Клеймо психопата

Рейчел Гарднер не была героиней. Она получает ссадины, синяки, разбивает колени в кровь. Девушка, которая карабкается по крышам ночного города, пробирается в закрытые магазины и тащит оттуда необходимые вещи и продукты, ловко уходя от прицела камер. Девушка, которая не умеет выражать правильно чувства. Зак Фостер не был героем. Он смотрит на мир исподлобья, в презрительной усмешке. Парень, который слыл помешанным, серийным убийцей, психопатом, что выбирает себе целью заткнуть неугодных ему людей. Парень, всегда ожидающий удара. Айзек Фостер был опасным врагом: враждебным, несмотря на первое впечатление — жестоким. У него не было семьи, зато рядом присутствовала одна рассудительная личность, и тут уж выбирать не приходилось. Иногда он задается вопросом, а смогут ли они жить нормально? Хотя это понятие давно стерто для них и звучит из уст как–то извращенно. Нормально — это как? Как примерные мальчики и девочки, которые каждый день ходят учиться в школу, а родители покупают за высокие оценки безвкусные конфеты и тошнотворные леденцы? От леденцов Фостера тянет блевать. Устраивать семейные обеды, слушать треп родственников, в то время как их дети начинают орать и распускать сопли, если не получают десерт или кто–то из взрослых ненароком отобрал любимую игрушку? Зак терпеть не мог детей. Они бесили. Так что кроется в этом «нормально»? Рэй не может спать одна без кошмаров, да и сам Зак не в силах подавить плохие воспоминания. Умалчивает о снах, а потом его прорывает под внимательным взглядом голубых глаз. И рассказывает обо всем, больше не чувствует тяжести на своих плечах. Иногда советь просыпается. Мучает. Напоминает. И всегда впадает обратно в кому. Они такими выросли. На них повлияли обстоятельства. В шесть лет Зак Фостер познал, что за каждое свое действие он должен понести наказание. Попался на глаза гостям или косо посмотрел на ухажера «мамули»? Будешь грубо оттаскан за волосы разбушевавшейся матерью, твердящей оголтело о паршивой овце. Случайно задел плечом, повысил голос на тон больше, чем следует? Даже не надейся уйти от потока грязных слов в свой адрес и недельного наказания. К семи годам Зак точно понял, что его терпеть не могут. Свой девятый день рождения он проводит под капельницей в больнице, потому что пассии матери показалось, что лишь кулаки могут перевоспитать непутевое дитя. В десять лет мир Зака Фостера раскололся окончательно, когда тот самый мужик поджег его и смотрел на свое творение с каким–то мстительным удовольствием. С того дня с губ Зака Фостера никогда не слетал живой искренний смех, а доверие к людям превратилось в непозволительную роскошь. Попав в приют, он больше не оглядывался назад. Может теперь жизнь станет свободной и совершенно другой, а шрамы на сердце и теле затянутся. Да только все это было заблуждением. Заку Фостеру было суждено выживать на самом дне. Заку Фостеру было суждено стать смерчем, страшным и стремительным, который разрушает все на своем пути, не оставляя после себя в живых никого. «Мерзкий выродок» — с каждым разом слова надзирателей в приюте, всплывающие в голове, немного, но с чувством придавливают к земле, становятся тяжелее. Как удавка из колючей и жесткой проволоки душат, не дают сделать спасительный вдох. Маленький Зак все больше выстраивает барьер вокруг себя, старается выпутаться из кокона боли и обиды, цепляется из последних сил за человечность, что осталась небольшим сгустком где–то внутри себя. «Мерзкий выродок» — с уст взрослых срываются грязные, мерзкие слова и находят выход в виде пощечины на детской щеке, а глаза с отвращением смотрят на подростка. Но Зак больше не чувствует боли, он упивается ею. Злобное существо в груди поднимается во весь рост, нашептывает и призывает подавить остатки здравого смысла. «Мерзкий выродок» — в последний раз произносят женщина и мужчина, что на протяжении долгого времени издевались и причиняли ему вред. Они захлебываются собственной кровью, с широко раскрытыми глазами в неверии смотрят на того, кто держал в руке окровавленный нож и взирал на них с победной улыбкой. Не забавно ли? В тот день Айзек Фостер хохотал, как безумец, размахивал холодным оружием и не ведал жалости к тем, кто встречался на его пути. В свои пятнадцать отыскать «родителей» так же просто, как много лет назад. Эти люди все еще посещают церковь по воскресеньям. Публика пребывает в смятении и негодовании, когда служба прерывается громким хлопком двери, а на пороге возникает фигура незнакомца в одежде, измазанной в крови. Сидящей в первом ряду женщине бросается цвет глаз и страшные шрамы на вид, и она не сдерживает вскрика, опознав в нем родного сына. Коса, лезвие коей блестит на солнце, становится смертельной. И Фостер орудует ей направо и налево, совершенно глухой к крикам и мольбам. Страшный шум поднимается вверх, но властям не суждено сегодня взять живым парня. Или мертвым. Прыжок из окна не даст ему оказаться снова запертым в клетке. На страницах газет позже Зака Фостера окрестят кровавым шинигами. Дьяволом, унесшим за собой жизни одиннадцати человек, в том числе матери и отчима. «Вы ведь гордитесь мной? Теперь я лучший в мире серийный убийца». — Что–то случилось? — легкое прикосновение к плечу, плавно переходящее в объятие и Фостер осознает, что пока он смотрел телевизор, погрузившись в воспоминания, Рэй успела встать позади дивана. Без толики страха положить пальцы на напряженные плечи. Зак не умел играть, вообще ни разу. Разыгрывать скуку, равнодушие или обиженную на весь мир персону — все эмоции можно было прочитать на лице, когда внутри все разрывало в пух и прах от непонятного чувства. — Ложись спать, идиотка. Ничего не случилось. До сознания, затуманенного недовольством, доходит ответ, что вмиг рассеивает накопленную злобу, ядовитые комментарии, а он всего–то посмотрел в льдистые голубые глаза, в которых утонул безвозвратно в тот день, когда в старом доме все пошло наперекосяк. Он ненавидел, если кто–то посторонний называл его по имени. И только для Рэй делал исключение. Зак Фостер не умел прощать. Не умел испытывать жалость. Не проникался сочувствием. Рейчел Гарднер, пожалуй, самая непредсказуемая из всех возможных людей, повстречавшихся ему на пути и самая замечательная встреча в его жизни. Только она могла заставить его своей честностью улыбнуться и засмеяться — искренне, счастливо. Случай в метро — еще одно подтверждение. Рэй всегда засыпала рядом с ним. Даже, когда сам Фостер сидел на диване, пялясь в старый телик, по которому шло очередное черно–белое шоу с помехами, девушка клала голову на его согнутое колено, обхватив руками и моментально проваливаясь в сон, несмотря на неудобную позу для сновидений. Фостер не будил ее, не возмущался и не собирался орать на всю квартиру от такого наглого жеста. Вместо этого он привычно хмыкал и продолжал смотреть ящик, предусмотрительно накинув на нее рядом лежащий плед. «— Твое выражение лица поменялось. Ха, что случилось, дурында? Выглядишь совсем не круто. Пальцы в бинтах тянутся к лицу, а дыхание рваное, как после изнурительного бега, но боль в голубых глазах слишком сильно выделяется. — Не умирай, — шепчут дрожащие губы, а руки тянут бессознательного парня за собой вглубь коридора прочь от ненавистного лифта, оставляя кровавые разводы на полу. — Не оставляй меня, прошу тебя». Внезапно просыпаясь посреди ночи от кошмара, в котором она зовет Зака, вновь и вновь возвращаясь к событиям в доме, где им пришлось сражаться за свои жизни, Рэй замечает вместо холодного ледяного пола — мягкую кровать, вместо затхлого воздуха — ночную прохладу из приоткрытого окна, вместо неприятного скрипучего смеха и ненавистных улыбок — Зака, лежащего к ней нос к носу практически впритык. Тот бормочет что–то во сне и крепко держит девушку в своих объятиях, не собираясь отпускать от себя. Рэй помнит себя еще маленькой девчонкой. Эта малышка не знала, кем хочет стать, когда вырастет, где собирается работать и куда отправится, повзрослев и уезжая из родительского дома. Она помнит себя не на распутье двух–трех дорог, а целой сотни. Даже в окружении разнообразных и редких книг, отточив свой ум и набираясь опыта, она все еще не ощущала себя на правильном пути. Порой думает, что эмоции проскальзывают на ее лице, напоминая иллюзию. Интересующий объект завладевает вниманием недостаточно долго, чтобы разбить стены вокруг нее. Рейчел была той, кто говорит в лицо все, что думает, не испытывая страха и не стыдясь. Ей говорили и раньше, что за чересчур острый язык когда–нибудь она окажется на дне канавы, но маленькая девочка смотрела сквозь перекошенные от злости лица. Мисс Гарднер могла легко задеть человека за живое, а брошенная правда, острая, как бритва, могла убить морально. Единственные, кто удостаивался искренности — это ее родители. Рейчел Гарднер старалась быть послушной. Важным было лишь то, что говорили близкие ей люди. Она прикладывала силы, чтобы быть идеальной дочерью, но отец вечно был не в духе. И приходит понимание — это только ее вина. «Неблагодарная тварь», — бутылка с алкоголем летит в стену и разбивается на сотни осколков рядом с головой девочки. А ведь все, к чему стремилась Рэй — его похвала. В своих фантазиях и мечтах она не раз воспроизводила сцены совместного времяпрепровождения: мама бы улыбалась и смеялась, готовя ужин, а отец рассказывал нелепые и веселые моменты со своей работы. В голове это происходило много раз, наяву же ей в лицо летели упреки и презрение. С приходом ночей не приходило покоя и умиротворения. За окном гулял ветер, а ветки деревьев отбрасывали тени в комнату, будто звали к себе и предлагали уйти прочь из этого «замка». Для Рейчел это было завораживающее зрелище, в глазах вспыхивал огонек надежды. Но стоило только фонарю потухнуть, а луне скрыться за покрывалом небесной серой ткани, как театр теней гаснул и замолкал, унося весте с собой и надежду. Рэй подгибала ноги, притягивала колени к груди и закрывала глаза, раскачиваясь вперед и назад. Где–то внизу слышались ругань, громкие хлопки дверей и звон посуды, но маленькая мисс Гарднер перекрывает резкие звуки ссоры тихим пением — колыбельная успокаивает ее, прекращает дрожь, и блондинка проваливается в царство Морфея. «— Так вот где ты прячешься, — мальчишеский голос раздается позади, — здесь неподалеку есть свалка вместе с огромной помойкой. Это место тебе подходит больше. Но ответа так и не получает, а от того злится еще сильнее. — Ты оглохла? Твоя рожа не должна больше появляться в нашем дворе, понятно? Никто не станет водиться с такой ненормальной, как ты. В этот раз Рэй повернулась лицом к обидчику, чуть склонив голову вбок. И в тот момент мальчишка ощутил, как страх карябает когтями его грудь. Рейчел вытянула вперед руку, и он интуитивно отшатнулся назад. Совсем забыв о лестнице позади себя, взмахнул руками и попытался удержать равновесие, с мольбой в глазах взирая на девчонку. Но натолкнулся на ледяной взгляд и протянутую руку, пальцы коих имитировали пистолет. — Пуф, — раздался ее голос такой же безэмоциональный, как и глаза. Все произошло слишком быстро. Мальчик сорвался вниз, с грохотом падая с лестницы. От удара об асфальт он потерял сознание, а вокруг стало расползаться алое пятно. — Надо быть осторожнее. Прощальные слова Рейчел произнесла, качая головой, а после этого инцидента исчезла с крыши, будто ее здесь и не было». Никакого чувства вины. Разве это плохо? Тем более, когда, правда — единственное оружие в войне против издевательств и насмешек. Никаких сожалений. Рейчел Гарднер видит всех насквозь. Мать, которая за болтовней прячет страх. Пожирающий и неописуемый страх, когда входная дверь открывается и на пороге возникает фигура мужа. Отца, который пьет и заглушает страх стать ненужным, потерять чувство силы, значимости. Соседского мальчишку, что боится лишиться превосходства над другими детьми во дворе. Они все боятся. Даже в детстве Рэй была чужой. Ее боялись. Ее сторонились, потому что она — не одна из них. На нее смотрят с опаской после случая с ребенком, упавшим с лестницы, будто она вот–вот сойдет с ума, слетит с катушек. Поэтому, первое, что делает Рейчел — прячет за маской отстраненности огонек жестокости. «Стреляй», — чудовище внутри нетерпеливо тарабанит когтистой лапой по подбородку, подрывается вперед и изнемогает от отсутствия действий Рейчел. Оно сотрясается черной густотой и острыми когтями царапает неровные щеки. «Хочешь, чтобы тебя убили первой?» Ее берет дрожь от мощи, бушующей в собственных венах синевой, затемненной, почти сумеречной, когда рука твердо наводит пистолет на своего неожиданного врага. Вальяжная агрессивная тьма трепещет где-то на периферии сознания, шипит на сердце, чтобы то заткнулось. Темные щупальца обвиваются вокруг горла, унимают волнительное трепетание и толкают на необратимые вещи. «Стреляй», — чудовище заглушает неразборчивое эхо. Вместе они улыбаются ей чеширским котом. Она перемножает себя с прошлой Рейчел, такой милой и идеальной, а позже открывает глаза, чтобы врезаться в объятия своей новой ипостаси. Чудовище неожиданно склоняет перед ней голову, а на лице Гарднер расползается ненормальная улыбка. В комнате ощутимо становится холодно. Когда она нажимает на курок, то с каким–то изощренным торжеством замечает в глазах собственного отца неприкрытый страх и ужас. Она говорит себе, что все хорошо. С расстановкой. Медленно. Все хорошо, когда слышится последний болезненный вздох, а рука опускает пистолет. Все хорошо, когда тело падает к ее ногам, и алая жидкость окрашивает светлый ковер. Все хорошо, когда Рэй с безумием в глазах и широкой улыбкой смотрит на неподвижное тело отца, который секунду назад дышал, кричал в ее сторону гадости, имел хоть какой–то шанс остаться в живых, но теперь уже не откроет глаза. Все хорошо, когда Гарднер бесшумно проходит мимо, тщательно отмывая в ванной комнате руки от запекшейся крови, чтобы вернуться с иголкой и нитками, не скрывая блеска в голубых глазах. Она твердит себе эти слова, хоть свет внутри давно померк, проиграв битву со всепоглощающей тьмой. В глубине ее души таится монстр, периодически одерживающий победу. Это все Рэй — жестокость, жажда крови — каждый поступок, плохой и аморальный был совершен потому, что она того желала. Ею никто не управлял, не нашептывал и не заставлял. Потому что Рейчел — и есть тот монстр, от которого нужно всех спасать. Монстр, даже когда скупо улыбается и мило убирает пряди со лба спящего Фостера. Монстр, когда получает затрещины от напарника за свои колкие высказывания. Монстр, когда готовит завтрак и пытается научить его писать и считать. Но рядом с ней всегда будет тот, у кого внутри есть точно такой же монстр. И он не оставит ее. Несмотря ни на что. Она просила Зака о смерти. То, что он делал на протяжении многих лет, без всяких сожалений и с небывалой легкостью, сейчас казалось невыполнимым и невозможным. Его сердце сжимается всякий раз, стоит Рэй упомянуть об этом, оставаясь совершенно спокойной. Девчонка, прошедшая через ад, желала лишь одного — умереть. «Нет», — в мыслях произносил он твердо и уверенно. На деле же шипел и с силой впихивал ей в рот кусок яблока, предотвращая подобные разговоры, стоило только той заикнуться об этом. Определенно, не стоило смотреть в ее глаза. «Я найду способ тебя исцелить и вытравить этот бред из башки». В комнате слышно только тихое сопение блондинки. «А потом….потом я научу тебя по–нормальному улыбаться». Он закрывает глаза, касается губами чужой макушки и шепчет на грани слышимости: — Я верну тебе жизнь, Рэй. Верну. Вот так. Размашисто и просто. С фирменной честностью и твердой уверенностью. Рейчел во сне крепче обнимает Зака, и с его губ срывается облегченный вздох.