Last Stardust

"Tired of feeling lost, tired of letting go. Tear the whole world down, tear the whole world down. Failure" — Откуда взялась эта сумка? Мила! — Никто не видел Пхичита? — А Криса вообще будили? В смысле не ночевал? Юра сидел на улице на крошечной веранде, если можно было так назвать пространство прямо перед тротуаром и проезжей частью, по которой никогда и никто не ездил, около рёкана и слушал доносившиеся через приоткрытую стеклянную дверь голоса. Воздух был настолько прозрачным, что не было видно даже мельчайших частичек пыли, которые обычно заметны при таком ярком солнце. Юра вертел в руках телефон, то и дело включая и выключая снятое прошлой ночью видео. На экране замирал и снова начинал двигаться огонь — в завершение Обона в Киото проводился фестиваль Даймондзи. Юри много о нем рассказывал, пока они вчера гуляли в огромном парке при Императорском Дворце. Когда стемнело, на горах зажгли по очереди пять иероглифов, которые в наступившей ночи смотрелись более чем впечатляюще. Юра снова нажал на воспроизведение. Ночью с крыши рёкана был достаточно хорошо виден иероглиф 大, который своим видом в огне в конце концов стал напоминать полыхающую стрелу. Горы, на которой он был начертан, не было видно в темноте, а потому казалось, что стрела уходила прямиком в небо, а пламя ластилось к ночной синеве, как рыжая кошка. Прошлым вечером, когда они вернулись в рёкан, Юра был настолько вымотан, что единственное, на что его хватило — это налить кофе и упасть на диван в общем зале. Опп только головой покачал, глядя на него, мол, кофе на ночь — плохая идея. Юра отмахнулся. Ну конечно, а что тогда хорошая идея? Хорошей идеей было наорать на Отабека и потом еще заблудиться на спуске в лесу и выйти вообще не с той стороны? Юра не особо смотрел, куда шел, так что, когда врата разделились на два рукава, пошел не по тому коридору, по которому они поднимались, а по второму — еще незнакомому. Лес сначала сгущался, становясь еще темнее, а потом вдруг очень резко превратился в небольшое поселение, на одной из улиц которого Юра наткнулся на огромную золотую статую Будды. Около Будды ловил вай-фай (святилище и храмы — хорошо, но технический прогресс еще никто не отменял), и до него дозвонилась Мила. Наорать еще и на нее тоже было не самой лучшей идеей. Так что Оппу на его неодобрительный взгляд Юра лишь отсалютовал чашкой. Кофе тут уж точно был меньшим из зол. Видео на телефоне дошло до конца. Огненные очертания иероглифа замерли, а потом превратились в черный экран. Совсем рядом за тонкой стенкой на первом этаже царила настоящая суматоха. Юра занес было палец над кнопкой "воспроизвести заново", как в приоткрытую дверь высунулась встрепанная рыжая голова Милы. — Юра! Ты чего сидишь? У нас поезд через полчаса! Юра сделал круглые глаза. — Серьезно? Я собрался два часа назад! — в подтверждение своих слов он пнул босой ногой рюкзак, стоявший рядом со стулом. — Это вы возитесь! Мила поджала губы, опустив взгляд на рюкзак, потом, так и не подняв глаза, продолжила: — Ты Криса не видел? Юра усмехнулся. Прошлым вечером Опп уж очень старательно уговаривал его подняться на крышу и посмотреть на горящий иероглиф. — Я, конечно, могу пойти и снять для тебя видео, если ты так устал, но лучше, если ты посмотришь на это своими глазами, — вкрадчиво говорил он. Юра тогда все же расстался с почти допитым кофе и пошел за ним. На небольшой смотровой площадке на крыше рёкана, заваленной какими-то железными контейнерами и картонными коробками, нашелся и Крис в компании Джеймса. Кажется, им было вполне уютно друг с другом. И кажется, они планировали поход в караоке. Юра особо не вслушивался в чужой разговор — он просто стоял и наблюдал за тем, как полыхает кусок неба. Наверное, с большой высоты, когда видно все пять горящих гор, это еще красивее, однако все слишком устали, чтобы искать такое место. Юри сказал, что есть башня рядом с вокзалом, но в это время там огромная толпа. Опп молча стоял рядом, пока Юра снимал на видео огненные пляски, чтобы отправить дедушке. Потом так же молча обнял за плечи. Юра ответил красноречивым взглядом, заметив который, Опп лишь улыбнулся и спокойно, тихо ответил: — Это не то, что ты думаешь. Просто у тебя очень грустный и потерянный взгляд. Грустный и потерянный? — Юра! — Мила отвлекла его от воспоминаний хлопком в ладоши. — Не спи! — Доброе утречко! — чуть не снеся собой девушку, на улицу выскочил Крис — взъерошенный, сонный, но вполне довольный жизнью. — Собственно, вот, — Юра выдохнул набранный было в грудь воздух и ткнул пальцем в сторону Криса. — Жив здоров. — Ты где был? — накинулась на того Мила. — В номере, — отозвался Крис, потягиваясь и улыбаясь. — В чьем? — выпалила Мила. Потом ее лицо вдруг озарило осознание. — Ой, — протянула она, — ну ладно. Юра спрятал улыбку за чашкой уже остывшего кофе. Все-таки, может, Виктор был прав, когда говорил о том, что пришло время наверстать детство и юность заодно? "Костры зажигают, чтобы указать путь умершим. Только умершим он уже ни к чему — путь нужен живым", — сказал прошлой ночью Опп, и Юра до рези в глазах вглядывался в далекие огни, не особо понимая, что он ожидал в них разглядеть. — Все собрались? — на улицу вышел Юри с чемоданом. Юра был более чем уверен, что большую половину в нем занимали Витины шмотки. — Давно уже! — бодро оповестил Крис. — Давно? Где твоя сумка? Мы опаздываем! — проворчала Мила. — Стоит у входа. Я ее еще вчера собрал. Как будто у меня так много вещей, — пожал плечами Крис. Юра встал и отправился помыть чашку и забрать с полки для обуви свои кеды. Ходить босиком в Японии — отдельное наслаждение, в котором он не отказывал себе каждый раз, как появлялась возможность. — О, Юрий, доброе утро! — поприветствовал его Опп, выныривая из-за дверцы холодильника. — Доброе, — кивнул Юра, отколупывая от стенки чашки подсохшую кофейную гущу. — Уезжаете? — Опп закрыл холодильник и подошел ближе, вертя в руках какой-то пакет. — Да. — Юра все же справился с чашкой и поставил ее в сушилку. — В Осаку. Никто там ни разу не был, даже наш японский провожатый. — И я не был, — улыбнулся Опп. — Что ж, здорово было со всеми вами познакомиться. Вы, ребята, молодцы. — Да уж. — Будешь в Киото — заходи поздороваться. Всегда буду тебе рад, — Опп хлопнул его по плечу. — Спасибо. Юре вдруг стало грустно. Беспричинно. У него была черта, которую он в себе люто ненавидел — привыкание к местам, где он пробыл всего ничего. Такое редко случалось на соревнованиях — на них обычно не до этого, но стоило приехать куда-то отдыхать или погостить, приходило это — неизменное щемящее чувство расставания. Оно же появилось, когда он съезжал от Лилии на съемную квартиру. Он тогда так рвался жить самостоятельно, ни от кого не зависеть, а в последнее утро вдруг расклеился, когда понял, что теперь что-то, даже пусть маленькое и незначительное, но все равно будет по-другому. — Юр, поехали! — окликнул его непонятно откуда появившийся Виктор. Как он вообще смог пройти к выходу незамеченным? В дверях уже собрались все, и Юра чудом уговорил себя не зацепиться тут же взглядом за Отабека. Внутри колючим ежом заворочалось чувство вины за вчерашнее. Вот так и будет теперь? Каждое утро — новый повод о чем-то пожалеть и чего-то устыдиться. То кошмар, то ссора. Может, им лучше вообще не разговаривать, как всю вторую половину прошлого дня? По пути на вокзал, откуда должен был отходить их синкансэн в Осаку, все издевались над Гошей за вчерашнее. Тот во время прогулки по территории Императорского Дворца решил сфотографироваться у стены, перепрыгнув через узенький ров, по которому текла веселым ручейком вода. Юри, когда это увидел, застыл немым изваянием с открытым ртом и выпученными глазами. На весь парк зазвенела сигнализация, и зычный женский голос на английском, а потом японском и корейском потребовал немедленно убрать руки, ноги и остальные части тела от императорской собственности. Гоша отскочил от стены, как ошпаренный, а остальные, пережив шок и недоуменные взгляды других туристов, попадали со смеху. — Ну что, Гошенька, стрела в задницу тебе так и не прилетела? — ехидно поинтересовалась Мила, когда они почти дошли до вокзала. Попович зло посмотрел на нее. — Это все Пхичит виноват! Давай сфоткаемся, давай сфоткаемся! — Эй, я предлагал тебе сфоткаться около стены, а не на ней! — тут же ответил Пхичит. — Ну, стрела бы, конечно, не прилетела, — на полном серьезе заверил Юри, — но вообще в Японии многие объекты под такой охраной, так что лучше сначала спрашивайте. — По-моему, если бы прилетала стрела, было бы четко, — прокомментировал Крис. — Кто бы говорил! — оскалился Гоша. — Кто вчера свалил и даже не сказал, куда? — Кстати, зря не пошли смотреть на иероглифы, было красиво, — нисколько не смутившись, ответил Крис. — Я смотрел, — сказал Отабек. — Вечером решил дойти до магазина, и там хозяйка очень настояла на том, чтобы я поднялся к ним на крышу и взглянул. Негоже, сказала, туристу побывать в такой день в Киото и не увидеть фестиваль. Юра сжал пальцами в кармане телефон. Хорошо, что он вчера все же решил не отправлять Отабеку видео. Тем более раз он и так все посмотрел сам. Не разговаривать друг с другом в такой большой компании было легко, но только с виду. Юра жалел о сказанном, но еще больше жалел о том, что сил извиниться в себе просто не находил. Не было их, сил этих. И чем больше времени проходило, тем меньше решимости на это оставалось. Наверное, все окончательно слетело с рельсов. И уже никогда не будет, как прежде. Даже обычных разговоров ни о чем не будет. И не подойдешь теперь просто так, когда уже совсем невмоготу, и не скажешь какую-нибудь пустую и ничего не значащую глупость. Потому что сам все испортил. Сам виноват. В синкансэне места были сдвоенные, и Юра, устроившись у окна и сразу же воткнув в уши наушники, очень удивился, когда рядом с ним плюхнулся в кресло Виктор. На вопросительный взгляд Юры он только хмыкнул и махнул рукой в сторону что-то обсуждавших Пхичита и Юри. — Что, ты уже надоел даже собственному мужу? — сварливо спросил Юра и освободил одно ухо от музыки. — Юри скучает по Пхичиту. Они же лучшие друзья, — спокойно отозвался Витя, поудобнее устраиваясь в кресле и растекаясь по нему, как желе. Юра посмотрел на него. Виктор, заметив его взгляд, повернул голову и улыбнулся. — С друзьями тоже нужно проводить время, правда ведь? — Мне-то откуда это знать? — Юра дернул плечом. — У меня нет друзей. — А вот это сейчас было просто в самое сердце! — Витя прижал ладонь к груди. — А как же я? Юри? Юра поднял одну бровь — жест, подцепленный у Лилии и никак не желавший отцепляться. Не переучишься теперь. Решив не отвечать, он отвернулся, глядя в окно, за которым летели мимо рисовые поля и поросшие темно-зелеными лесами горы. — Юр, что вчера произошло в святилище? У тебя было такое лицо, как будто на тебя там напали духи. — Да. Прибежала богиня Инари в облике лисы и сказала, что не видать мне в следующем семестре автомата по русской литературе, — фыркнул Юра, не отвлекаясь от созерцания японских пейзажей в ускоренном варианте. — Зачем вам в политехе русская литра? — в голосе Вити звучало искреннее удивление. — Хотя ладно, не об этом сейчас. Вы что, с Отабеком что-то не поделили? — С чего ты взял? — Юра почувствовал, как по шее поползли вверх к волосам толпы мурашек. Хотелось бы списать это на работавший в вагоне кондиционер, но дело было не в нем. — Ну, конечно, можно сделать вид, что мы все слепые, но за дураков все же не сойдем, — продолжил Витя. Юра почувствовал, как он выпрямился в соседнем кресле, но так и не повернул головы. — У Отабека было такое же лицо, как у тебя. Может, даже хуже. Наверное, ему Инари сказала, что он вообще не сдаст следующую сессию. — С чего ты решил, что это как-то связано со мной? — Любые такие яркие изменения на лице Алтына так или иначе связаны с тобой. Вот на это Юра повернулся. Наверное, в его глазах отразилось слишком многое, потому что Виктор, встретив его взгляд, звонко рассмеялся. — Боже, Юрочка, тебе надо было идти в театр играть. — Я тебе щас сыграю! — пригрозил на полном серьезе Юра. Витя иногда умел вывести его из себя парой предложений. Хотя какое там иногда — практически всегда! Поезд плавно нырнул в тоннель, и все вокруг погрузилось в темноту. Ничего не было слышно, кроме мягкого шуршания, с которым синкансэн скользил по рельсам, и Майкла Джексона в правом наушнике. Левый Виктор вытянул из пальцев Юры и вставил себе в ухо, пока тот отвлекся на резкую смену освещения. — М, какая хорошая старая музыка, — прокомментировал он. — Старая. Прямо как ты. — Грубиян ты, солнышко. Вагон снова залил солнечный свет. В окне замелькали поля, горы и маленькие деревушки. Кто бы мог подумать, что между этими яркими крупными городами, застроенными так плотно, что люди жили чуть ли не друг у друга на головах, есть такие уединенные, почти дикие места. Юра снова покосился на Виктора. Тот сидел, прикрыв глаза. С его лица не сходила мягкая улыбка. Вот ведь... А раньше, когда-то давно, когда Юра видел в нем идола, он таким не был. — Вить, — позвал Юра, толкнув его локтем. — Я тебя прекрасно слышу, Юрочка. — А ты... ну... было у тебя когда-нибудь такое… ощущение, что все уже произошло с тобой и дальше ничего не будет? — Юра не знал, как правильно подобрать слова, а потому путался в них, как в растрепанном клубке шерстяных ниток, когда один узел цеплялся за другой. Виктор открыл глаза и внимательно на него посмотрел. Юра сглотнул. — Когда кажется, что уже не будет хорошо, как раньше. И даже плохо не будет. Все уже было. И в прошлом тебя самого осталось намного больше. Как будто ты там весь. И ничто уже не поможет тебе сдвинуться с мертвой точки и... — Юра осекся, подумав, что он несет какую-то околесицу, пытаясь облечь чувства в слова. Виктор же слушал, и на его лице не отражались ни удивление, ни непонимание. Улыбка на губах осталась, но взгляд стал серьезным. В этот момент он выглядел именно на свой возраст, а не, как до этого, на вечные семнадцать. — Было, Юр, — выждав несколько секунд тишины, ответил Витя. Юра нахмурился. — И... и что ты делал с этим? — Ох, солнышко. Я знаю, что ты не любишь, когда так говорят, но ты очень похож на меня. Не смотри так, это правда. Только ты будто несешься через это все на огромной скорости. Тебя прям за хвост хочется поймать и попросить притормозить. Куда вот ты, голову же свернешь, дитя неразумное. — Виктор вытащил из уха наушник — песня доиграла — и повесил его Юре на запястье руки, лежавшей на подлокотнике между ними. — Ко мне это ощущение пришло уж явно не в девятнадцать. — А когда? — Позже, Юра. Но я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. — Так что ты делал с этим? — повторил свой вопрос Юра. — Я? Я уехал. — Куда? — Сюда. — В глазах Виктора отразились солнечные лучи, делая их почти прозрачными, как вода. Он прищурился от яркого света. — Так это было... — Да. Это было в тот год, когда я все бросил и вероломно укатил в Японию. Как Яков сказал, "бездумно и опрометчиво", — Витя поднял вверх указательный палец. — И ты хочешь сказать, что тебе помогла Япония? — спросил Юра. Витя снова рассмеялся. — Не Япония. Точнее, не только она. Вдохновение — очень хрупкая вещь. А мы говорим именно о нем. Когда тебе кажется, что ты никуда не двигаешься, когда ты не можешь получать удовольствие от привычных вещей, чувствуешь, что не способен больше ничего дать ни миру, ни окружающим, ни даже самому себе, это потеря вдохновения. Но это никакой не конец и не предел возможностей. Это всего лишь сигнал к тому, что нужно что-то поменять. Что-то сделать по-другому, не так, как ты делаешь обычно, — сказал Виктор, задумчиво потирая пальцами подбородок. — Что ж мне теперь, как ты, укатывать на другой край света и искать там себе вдохновение в виде так-себе-фигуриста и становиться тренером? — съязвил Юра. Прозвучало как-то грубовато. Тут же внутри перевернулся тот самый еж из вины и сомнений, который последнее время рос, как на дрожжах. Юра глянул на соседний ряд, где через проход от них сидели Юри и Пхичит. Он не считал Юри "так-себе-фигуристом". Наоборот, он был его сильным соперником, с которым действительно хотелось соревноваться. Но сказанного не воротишь. И вообще с каких пор его так начала грызть совесть за любое произнесенное вслух слово? — Ты уже на другом краю света, — развел руками Витя, проигнорировав колкость. — А тренером становиться вовсе не обязательно. Просто, может, тебе пора принять то, что не все вокруг работает против тебя? — К чему ты клонишь? — Может, я тоже в этом виноват. Я тогда так хотел избавиться от чувства, о котором ты сейчас говоришь, что не думал о том, как это отразится на других. В том числе на тебе. Точнее, думал, но меня это не остановило. И ты правда от всего этого стал сильнее. Еще и так рано... — Вить, не начинай опять про то, как быстро я повзрослел. Ты, как мой дедушка, который иногда говорит знакомым, что мне шестнадцать. Причем не потому что забыл, а потому что искренне так считает! — пробурчал Юра, откидываясь в кресле и глядя в серый матовый потолок синкансэна. — Какая разница, сколько тебе лет, если ты до сих пор, как подросток, не понимаешь, что все люди разные? — голос Вити вдруг прозвучал строго. — Что забота бывает разной. Забота — это не только когда тебе чай в постель приносят, если у тебя сопли до колен от простуды. Это еще и будить пинками по утрам, когда так охота поваляться подольше. И выдавать пиздюли с щедростью Фельцмана. И даже порой уходить в тень, чтобы не мешать. И любят все по-разному. Юра повернулся к нему и не нашелся, что ответить. Эти слова вдруг упали где-то внутри, под ребрами тяжелыми металлическими кусками, которые начали тут же тянуть все тело к земле. На лице Виктора не было улыбки, а глаза были глубокие и холодные, как свежий, не исполосованный росчерками лезвий лед. — Я знаю, что ты терпеть не можешь, когда к тебе лезут, когда пытаются помочь. Но я все же дам тебе совет. Чтобы потом я сам себя не возненавидел за то, что промолчал. Дай людям любить себя. Так, как они привыкли, как они умеют, как хотят, а не так, как, ты думаешь, правильно. И пусть мир повертится сам, без твоего участия. Не бери на себя слишком многое. Юра моргнул раз, другой. В наушнике заиграла неправдоподобно веселая для этой ситуации скрипка. Откуда у него эта композиция вообще? Ах да, Отабек скидывал. В тот год, прямо перед чемпионатом. Со словами "расслабься хоть немного, солдат". Проглотить противный ком в горле никак не получалось, и Юра с силой потер шею ладонью. Витя с минуту смотрел на него, потом произошло сразу несколько вещей: лед в его глазах растаял, сменяясь чистой и привычной прозрачной лазурью, на губы вернулась улыбка, а пальцы мягко легли Юре на запястье. — Интересно, где прекрасная женщина, разносящая мороженое. Ты пробовал тут сливочное мороженое? — Голос Виктора звучал непринужденно, как будто он только что не говорил так серьезно и даже грозно. Юра покачал головой, не отрывая от него взгляда. — Очень зря! Оно совершенно удивительное! Мы с Юри... Дальше Юра его уже не слушал. Все снова вернулось на круги своя, и мир, до этого будто замедлившийся, завертелся с прежней стремительной скоростью, удивительно гармонично сочетаясь с лившейся из наушника скрипкой. * * * Осака была похожа на шумный базар. Может, потому что Киото отличался чрезмерным спокойствием и умиротворенностью, а может, потому, что со станции они попали прямо на корейский рынок. Он длинными крытыми тоннелями уходил в разные стороны, разветвляясь дальше, как молодое дерево. Торговали всем на свете: и традиционными корейскими соленостями, и огромными персиками, каких Юра в жизни никогда не видел, и специями, и веерами. Тут же по дороге встретились несколько салонов маникюра и парикмахерская — вся розовая, как кукольный домик. Пахло рыбой и жарой. В отличие от Киото, насквозь пропитавшегося запахами влаги и дерева, Осака казалась острой пряностью со своей оживленностью и разноцветностью. — Пхичит, мы что, где-то тут жить будем? — с опаской спросил Крис, шарахаясь от предложения торговки попробовать маринованный баклажан, который своим видом напоминал длинную черную колбасу. — Нет, но мы тут будем ходить каждый день на станцию, если собираемся куда-то ездить, — бодро ответил Пхичит, ковыряясь в телефоне. — Мы думали завтра поехать в Камакуру, — сказал Юри. — А что там, в Камакуре? — поглядывая в сторону аппетитных персиков, спросила Мила. — Океан, — просто ответил Юри. — Океан? Обязательно поедем! — Только придется встать в пять утра. От Осаки это пятьсот километров почти, — сказал Витя. — Сколько?! Да мы туда ехать весь день будем! — Неправда. Мы с Юри уже все просчитали. Всего три часа, и ты лежишь на пляже! За скоростными поездами будущее! — гордо, будто он сам лично изобрел синкансэны и запустил их в Японии, произнес Виктор. Они прошли через рынок и пару кварталов после него по солнцу, от которого нигде невозможно было скрыться. Улицы петляли туда-сюда, путаясь и извиваясь, как клубок змей, между домами. Юра, насмотревшись в Интернете фотографий Осаки, был уверен, что это спальный район — слишком все маленькое, узенькое и какое-то не похожее на Японию совершенно. — Вот тут мы и живем! — оповестил всех Пхичит, резко остановившись между невысокими частными домами прямо посередине дороги. — Где — тут? В этом канализационном люке? — Гоша указал Пхичиту под ноги на украшенную рельефным узором птичек и цветов крышку люка. Юра подумывал было начать коллекционировать фотографии этих крышек — они везде были разные и везде необычно оформленные. — Нет, — проигнорировав выпад Поповича, отозвался Пхичит. — Вот наш хостел. То, что это хостел, можно было понять только по стоявшей перед входом в дом табличке на четырех ногах, на которой об этом было написано. А так гостиница была похожа на обычный коттедж, которых вокруг были десятки. — Sumimasen! — крикнул Виктор, подойдя к открытой до упора раздвижной двери с кипенно-белой занавеской. — Может, раз тут открыто, нужно войти внутрь? — впервые за всю дорогу подал голос Отабек. Он снова был в солнечных очках, так что Юра, как ни пытался, не мог понять, в каком он был настроении. Пхичит, не колеблясь, прошел через дверь, отодвинув рукой наполовину закрывавшую вход ткань. Все остались ждать снаружи. Все равно только у их тайского друга были "ключи от всех врат". Даже Виктор в этот раз не знал, что именно и где у них забронировано. Юра все это время пытался отвлечься. Вокруг все было новым и незнакомым, чужим. Ставший всего за три дня таким привычным Киото казался теперь чуть ли не домом, в отличие от неизведанной Осаки. Он разглядывал коттеджи, утонувшие в жарком солнечном свете, пытаясь всеми силами не думать о том, что сказал ему в синкансэне Виктор. Этому нужно было дать время улечься в голове и осесть, как поднятой со дна стакана мути. Пхичит вернулся через пару минут, и его веселое лицо совершенно не соответствовало тому, что он произнес: — Наше бронирование потеряли! — Э? — грабивший в этот момент стоявший у стены автомат с напитками на предмет воды с лимоном Крис обернулся и с удивлением уставился на Пхичита. — Но все хорошо, — продолжил тот, выставляя вперед руку с зажатыми в пальцах двумя ключами. — Нас все равно заселили, правда не в те номера, в которые я планировал. — У нас что, две комнаты на восемь человек? — осторожно спросил Витя. — Ага, — кивнул Пхичит. — Но тем же веселее, правда? Мы же хотели приключений, как у настоящих туристов. Мила, махнув на себя напоследок веером, прежде чем сложить его, улыбнулась и, сделав шаг вперед, выхватила один ключ у него из руки. — По-моему, всем ясно, как будут распределены места! — прокомментировала она и, взявшись за ручку чемодана, укатила его за собой внутрь. — О, это будет весело, — просиял Виктор и потащил Юри за руку в сторону входа. В номер пришлось подниматься по еще более вертикальной, чем в рёкане, лестнице. Юра пообещал себе ни в коем случае не выходить из комнаты ночью — свалиться с нее можно было так, что костей не соберешь точно. Мила шмыгнула за аккуратную деревянную дверь ярко-синего цвета на третьем этаже, помахав всем рукой. — Ну что, глянем, что там у нас за комната, — оптимистично сказал Крис, берясь за ручку другой двери, которая была точной копией своей соседки. Все уже приготовились стартовать и забивать лучшие места для сна, как Мила вылетела в коридор, словно ошпаренная, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге. — Там! Там! Там это! Оно! — лепетала она, указывая на приоткрытую дверь своей комнаты. — Оно? Привидение? — Клоун? — Мышь? — посыпались на нее вопросы и предположения. — Таракан! — Мила сделала страшные глаза и показала руками как минимум размер хорошей и жирной крысы. — Да ладно! Тараканы? Их даже у нас в России уже нет! — хмыкнул Гоша. — Иди и сам посмотри, — толкнула его в сторону своего номера Мила. Таракан оказался в три раза меньше, чем показывала Мила, и на порядок больше, чем ожидал Юра, думая, что у страха глаза велики. Он зашел первым, так что девушка вцепилась ему в плечи, уговаривая "деть куда-нибудь эту гадость". — Гадость давно сдохла, Баба! – отчеканил Юра, пытаясь оторвать от своей футболки ее пальцы. — Сейчас лето, в Осаке и в Токио таких полно. Они совершенно безобидные, и тут об этом явно заботятся, раз он дохлый, — сказал Юри, рассматривая черного таракана на выбеленном паркете. — Если бы заботились, его бы тут не было, — поджала губы Мила. — Щас все будет, — пообещал Юра. Народ разошелся. Мила с очень сложным лицом наблюдала, как таракан совершенно не желал тонуть в унитазе, сколько бы она ни спускала воду. Юра, решив, что здесь его работа закончена, отправился в их общий номер. Там оказалось очень уютно: три смежных комнаты сходились в небольшой общей зале. На полу лежал темно-зеленый ковролин с очень мелким, жестковатым ворсом, по которому было приятно ходить босиком. Юра заглянул в одну из комнат и застал Виктора с Юри, сидевших с растерянным видом на двух разных довольно узких кроватях. — Что, — усмехнулся Юра, — семейного ложа вам не подготовили? — Нам не впервой, — лучезарно улыбнулся Витя. – Сдвинем кровати, да и дело с концом. Юри бросил на него нечитаемый взгляд. Юра, посмеиваясь, устроил рюкзак на плечах поудобнее и вышел снова в общий зал. В другой комнате обнаружились Крис, Гоша и Пхичит. Юра замер на пороге, глядя на разбрасывающего свои вещи по кровати Криса, развалившегося на другой Гошу и пялящегося в телефон, сидя прямо на полу, Пхичита. — О, Юрий! – Пхичит поднял голову и посмотрел на него совершенно честными глазами. — Кто не успел, тот опоздал, — приподнявшись и тут же падая обратно на постель, выдал Гоша. Юра сглотнул. Они что, сговорились, что ли? Путь до следующей двери, которая была слегка приоткрыта, показался длиннее, чем дорога из Киото в Осаку. Пешком. Отабек, когда Юра все же вошел, тут же вскочил с кровати. С его колен упала на пол с глухим шуршанием спортивная сумка. Он что, с ней в обнимку сидел, ждал, задался вопросом Юра, глядя на него. Отабек пару мгновений молчал, потом прикрыл глаза и произнес: — Потерпишь меня три ночи? Мы все равно в хостеле только ночуем. Юра опешил. Он что, решил, что он ему противен? Да, они поговорили в прошлый раз на повышенных тонах, но ведь это не повод так думать! Что вообще творилось в этой голове? — Если буду орать во сне, кинь в меня чем-нибудь тяжелым. — Юра подошел к своей кровати, которая стояла ближе к выходу на балкон – его наличие именно у них в комнате несказанно радовало, – и скинул с плеч рюкзак, ставя его на пол. — Обязательно, — кивнул Отабек и, покопавшись в сумке, выудил оттуда полотенце, сразу после выходя в зал. Юра тяжело опустился на кровать и вцепился пальцами обеих рук в волосы. Слова Вити совершенно не желали идти из головы – более того, в этот момент они звучали в сознании набатом. "Пусть мир повертится сам, без твоего участия". Может, все и правда стоило оставить и не трогать? Пусть все идет, как идет. В конце концов, Отабек ему не чужой человек. И все же имело смысл извиниться за те слова, что он сказал ему в святилище. В горле пересохло, едва Юра подумал об извинениях. Даже теперь, когда они друг другу никто, просто знакомые, коллеги, если можно так сказать, слово "прости" казалось совершенно неподъемным. Как и все остальное, что приходилось говорить, обращаясь к человеку, который когда-то стал единственным, кому хотелось верить. А теперь он спрашивал, "потерпишь меня три ночи?". Жаль, что они не смогли уберечь момент, когда то же самое можно было спросить о всей жизни. Юра и сейчас на оба вопроса ответил бы "да".