***
Артурия едва заметно скривилась, пришлось отобрать одежду у какого-то бродячего нищего под угрозой пустить болт в пузо. Его плащ вонял просто омерзительно и ей даже не хотелось думать о том, какие жидкости касались ее, как только она отошла достаточно далеко, выбросила ее в ближайшие кусты с нескрываемым отвращением. — Господи милосердный, что с твоим лицом?! А одежда? — сразу побежала навстречу Игрейна. — Что такое Артурия, ты плачешь? — голос продолжает издевательски смеяться. Обида. Боль. За что? За что он так с ней поступает? — Ну же, позови своего ненаглядного папочку! — голубые глаза, чистые, словно драгоценные камни, но полные злорадства. Отчаяние. Спасите. Кто-нибудь. Пожалуйста спасите! Но никто не поможет. — Не бойся, мы не будем тебя сильно унижать, сегодня у нас хорошее настроение. Рука сжимается на куске дерева… — Нужно уходить, прямо сейчас, вожак каравана ждал нас, — но младшая Пендрагон грубо отпихнула ее руку и прошла мимо, огибая мать, словно прокаженную. — Что это значит, дочь? — посуровела Игрейна, все же хватая свое дитя за обожженый локоть, — следи за тоном, с которым говоришь со своей матерью. — Давайте поспешим, леди, прошу вас, — Бедивер обеспокоенно посмотрел на них и затем вдаль, наблюдая на случай погони. — У меня нет матери, она отказалась от меня в тот день, когда приняла сторону выродка этого, Вортигена! — зло прошипела Артурия, вырывая свою руку из ослабшей хватки Игрейны. Им нужно было спешить. Она позволила дочери сесть в телегу и лишь после того, как та молча начала заниматься своими ранами, леди Пендрагон осторожно обернулась на секунду, пока вела их транспорт. Небольшая дорожка была довольно пуста, поэтому она говорила спокойно, в то время как их рыцарь высматривал угрозы вокруг. — Артурия, а как ты хотела, чтобы я поступила? — спросила она, уже не оборачиваясь и продолжая держать спину прямо и гордо, — обвинить сына уважаемого лорда и второго по влиянию в Британии человека без доказательств? — Три мальчика делали со мной все, что хотели, — зло процедила Артурия, бросая яростный взгляд на свои руки и снова слыша в голове проклятый жестокий смех своего мучителя, — и в единственный раз, когда я попыталась честно дать им отпор, все обвинили меня. Что я должна была почувствовать, когда даже собственная мать извиняется за меня перед этой тварью? Что я должна была чувствовать, выдавливая из себя извинения, кланяясь ему… За то, что была плохой куклой для битья? — Они действительно били тебя, резали до крови? — раздраженно ответила Игрейна, — ты ударила по голове сына лорда, наследника, оставила ему шрам на лбу. Что ты хотела, чтобы я сделала? Объявила войну? Развязать гражданскую войну из-за детской шалости? Сын Вортигена издевался не только над тобой и поверь, тебе очень повезло, в отличии от простолюдинов, которые не имели защиты статуса благородной крови. — То есть синяки на моей спине, это я сама себе нанесла? — почти риторически спросила дочь и сама ответила со смешком, наполненным горечью, — ах, да, я же просто упала на спину, несколько раз, я ведь такая неуклюжая неумеха. И грязная лгунья. — Артурия, ты должна была просто терпеть и игнорировать, рано или поздно ему бы просто надоело, — Игрейна все же обернулась и посмотрела дочери прямо в глаза, — ты думаешь, что борьба это верный путь? Бедивер тоже боролся, из-за тебя. Ради тебя. И? Посмотри, травма Бедивера это последствия твоего гонора. Кому стало лучше от того, что сын Вортигена отыгрался на руке нашего рыцаря и поломал его жизнь? Ты можешь компенсировать то, что он сделал с другими в порыве злости? Никакую справедливость ты не защищала, а лишь создала проблемы другим. — Это были наемники и все знали, кто их нанял, но какое наказание понесли виновные? Пятеро напали ночью на нашего рыцаря, отрубили ему руку, а Вортиген снова обернул все так, что это Бедивер пьяный набросился на его людей, — прошипела Артурия, опустив взгляд. — Еще раз, и? — строго повторила мать, продолжая смотреть на дочь, — ты ничего не изменила и не сможешь изменить. Так не проще ли было с самого начала плыть по течению? Тогда бы было гораздо меньше страданий. Бедивер подавленно промолчал. Артурия раздраженно цокнула и отвернулась. Они оба были несогласны с Игрейной, но не смогли найти слов и сил противостоять жестокой правде. — Ты можешь считать меня плохим человеком, но поверь, я не плохая мать, все что я делала… я делала ради твоей защиты, — закончила она, мягко проводя рукой по карману. Артурии просто нужно было перерасти это и увидеть мир таким, каков он есть, империи разрушались и восставали, дворцы строились на руинах, а пшено засеивалось на полях сражений, где когда-то погибли воины. Время текло неумолимо, но мир никогда не поменяется. Всегда будут рабы и хозяева, всегда будут мужчины на вершине и женщины в их тени. Таковы были правила установленные богами в их великой мудрости и дальновидности, и она просто желала, чтобы ее дочь могла познать радости, какие может постичь будучи всего лишь женщиной. Когда-то и сама Игрейна была такой, она желала изменений, пыталась убеждать, доказывала своими деяниями. Но она так и осталась в тени подвигов Утера. Кому интересна постройка моста, экономящего их городу огромные деньги, когда мужчины хотят восхвалять военные подвиги и прекрасные трофеи? Кто сможет оценить ее труд по взращиванию прекрасного сада и расширению полей, когда простой люд хочет просто набить пузо вкусным мясом и добрым элем? Лишь красота и кроткость ценятся завоевателями, но ее дочь была обделена и тем, и другим. Артурия даже не представляла сколько времени и труда понадобилось ее матери чтобы уладить конфликт с лордом Вортигеном, с каким трудом она нашла более менее обеспеченного мужа для нее. Почему же ее дочь совершенно не ценит то, что делают ее любящие родители для ее же блага и достойного будущего? Она сокрушенно покачала головой. Артурия молча выковыряла последний кусок из кровоточащей ладони, и, смакнув платок в фляге с алкоголем, протерла руку, как ее учил Мерлин. Ранки лучше всего обрабатывать крепким пойлом или хотя бы чистой водой. Еще были несколько видов трав и растений, которые она знала, но в Эмирате они скорее всего не произрастали. Поморщившись от боли, она обмотала одну ладонь, а затем разорвав и так уже испорченное платье, занялась второй рукой. На ноге чуть выше щиколотки кожа покраснела от ожога, но хотя бы не было волдырей. Шея немного ныла от боли, также болели локти и колени, которыми она ударялась о пол и стойку, но там скорее всего даже не будет синяков. Она хмыкнула, уж к чему, а к ушибам ей не привыкать. Как и к безразличию собственных родителей. Она будет всегда одна и может полагаться только на себя. И на Бедивера, хотя бы он всегда поддерживал ее. Артурии даже думать не хотелось, что бы с ней стало без него. Возможно ее влюбленность и прошла, но он все еще был ее героем и она признавала перед собой, что в отношении Бедивера всегда будет пристрастна. Так они ехали в повозке тихо и молчаливо, впереди их ждала граница с Францией и город Анси. Один из самых красивейших городов крепостей, коим восхищались даже жители Империи, считавшие, при чем по праву, себя самой передовой страной по части культуры и технологий. Река Луара, берущая начало в море на западе Франции, у самого крупного портового города Онфлера, проходила через все королевство, рядом с самым большим искусственным озером, построенном возле столицы для нужд горожан. Затем она огибала горы, отделяющие французов от Моисеевой пустыни и его сухих ветров и разветвляясь, проходила прямо через десятки каналов Анси, представляющих собой современный гений инженерии. После Луара вновь соединялась и протекала вдоль римских территорий, где впадала в естественное озеро у Иерусалима, образовавшееся от горных рек с Хвоста Змея. Таким образом та вода, что тратилась на поливку многочисленных полей на территории Франции, приобретала новый мощный приток и, пусть и менее бурным потоком, направлялась дальше вглубь Империи. На данный момент Луара считалась самой длинной рекой среди всех стран, включая персидские и греческие города, до самого Китая. Анси был просто прекрасен. Запах свежести и цветочные ароматы щекотали нос впервые прибывших, высокие кирпичные дома резко контрастировали с глиняными в Эмирате. Удивительно, но в некоторых местах вода была настолько прозрачной, что можно было увидеть песчаное дно и плавающих рыб. Маленькие лодочки и их хозяева с удовольствием возили по городу многочисленных богатых приезжих, которые могли себе позволить насладиться видом ночных речных путей, под музыку. — Анси считается городом крепостью на стратегической карте, но внутри это город творцов, уникальный, словно тут, внутри, создан был собственный мир. Многие величайшие барды и менестрели вышли из учебных заведений именно этого города, — с долей гордости говорила Игрейна, хоть иногда и хмурилась, когда встречала людей в слишком откровенной на ее взгляд одежде, — но не одной музыкой знаменит Анси: скульптура, живопись, философия, письмо, даже греческие философы, смотрящие на других свысока не считали постыдным упомянуть этот город как источник своего вдохновения. Почти каждое здание в городе было воплощением уникальности мысли и свободы самовыражения. Бунтарство юности мягкими разводами соседствовало с резкими очертаниями строгости и величественности, в тени которой стояла скромность и простота. Люди в Эмирате были к ним подозрительны, их смуглые лица часто были покрыты пылью, одевались они в неброскую и практичную одежду, а еще от многих из них пованивало, на вкус Пендрагон. Здесь же даже стражник им приветливо улыбнулся, а его командир не преминул сделать несколько комплиментов Игрейне. Хотя плата за вход могла бы считаться почти грабительской, едва войдя внутрь ни один из них троих не пожалел о сильно полегчавшем кошельке или поясе. Покрасить ткань было удовольствием отнюдь не дешевым, но именно в Анси, мастера нашли и создали несколько дешевых красителей из местных ингридиентов. Даже лучшие красители не отличались стойкостью, ткань быстро линяла, а цвет выгорал на солнце, поэтому яркая одежда всегда в первую очередь ассоциировалась с богатством. Но не тут. Артурия так вертела головой с приоткрытым ртом, словно селянка из захолустной деревни. В Британии в основном носили белый, то есть бесцветный, как признак чистоты и непорочности, совместно с черным — символом умеренности и скромности. Красный, как на Игрейне, был символом высшего дворянства, такой позволялось носить лишь королевским особам и приближенным к ним лордам. Красный был как минимум на каждом четвертом-третьем гербе, вобрав в себя популярность почти такую же, как и в Римской Империи. Но младшей Пендрагон больше импонировал синий и его более мягкий собрат — голубой, который получали из листьев вайды, именно во Франции он получил наибольшую популярность,. А еще был основным на гербе с изображением дракона у ее отца, лорда Утера. Игрейна же чувствовала себя во Франции, как на своей второй Родине, так как выросла именно тут, хотя и не в Анси, а в Онфлере. Она мельком улыбнулась, видя, какое впечатление произвел на дочь этот город. Люди тут улыбались чаще, чем где-либо. Это был не просто пограничный город, а словно целая страна духовной свободы. Артурия искренне улыбнулась, когда красивый музыкант с длинными рыжими волосами с обесцвеченной прядью, подмигнув, исполнил прекрасную мелодию на своем инструменте. — Хей, Тристан, клеишь очередную девицу, когда не отгулял со мной, — музыканта болезненно хлопнула по плечу молоденькая девушка с поварешкой в руке. — Я прекрасный цветок, что дарит свою красоту и любовь всем вокруг, — мягко улыбнулся бард. — Сегодня тебя будет «опылять» эта пчелка, — ткнула на себя девушка, погрозив ковшиком, — сходи к аптекарю и возьми защиту, я еще слишком молода чтобы залететь. Артурия подмигнула музыканту в ответ и помахала рукой на прощание. Настроение ее поднялось. По очевидным причинам церковь не одобряла этот город за открытый разврат как часть культуры. Общественные бани на регулярной основе становились местами знатных оргий, отчего в противовес религиозные деятели впадали в некое состояние жизни без мытья. Мол блохи и вши есть дети божьи и знак его благословения и вообще не мылись по нескольку месяцев, а то и полгода. Разумеется, церковники меняли белье и одежду, но все равно Артурия такую нелюбовь к мытью, как шагу к грехопадению, не оценила. Запах потных немытых тел десятка солдат возле казарм создавал такое незабываемое амбре в ее детской памяти, что она на уровне инстинктов не терпела сильного запаха пота. Конечно она молчала по отношению к Бедиверу, более того именно младшая Пендрагон помогала ему обтираться чистой водой в их путешествии, так что в отличие от многих дам, оголенное мужское тело, как и различия в анатомии, уже давно перестали быть для нее чем-то неизведанным. — Дочь, — вновь повернувшись, строго напомнила Игрейна, — как только остановимся, ты не будешь покидать комнату без сопровождения нашего рыцаря. — Разумеется, — кивнула она, не встречаясь с матерью взглядом. — Анси прекрасный город, но несколько… фривольный, — мать демонстративно проводила неодобрительным взглядом полуголую девицу в короткой потертой юбке и почти просвечивающей верхней желтоватой накидке с манящими формами. Она несла корзинку с фруктами, прямо на голове, легко удерживая баланс. Артурия одобрительно хмыкнула, проводя ее вид сзади и согласно кивнула. За такую одежду в Эмирате забьют камнями или палками, если конечно ее не надевать исключительно для мужа в закрытом доме. В конце концов даже мусульманские мужчины высоко ценили эротическое белье, пока оно носилось лишь дома. У Артурии же в Британии даже продажные девки не одевались настолько откровенно, а это был уже показатель. — Теперь я понимаю, что вдохновляло греческих философов, — саркастично протянула она, получив смешок Бедивера. — В любом случае, хоть мне это и не нравится, — откашлявшись, мать продолжила, — тут много так называемых жиголо и просто ловеласов, ищущих, кого бы затянуть в постель, поэтому воздержись от общения с местными без необходимости. — Даже женщин? — пошутила дочь. Жиголо были излюбленной темой британцев, презрительно относившихся к французским мужчинам. В Эмирате, например, мужчина живущий за счет женщины более не считался таковым и мог подвергаться серьезным гонениям. — Даже женщин, — серьезно ответила Игрейна, немного покраснев, отчего Артурия удивленно моргнула. — В смысле у них же нету этой штуки? Как это вообще возможно физически? — нахмурилась, Артурия вновь оглянувшись на женщину в желтом. Уже более заинтересованным взглядом. — Давай мы просто закроем эту тему, — вздохнула леди Пендрагон, внутренне ругая себя за длинный язык, — тебе эта информация все равно не пригодится. — Надеюсь, — тихо, так чтобы его не слышали, усмехнулся Бедивер, тоже скосив взгляд на аппетитные задние формы женщины с фруктами. Однако судьба такая штука, что в жизни могут произойти события совсем не те, к которым ты себя готовил или которых ожидал. Их повозка остановилась. — Сэр Артур, — с долей удивления спросил знакомый торговец в большой чалме, — удивлен, что вы до сих пор в Анси. Из-за простой нательной рубашки и штанов, сейчас сложно было сказать, изображает Артурия мужчину или это просто ее повседневный вид одежды. — Приветствую Али, как ваша супруга? — весело помахала младшая Пендрагон. Али был слишком мелким торговцем, чтобы такая серьезная фигура или, как говорили местные, «большая шишка», как Ходжа посвящал его в крупные и тем более грязные дела торговой гильдии. Артурия выпрыгнула из своей телеги, чтобы поприветствовать знакомого. — Ох, не женщина, а, как говорят греки, фурия, мой кошелек сегодня подвергся страшнейшему разграблению, — пожаловался мусульманин, впрочем в голосе его была теплота. Он крепко пожал ее руку и дружески хмыкнул, никак не комментируя забинтованные части тела и тонкие порезы на лице, хотя конечно они были слишком маленькими, чтобы остались шрамы, о которых бы могла волноваться любая девушка. — Хех, учитывая, какое я тут видал бельишко, мой друг Али, вы не останетесь в накладе этой ночью, — подмигнула она, отчего торговец искренне расхохотался, поражаясь тому, что это ему действительно говорит женщина. — Надеюсь, ваш путь из Бухары был легок и интересен, — сменил неловкую тему он, в Эмирате тема сексуальной жизни не то, чтобы была под запретом, но все же их менталитет не позволял им говорить о таких вещах столь открыто, да и к тому же на людях. Али привык, что мог бы услышать подобную похабную шутку в кругу братьев или от отца, но уж точно не от иностранки, маскирующейся под рыцаря. — Легким его не назову, потому что искупаться толком нигде так и не смогла, — хмыкнула Артурия, опуская многие детали, — но скучным я его уж тем более не назову. — Как насчет пропустить кружечку местного? Я знаю неплохое заведение неподалеку, — предложил Али, задумчиво подергав свою бородку, — но только мне сначала нужно доставить груз одному кузнецу. Если бы он просто предложил ей выпить, она бы наверное отказалась, но Артурии было любопытно, кто же заказывает металл из такого далека, когда и в самой Франции можно было купить нечто схожее на порядки дешевле. Даже если она хоть и немного не доверяла Али, этот торговец точно знал, что она девушка, а Ходжа только подозревал, что отвергало их связь. К тому же если бы он заманивал ее в ловушку, то не стал бы предлагать сначала посетить улицу кузнечных мастеров. — Звучит интересно, господин Али, — Артурия кивнула матери и Бедивер спрыгнул с телеги, чтобы сопроводить ее.***
От удара звон в ушах, мышцы напряжены, а взгляд необычных глаз сконцентрирован. Цепи, что сковали… но воля крепче наковальни. От удара пылает раскаленное пламя, но сердце пропускает свой, чтобы затем ускориться вдвое. Цепи, что удерживали… пламя почти обжигает его смуглую кожу, капли пота стекают и размазываются с грязью и копотью, тело его выковано в пекле. От удара летят искры, осыпаясь огненным дождем на черную землю, но он не останавливается, лишь дышит чуть глубже. Он разорвал их… приют, его дом и его убежище полыхает в его воспоминаниях, не давая забыть. Не давая простить, и поэтому он существует. Не человек более — инструмент. Но угли его идеалов все еще тлеют, ничто в этом мире не затушит их. От удара металлы смешиваются, образуя новый сплав, как он выплавил свое тело во тьме, посреди холодного безучастного камня, смерть окружала его, безнадега давила, отчаяние обнимало во снах, но он укрепил свою волю под звон сковывающих цепей. Цепи больше не сдерживают его… От удара его оружие становится лишь крепче, вода шипит, пар обволакивает его. Хищный оскал демонстрируют его губы, улыбка давно покинула его зачерствевшее сердце, тем не менее, оно хрупко, словно стекло. Никто больше не посмеет надеть на него цепи…