***
Брюс был готов к любой реакции, но видеть, как она молча сверлит его взглядом, полным, однако, сострадания, было выше его сил. На секунду, едва Селина вошла, а точнее, ураганом, готовым смести всё живое на своём пути, ворвалась в палату, он подумал, что она накричит на него или обдаст ледяным холодом и презрением. Но она каждый раз удивляла — и это была одна из тех черт, которые он в ней любил. Любил до беспамятства и готов был выстоять один против целого мира, если рядом была она. Та, что любила его таким, какой он есть. Та, что всегда была на его стороне. Его Селина. — Не молчи, прошу тебя, — умоляющим тоном произнёс Брюс, потянувшись ладонью к её щеке. — Зачем? — прошептала она в ответ, качая головой и кусая уже и так искусанные в кровь губы. — Зачем? — повторила она еле слышно. — Он сам хотел этого, — выдал Брюс спокойным тоном, словно мантру, но сердце предательски сжалось от боли. — Ох, Селина, я так виноват. — Он сгрёб её в объятия, хотя на секунду засомневался, а не оттолкнёт ли она его, уткнулся носом ей в шею и с облегчением выдохнул, когда Селина сомкнула руки на его спине и прижала к себе. Ощущать её тепло и принятие было так приятно и уже привычно — лишиться этого он боялся больше всего на свете. Она была зла на него, он точно знал. Но она всё ещё здесь, с ним, и даже обнимает его в ответ, хоть и снова молчит. Молчит, но продолжает успокаивающе гладить его по спине. — Никто не может хотеть такой жизни, Брюс, — наконец прервала молчание Селина. — Ты обрёк его на ужасные страдания. — Он хотел защищать Готэм, — выдохнул Брюс. — А я идиот, потому что не остановил его, позволил надеть эту чёртову маску. Он высвободился из объятий, повернулся лицом к окну. Тёплый, солнечный весенний день был в самом разгаре, но Брюс, казалось, не видел ничего вокруг, лишь смерть, хаос и разрушения представали перед его внутренним взором. Рука Селины скользнула вниз по его спине, тёплая ладонь легла на поясницу. Хлёсткими фразами, тоном, лишённым сострадания, Селина припечатывала его к стене, била в самое сердце, но не разрывала физический контакт, и Брюс хватался за это ощущение тепла её руки на своей спине. Он хотел сейчас только одного: чтобы Джон Блэйк больше никогда не выходил на полные опасностей улицы ночного Готэма в чёрном плаще и маске, скрывающей лицо, и жалел — ох, как сильно он жалел! — о том, что он, Брюс Уэйн, сентиментальный придурок, красивым жестом с того света передал Джону координаты пещеры, словно завещание. О чём он думал тогда? Кажется, о том, что у Готэма снова будет хранитель, незримый страж, скрывающийся в темноте ночи. Достаточно ли хорошо он подумал о самом Джоне? Ответ напрашивался сам собой — нет, он думал лишь о себе, о том, как успокоить свою совесть и смириться с тем, что сам он больше никогда не пролетит над спящим мирным сном городом в образе Бэтмена. А ещё он помнил почти что детский восторг в глазах детектива Блэйка, впервые увидевшего бэтцикл тем утром, когда они все вместе освободили Готэм. Та жажда справедливости, которую Брюс чувствовал в Джоне, его страстное желание стать героем, оставить свой след, казалось, перевешивали все доводы разума, и Брюс предпочёл отдаться чувствам, проигнорировав здравый смысл, в душе зная, что Джон Блэйк всё равно добьётся своего. И он оказался прав — Джон не сдался, когда Альфред прогнал его в первый раз. Он доказал своё право на этот костюм и эту полную опасностей и разочарований тайную жизнь. Но какой ценой? Если Джон умрёт, всё это будет уже неважно. — Ты не должен был делать этого, — покачав головой, тихо проговорила Селина. — Это ужасная ошибка. — Рана опасная? Он не умрёт? — глухим тоном спросил Брюс. С ужасом ожидая ответа, он чувствовал, как покрывается холодным потом, неприятное ощущение покалывания распространяется от затылка вниз, к шее, а горло будто бы сжимается изнутри. Перед глазами мелькали образы улыбающегося Джона Блэйка, такого молодого, такого смелого и бесстрашного. Слишком молодого, чтобы умереть. Он сжал руки в кулаки, напрягся — мышцы спины тут же ответили болезненным спазмом, — и приготовился услышать вердикт. — Он будет жить, — успокоила его Селина, проводя ладонью вверх по спине Брюса и принимаясь осторожно растирать напряжённые мышцы кончиками пальцев. — Пуля задела кишечник, было сильное кровотечение, но сейчас всё под контролем. Остальные травмы тоже не вызывают опасения — при падении он сломал несколько рёбер и ударился головой, но там всё более или менее стабильно. Он поправится, — выдохнула она. — Слава богу, — прошептал Брюс. Он в один миг сбросил тяжёлый груз с плеч, расслабился, вздохнул, но вдруг почувствовал, как ноги становятся ватными, а грудь сдавливает так, что невозможно сделать вдох. Медленно оседая на пол, он словно издалека слышал испуганный голос Селины, которая, схватив его блуждающую в пространстве руку, держала его крепко, не позволяя упасть.***
— Роообииин, дееетка, — откуда-то из темноты звал Джона голос человека, игравшего с ним, словно кот с беззащитным мышонком. Он заманил его в ловушку, в темноту и сырость готэмских коллекторов, чтобы убить. Нет, не так. Сначала Джокер собирался развлечься. — Иди сюда, я хочу взглянуть на твоё лицо, — протянул он откуда-то сверху или из-за угла, или, может быть, он был повсюду? Джон никак не мог понять. Возможно, от потери крови и удара головой у него начались галлюцинации. Блуждая по запутанным лабиринтам бесконечных ответвлений подземных коридоров, по щиколотку в зловонной воде, Джон зажимал рукой кровоточащую рану на боку, стараясь не поддаваться подступающей панике. Сердце бешено колотилось под повреждёнными рёбрами, каждый вдох отдавался обжигающей, пульсирующей болью в животе и груди, слабость накатывала волнами, пару раз у него темнело в глазах, так что Джон был вынужден прислониться к влажной, склизкой бетонной стене, чтобы перевести дух. Он не знал, где находится и где ближайший выход на поверхность, — забавляясь с беспомощным после падения с высоты около тридцати футов Джоном, Джокер лишил его всех высокотехнологичных фишечек и примочек, методично, с наслаждением раздев его, кое-где орудуя ножом, но в основном действуя ловкими, сильными пальцами. В конечном счёте то, что было раньше костюмом Робина, искромсанное в клочья, бесформенной кучей оказалось валяющимся у его ног. Нетронутым оставались лишь маска и нательное бельё, скрывавшее то, что, казалось, Джокер жаждал увидеть, но предпочёл сначала извести свою жертву, довести её до отчаяния и насладиться распространяющимся под кожей ужасом. Стоя на коленях над лежащим на сетчатом металлическом полу Джоном, он остриём провёл линию от его виска к подбородку — скрежет металла о твёрдую поверхность маски заставил Джона сжаться — и, облизнувшись, прошипел: «А это я приберёг на сладенькое, малыш. Давай-ка мы освободим тебя от этой уродливой маски». Джон с ужасом смотрел в эти глаза, полные безумия, — безумия ли? — ожидая развязки, пытаясь выровнять дыхание и успокоить отчаянно бьющееся сердце, распластанный на полу, поверженный, обессиленный. «Дай мне только один шанс, только один, и я всё сделаю», — как заклинание, повторял он про себя. Джон лихорадочно прокручивал в уме возможные варианты спасения. Отвлечь Джокера не выйдет, тот лишил его всего арсенала, значит, придётся идти напролом. Он не собирался умирать здесь, под землёй, в обществе сумасшедшего придурка, вздумавшего снова держать в страхе Готэм. — Ну ладно, дорогой. — Джокер сделал паузу, затем обеими руками навалился Джону на грудь, заставив его кричать от боли и извиваться под ним. — Робин, — протянул он, цокнул и покачал головой, — малыш, не испытывай моё терпение. — И он потянулся к шее Джона, намереваясь сорвать маску с его лица. В этот момент Джон резко подался вперёд и изо всех сил ударил Джокера головой в грудь — искры из глаз и дикая боль в затылке чуть было не лишили его сознания, — и, воспользовавшись секундным замешательством и удивлением в его взгляде, вскочил на ноги и приготовился сражаться. Тряхнув головой, чтобы прогнать подступающий мрак и сфокусироваться, Джон встал в стойку, а Джокер, согнув ноги в коленях и чуть подавшись вперёд, как хищный зверь закружил по помещению, медленно, осторожно, всё сокращая расстояние, отделявшее их друг от друга. В дополнение к ножу в его левой руке словно из ниоткуда появился револьвер. «Смит и Вессон», — автоматически подметил про себя Джон и невольно отступил на шаг, не сводя взгляда с Джокера. — Ну давай, — оскалился тот, поманив Джона, — покажи, на что ты способен, малыш. — Я упеку тебя обратно в Аркхем, — выплюнул тот, — ты больше никогда оттуда не выберешься, клянусь. — Вот это то, что я называю серьёзным подходом. — Джокер быстро закивал, сжал губы, нахмурился, от чего морщины на его лбу, между бровей и возле рта явно проявились сквозь небрежно размазанный по лицу грим, прядь отдающих зелёным, слипшихся волос упала на лоб, и, тряхнув головой, он снова оскалился. — Ты такой, — он сделал паузу, остановился, развёл руками, — сосредоточенный, такой суровый, ответственный, малыш Робин. Кто научил тебя всей этой белиберде, м? Неужели наш милый Бэтси? — промурлыкал Джокер. Я упрячу тебя в Аркхем, — он вдруг перешёл на бас, — ты будешь гнить там вечность, — продолжал он. — Ну не скука ли? — вернувшись к насмешливому тону, спросил Джокер, подняв брови и сморщив нос. — И вообще, что за имя такое дурацкое, а? Сам придумал или подсказал кто? — то растягивая слова, то ускоряя темп речи, так, что слова сливались воедино, говорил он, вроде бы выражая искренний интерес, за которым на самом деле скрывалась насмешка. Звуки голосов, шаги по бетону, эхом отражающиеся от стен, шум воды где-то вдалеке сливались в сплошной гул. От сосредоточенного хождения по кругу у Джона кружилась голова и тошнота подступала к горлу — силы его были на исходе, и, думая о том, что долго не выдержит, он судорожно продолжал искать выход, не забывая следить за Джокером, готовым в любой момент броситься на него с ножом. Пистолета у него в руках Джон не боялся — хотел бы стрелять, уже давно выстрелил бы. Значит, просто пугает, заставляя играть по своим, одному ему известным правилам. Диаметр очерчиваемой ими окружности всё уменьшался, словно камера коллектора неумолимо сжималась, и Джон уже ясно видел каждую морщинку на лице Джокера, каждую прядь спадающих на его лоб волос и расширенные, заполняющие всю радужку, зрачки. «Сейчас», — успел подумать Джон, когда его противник оказался стоящим спиной к одному из уходящих в темноту ответвлений коллектора. Он толкнул Джокера, навалился на него всем своим весом, повалил на пол, издав не то похожий на звериный рык, не то вскрик, схватил за запястье правой руки, когда Джокер, сопротивляясь и скалясь в ответ, попытался направить свой нож ему в лицо — лёжа на спине, он извивался под придавливающим его к бетонному полу Джоном, не прекращая широко улыбаться и издавая звуки, напоминавшие рычание, исходившее откуда-то из груди. «Он насмехается надо мной», — подумал Джон, не прекращая попыток сломить сопротивление Джокера. Его взгляд, полный слепой уверенности и чего-то, что Джон для себя определил как ехидство, притягивал и вызывал ужас одновременно. На мгновение они оба застыли, словно не зная, что делать дальше, но тут Джокер в очередной раз обнажил ровные, чуть желтоватые зубы и, ударив Джона головой в лоб, сбросил его с себя, перекатился к выпавшему из рук револьверу и тут же оказался на ногах в опасной близости от Джона, снова готовый атаковать. Не думая о последствиях, поддаваясь сиюминутному порыву, Джон в отчаянии бросился на Джокера, желая лишь одного: сбить с ног, прижать к склизкой, влажной бетонной стене, припечатать затылком посильнее и будь что будет — может быть, промелькнувшая в голове Джона идея пойти на поводу своей ярости и отправить Джокера в морг вместо Аркхема не лишена смысла? Но тут раздался выстрел, поднялось облако пороха, и резкая боль в левом боку — Джону показалось, что из лёгких вышибло весь воздух — заставила его забыть обо всех своих намерениях. Оседая на пол, он с удивлением наблюдал за тем, как чуть ли не трепетно и осторожно Джокер придерживает его за плечи, встревоженно глядя ему в глаза, и едва слышно шепчет: «Ну что же ты, малыш Робин», а затем складка между бровей вдруг разглаживается, Джокер снова улыбается, обнажая зубы, утробный рык вырывается из горла, и азарт от предстоящей забавы — Джон наконец находит нужное слово, чтобы описать то, что, как он понимает, собирается делать с ним Джокер — оживляет, наполняет весельем его бывший всего минутой назад полным заботы и тревоги взгляд. «Бежать», — набатом звучит в голове Джона одно лишь слово. Скрыться, раствориться во тьме бесконечных коридоров, не дать Джокеру играть с ним в его отвратительные игры — нет, лучше смерть, чем стать участником воплощения безумных фантазий этого человека. Самый мощный на свете импульс — страх — заставляет Джона вновь взвиться на ноги и, оттолкнув не ожидающего сопротивления Джокера к стене, бежать со всех сил, не разбирая дороги, прижимая ладонью пульсирующую адской болью и вытекающей от каждого движения кровью рану. Джону казалось, что Джокер преследует его, каждый всплеск воды, каждый шорох, стократно усиливавшийся, отражаясь от гулких стен, заставлял его вздрагивать и ускорять шаг, бежать, бежать, пока есть силы, не важно, в какую сторону, главное — подальше от Джокера, подальше от этого ада. Прошло довольно много времени, казалось, целая вечность, Джон оставил позади целые мили коридоров и тоннелей. Всё стихло, вода больше не плескалась под ногами, но эта обманчивая тишина не успокаивала и без того истрёпанные нервы Джона, звон в ушах, тошнота, боль, распространяющаяся по телу от каждого движения и окутавшая всё вокруг тьма придавливали к полу, мешали вдохнуть. Сердце отчаянно билось где-то у самого горла, паника всё сильнее овладевала Джоном, мысли путались. Когда становилось совсем невмоготу, он с усилием зажмуривался, тряс головой, шумно втягивал носом зловонный, спёртый воздух, привалившись к стене, а затем открывал глаза и снова шёл вперёд, надеясь на то, что эта дорога не приведёт его в лапы Джокера. Добравшись до очередного подземного перекрёстка — тоннель здесь расходился на три зияющих чернотой ответвления, — Джон замер и прислушался. Где-то вдалеке снова был слышен шум воды, к удивлению Джона, успокаивающе подействовавший на сдающие нервы. «Вода — это жизнь», — не к месту вдруг вспомнил он прописную истину. Снова закрыв глаза и стараясь не дышать, он сосредоточился на источнике звука. «Какой из этих трёх? Ну, давай же, давай», — произносил Джон одними губами, пытаясь на слух определить, в какой из тоннелей ему следует свернуть. Сосредоточиться и отключить все органы чувств, кроме слуха, не выходило. Стоило только попытаться поймать эту волну — и в голову лезли непрошеные мысли, образы, воспоминания. Джон со смесью стыда и разочарования представлял себя лежащим под Джокером чуть ли не в чём мать родила. Он не готов, прав был Альфред. Ему следовало уйти и больше не возвращаться в пещеру, продолжать служить в полиции, набираться опыта у Гордона, бороться с преступниками законными методами и не пытаться стать супергероем. «Но ведь Брюс Уэйн сумел», — крутилась в голове навязчивая мысль. «Кто он, а кто ты? Взгляни на себя со стороны, сравни с Уэйном, и ты всё поймёшь», — ядовитой змеёй ласкало его подсознание, окольцовывая, опутывая страхом, разочарованием, самоуничижением. Физическая боль отошла на второй план, Джон почти не чувствовал, как горят при каждом вдохе рёбра и будто бы раскалённую сталь заливают в живот, заставляя плавиться все органы. Осознание собственной никчемности вдруг захлестнуло его с головой. Джон упал на колени, больно ударившись о бетонный пол, но и эта боль была ничем по сравнению с тем, как тяжело ему было сейчас, словно он беспомощный слепой котёнок, медленно бредёт наугад, натыкаясь на препятствия, которые не в состоянии преодолеть. Застонав, Джон сорвал с лица маску Робина и, опустив голову, зашвырнул её куда-то во тьму. — Как же ты жалок, — тихо процедил Джон сквозь сжатые зубы, обращаясь к самому себе. — Решил потягаться с Джокером, а в итоге выставил себя полным идиотом. — Вспоминая, как Джокер раздел его почти донага, Джон почувствовал, как вспыхнули щёки. Он прижал ладонь к пульсирующей ране, а затем поднёс её к лицу, силясь разглядеть в почти полной темноте следы крови, — судя по тому, что на пальцах осталось лишь ощущение липкости, но почти не было влаги, кровотечение прекратилось, — и вдруг где-то впереди раздались приглушённые голоса, плеск воды, кто-то явно — Джон узнал бы этот звук из тысячи — передёрнул затвор винтовки. Из тоннеля, который находился прямо впереди, вышел отряд готэмского спецназа во главе с сержантом Хауманом, приземистым мужчиной лет сорока с короткой стрижкой и внимательным взглядом серых глаз. Все они нацелились на Джона. — Какого чёрта вы здесь делаете, детектив Блэйк? — округлив глаза, тихо проговорил Хауман. — Джокер похитил меня, — решив опустить подробности, а вернее, скрыть, что сам спустился в коллекторы, желая схватить Джокера, коротко ответил Джон, втайне радуясь, что сослуживцы не застали его в маске, кроме которой на детективе были надеты только кальсоны, нательная фуфайка и тяжёлые ботинки. — Я сумел вырваться, но он меня ранил. Слава богу, вы здесь, ребята, — простонал он и, чувствуя, что силы его окончательно покинули, осел на пол и провалился во тьму.***
Короткая видеозапись, которую Альфред переслал Брюсу, застала и его, и Селину врасплох. Открывая файл, они не были готов увидеть и услышать то, что говорил Джокер. «Если через сутки наш дорогой Робин не раскроет свою личность, я начну убивать, так что вам всем мало не покажется, — мурлыкал Джокер, стоя на фоне облупившейся стены, когда-то давно покрытой светло-жёлтой краской, пристально глядя в дрожащую камеру, скалясь, поигрывая ножом и облизывая свои очерченные красным пухлые губы. — Идиот, держи камеру, — прикрикнул он на того, кто снимал, когда картинка вдруг съехала и перевернулась. — Так вот, дамы и господа, время пошло. Сутки, запомните, а потом мы сыграем в одну увлекательную игру. Тик-так». — Он продемонстрировал наручные часы, снова улыбнулся, и на этом запись оборвалась. — Мы едем в Готэм, — после долгого молчания, длившегося по меньшей мере пять минут, встрепенулся Брюс. — Ты думаешь, Джокер не врёт? — упавшим голосом спросила Селина. — Не врёт, он сделает то, что пообещал, и даже больше, поверь мне, — ответил он. — Всё это уже было давно, со мной. Джокер потребовал то же самое от Бэтмена, но вмешался Харви, и всё пошло не по плану. — Брюс медленно перемещался по палате, рассеянно глядя в никуда. — Из-за меня они погибли, Харви, Рейчел и ещё очень много невинных людей. Я не допущу, чтобы это снова повторилось. Его нужно остановить. Всё глубже окунаясь в тяжёлые воспоминания, он продолжал медленно расхаживать по палате. Всё, что случилось тогда, было на его совести. Он ошибся и проиграл. Но как нужно было поступить, чтобы спасти Рейчел и Харви Дента? Брюс задавался этим вопросом все прошедшие годы, но ответа так и не нашёл. И теперь прошлое напомнило о себе кошмаром наяву, человеком, которому неведомы никакие рамки, человеком, который вернулся, чтобы вновь погрузить Готэм в хаос. Джокер, как десять казней египетских, обрушился на город, окутав его тьмой, страхом, ощущением безнадёжности. И Брюс не мог остаться в стороне, хоть по-прежнему не знал, как его остановить. Но сердце звало его домой, в Готэм. — Как ты собираешься это сделать? — будто бы прочитав его мысли, спросила Селина. — Пока не знаю. — Ты всерьёз рассматриваешь возможность вернуться, — потрясённо прошептала она. Брюс похолодел, что-то неприятно закололо под рёбрами, затылок онемел, затем противное покалывание спустилось ниже, к шее и плечам. Предчувствие надвигающейся бури распространялось по всему телу, сводя мышцы болезненными спазмами и заставляя сжиматься сердце. — После операции на позвоночнике, с такой ногой. Ты помнишь, что дядя Эрвин говорил про твоё колено? Это безумие, — после паузы продолжила Селина тихо и медленно, не меняя интонации. — Брюс, я, — вдруг замолчала она, не закончив фразу. Он стоял к ней спиной, но будто кожей почувствовал, какое отчаяние владеет его женой, той, кому он обещал новую жизнь, спокойную и размеренную, жизнь, в которой не будет Бэтмена, его врагов и сражений. Брюс с тяжёлым сердцем повернулся к Селине, вгляделся в её прекрасное, такое серьёзное сейчас лицо. В её широко распахнутых глазах ясно читался ужас, и Брюс, понимая, какую боль причиняет ей, чувствовал себя предателем. Она стояла, обняв себя за плечи, такая красивая и вроде бы невозмутимая, её распущенные волосы едва заметно развевались от лёгкого весеннего ветерка, задувающего в палату через приоткрытое окно. Пауза затягивалась, ощущение тяжести в груди всё росло и распространялось, Брюс приготовился заговорить, вдохнув поглубже, но тут Селина вздохнула, опустила плечи и отвела взгляд — ему показалось, что в её глазах он уловил разочарование. — Ты уйдёшь от меня? — Неожиданная догадка полоснула его словно хлыстом. Брюс замер, открыв рот и не решаясь приблизиться к ней. — Я уже теряла дорогих людей. Много раз, Брюс. Я видела, как к моему дому подходят незнакомцы в полицейской форме и говорят, что им жаль, что им очень жаль, но… — Она закрыла глаза, вдохнула поглубже, а затем снова взглянула на Брюса и продолжила. — Я видела, как жизнь утекала из Стивена, я судорожно цеплялась за него, пыталась зажать рану, но я до сих пор чувствую, как его кровь пульсирует под моей ладонью. — Голос Селины ощутимо дрожал, глаза наполнялись слезами, но она сдерживалась, нервно сглатывая и делая глубокие вдохи. — Я до сих пор чувствую, что мои руки липкие от крови. И я не уверена, что выдержу это снова, Брюс, — перейдя на шёпот, закончила она. — Останься со мной, прошу тебя. — Наконец решившись, он сделал шаг ей навстречу, приблизившись почти вплотную, взял за руку, заглянул в глаза. — Пожалуйста, Селина, я не смогу без тебя, — умоляющим тоном проговорил Брюс. — Я не знаю. Нет… Не знаю, — повторяла она, окидывая помещение растерянным взглядом. — Я просто боюсь, что с тобой что-то случится, — выдохнула Селина и порывисто обняла Брюса, прижав его к себе так крепко, что у него перехватило дыхание. — Я постараюсь сделать всё, чтобы до этого не дошло. — Отстранившись, он снова заглянул ей в глаза. — И, кроме того, я не собираюсь больше играть в Бэтмена. Обещаю. С этим покончено. — Ох, Брюс, как так вышло, что в целом городе никто не может справиться с всего лишь одним сумасшедшим? — покачала головой Селина. — Не понимаю. — Джокер не просто сумасшедший, он непредсказуемый, изобретательный, ему неведомы никакие ограничения и нормы, он творит всё, что только придёт ему в голову, заставляя людей бояться собственной тени, — рассказывал Брюс, а перед его внутренним взором одна за одной всплывали картины прошлого. Прошлого, которое он хотел бы забыть, стереть из памяти, но, увы, эти воспоминания навсегда останутся незаживающими шрамами на сердце. — Я не понимаю, Брюс, — вздохнула Селина, тряхнула волосами, встрепенулась. — Но я не оставлю тебя. Я ведь обещала. На её лице расплылась подёрнутая грустью улыбка, и Брюс, преисполненный любви и благодарности к этой невероятной женщине, которая в сотый раз выбирала его, несмотря на все обстоятельства, встречавшиеся на их пути, прижал Селину к себе и растворился в её тёплых объятиях. Завтра им придётся столкнуться с жестокой реальностью, но сегодня у них ещё есть немного времени, чтобы сполна насладиться спокойствием и уединением, без остатка впитать всю нежность и теплоту, всё то, что Брюс и Селина дарили друг другу. Ведь каждый миг может стать последним. Каждый поцелуй, каждый взгляд. Брюс и Селина хорошо усвоили уроки жизни и не намерены были терять ни секунды, отпущенной им.