оба, словно пытаясь компенсировать те годы, что провели в разлуке, говорили и говорили, вспоминали прошлое, иногда обсуждали профессиональные вопросы, которые, впрочем, Селина каждый раз пыталась обходить стороной, с тяжёлым сердцем думая о том, что больше никогда не сможет работать врачом из-за того, что Кошка прочно обосновалась в её сознании и могла в любой момент завладеть Селиной. Она старалась гнать прочь эти грустные мысли, и у неё это получалось. Селина была счастлива, она наконец обрела то, что уже и не надеялась найти. Но у всего в этой жизни есть цена, и она была готова заплатить. — Помните мамины фиалки, дядя Эрвин? — решив прервать молчание, длившееся чуть больше обычного, спросила Селина. — О, конечно, Mein Schatz, — тут же отозвался профессор, повернувшись к Селине с тёплой улыбкой на губах. — Габриэлла ухаживала за ними так, будто они были её детьми. — Да, мама очень любила эти цветы, — переведя взгляд покрытые молодыми листочками, готовыми вот-вот распуститься, деревья за окном, расплылась в рассеянной улыбке Селина. — Твоя мать была необыкновенной женщиной. Она… — Вернер словно осёкся и замолчал на полуслове. — Дядя, почему вы перестали общаться с отцом? Я смутно помню, как однажды ждала вас в гости, кажется, это было воскресенье. Мне было лет десять или двенадцать тогда. Но папа сказал, что вы не придёте. Нахмурив брови, Селина медленно обернулась и принялась изучать Вернера внимательным взглядом. Ей неожиданно вспомнилось, как горько она плакала в тот день, когда мама сказала, что дядя Эрвин уехал в Германию и вряд ли когда-нибудь вернётся. Странное предчувствие, что за той давней историей кроется какая-то тайна, тугим узлом скрутило живот. Сердце забилось чаще, дыхание стало рваным и поверхностным, в ушах загудело, и Селина, стремясь унять непонятную ей тревогу, сделала глубокий вдох и улыбнулась Вернеру. Тот, словно загнанный в угол зверь, растерянно оглянулся по сторонам, будто бы ища путь к спасению, а затем, вздохнув, пересёк кабинет и сел на диван рядом с Селиной, опустив плечи и упершись взглядом в свои начищенные до блеска ботинки. Вернер снял очки, трясущимися пальцами потёр лицо, затем снова надел очки и посмотрел на Селину, которая, уже жалея о том, что задала этот дурацкий вопрос, очевидно, причинивший профессору боль, спустила ноги на пол и, обняв Вернера, положила голову ему на плечо. — Кажется, я не должна была спрашивать об этом, — выдохнула она. — Простите. — Ничего, — обняв Селину одной рукой, ответил Вернер. — Это давняя история, Mein Schatz. Я… — он снова замолчал, затем, собравшись с духом, выпалил на одном дыхании: — Я любил твою мать. Всю жизнь любил только её одну. Селина замерла на мгновение, затем встрепенулась, отстранилась от Вернера, заглянула в его полные боли глаза. Она не могла вымолвить ни слова. Весь мир словно перевернулся с ног на голову. — Но дядя, — потрясённо прошептала Селина, собравшись с силами. — Но как? Как это возможно? — только и смогла выдавить из себя она. — Это очень просто, милая, — ответил профессор, грустно улыбнувшись. — Но не думай, — вдруг посерьёзнев, добавил он, — я никогда не пытался отбить Габриэллу у Генриха, нет, — замотал головой Вернер. — Я не преследовал её, не говорил о своих чувствах, мы были друзьями! Я любил твоего отца как брата! — Я знаю, дядя, знаю, — попыталась успокоить разгорячившегося Вернера Селина. — Но почему вы тогда уехали? Что между вами произошло? — Это вышло случайно, Mein Schatz. Я засмотрелся на твою мать, когда она что-то делала на кухне, я был у вас в гостях, — сбивчиво объяснял Вернер. — А Генрих заметил. У меня был такой глупый вид! Мы поругались с ним. О, каких только гадостей ни наговорили друг другу. Мне до сих пор стыдно, Селина, — закончил профессор, вздохнул и опустил голову. — Дядя. — Она наклонилась к нему, обняла за плечи, преисполненная сочувствием к человеку, который столько лет хранил в своём сердце воспоминания о её матери и о той ссоре с её отцом, положившей конец их дружбе. — Всё это было очень давно. Папа ведь часто вспоминал вас, он говорил, что лучше друга, чем вы, у него не было и не будет. — Так и говорил? — встрепенулся Вернер и взглянул на Селину с надеждой. — Да, дядя Эрвин, это правда, — с чистым сердцем ответила Селина, в глубине души радуясь, что сумела успокоить его тревоги. — Он любил вас, — добавила она, не скрывая уже готовых пролиться слёз. — И я любил его, — прерывающимся голосом произнёс Вернер и, снова сняв очки, закрыл лицо руками. Сердце Селины переполнилось. Словно ещё один кусочек паззла в картине её жизни встал на место, и она наконец поняла, из-за чего дядя Эрвин так неожиданно исчез много лет назад. Она сочувствовала ему всей душой, слабо представляя, каково это, терзаться чувством вины и страдать из-за неразделённой любви к женщине, которая была женой его лучшего друга, почти что брата. Селина обняла Вернера за подрагивающие от беззвучных рыданий плечи и шептала слова утешения, гладила по спине и сама роняла непрошенные слёзы на рукава его белоснежного халата. Катарсис — вот что они оба переживали сейчас, момент истины, неожиданно открывшийся двум родным людям, волею судьбы разбросанным по разным частям света.***
Разговор с Вернером опустошил Селину и не оставил и следа от хорошего настроения и воодушевления, владевшего ею утром. Она шла к Брюсу, стук каблуков её туфель эхом разносился по больничному коридору, полы накинутого на плечи халата развевались, будто бы по ветру. Селина хотела сейчас только одного: уткнуться Брюсу в плечо, вдохнуть его запах, смешанный с запахом лекарств, утонуть в его крепких объятиях, забыть обо всём. Звук входящего сообщения заставил её отвлечься от мыслей. Селина, не сбавляя шага, достала из сумочки мобильник. Сообщение было от Барбары Гордон. Селина улыбнулась, вспомнив лицо своей готэмской подруги, но в следующее мгновение улыбка сползла с её лица, и Селина замерла на месте. Джон ранен. Джокер сбежал. Два предложения, всего четыре слова окончательно уничтожили Селину. Её мир снова рухнул.