От нуля до ста

      Пять сигарет — это максимум, который может выкурить Хибари Кёя, закрыв глаза на их вред, на свой здоровый образ жизни и на прочие привычки, которые въелись под кожу и от которых совершенно невозможно избавиться.       Щелчок зажигалкой отмеряет время, сокращающее его жизнь на несколько минут, и ему в такие моменты всегда так лень это осознавать и говорить себе, нет, даже просить… просить прекращать бессмысленное времяпровождение.       — Давно не виделись.       Хибари окончательно присел на детские качели, осматривая очередную остановку, так похожие на прошлые. Просто дворик, затесавшийся среди старых пятиэтажек, не блистал разнообразием: пара качелей, маленькая горка, карусель да перекладина, подпираемая парой брёвен; всё старое, скрипящее, со слезшей за несколько лет краской.       Сейчас осень, конечно же. Пора солнечная, ярко-рыжая, как шерстка соседского кота, таскающего рыбу с балконов соседей. Мятые, пыльные листья в своём неповторимом танце кружатся над асфальтом, а затем нехотя ложатся причудливым узором, становясь ковром для сухой земли. Он еще не так густ — листья продолжают висеть на ветках, несмотря на конец ноября.       — Привет! — весело прозвучало в ответ, и рядом присел человек. Петли жалобно заскрипели.       Этот человек качели очень любил; будь у него масло — непременно смазал бы петли. Да и это чувство, когда качели «взлетают» вверх… Волшебно. Только для того паренька, к сожалению. Хибари в такие моменты чувствует себя неполноценным, поскольку слишком вырос. Или наоборот — слишком мал душой для наслаждения подобным.       Они молчат. Молчание вовсе не тягостное — они умеют понимать друг друга без слов.       Конечно, Тсунаеши Савада — тот парень, любящий качели — не может долго молчать. Эмпатам вроде него вообще тяжело живётся. Чувствовать чужие эмоции подчас не так круто, как могло бы показаться обычному человеку, уж он-то понимает как никто другой.       Грусть Хибари Кёи вязкая, как и дым вокруг него — одним щелчком он отбрасывает первую сигарету и достаёт вторую, спешно затягиваясь. Грусть вместе с дымом выплескивалась во внешний мир по крупицам, И с каждым вздохом, движением и взглядом каждая затяжка сигаретой отзывалась глухим стуком в сердце Тсуны.       Эмпатом быть очень тяжело.       Хибари проницательней, чем может показаться. Он попытался улыбнуться, показать, что всё хорошо, что действительно всё хорошо. Мышцы лица не слушались, конечно. Но в его глазах — огромная благодарность, радость от долгой разлуки и ещё что-то, объяснить которое Тсуна не в силах.       — Как делишки? Я жу-у-утко соскучился, знаешь ли! — воскликнул Тсуна, даже немного обидевшись из-за молчания. Как-то непривычно видеть его лучшего друга таким. Таким… не таким.       Кёя слегка улыбнулся, видимо, поняв правильно взгляд столь любимых карих глаз. Но, тем не менее, улыбнулся сдержанно, видимо, привыкнув скупиться своими эмоциями. И Тсуна с каждой секундой все лучше понимал, что его друг сильно изменился с их последнего разговора. Исчезла гиперподвижность, беззаботная улыбка, исчезло что-то внутри самого Кё, исчез… он? Как это произошло? Сколько времени понадобилось, чтобы сломать того жизнерадостного парня?       — Я тоже скучал, Тсу. Дела обычно, правда, сессия близится, сна не в одном глазу каждую ночь. Самое время биться головой об стену. Не понимаю, как ты выдерживал учёбу в ВУЗе, — после слов последовала крепкая затяжка, а облачко дыма растворилось в нагретом солнцем воздухе. Тсуна снова хочет напомнить, что курение лучше бросить — сам раньше курил, но у него хватило силы воли и ума бросить. Но этот суровый, нечитаемый взгляд Кёи… Паренёк проглатывает уже готовые вылететь слова порицания.       — Ну, не знаю, — протянул он в ответ, — там весело… Есть там несколько личностей… Помнишь же Мукуро?       — Сынка ректора? О-о-о, колоритный типчик! Просто «чамо» во всей красе. Ну или мачо, — засмеялся Кёя, вспомнив случай, когда в ВУЗ Тсуны приехали режиссеры для съёмок молодежного сериала и по стечению обстоятельств выбравших его же на одну из главных ролей. Мукуро тогда чуть желчью не блевал, ага. Это было так давно, что, казалось, прошла вечность. Хибари не было и восемнадцати. Сколько же тогда было Тсуне?       Савада тоже вспомнил. Казалось бы — обычная улыбка, совершенно привычная. Однако сколько света, сколько чистоты сокрыто в этих сокращениях мышц лица! В уголках глаз появляются тоненькие «лучики», а на щеке — поцелуй Венеры, проще говоря, ямочка. А в ярко-карих глазах притаились искорки, готовые вновь разгореться при мысли о какой-либо шалости.       Как же ему удалось сохранить эту почти детскую непосредственность в своём недетском возрасте, а?       — У тебя-то что нового? — поинтересовался Хибари, наступая на окурок. Осталось ещё две сигареты. Они слишком быстро кончаются, слишком быстро!       — Мало что… Правда. А! На выходных, кстати, мы с папой постоянно на роликах катаемся. Видел бы ты, как смешно он падает! Вот скажи — неужели так сложно держать равновесие? Зато потом — пицца его приготовления. Пальчики оближешь, ммм. По фирменному семейному рецепту! — гордо добавил Тсунаеши.       — Предложение жениться на тебе ещё в силе? — пошутил Хибари, вспоминая, что его друг готовит почти как шеф-повар в ресторане.       — Подрос бы сначала! Ещё не доучился, а думаешь не о том! — ловко увел его от темы Савада. Кёя помнил — у Тсуны девушка. Красивая. Кёко…       — Ну тебя! — засмеялся Хибари. Как будто ничего и не было. Будто бы ничего не менялось.       — Сам-то уже встретил любимого человека, а? — без какого-либо подтекста полюбопытствовал Тсуна. Он всё ещё помнит, что его друг любит не всегда девушек, поэтому формулировка прозвучала не так обидно.       Но Хибари немного, совсем немного обиделся. Из-за… Но отрицательно качнул головой. Тсуна не виноват, что он такой невнимательный к другим. Или наоборот, даже слишком внимательный. Кто знает.       Снова молчание. Сигарета в руках уже тлела, осталось совсем немного до фильтра. Последняя затяжка показалась Хибари сладкой до дрожи. Смакуя мерзкий дым, он молча смотрел на Тсуну и подпитывался его светлой улыбкой, добрыми глазами, как вампир, жаждущий кровь — не для удовольствия, а по жизненной нужде. Кёе это было нужно.       — Тсу, я… — тихо начал Кёя. Тсуна улыбался, постепенно бледнея. Губы шевелились, но Хибари не слышал слов.       — Я знаю.       Сигарета потухла. Хибари встал, оглядываясь по сторонам.       Изморозь покрывала облезшие перила, а асфальт укрывал белый, с легким серым оттенком снег. Голые деревья навевали тоску. Парень зябко поёжился, кутаясь в лёгкую ветровку — одет он был явно не по погоде, столь типичной для конца ноября. Желание почувствовать былые деньки… Как бы не заболеть в очередной раз.       Тошнота всегда накатывает на него после курения, но он ничего не может с этим поделать. Прополаскивая горло водой, он чувствует слабое тепло в груди и улыбается.       Тсунаеши знает.       И Тсуна всё ещё помнит.       Прошло уже пять лет, он счастлив и по-прежнему его улыбка полна светом его души.       — Я люблю тебя, Тсу.       Видеть его призрак раз в год, выкуривая всего лишь несколько сигарет, вовсе не так плохо, верно?